Запретная зона

Возникновение Федерации

В НАЧАЛЕ двадцатых годов генерал Смэтс предложил Южной Родезии присоединиться к Южно-Африканскому Союзу. Смысл этого предложения состоял в том, чтобы создать Соединенные Штаты Африки вплоть до границ с Эфиопией. Незначительным большинством голосов Южная Родезия проголосовала за собственное правительство и в 1923 году стала самостоятельной колонией.

К концу сороковых годов заговорили о другом объединении — с Северной Родезией и Ньясалендом. Страстным поборником этой идеи был Рой Беленский, в то время действовавший в Северной Родезии. И позднее Беленский пытался внушить всем, что этот союз благоприятно отразится на политическом развитии африканцев и будет способствовать сближению рас. Однако этот план преследовал совсем иные цели.

Правительство Англии в тридцатые годы подписало историческую декларацию: в британской Африке интересы «туземцев» должны стоять на первом плане даже в том случае, если они противоречат интересам колонистов. Белые, жившие в Африке, сочли, что империя предала своих детей. Тогда-то и расцвел белый национализм. Ведь теперь приходилось самим заботиться о своем доме и укреплять его, оберегая свою самостоятельность от верховной власти.

Поэтому Северная Родезия устремила свой взор на юг, на соседнее государство, освободившееся от контроля министра по делам колоний и отвечающее на недовольство коренного населения решительными мерами. Южная Родезия, в свою очередь, сознавала, что медные рудники на севере составляют наибольшее богатство Центральной Африки.

В 1949 году в гостинице «Виктория Фоллз» («Водопад Виктория») состоялась конференция по вопросам будущего Центральной Африки. Здесь, на границе, встретились белые, представители обеих территорий. Африканцы не были приглашены. Ведь смысл этой встречи состоял в том, чтобы объединенными усилиями урезать обещания, данные англичанами африканцам. Отсутствие африканцев Рой Беленский мотивировал так:

— В настоящий момент в стране слишком мало африканцев, участие которых в конференции способствовало бы достижению каких-нибудь положительных результатов. Они не поняли бы нашей аргументации и хода наших мыслей.

Африканские руководители были исключены из числа участников конференции, посвященной будущему их собственной страны, потому что слишком глупы, чтобы понять что-нибудь. Ясно, что такое объяснение вряд ли могло успокоить африканцев. Оно, напротив, убеждает их в том, что белые пошли на образование федерации, чтобы достичь безраздельного господства в Центральной Африке, к которому они готовились сначала тайно, а теперь открыто. Никто до сих пор не пытался опровергнуть эту точку зрения.

В 1953 году идее создания федерации с северными колониями был противопоставлен план объединения с Южно-Африканским Союзом. Против этого объединения голосовало не больше третьей части белого населения Южной Родезии, то есть приблизительно столько же, сколько перебралось сюда из Южно-Африканского Союза. Основным аргументом, выдвигаемым противниками этой идеи, была языковая политика ЮАС, отдающая предпочтение африкаанс перед английским языком.

Самым распространенным доводом против объединения с Северной Родезией было то, что 90 процентов ее территории предоставлено в пользование африканцам, что грозит со временем превратить Родезию в царство черных. Кроме того, на одной трети этой территории распространена муха цеце, и эти районы непригодны для освоения. Седьмая часть — абсолютно «черный» протекторат Бэротселенд, поставляющий Федерации мясо, а остальную землю государство обещает отобрать у африканцев, если они не будут обрабатывать ее «в интересах страны». Об этом последнем факте умалчивали — ведь в Англии у власти стояли лейбористы. Позднее правительство действительно стало отбирать земли у африканцев — так, были отобраны плантации сахарного тростника в районе Карибы.

В Ньясаленде и Северной Родезии парламент проголосовал за федерацию. Из двадцати двух членов парламента Северной Родезии двое были африканцы, и они проголосовали против федерации. Их голоса не приняли во внимание; африканцы вспомнили обещание англичан и поняли, что они обмануты министром по делам колоний. Войска приготовились выступить против оппозиции. Но все было спокойно: партия Африканский национальный конгресс не забыла тех дней, когда правительственные войска подавили забастовки рудокопов — семнадцать африканцев было убито и свыше пятидесяти ранено. Отсутствие оппозиции в 1953 году правительство истолковало как признак того, что сопротивление африканцев сломлено.

3 сентября 1953 года возникла Федерация Родезии и Ньясаленда — английская палата общин проголосовала за нее большинством всего лишь в двадцать четыре голоса…

В Южной Родезии много европейцев, в Северной Родезии — меди и денег, в Ньясаленде — дешевой рабочей силы из числа африканцев; соедините эти вещи — и три объединенные страны будут достаточно сильны, чтобы создать великое государство в центре Африки вне контроля далекого Лондона и с никогда не иссякающим притоком капитала и эмигрантов.

Эта величественная картина завладела умами европейцев, по своей численности не превосходящих населения самого заурядного пригорода Лондона.

И английское правительство одобрило конституцию, провозгласившую «сотрудничество рас», положив в основу этого сотрудничества закон о праве участия в выборах (Federal Franchise Act) и закон о пропорциональном распределении земли в Южной Родезии (Southern Rhodesia Land Apportionment Act). Первый из них лишал африканцев возможности оказывать действенное влияние на избрание сорока четырех «выборных» членов федерального парламента, состоящего из пятидесяти девяти членов; второй — требовал промышленного, торгового и жилищного апартеида.

Борьба между министром колонии на Уайтхолле в Лондоне и белым населением Центральной Африки закончилась победой последнего. Жертвой этой борьбы стали семь миллионов лишенных права голоса африканцев. Их протест против федерации был единодушным. Раньше можно было в случае противозаконных действий против африканцев обратиться за помощью в определенные организации, прежде всего в департамент по делам Африки, который имел право обращаться к метрополии по поводу случаев дискриминации. Таких гарантий африканцы скоро лишились. Красноречие Роя Беленского произвело впечатление на консервативное правительство в Лондоне. Официально было признано, что дискриминации в этой части Африки больше нет. Если же совершалось беззаконие и недовольные взывали к Англии, на месте преступления появлялся полицейский и констатировал, что никакого преступления не произошло.

Более того, по утверждению федерального правительства, белые поставлены в более трудное положение. Майк Хоув, африканец, член парламента, избранный белыми, осмелился в 1957 году пожаловаться на дискриминацию на железной дороге. Сэр Рой заявил, что конституция изобилует исключениями в ущерб европейцам. У африканцев есть много разных форм защиты своих прав и собственное представительство; они веками прятались за цивилизацию белых. После этого парламент принял поправку, согласно которой «федеральная конституция вводила исключения в пользу африканцев на основе политических, социальных и экономических различий».

Итак, наступила эпоха искажения понятий. Страну окружил занавес пропаганды, открытый только в сторону юга. Федерация снискала за границей уважение — считалось, что она проложила мост между белым и черным национализмом. С 1953 года прошли три десятка законов; они завинтили гайки, построили полицейское государство, а тенденциозная пресса, направляемая государством, конвейером штамповала публикации и речи о строительстве плотины в Карибе, о многорасовом университете и партнерстве… партнерстве…

Поэтому, когда в феврале 1959 года белые сами разоблачили свой гигантский обман, введенный в заблуждение мир был немало удивлен.

Цивилизованные люди

Мир направляет острие своей критики на Южно-Африканский Союз, а Южная Родезия не подвергается таким резким нападкам, хотя ее общество построено на тех же расовых принципах. В Солсбери, как и в Иоганнесбурге, время от времени происходят акты насилия…

В Южно-Африканском Союзе у власти стоят африкандеры, поэтому пресса, выходящая в стране на английском языке, направлена против них. Таких противоречий между белыми в Центральной Африке не может быть. Когда в Иоганнесбурге африканцев выселяют из какого-нибудь пригорода, это вызывает потоки протестов со всех концов света. В Южной Родезии ежегодно выселяли тысячи африканцев из так называемых белых районов, а правительству не пришлось выслушать ни одного упрека.

Первым премьер-министром Федерации был лорд Молверн, он же Годфри Хаггинс. До этого он занимал такой же пост в Южной Родезии, и если познакомиться с парламентскими протоколами за время его пребывания там у власти, легко обнаружить высказывания, которые несомненно вызвали бы одобрение националистов африкандеров даже сегодня. Нынешний министр финансов Дональд Макинтайр произносил прочувствованные речи об апартеиде. Оказывается, перед самым возникновением Федерации политические деятели, которым суждено было позднее получить большое влияние, занимали в расовом вопросе приблизительно такую же позицию, как и правители Южно-Африканского Союза. Отдельные формулировки новой конституции 1953 года заставили мир поверить в то, что в Центральной Африке произошла перемена взглядов. Некоторые скептически отнеслись к этой перемене; в число скептиков входили африканцы.

Лорд Молверн, изобретатель партнерства, укрепил позиции скептиков. В августе 1956 года он произнес речь, положения которой в дальнейшем повторялись им и сэром Роем из года в год, даже во время кризиса 1959 года. Он потребовал самостоятельности и заявил, что с африканцами незачем считаться: ведь воля народа представлена парламентом. А потом следовала угроза, становившаяся раз от разу все более дерзкой — так нагло никто еще не осмеливался выступать в Британском содружестве наций:

— Вот один из парадоксов нашей конституции: мы осуществляем полный контроль над армией. Я могу только надеяться, что нам не придется использовать ее так, как применили свою армию североамериканские колонии, ведь мы имеем дело с бездарным правительством в Англии…

Сэру Рою тоже нравится эта тема. Вот отрывок из его речи в Булавайо:

— Вы, очевидно, помните один исторический эпизод с чаем[11]. Англии не имеет смысла ссориться с очень важным поставщиком стратегических товаров в Содружестве…

А африканских политических деятелей, осмелившихся заявить о самостоятельности, сурово наказали.

Лорд Молверн опять приподнимает завесу:

— Пора им там, в Англии, понять, что белые, живущие в Африке, не готовы и никогда не будут готовы признать африканцев равными себе ни в социальном, ни в политическом отношении.

Когда Молверн в 1956 году передавал жезл премьер-министра сэру Рою Беленскому, он заявил:

— Ни к чему говорить африканцу, что мы прибыли сюда затем, чтобы помогать ему. Мы приехали сюда, чтобы зарабатывать свой хлеб…

Сэр Рой во имя партнерства изобрел более тонкую теорию: зарабатывая свой хлеб и повышая свой жизненный уровень, мы лучше всего помогаем африканцу. Он имеет в виду, что «мы», то есть белые, можем использовать несметные природные богатства Федерации только при условии, если сами управляем страной. Ведь «нас» становится все больше, и «мы» можем заселить пустынные земли. Черные получат свою долю от вновь открытых богатств, работая в промышленности и становясь все более надежными и трудолюбивыми. Они будут в общем довольны; ведь лишь небольшая кучка честолюбцев жаждет большего, чем хлеба насущного.

Для того чтобы экономическое развитие страны протекало гармонично, африканцев следует удерживать от свободолюбивых устремлений. Африканцы у власти — это, по словам премьер-министра, «хаос, коррупция и неумение управлять», да ведь, по его словам, и расовый конфликт — если он существует — создан искусственно.

— Я не часто говорю об отношениях между расами в этом собрании, — сказал однажды сэр Рой в парламенте, очевидно, намекая на то, что есть более важные вещи для дискуссии.

А более важные вещи — это, например, попытка превратить расовые разногласия в своего рода социальные различия. Лорд Молверн так формулировал кредо прогрессивной части белых:

— Мы должны навсегда отказаться от мысли, что демократия может быть сведена к подсчету численности населения. Мы должны без колебаний отклонить доктрину о том, что наше руководящее положение основано на нашем цвете кожи — на самом деле оно зависит от нашего превосходства над черными по техническим знаниям, воспитанию, культурному наследию, цивилизации. Единственное превосходство, с которым следует считаться в этой стране, — это превосходство цивилизованных людей.

Федерация сделала своим лозунгом девиз Сесиля Родса: «Равные права всем цивилизованным людям». Эти слова многих ввели в заблуждение. Но у африканцев другой девиз: «Равные возможности для всех стать цивилизованными».

Мерило цивилизации определяется теми, кто «больше всего свершил». Это вовсе не значит, что они произвели больше всего; это сделали за них другие, они только потребили больше всех. Установленное ими мерило не имеет ничего общего с тем, что мы понимаем под достоинствами цивилизованного человека: щедрость, интеллект, бескорыстие, желание сотрудничать и другие качества, которые могли бы пригодиться в Африке.

Стандарта цивилизованного человека легко можно достичь, имея европейскую ферму в несколько тысяч акров; несравненно труднее сделать это на средней африканской ферме в шесть акров: такой африканец не имеет права голоса.

Чтобы быть «цивилизованным и способным нести ответственность», пользоваться всеобщим избирательным правом, гражданин Федерации должен удовлетворять одному из следующих требований:

иметь доход в 11 тысяч крон в год (720 фунтов) или недвижимое имущество стоимостью в 22 тысячи крон;

иметь доход в 7200 крон в год (480 фунтов) или недвижимое имущество стоимостью 15 тысяч крон, а также начальное образование;

иметь 4500 крон (300 фунтов) годового дохода или недвижимое имущество 7500 крон, а также восьмилетнее образование.

Образование и заработная плата регулируются белыми. Значит, они могут регулировать и число избирателей.

«Либералы» любят говорить: сначала мы добьемся, чтобы народ посещал школу, а потом дадим ему право голоса. Это звучит заманчиво, но, с другой стороны, только люди, обладающие правом голоса, могут отстаивать свое право посещать школу независимо от цвета кожи и получаемого дохода. Иначе белое меньшинство может легко забыть о них, когда пожелает.

На текстильной фабрике в Солсбери я заговорил с одним юношей. Он сказал мне:

— Я иногда пытаюсь говорить о политике с белыми мастерами, но они не понимают, о чем я говорю. Их ничуть не интересует, что происходит в их собственной стране. Они никогда не читают передовых статей в газете.

Его удивление было непритворным. У него не было права голоса, не было никакой возможности применить свои знания и способности. Почему? Официально — не потому, что он черный, а потому, что он «нецивилизован».

В законах говорится: раса не должна господствовать только потому, что это определенная раса. Белые иммигранты никогда не рассматривали культуру как моральное качество.

У нас, шведов, возможность участвовать в тех или иных выборах не связана с какими-либо высокими чувствами. Риксдаг подвергается нашим шуткам и насмешкам. В Африке право голоса — самое святое, ибо только это право дает равенство, свободу, человеческое достоинство.

Африканец требует права голоса не из жажды власти. Он только требует, чтобы цвет его кожи не мешал ему быть гражданином в своей стране. Он хочет, чтобы его уважали другие, для того чтобы он сам мог уважать себя.

Перед французской или русской революцией власть также принадлежала «цивилизованным и ответственным» людям, полным решимости сохранить свой высокий жизненный уровень. Низшие сословия французского и русского общества тоже были «еще не готовы» к тому, чтобы стать равными своим господам, но никто не смог помешать им стать таковыми.

Сэр Рой, несомненно, более оптимистично смотрит на этот вопрос, чем последний русский царь. Он полагает, что заслуживают внимания лишь экономические проблемы, что «средний африканец» не имеет политических интересов и что африканцы, добившиеся успеха, образуют среднее сословие, готовое примириться с порядками белых.

Массовые аресты 1959 года не погасили его оптимизма. Средний африканец, по его мнению, по-прежнему политически не созрел, и только горстка властолюбцев… и т. д. Все принимают участие в «спокойном продвижении вперед». В Центральной Африке производится смелый эксперимент, и что бы премьер-министр ни предпринимал, он всегда пользуется поддержкой народа.

А кто это — народ? Несколько цифр проясняют дело. Во время последних федеральных выборов в ноябре 1959 года в голосовании приняло участие 64 тысячи человек из 7,5 миллиона населения. Объединенная федеральная партия (United Federal Party) получила 37 тысяч голосов — приблизительно столько, сколько было подано на последних муниципальных выборах в небольшом шведском городе Хельсингборге.

Сэра Роя Беленского и его правительство поддерживает 0,45 процента населения.

Заработная плата в Африке

Согласно отчету министерства финансов, африканец в Федерации заработал за 1958 год в среднем 1200 крон (79 фунтов). В момент образования Федерации он зарабатывал 315 крон в год; об этом никогда не забывают упомянуть.

Средний доход неафриканца в 1958 году — 16 тысяч крон (1060 фунтов); в 1953 году он составлял 2325 крон.

Под неафриканцами подразумеваются европейцы, индийцы, а также «цветные», то есть люди смешанной расы, имеющие значительно более низкие заработки, чем белые.

Когда говорят о том, как далеко продвинулись африканцы, следует вспомнить, что другие ушли вперед еще больше и разница в жизненном уровне африканцев и неафриканцев намного возросла.

Все мужчины африканцы независимо от дохода и состава семьи ежегодно платят 30 крон поимущественного налога.

Неафриканцы не платят такого налога и не облагаются подоходным налогом, если доход человека, не имеющего семьи, составляет не более 6750 крон, а семейного— не более 21 тысячи крон.

Африканцы покупают товары по европейским ценам. Стоимость жизни, согласно «Индексу цен европейского потребителя» (European Consumer Prices Index), повысилась за десять лет на 50 процентов.

Средний заработок африканцев, находящихся в услужении у белых, составлял в 1958 году в Южной Родезии 1200 крон, в Северной Родезии — 1500 крон, в Ньясаленде — 690 крон. В Южной Родезии белых обслуживает около четверти населения, в Северной Родезии — 12 процентов, в Ньясаленде — 6 процентов.

Остальная часть африканцев, живущих в резервациях или на фермах белых, имела в 1958 году средний заработок в 240 крон в Северной и Южной Родезии и 195 крон в Ньясаленде.

Минимальная заработная плата африканца, живущего в городе, определяется Трудовым бюро для туземцев (Native Labour Board) и зависит от представлений бюро о потребностях рабочего без семьи. Только одинокий рабочий имеет законное право жить в городе. Жена с экономической точки зрения — излишний придаток. Минимальная заработная плата африканца в Солсбери в настоящее время — 95 крон в месяц (130 шиллингов).

Проблемы избирательного права следует рассматривать в связи с существующими заработками. За немногими исключениями, африканец лишен права влиять на судьбу своей страны.

Поэтому каждая забастовка является по своему содержанию политической, и правительство вынуждено вызывать войска, чтобы подавить «бунтарские настроения». Чрезвычайному положению в Южной Родезии предшествовало подавление забастовки строителей плотины в Карибе, которая посеяла панику среди белых. Прикиньте, сколько месяцев, сколько лет их придется держать в руках, выплачивая им по 24 эре за час работы в жару, редко снижающуюся до 30 градусов в тени.

В последнее время можно было заметить своеобразное явление: белые рабочие требуют введения равной оплаты за равный труд независимо от расовой принадлежности. При этом рабочие требуют гарантии, что предприниматели будут брать на работу в первую очередь белых. Перед угрозой безработицы профсоюзы африканцев заявили, что они удовлетворены низкими заработками. Только так они могли обеспечить себе работу. Проект либеральной реформы 1960 года имел целью объединить профсоюзы белых и африканцев — тогда африканцы смогут бастовать или предъявлять требования, касающиеся оплаты труда, только с согласия белых лидеров профсоюзов.

Расовый барьер в промышленности вынуждает большинство африканцев оставаться без всякого образования. Недостаточный заработок влечет за собой бедность, слабое здоровье, раннюю смерть; прибавьте к этому, что покупательная способность подавляющего большинства населения очень низкая и часто сводится к нулю. Под давлением крупных акционерных компаний, в особенности иностранных, расовые границы в промышленности начинают все же исчезать.

Один белый священник как-то сказал мне:

— Я пытаюсь убедить своих друзей в парламенте: поднимите жизненный уровень, этим самым вы создадите новые потребности, из которых сможете извлечь пользу. Это самая выгодная форма колониализма.

Мирное развитие общества, заявил Гай Клаттон-Брок, зависит не столько от уровня жизни народа, сколько от равновесия и разницы в уровне жизни отдельных лиц и групп. В Федерации этот разрыв в уровнях жизни непрерывно увеличивается, становясь все более опасным.

Операция «Солнечный восход»

Смелый «либеральный» эксперимент был разоблачен в последние недели сезона дождей 1959 года. Перед миром раскрылась неприглядная картина. Журналисты всего мира оказались свидетелями ночных арестов, грубости и произвола полицейских, каторжного труда в Ньясаленде и злобной ограниченности членов парламента. Они увидели людей, которые в ужасе перед африканским национализмом сажали в тюрьмы наиболее либеральных белых. Только тогда были поняты и восприняты, как надо, откровенные высказывания лорда Молверна и сэра Роя: «все африканцы лгуны», «мы сами справимся с ними», «у нас есть своя собственная маленькая армия и своя авиация».

Партнерство, проповедуемое в Родезии, истерлось, как старая монета, легко проскальзывающая в щель автомата. Пропаганда потеряла всякую силу — ей больше не верят.

20 февраля в Ньясаленд были отправлены самолетом войска, три дня спустя была мобилизована армия в Южной Родезии, 24-го солдаты открыли огонь по мятежникам в Лилонгве, а самолеты сбросили бомбы со слезоточивым газом; 25-го войска были переброшены на стройку в Карибу, чтобы подавить забастовку рабочих, которые после гибели семнадцати человек потребовали дополнительной оплаты за опасную работу под землей.

На рассвете 26 февраля была проведена операция «Солнечный восход» — в Южной Родезии арестовали четыреста членов партии Африканский национальный конгресс. В операции участвовали все резервы: было объявлено, что забастовка в Карибе окончена, оппозиционные партии черных в Южной Родезии и Ньясаленде, а также партия Национальный конгресс Замбия в Северной Родезии запрещены, войска приведены в состояние боевой готовности.

28 февраля были мобилизованы войска Северной Родезии. 2 марта губернатор Ньясаленда сэр Роберт Армзтэд сообщил, что все спокойно, а на следующее утро он провел операцию «Влажный рассвет»: были арестованы доктор Хэстингс Банда, вождь партии Национальный конгресс в Ньясаленде, и большое число других лидеров. Когда объявили о введении чрезвычайного положения, африканцы провели демонстрацию протеста против арестов, но войска безопасности открыли по ним огонь. В тот же день из Северной Родезии насильно выслали Джона Стоунхауза, члена английского парламента.

Две недели спустя, в середине марта, в тюрьмы бросили свыше тысячи членов партии Национальный конгресс. Доктора Банда и наиболее видных лидеров Ньясаленда перевезли на самолете в Южную Родезию. Правительство Ньясаленда заявило, что оно имеет сведения о подготовляемых Национальным конгрессом кровопролитиях, однако не смогло указать на источник этих сведений. Сэр Рой заявил, что Конгресс запланировал беспорядки во время переговоров с русскими делегатами на панафриканском съезде в Гане в декабре. К этому времени было убито 44 африканца.

Северная Родезия последней вступила в игру. Смарта губернатор сэр Артур Бенсон объявил, что партия Национальный конгресс Замбия задумала «начать кампанию террора, угроз и оскорблений». Подтвердить фактами свои заявления сэр Артур не счел возможным. Он не смог объяснить также, насколько серьезны были угрозы Замбии «убивать и калечить женщин и детей».

Ни один человек в Северной Родезии, ни белый, ни черный, не получил и царапины, но правительство было убеждено: кому-то хочется засадить сэра Роя, сэра Роберта, сэра Артура и сэра Эдгара за стол писать книжки для мальчишек, а бразды правления передать в руки тех, кого в Ньясаленде называют «вдохновителями кровопролитий», а в Северной Родезии «корпорацией чикагских гангстеров».

Вождь этой «корпорации», то есть Замбии, — Кеннет Каунда, школьный учитель, автор символических боевых песен о грифах, подобно почти всем африканским вождям, аскет. Когда таких, как он, спрашиваешь, почему они ведут аскетический образ жизни, они отвечают, что дело вовсе не в каких-либо нравственных или вегетарианских принципах, а в том, что они просто готовятся к пребыванию в тюрьме, куда, без сомнения, попадут и где нельзя рассчитывать на табак, кофе и спиртные напитки.

Программа Каунды напоминает программу первых социал-демократов. В его статьях нельзя найти непечатной брани; он пишет, наоборот, более культурно, чем Рой Беленский. Вместе с другими сорока тремя представителями африканской интеллигенции и политическими деятелями он был сослан в необитаемые районы Северной Родезии, где искушения городской жизни заменялись мухой цеце и жареной кукурузой.

Правительство объявляет чрезвычайное положение, и средний гражданин готов сию же минуту поддержать его — он исходит из убеждения, что для этого, должно быть, имеются основания. Трудно предположить, чтобы высказывание премьер-министра по столь серьезному вопросу могло быть недостоверным потому, что в интересах правительства скрыть истину, или потому, что правительство не знает ее.

Тот, кто осмеливался задать вопрос, правильно ли поступило правительство, получал один и тот же ответ: что, мол, правительство располагает сведениями, которые ради всеобщей безопасности не могут быть опубликованы, чтобы не быть доступными для оппозиционеров.

Премьер-министр Южной Родезии сэр Эдгар Уайтхед заявил:

— По очень старой традиции, британское правительство не начинает действий против антиобщественных движений, пока не произошло мятежа и кровопролития. Мое правительство не поддерживает этой традиции… Без преувеличения могу сказать, что наши войска безопасности всегда предвосхищают действия мятежников в Южной Родезии… Происходящая сейчас операция готовилась в течение многих недель.

Сэр Эдгар повел наступление на то, чего вовсе не было. Африканцы в следующий раз могут начать действовать первыми, — ведь у них есть достойный подражания образец. Откуда сэр Эдгар узнал, что что-то должно произойти, он не пожелал раскрыть. Не было приведено никаких доказательств. Даже созданный правительством комитет Бидла в своем отчете в августе 1959 года не мог дать ясных доказательств того, что планировались какие-то беспорядки.

Поэтому на свет божий появились разные призраки. Сэр Рой обвинял Москву, Каир и Аккру. Федерация могла бы пребывать в гармонии, если только исключить влияния извне, всякие воздействия лейбористов — членов английского парламента — и иностранных журналистов.

За каждой поленницей чудился коммунист. Красноречие раздувало этот миф, и вскоре ответственность за чрезвычайное положение была возложена на коммунизм. Айткен-Кейд, лидер оппозиции в парламенте Южной Родезии, заявил:

— Я готов вырвать оружие из рук коммунистов и направить его на них. Если необходимы антидемократические меры, то я буду самым антидемократичным из всех…

Министр социальных дел А. Е. Абрахамсон разоблачил перед женской аудиторией в Булавайо заговор некоего доктора Азинока, который якобы грозил «уничтожить Федерацию». Никто никогда не слышал о существовании доктора Азинока. Арестовать его поэтому было невозможно.

Доктор Александер заявил в парламенте в Солсбери:

— Коммунизм — дьявольски коварный враг, не считающийся ни с истиной, ни с честью, ни с приличиями.

Агитация сэра Роя вскоре привела граждан Родезии к выводу, что за любым поступком, кажущимся нечестным, лицемерным или неприличным, стоят коммунисты.

Мистер Сойер (Объединенная федеральная партия, отделение предместий Солсбери) сообщил в парламенте Южной Родезии, что он слушал по своему приемнику Москву, Каир и Гану. Он не предлагал глушить передачи, но считал, что кто-нибудь из писателей-патриотов должен написать пьесу о том времени, когда арабы в Центральной Африке угоняли негров в рабство, показав, что раньше было отнюдь не лучше, чем теперь. Тем, кто слушает передачи из Каира, стало бы ясно, чего можно ждать от арабов.

Сотни других высказываний свидетельствуют, что представители белого меньшинства действовали так, будто они все еще были детьми или пребывали в сомнамбулическом состоянии.

Каждый деятель, оправдывающий экономику и политику, основанную на сегрегации, приоткрывает дверь тому мировоззрению, которого он больше всего боится. Лучшим агитатором революции всегда было недомыслие тех, кто изо всех сил старался преградить путь историческому развитию.

В высших кругах Родезии, казалось, приветствовали страх. Раньше он не принимал ясных форм. Прикрываясь зонтиком партнерства, приходилось, по крайней мере официально, соблюдать правила учтивости. Чрезвычайное положение все поставило на место. Страх был узаконен, и теперь можно было переходить в наступление.

Происхождение лицемерия

Первый поезд появился в Родезии добрых шестьдесят лет тому назад. Он остановился в Булавайо. На паровозе красовался лозунг: «Вперед, Родезия!»

Теперь Булавайо второй город Федерации; в то время это была резиденция короля Матабелеленда Лобенгулы. В 1888 году он поддался уговорам Сесиля Родса и продал права на золотые и другие минеральные месторождения в своем государстве. Сесиль Родс обещал ему взамен 100 фунтов стерлингов в месяц, тысячу ружей системы «Мартини-Хенри» и канонерскую лодку на реке Замбези, которую, король так никогда и не получил.

Компания «Бритиш Саут Африка» получила монополию на эксплуатацию страны к северу от Бечуаналенда и к западу от Мозамбика и управление этой территорией. В конечном счете политика, проводимая компанией, контролировалась министром иностранных дел, но в общем Англия не несла никаких обязательств. Компания обязалась искоренить рабство и взяла на себя постройку шоссейных и железных дорог, обработку земли, торговлю, установление законов и обеспечение мира.

Лобенгула продал затем права на землю немцу Липперту, в надежде посеять между белыми раздор. Ему не приходило в голову, что Липперт действовал заодно с южноафриканской компанией. Он был уверен, что продал Родсу лишь право добывать золото, и не знал, что белые считали себя хозяевами всей земли, где разыскивали минералы, а искали они их всюду. Родс велел белым рассредоточиться в разных районах Машоналенда, нынешних восточной и средней частях Южной Родезии, чтобы африканцы не заподозрили их в прямом завоевании страны.

Лобенгула «никогда не был достаточно культурен, чтобы нарушить свои обещания», пишет С. П. Хиатт в «Переселении на север» («The Northward Trek», 1909). Это и было причиной его гибели. Он сравнивал себя с мухой, а белого человека с хамелеоном. Белый был то медлителен, то быстр, беспрерывно меняя свой облик. «Я никогда не понимал, что такое ложь, пока мне не пришлось иметь дела с белыми», — сказал король Матабеле. Быстро подобравшись к мухе, хамелеон проглатывает ее. Будущее покажет, как справедливо сравнение Лобенгулы.

В своих путевых записках Мария Липперт, жена переселившегося немца, описывает, как в девяностые годы она со своим мужем ехала из Претории в Булавайо, где царил Лобенгула. Они взяли у него в долг бутылку шампанского и устроили праздничный обед для европейцев, первых родезийцев, живших в той местности. За обедом произносились речи:

«Мы собрались сюда с разных концов света, очень скоро мы снова расстанемся, чтобы идти своими тропинками в жизни, но когда думаешь об этой маленькой группе белых, встретившихся как хорошие товарищи и добрые друзья в дикой стране, в центре Африки, понимаешь, какая предприимчивость и смелость потребовались для того, чтобы нести цивилизацию все дальше в глубь континента».

Нынешние правители сделали лицемерие официальной политикой. Но притворство было политикой и первых белых поселенцев. Они стояли перед дилеммой: подвергнуть ли сомнению те ценности, которые они защищали, лишая других свободы; или отказаться от своего культурного наследия и утратить свою индивидуальность, растворившись в чужом порабощенном народе; или, наконец, играть роль жестоких завоевателей, всегда стоящих на страже, и в конце концов стать рабами собственного страха?

Других путей они не видели. И первые поселенцы пытались использовать все возможные пути сразу.

В Родезии наблюдается исключительная чувствительность ко всякой критике извне. Несколько хвалебных фраз из уст американского капиталиста, английского лорда или шведского дельца повторяются по нескольку дней. Речи французского консула в какой-то памятный день, изобилующей теми шаблонными фразами, какие ежедневно вынуждены употреблять дипломаты во всем мире, в газетах Родезии отводится три столбца.

Статью критического содержания в каком-нибудь иностранном журнале с возмущением комментируют и цитируют, вместо того чтобы обойти ее молчанием. Об авторе такой статьи говорят, что он «не осведомлен», или что он вовсе не был в стране, то есть не отметил своего имени в департаменте информации. Настойчивая критика объявляется «неумеренным вмешательством извне», и вскоре тот, кто считает себя патриотом, начинает повторять слова премьер-министра о том, что, если бы заграница оставила их в покое и прекратила «свою тенденциозную кампанию», все проблемы были бы решены.

Когда есть чувство вины, необходимы козлы отпущения. В этих случаях, помимо заграницы, можно сослаться на безответственность африканцев и коммунизм. Никто, во всяком случае ни один политический деятель, заботящийся о своем будущем, не скажет, что важнейшей причиной внутренних проблем является требование высокого жизненного уровня для белых в еще слаборазвитой стране.

Так устраивают дымовые завесы. Большинство африканцев рассматриваются как «нецивилизованные». Снабженные такой этикеткой, они перестают быть людьми и превращаются в инвентарь в поместье или на заводе, предназначенный для использования. Корни этого превращения надо искать в далеком прошлом. Из-за недостатка в капитале первые поселенцы не могли завлекать коренное население высокими заработками, и им приходилось искать другие пути привлечения африканцев к работе.

Разделение африканцев на «нецивилизованных» и небольшое число «цивилизованных» многим кажется произвольным, необъективным; тогда прибегают к другим аргументам, скажем, таким: расовые особенности банту не дали им развиться, двухтысячелетняя культура белых, ответственность западных стран за сохранение демократии… Такими лекарствами заглушается нечистая совесть, и все белые начинают ощущать себя участниками благотворительной миссии в центре Африки. Им недостает лишь Марии Липперт для ведения летописи их благодеяний.

Когда-нибудь, может быть, этим займется Рой Беленский. А пока что он и его сторонники провозгласили себя либералами-реалистами в противоположность просто либералам, объявленным ими утопистами, «не знакомыми с родезийской действительностью». «Либералы-реалисты» в качестве либералов следят за тем, чтобы наиболее одиозные имена не оскверняли списков министров, за что они получают поздравления от легковерных людей в Европе. А их реализм состоит в том, что они в нужных случаях поворачивают к реакции.

То обстоятельство, что африканский национализм находит для себя хорошую питательную среду в Южно-Африканском Союзе с его всем известной политикой апартеида, считают естественным, но если этот национализм проявляется в Федерации Родезии и Ньясаленда — это уже грубое нарушение «партнерства и политики благожелательности». Абсолютно невозможно представить себе, чтобы национализм существовал не только в головах некоторых завистников и агитаторов, но и среди широких масс. Невинную «невежественную массу» надо «спасти». Поэтому, следуя книге Колина Лейса «Европейская политика в Южной Родезии» (1959), сторонники доброго сотрудничества воспринимают беззастенчивый арест тысячи африканских вождей с тем же удовлетворением, какое испытала бы полиция, выследившая шайку бандитов.

Это самая отталкивающая сторона партнерства. Белые воображают, что они делают гуманное дело. Пятьдесят неизвестных, убитых в Ньясаленде, считаются, таким образом, жертвой партии Национальный конгресс, а не правительственных войск. Законы, превратившие Федерацию в полицейское государство, рассматриваются отнюдь не как единственная возможность для белых сохранить контроль. Наоборот, парламентские партии заявляют, что эти законы якобы защищают интересы простого африканца.

Здесь обнаруживается недостаток связи с родезийской действительностью, приводящий к большим несчастьям. Партнерство становится не только камнем преткновения между Родезией и заграницей, но и между белыми и африканцами. Правительство имеет три источника, знакомящие его с жизнью африканцев: рапорты белых уполномоченных о местных делах, рапорты тайной полиции о собраниях, беседы с африканцами — членами федерального парламента.

Двенадцать из пятидесяти девяти членов парламента — африканцы (в парламенте Южной Родезии их нет ни одного.) Многие иностранцы умиляются проявлением такого партнерства. Из этих двенадцати двое — из Северной Родезии — выбраны непосредственно африканцами. Остальные, которые по конституции должны быть африканцами, выбираются европейцами и принадлежат правительственной партии (за исключением одного, еще более правого).

За исполнение своих обязанностей они получают 22 тысячи крон в год. Для африканца это несметная сумма. Но они должны запастись крепкими нервами. Ибо каждый раз, когда сэр Рой демонстрирует их окружающему миру, африканцы называют их предателями — отсюда ложное представление, будто образованных африканцев народ не любит.

Прискорбно, что белые политики, заявляющие, что они «знают народное мнение», не встречают других африканцев, кроме этих десяти осчастливленных ими подголосков. Партнерство, следовательно, больше чем сознательный обман: оно скрывает неведение, которое неизбежно должно привести к катастрофе. Поэтому массовые февральские аресты имели, по крайней мере, одну положительную сторону: власти были вынуждены допросить представителей «невежественной массы» и не смогли избежать знакомства с кое-чем из того, что до сих пор они старались не замечать.

Со времен Лобенгулы и первого паровоза белые хотели действовать по многим направлениям сразу, что привело к парадоксу: африканцы, сильнее всего ненавидящие привилегии белых, яснее всего видят необходимость цивилизации.

Мужи политики

Несколько лет назад многие думали, что сэр Рой Беленский — тот человек, который объединит три страны Федерации в гармоническое целое. Надежды эти лопнули. Сэру Рою для этой роли недостает кругозора и интеллекта. Его мужество и опыт политической деятельности в местных масштабах оказались недостаточными для государственного деятеля.

Сэр Рой носит очень широкие брюки, а куртку, наоборот, на номер меньше, чем нужно. Внешне он создает впечатление общительного, темпераментного человека. Находясь в обществе премьер-министра, собеседник опасается, как бы одна из пуговиц на куртке сэра Роя не отскочила и не попала бы в глаз.

Беленский, в отличие от премьера Южно-Африканского Союза Фервурда, не фанатик и не теоретик. Он тщеславен и добродушен. Его легко обидеть, но так же легко рассмешить. В Родезии он приобрел эпитет «свой парень». Перед объективами фотоаппаратов сэр Рой обнимает своих внуков, и железнодорожный рабочий-белый считает, что с ним легко говорить. Из своего богатого запаса сэр Рой всегда вытаскивает в нужную минуту такую черту характера, которая убеждает собеседников, что они имеют дело с одним из «своих».

И только африканцам он никак не может внушить доверия, хотя и делал для этого смелые попытки. А африканцы, к несчастью для сэра Роя, составляют большинство в стране. В их кругу он теряет уверенность, не знает, чего они хотят, и даже не понимает, как это они могут чего-то хотеть.

Африканцы не желают слушать разглагольствований сэра Роя, и поэтому он приберегает свое красноречие для английского правительства, пытаясь убедить его в благородстве своих намерений. Африканцы склонны запоминать наиболее конкретные высказывания сэра Роя за последние годы. Я приводил уже целый ряд таких изречений. Вот еще несколько:

«Африканец не может надеяться стать хозяином в Федерации даже через сто или двести лет» (1956).

«Пора нам решить, сохранится ли здесь цивилизация, то есть останемся ли здесь вы и я, европейцы, и останется ли все то, чем мы дорожим…» (9 февраля 1957).

«Демократия, основанная на всеобщем избирательном праве, позволяет местным демагогам называться вождями, а умеренных обрекает на прозвище Квислингов» (17 сентября 1959).

Критический анализ заявлений сэра Роя обнаружил бы в них сумбур противоречий, что серьезно пошатнуло бы его положение в политически более устойчивом обществе. Но в непоследовательности сэра Роя, может быть, есть своя хорошая сторона: ради сохранения власти он овладел искусством приспосабливаться. Он только кажется похожим на политического деятеля — в его внешности и поведении проглядывает бывший боксер. Он чувствует свою силу, когда его носят на руках. Популярность— это та трость, на которую он должен опираться; он, по-видимому, не настолько силен, чтобы обойтись без этой подпорки. И когда Рой Беленский поймет, что он не в силах изменить окружающий мир, он, возможно, предоставит миру изменить его самого.

В жизни Роя Беленского не было прямых дорог. Его отец был польский еврей, который, по утверждениям большинства историков, эмигрировал сначала в Швецию, оттуда в Америку, а затем в Южную Африку, где женился на африкандерской девушке. С первой партией переселенцев он прибыл в Солсбери, и Рой родился на улице Пионеров в то время, когда у первого пекаря еще не было средств на постройку настоящей пекарни и он устраивал печь в термитнике, заполняя яму горячей золой, а первому мяснику приходилось полагаться на свое ружье, чтобы снабдить мясом покупателей.

Беленский приводил следующий довод в пользу включения Ньясаленда в Федерацию. Он хотел уменьшить бедность этой страны. Он сам перенес бедность и любит упоминать, что до шестнадцати лет спал без простыней. Сэр Рой, кажется, считал, что стоит лишь уничтожить бедность, как все будут удовлетворены. Духовные потребности никогда не находили в нем отклика.

Окончив несколько классов школы, Беленский перепробовал множество профессий: он был барменом, продавцом, железнодорожным рабочим. Его будущая жена, девушка из шотландской семьи, жившей в Южной Африке, подавала ему чай в одном из кафе в Булавайо. Он был машинистом, профсоюзным лидером и чемпионом в тяжелом весе. Рассказывают, что, когда однажды он выводил свой паровоз из депо в Брокен-Хилл, весь кожух паровоза был расписан антисемитскими ругательствами по адресу еврейской крови его отца. Не странно ли, что Беленский поддерживает дискриминацию миллионов небелых в Федерации?

Когда с ним разговариваешь и слушаешь его анекдоты, начинаешь понимать, почему многие поддаются его обаянию и считают Роя Беленского славным парнем. От него так и пышет здоровьем, отличным самочувствием и самоуверенностью. Своих противников он поучает как школьников.

Локомотив — символ его жизни. В торжественных случаях и во время избирательных кампаний он любит появляться на собственном паровозе, в старой форме машиниста. Он стоит впереди всех с запачканным сажей лицом и машет фотокорреспондентам, толпящимся на перроне. Паровоз пыхтит, клубится пар. Беленскому кажется, будто он въезжает на своем паровозе в будущее.

Может быть, есть фигуры, более достойные стать премьер-министром. Но едва ли можно найти подходящего человека более правой ориентации. Партия Доминиона (Dominion Party) получила на последних выборах в Южной Родезии наибольшее число голосов, по выдающихся личностей в ней нет. Ее лидер Уинстон Филд чуть не получил портфель министра, но вряд ли ему удалось бы уговорить британское правительство дать согласие на самоуправление, если он заявил: «Мне следовало бы подчеркнуть, что мы, родезийцы европейского происхождения, не побоимся драки, если будем вынуждены пойти на это…»

Суть политики этой партии раскрывается в словах ее делегата на конгрессе в августе 1959 года: «Расширение избирательного права зависит от взгляда на вещи. Только одно может быть объективным фактом: цвет кожи». Если бы не было партии Доминиона, сэр Рой попросил бы наиболее консервативных членов собственной партии создать ее. Ведь сильная оппозиция справа заставляет многих воображать, что правящая Федеральная партия стоит за более либеральный путь.

Путь более либеральным взглядам прокладывает Гарфилд Тодд[12], бывший миссионер из Новой Зеландии, один из самых выдающихся европейцев в Африке. Его прошлое, правда, во многих отношениях настораживает. Будучи премьер-министром Южной Родезии до 1958 года, он применял слезоточивый газ против забастовщиков и к национализму африканцев относился так же нетерпимо, как сэр Рой и сэр Эдгар Уайтхед. Но ему пришлось выйти из рядов собственной партии, после того как он повысил зарплату промышленным рабочим-африканцам с 60 до 95 крон в месяц и ввел более умеренный избирательный ценз, в результате чего восемь тысяч африканцев получили право голоса. Лорд Молверн, первый премьер-министр Федерации, спросил его по этому поводу: «Вы и в самом деле надеетесь постичь вечные истины, пересчитывая носы?»

Говорят, поражение на выборах 1958 года сделало Тодда совсем другим человеком. Когда я встретил его через год после этого события, он пришел к окончательному выводу, что эпоха превосходства белых прошла. Это наполовину примирило его с африканским национализмом, и многие африканцы, оставшиеся после запрещения Национального конгресса политически бесприютными, объединились с ним, по крайней мере временно, в партии Центральной Африки. Большинство африканцев знает, однако, что партия с высоким процентом африканцев никогда не будет популярна среди белых, которые в конечном итоге решают исход выборов.

Но Тодд смотрит в будущее и заявляет, что он не будет больше считаться с мнением белых избирателей. Он заглядывает вперед, в тот день, когда белый не сможет быть избран в парламент, не получив поддержки африканцев. В этот день осуществится истинное партнерство и исчезнет дискриминация. Его программа — получение Северной Родезией и Ньясалендом самоуправления до 1965 года и получение африканцами большинства в парламенте и правительстве Федерации. Однако, чтобы не напугать белых такой радикальной программой, он предлагает систему, действующую в Танганьике: в переходный период все избиратели голосуют в своем избирательном округе за одного представителя от каждой расы.

— Федерация — полицейское государство, и оно становится все хуже, — заявил мне Гарфилд Тодд. — Многие африканцы боятся, что подвергнутся репрессиям, если войдут в нашу партию, и мы не сможем устраивать собраний в Ньясаленде. Если стольких людей будут долго держать в тюрьме, от нормальных отношений между расами не останется и следа. После мятежа целью политики должно быть не восстановление порядка, а удаление причин, вызвавших насилие.

Своим обращением к более радикальному либерализму Гарфилд Тодд сможет на некоторое время заполнить пустоту, возникшую после разгона Национального конгресса, партии большинства. На собраниях он выступал с юношеским пылом и глубоким убеждением в своей правоте, выдававшим в нем миссионера.

И сэр Рой, конечно, втайне благодарен Тодду за то, что тот втягивает политически сознательных африканцев в европейскую партию, которая не может угрожать правящей партии. Многие белые в то же время думают, что под длинными ногами Гарфилда Тодда нет прочной □поры и что его магическое обаяние не приносит ему никакой пользы.

Национальный конгресс и его идеи продолжают жить за пределами страны. Джошуа Нкомо, вождь Национального конгресса Южной Родезии, и Каньяма Чьюме, секретарь партии в Ньясаленде, были за границей во время операции «Солнечный восход». Их штаб-квартира — в Лондоне, тайными путями они получают сведения о том, что происходит в их отечестве.

Они произносят речи в Англии и США, часто вступая в поединок с официальными представителями Федерации. Они издают брошюры, сотрудничают с такими сочувствующими им группами в Англии, как Африканское бюро (Africa Bureau), Христианские действия (Christian Action), Движение за свободу колоний (Movement for Colonial Freedom)[13], а также с либеральной и лейбористской партиями…

После нашего путешествия по Африке мы встречались с ними, как и со многими другими африканцами, либо изгнанными из страны, либо обучающимися в Лондоне, на улице Гауер-стрит, 200, недалеко от Истон Стейшн. Здесь, в маленьком закопченном домике, размещается европейский центр панафриканского движения. В конторе, расположенной в подвале дома, висит нарисованный углем портрет доктора Банда. Старомодные пишущие машинки размножают памфлеты и листовки; неофициальные послы шестнадцати африканских стран пытаются найти здесь общее решение вопросов, стоящих перед Черным континентом.

Джошуа Нкомо — толстый веселый человек, бывший распорядитель на аукционах. В нем нет ни капли фанатизма. Он легко может убедить противника и завоевать на свою сторону колеблющихся, но ему трудно издалека, из Лондона, руководить национальным движением в Южной Родезии.

Каньяма Чьюме — небольшого роста худой человек лет тридцати. Он тоже поразительно веселого нрава, так же оптимистически смотрит на будущее, но не склонен к уступкам и компромиссам. Он отказался даже встретиться с чиновниками министерства по делам колоний, считая, что все переговоры должны вестись с Банда (Стариком, или Доктором, как его все называют). Он требует сначала освободить Доктора и перевести его обратно в Ньясаленд.

Вот как выглядит комната Чьюме на улице Гауер-стрит, 200: письменный стол, весь пол усеян бумагами, в углу — его памфлеты о Ньясаленде. За занавеской кровать. Телефон, ржавый кофейник, стопка книг, газетные вырезки, карикатуры на противников и шаржи на единомышленников. Одна стена украшена приказом об аресте Чьюме, вступающим в силу, как только он ступит на родную землю. На другой стене огромный плакат, трофей митинга, посвященного Центральной Африке: «Повесьте Чьюме за участие в мятеже».

Таких комнат в Лондоне много. Все они похожи друг на друга, будь они расположены в Истоне, Челси или Суисс Коттедж. Они напоминают о том далеком времени, когда жизнь не была подчинена размеренному и упорядоченному ритму, когда неизвестные люди тайно собирались ночью где-нибудь в предместье, пили кофе и строили планы изменения общества.

Африка и теперь такая страна. Многие важные дела начинаются со сбора денег у группы лиц, преданных своей идее, со встреч в подвальном помещении, вокруг пишущей машинки и лампы без абажура, освещающей липкие трафареты. В этом мире не нужны ни специальные бланки для писем, ни визитные карточки. Здесь не нужно устанавливать времени для визитов — ни у кого нет заведенных привычек. Однако для тех, кто интересуется будущим Африки, адреса этих людей знать не менее важно, чем адрес министерства колоний на Уайтхолле.