Заводской район

Глава седьмая Владимир Корзун

Сохраняя невозмутимость, Корзун неторопливо пересек полутемный и пустой вестибюль ресторана и стал подниматься по лестнице в зал. Жена пыталась взять его под руку, но навстречу им бежали встречать молодоженов нарядные парни и не давали ей поравняться с мужем.

Молодожены приехали на двух серо-голубых машинах. На антеннах за багажниками развевались голубые и розовые ленты. Машины остановились перед крыльцом. Жених, совсем еще мальчик, бережно вел под руку невесту в фате, уставшую от общего внимания, но привлекательную и заразительно счастливую.

Молодые шли быстро и на лестнице догнали Корзуна. Жена толкнула мужа в спину: «Быстрее!» — но он ничего не чувствовал и не слышал. Он волновался, а от волнения всегда цепенел и потому казался особенно монументальным. Так Корзуны и появились в зале на шаг впереди молодых. Жених догадался немного задержаться, чтобы дать Корзунам время исчезнуть с пути. Шеренга гостей втянула их в себя, оркестр заиграл туш, и молодые пошли, осыпаемые цветами.

Корзун еще не вышел из оцепенения и ничего не воспринимал. Минута, которая должна была принести торжество, пропадала даром. Он пережил ее раньше, неделю назад, когда получил приглашение на свадьбу к молодому Грачеву. Сколько человек с завода могли получить приглашение? Может быть, десять или двадцать из тридцати тысяч. И сегодня, когда они с женой одевались, их одежда неожиданно приобрела для него особое значение. Она уже принадлежала не только им, но была частью картины «На свадьбе у Грачева». Корзун чувствовал уважение к своим вещам. Жена тоже была частью этой картины, что помешало Корзуну привычно прикрикнуть на нее, когда она замешкалась перед входом.

Будет ли на свадьбе прежний директор? Семь лет старший Грачев занимает его место. Прежнего директора Корзун видел-то всего три раза за много лет работы, да и то издали, во время митингов, но он твердо знал: прежний директор был директор, казалось, он всегда был директором, и никто не задумывался и не вспоминал, был ли до него другой директор. Старики знали о нем много историй, почти легенд, в которых он был крутым, карающим быстро, как молния, и не ошибающимся хозяином. Тогда был порядок. Корзун любил пересказывать молодым эти истории, подчеркивая в них решительность прежнего в сравнении с нерешительностью теперешнего. Нет, против того Грачев слаб. Слишком высоко стоял для Корзуна тот, чтобы его мог заменить знакомый-перезнакомый Грачев, недавний начальник цеха и предзавкома, почти ровесник, который выдвинулся на глазах у всех.

Но все сомнения в Грачеве рассеялись, когда Корзун получил приглашение на свадьбу его сына. Правда, в торжестве был неприятный привкус. Корзун старался не вспоминать о том, что попал-то он на свадьбу случайно. Старший Грачев, стараясь сделать ее поскромнее, выбрал столовую-ресторан на окраине района. Как водится, послали приглашение администрации. Заведующая пойти не захотела, отдала пригласительный билет жене Корзуна. Вот как он сюда попал. Этого никто не знает, а увидят его здесь многие. Он уже и сам забыл, что приглашен как муж повара. Да не в этом дело — увидят, не увидят. Важно, что он здесь… Но привкус оставался. Тем более шеф-повар тоже здесь, что наполовину обесценивает присутствие самого Корзуна. Шеф-повар будет подходить к ним как к своим.

Толпа гостей в голом пространстве зала беспорядочно шевелилась, распадалась на кучки. Радостно и шумно встречались знакомые. Корзуны как оказались около стены, так и не двигались с места. Корзун тоже высматривал знакомых в толпе. Громко хохочет шеф-повар, пристроился к какой-то компании. Этот нигде не пропадет. Корзун уже сердился, что шеф-повар не подходит к ним. А там — Брагина посреди зала с маленьким старикашкой разговаривает. У всех на виду, себя показывает. Тесть ее — давний друг Грачева, оттого-то она здесь. И эти брат и сестра, интеллигенты, рядом с ней стоят. В старикашке что-то знакомое… Грачев к нему подходит…

Корзун так и не узнал в «старикашке» бывшего своего директора. Он заметил в беспорядочном общем течении направленное движение к стеклянной стене. Вдоль нее во всю длину зала был накрыт стол, и надо было занять места не слишком близко, но и не слишком далеко от новобрачных. Корзун издали наметил два стула и, подхватив жену под локоть, устремился к ним. Они оказались у стола первыми, и хоть какая-то женщина громко говорила всем: «Садитесь, садитесь, товарищи, пожалуйста, садитесь», жена локтем прижала руку Корзуна и шепнула:

— Погоди.

Тут вокруг задвигали стульями, и Корзуны сели. Грачев торопливо обходил гостей за их спинами, около некоторых задерживался. Корзуну он положил руку на плечо и сказал полушепотом:

— Следить, следить, следить за рюмками, следить, вон там не налито, следить…

Совсем простым дядькой оказался Грачев. Однако голова у него — будь здоров. Ведь один только раз он видел Корзуна на совещании и, поди ж ты, запомнил. А Корзун не верил раньше, когда говорили, что директор помнит наизусть все заводские телефоны.

Начались тосты. Иные из них были похожи на речи, и тогда шеф-повар с середины стола кричал:

— Регламент!

Остряк… Грачев опять пробрался на другой конец стола, к молодежи, обнял сзади сколько сумел обхватить:

— Молодежь, а от вас никто ничего не скажет? Все мы, старики?

— Вот Костя у нас!

Поднялся обрубщик Климович. Этот здесь, наверно, как друг жениха или невесты. Невеста на другом конце стола даже вилкой по бутылке застучала, чтобы все стихли. Климович, понятное дело, волновался, волосы на лбу взмокли. Достал бумажку. Конечно, у Грачева все как надо организовано…

Стихи были длинными. Потихоньку снова стал усиливаться гул голосов. Шеф-повар не очень громко, но все-таки сказал:

— Регламент.

— Потише, товарищи, — сказал ему Корзун.

Между Костей и Корзуном сидели Брагины, соседом его был Аркадий. Хотя Корзун и относил Аркадия к самым безнадежным интеллигентам, разумея под этим племя хитрое и паразитическое, за столом он всегда настраивался доброжелательно к ближайшему соседу и недоброжелательно к более отдаленным.

— Это шеф-повар, — объяснил он Аркадию. — Живет человек.

— Хорошо живет? — поддержал разговор Аркадий.

— Умеет.

Иронию Корзуна Аркадий не заметил и посмотрел на весельчака уважительно.

— Молодец, — продолжал Корзун.

— Молодец? — Аркадий счел себя обязанным порадоваться.

— Отчего ему не веселиться? Шеф-повар. Представляешь?

Жена дергала его за рукав.

— Нет, — сказал Аркадий, начиная представлять.

— Вот кого-нибудь поймают, посадят, ну и что? Семья обеспечена, деньги припрятаны. Выйдет — поживет.

— Дайте слушать, — сказала Аня.

Утром она заметила пригласительный билет на холодильнике: «Что это?» — «Да так… Разве тебе хочется?» — «Никуда мы с тобой не ходим. Так закиснуть можно». А Аркадию-то казалось, ей достаточно общения с ним.

Раз они здесь, глупо быть недовольным. Аркадий, вспомнив о своем решении быть всегда довольным, ласково дотронулся до плеча Корзуна.

— М-мм… Давайте послушаем.

— Больно уж длинные стихи подобрали.

— Подобрали? По-моему, он сам их сочинил.

— Это мой обрубщик Климович… А я так бы делал: попался, так вся семья отвечай — жена, дети, родители. Ведь знали же, пользовались… Тогда неповадно было бы.

Жена опять дернула его за рукав.

— М-мм, — сказал Аркадий, растерявшись.

— А по-твоему, что? Воспитывать? Довоспитывались. Меня дед ложкой по лбу воспитывал. Снимал штаны и воспитывал. Так я, между прочим, в двенадцать лет уже трудодни зарабатывал. И школу окончил. А мне в школу пять верст надо было ходить. И, как видишь, вечерний институт осилил. И еще в это время младшую сестренку кормил.

«Я не имею права насмехаться над ним», — подумал Аркадий.

— Я не против воспитания, — продолжал Корзун. — Воспитывать тоже надо. Но одним воспитанием ничего не сделаешь.

— Конечно. — Аркадий обрадовался возможности согласиться.

— Все-таки сознание у людей еще… Чего там скрывать. Я тебе скажу, Грачев — головастый мужик, каких мало, но при Васине порядка куда больше было. А ведь не скажешь, что он не воспитывал. Когда надо, он и воспитывать умел. Рассказывают, он как-то вызвал к себе пома по кадрам. Тот пришел, секретарша говорит: «Петр Сидорыч занят, просил подождать». Пом сел, ждет. Люди выходят из кабинета, входят, а ему все: «Просил подождать!» Так он четыре часа просидел! А потом ему Васин говорит: «Я специально тебе показал. Вот как ты народ ждать заставляешь». Это ведь тоже воспитание, верно?

— Конечно, — сказал Аркадий. — Это тоже воспитание.

Он все еще не внушил себе симпатии к Корзуну.

Выбрались из-за стола оркестранты, гости задвигали стульями.

Начались танцы.

С Лерой, кажется, все было в порядке. Костя Климович, склонившись, читал ей свои стихи. Все подряд. Лера опустила руки на колени и смотрела на них. Костя ей понравился, и теперь она страдала. «Но это пускай», — подумал Аркадий.

— Костя, — вмешалась Тоня. — Остановись.

Костя налил в фужер воды и выпил.

— Ты бы потанцевал с нами. Костик. Есть у тебя совесть?

Аня закинула руки за спинку стула и рассматривала танцующих.

Ее платье с поперечными полосками кофейного и кремового цветов натянулось на поднявшейся груди. Аркадий пригласил ее танцевать. Наверно, этого делать не следовало. Именно во время танца, ощущая руки друг друга, они оба почувствовали отчуждение.

— Пить хочу, — сказала Аня.

Аркадий смотрел, как она пьет. «Аня очень красивая, — говорил он себе. — Аня очень красивая».

— Смотри, — Тоня показала в толпу, — вон тот высокий, видишь? Это Шемчак, главный металлург. Из-за него Валя с завода ушел.

— Валя? И бросил свою селитру?

— Что Валя? — услышала Лера. — Выгнали его?

— Нет, оскорбился и сам ушел.

— Это тот — Шемчак? — спросила Аня. — Сейчас он меня пригласит.

— Он и не смотрит в нашу сторону, — сказала Тоня. — Он меня боится.

— Что-то не верится, что он умеет бояться, — возразила Аня. — Ага. Наблюдайте.

Шемчак посмотрел вокруг себя и, как будто не заметив их, направился в сторону, но неожиданно оказался перед Аней.

— Разрешите?

Она подмигнула своим за его спиной.

Аркадий следил, как появляется и исчезает в толпе летящее платье Ани, и вдруг сообразил, что не любит ее.

«Она ведь меня тоже не любит. Но она этого не знает. И ей не нужно любить, а мне нужно. Что-то у меня не получается… Я словно пытаюсь подобрать по себе какие-то очки и все никак не подберу их».

Он смотрел на плотную толпу танцующих. Кругом — улыбающиеся лица. Вот пара: она очень полная, как почти все женщины здесь, но кожа лица упруга, на щеках симпатичные ямочки; он массивен, хорошо сложен, могучая шея багрова. Оба едва передвигают ноги, переваливаются с боку на бок и буднично разговаривают с соседней парой. Разумеется, улыбаются.

Аркадию казалось, что они все говорили громче чем надо и смеялись больше чем надо, ему казалось, они стыдятся себя, своего неумения самозабвенно веселиться.

— …она красивая. — Тоня обращалась к нему, он только теперь это заметил, но Тоня махнула рукой и повернулась к Косте: — Сними галстук, не страдай. Никто не смотрит, чего тут. Ну, потанцуем?

— А он отличный парень! — Появилась Аня. — Шемчак ваш. Совершенно некомплексованный!

Лера посмотрела в зал и сразу угадала:

— Вон тот?

— Конечно, вы, комплексованные, таким завидуете! Аркадий, воды! Ох, слышите, слышите, что они делают? Это же танго. Я так соскучилась по танго…

Шемчак, улыбаясь, заторопился к Ане, поклонился, прищелкнул каблуками. Оркестр неожиданно замолк, и Шемчаку пришлось остановиться. В этом неловком положении, не допуская паузы, из которой с каждой секундой выбраться было бы все труднее, он уцепился за Тоню как за спасение.

— Салют, Антонина! Смотри, сегодня все литейщики здесь собрались. И Корзуна я видел.

Тоня простила ему «салют». Это он ради Ани старается. А он теперь уже мог разговаривать с Аней:

— Мы с Антониной Михайловной ужасные враги, но иногда заключаем перемирие.

— Не может быть, — сказала Аня. — У нашей Тонечки не может быть врагов.

Они построили на Тоне мост, по которому приближались друг к другу.

— Но она может быть врагом, и очень безжалостным, поверьте. Конечно, в хорошем смысле, по-принципиальному. Сколько мы с тобой, Антонина, знакомы?.. Представляете, Аня, что зеленым юнцом я пришел в цех и попал под начало Антонины Михайловны. Это было ужасно, тем более что я сразу в нее влюбился…

— А теперь ты начальник, — сказала Тоня. — И это еще ужаснее, тем более что я в тебя не влюбилась.

— Вы большой начальник? — спросила Аня и посмотрела на Аркадия и Леру.

Разговор затягивался, и их молчание становилось неловким.

— Очень маленький, — засмеялся Шемчак.

— Впустую скромничаешь, — сказала Тоня. — Ты действительно небольшой начальник.

— Мы же договорились — вечером перемирие, — шутливо напомнил Шемчак.

Оркестр опять начал танго. Шемчак снова вытянулся перед Аней, склонился, прищелкнул каблуком. Брагины смотрели, как они, обнявшись, поплыли по залу.

Тоня вздохнула.

— Это он-то некомплексованный? — удивилась Тоня. — Да скажи ему, что у него туфли немодные, он ночь не заснет.

— Это похоже, — сказала Лера. — Но, наверно, он все-таки спит спокойно, да?

Была ночь, когда Аркадий, доставив Аню к ее родителям, возвращался домой. Он вышел из такси и не стал подниматься в пустую квартиру, а присел на крыльце.

Когда-то, другой ночью, много лет назад, мальчишкой, он залез с приятелями в яблоневый сад, и их обнаружил сторож. До сих пор Аркадий помнит свой ужас, когда он мчался по неровной, разбитой дороге вместе со всеми и в темноте слышал за собой топот и дыхание здоровенного мужчины. И одна-единственная мысль была у него: только не быть последним, только не быть последним. Сторож поймает последнего, остальные убегут. И, задыхаясь, он кожей спины чувствовал: «Не быть последним».

И сейчас ему казалось, что все люди живут с этой единственной мыслью.