Завоевание. Английское королевство Франция, 1417–1450 гг.

Эпилог

В том, что твердыня, проданная англичанам в 1418 году, должна была быть продана обратно французам в 1450 году, была определенная ирония судьбы, потому что в падении Шербура не было ничего неизбежного. Он выстоял раньше, и мог бы выстоять снова. В конце концов, Кале еще столетие будет находиться в руках англичан. Разница заключалась в том, что Кале имел решающее значение для английской экономики, и его выживание было обеспечено финансовой поддержкой и политической силой могущественного торгового лобби в Англии. Ни один город в английском королевстве Франция, даже Руан, никогда не имел такого финансового значения как Кале для короны и королевства. Отдельные лица выигрывали — и теряли — огромные поместья и состояния во Франции, но затраты государственного бюджета на защиту этих частных интересов значительно превышали любые выгоды, которые они приносили английской экономике.

Завоевание Нормандии заняло всего один год и шесть дней, "что является великим чудом и очень большим изумлением", — писал один французский хронист.

Реконкиста была достигнута точно таким же образом, как и первоначальное завоевание. Карл VII с запозданием перенял методы своего величайшего противника: его войска были обучены и дисциплинированы, он вложил значительные средства в новейшую артиллерию, у него был большой военный фонд для финансирования своих кампаний, и он в конце концов лично вышел на поле боя. Как и Генрих V, Карл использовал смесь угрозы насилия и обещания помилования, чтобы добиться покорности городов и крепостей, и не гнушался использовать подкуп, чтобы добиться быстрой и безболезненной капитуляции.

То, что он смог добиться столь многого за столь короткое время, также объяснялось развалом английской администрации. Несмотря на предупреждения Саффолка, Бофорта и многих других, и Англия, и Нормандия были убаюканы ложным чувством безопасности из-за перемирия. Когда началась война, они оказались неподготовленными, дезорганизованными и не имели ни желания, ни средств для сопротивления. И, как и у французов в 1417 году, у них не было никого, к кому они могли бы обратиться за твердым и харизматичным руководством. Генрих VI, наименее воинственный из английских королей, не имел ни желания, ни возможности лично возглавить оборону герцогства. Годы фракционной борьбы среди его советников привели к тому, что роль генерал-лейтенанта была политизирована и выхолощена: ни один из назначенцев не обладал талантами или способностями Бедфорда и, как следствие, не смог сплотить две нации для объединения против общего врага. Генрих V встретил большее сопротивление в своем первоначальном завоевании, потому что у обороняющихся всегда была надежда на помощь, а нормандские города и гарнизоны в последние дни существования английского королевства Франция точно знали, что никто не придет им на помощь. Поэтому они предпочли подчиниться добровольно, а не быть принужденными к этому силой.

Генрих V вторгся во Францию как глава суверенной державы, действуя в одностороннем порядке и использующая гражданские войны во Франции в своих интересах. Роковым недостатком его создания английского королевства Франция стал договор в Труа, который втянул его в эти гражданские войны, превратив его в бургиньонского сторонника и навязав ему непосильную войну за завоевание остальной Франции. Когда Бургундия вышла из альянса, английское дело было оставлено на произвол судьбы. Тот факт, что Нормандия оставалась в руках англичан еще 15 лет, был в равной степени связан как с французскими неудачами, так и с английскими успехами. Если бы Карл прислушался к мнению некоторых своих советников, герцогство могло быть вновь завоевано после ошеломительных побед Жанны д'Арк и его собственной коронации, ведь оно, безусловно, было очень близко к тому, чтобы быть потерянным англичанами в 1436 году после смерти Бедфорда и Аррасского договора.

Если бы Генрих V довольствовался только завоеванием Нормандии, результат мог бы быть и иным. Его колонизация англичанами могла бы сделать герцогство способным защитить себя за счет собственных ресурсов, а также обеспечить безопасность, необходимую для процветания сельского хозяйства и торговли. Английский король в качестве герцога Нормандии, несомненно, был бы более приемлем для французов, чем английский король во Франции, ведь Гасконь, в конце концов, почти 300 лет служила именно таким примером. Хотя Гасконь принадлежала английской короне по праву наследования, а не завоевания, между нормандцами и англичанами существовало общее наследие, которое Генрих выявил и начал развивать.

Заселение земель и создание постоянных гарнизонов, каждый со своей квотой англичан, способствовало межнациональным бракам на всех уровнях общества, создавая новую связь между покоренными и завоевателями. Когда наступил конец, сотни, если не тысячи людей должны были принять нелегкое решение: остаться во Франции или вернуться в Англию. Многие, кто имел работу и семьи во Франции, предпочли остаться, среди них вышивальщик из Бедфорда Томас Брайдон, чья дочь вышла замуж за француза, а внук занялся его ремеслом и представлял его в гильдии вышивальщиков Руана. И коннетабль Ришмон, и новый сенешаль Нормандии Пьер де Брезе были рады нанять в свои армии квалифицированных английских и валлийских солдат. А одним из ранних примеров проявления традиционной английской профессии является наем герцогом Алансонским, в 1450-х годах, английского камердинера[766].

С другой стороны, многие французы, работавшие на англичан, предпочли отправиться в добровольное изгнание вместе со своими работодателями: такие люди, как Жерве ле Вулр, королевский секретарь, который все еще служил короне через 13 лет после отъезда из Франции; или безымянный иллюминатор рукописей, который последовал за Фастольфом из Парижа в Нормандию и в Англию, чтобы продолжать пользоваться его покровительством; или даже Жан де Лаболь и Гермон Паж, которым было отписано по 20 ш. (525 ф.с.) в завещании Фулька Эйтона в 1454 году, "поскольку они оба пришли со мной из Нормандии"[767].

Тем не менее, в Лондон шел постоянный поток английских беженцев "в бедных одеждах, жалких на вид". Не только лишенные собственности землевладельцы, изгнанные солдаты и англичане, возвращающиеся домой, но и мужчины с французскими женами и детьми, которые никогда раньше не бывали в Англии. Томас Гауэр, например, привез свою жену, уроженку Алансона, которую он предусмотрительно натурализовал как английскую подданную в 1433 году, а также сына, свобода которого была куплена сдачей Шербура. Удачливые изгнанники прибыли со всеми своим имуществом, нагруженным в повозки, но многие, лишившись дома и средств к существованию, прибыли нищими, не имея ничего, кроме одежды на теле[768].

Для них, как и для многих англичан, личная цена была невыносимо высока: на каждого Корнуолла или Фастольфа, нажившего огромное богатство, приходился Джон Мор, оставшийся нищим после семикратного пленения, или Джон Кириэлл, который через 20 лет после потери Нормандии все еще оставался французским пленником, потому что ни он, ни его брат не могли позволить себе собрать выкуп[769]. Хотя лишь немногие заплатили такую страшную цену, как Саффолк, который потерял отца, четырех братьев и, в конечном счете, собственную жизнь, десятилетия непрерывных военных действий привели к тому, что тысячи отцов, братьев и сыновей с обеих сторон безвременно ушли из жизни.

Англия, в которую вернулись беженцы, была больше похожа на Францию, из которой они уехали, чем на мирное, процветающее и упорядоченное королевство, которым правил Генрих V. Восстание Джека Кэда вспыхнуло в мае 1450 года, отчасти вызванное гневом на Саффолка и "предателей", из-за которых "королевство Франция было потеряно… и наши истинные лорды, рыцари и эсквайры, и многие добрые йомены… потеряны и проданы до того, как они ушли воевать". За убийствами Саффолка и Молейнса быстро последовали убийства их ближайших соратников: лорд Сэй и Сил, бывший казначей, был обезглавлен на улице по требованию толпы, а Уильям Эйскоу, епископ Солсбери, который сочетал браком Генриха VI и "Французскую волчицу", был оттащен от алтаря во время мессы и забит камнями до смерти. Мэтью Гоф, совершивший столько смелых подвигов во Франции, был убит при попытке отбить Лондонский мост у мятежников[770].

Ужасная ирония заключалась в том, что первый и последний обладатель двух корон Франции и Англии унаследовал не способности своего английского отца, а безумие своего французского деда. Он не смог предотвратить ожесточенную ссору между Бофортом и Йорком, вызванную потерей Нормандии, которая быстро вышла из-под контроля. Когда английский Ахиллес, 66-летний Толбот, был убит на поле боя под Кастильоном в 1453 году, а Гасконь также перешла к Карлу VII, эта новость привела Генриха к душевному расстройству. Физически беспомощный и умственно больной, он стал пешкой в борьбе между домами Ланкастеров и Йорков, а Англия встала на путь гражданской войны. Два последних генерал-лейтенанта Нормандии были убиты, сражаясь друг с другом, а не с французами, а Генрих VI, последний монарх из династии Ланкастеров, был убит в Тауэре в 1471 году по приказу своего преемника, так же как последний король из династии Плантагенетов, Ричард II, был убит по приказу собственного кузена Генриха в 1400 году[771]. Для Генриха VI величайшей трагедией было то, что его стремление к миру во Франции разожгло жестокий конфликт и гражданскую войну в самой Англии и в конечном итоге привело к потере им короны обоих королевств.