Здесь водятся драконы

VI

Австро-Венгерская империя,

Город Триест

— Это по-каковски он болбочет? — осведомился Кухарев. — на итальянский, вроде, не похоже.

— По-турецки. Большая часть населения Триеста — итальянцы, но хватает и других, — сербов, хорватов, албанцев, и почти все понимают язык блистательной Порты.

— А вы, значит, тоже его знаете?

— Не слишком хорошо. Но, чтобы объясниться с этим типом — достаточно. К тому же, он сам не турок.

— А кто? — ротмистр сощурился, поигрывая кастетом. Пленник глядел на увесистую латунную штучку с опаской — именно ею Кухарев саданул ему по макушке, стоило только открыть дверь. — Морда, вроде похожа, чернявая…

— Чернявых на Балканах — каждый второй, не считая каждого первого. Этот, скорее, араб, очень уж акцент характерный…

И произнёс несколько фраз. Пленник дёрнулся, замотал головой. Вениамин повысил голос и сунул руку в карман. Пленник сжался и заговорил — торопливо, сбивчиво, глотая слова. Насколько мог понять Кухарев, на том же языке, на котором был задан вопрос.

— Ну вот, я так и знал. — Остелецкий дослушал его до конца и удовлетворённо потёр ладони.- Самый настоящий араб, родом из Александрии.

— Так вы и арабский знаете? — удивился Кухарев.

«А так же китайский, испанский, итальянский, всего семь языков» — чуть не сказал Вениамин, но вовремя сдержался. Негоже начинать совместную (и, судя по всему, непростую) работу с откровенного хвастовства. Вот потом, когда всё закончится, за рюмочкой…

— Он говорит, что Бёртон как раз в Александрии его и нанял, для похищения какой-то женщины. Белая, из Европы, богатая.

— Богатая европейка? — Кухарев вздёрнул брови. — Постойте, это, часом не…

— Супруга барона Греве, к гадалке не ходи. — подтвердил догадку напарника Вениамин. — Считайте, нам повезло.

— И ещё как! А спросите-ка его вот о чём…

На подручного Бёртона они вышли с подачи того самого воришки-албанца, к которому Остелецкий собирался обратиться с самого начала. И — то ли действительно повезло, то ли сыграла свою роль жиденькая пачка купюр с изображениями женских головок и указанным номиналом в сто гульденов — но уже на следующий вечер албанец, явившись на встречу, назвал адрес, по которому следует искать убийцу. Что они немедленно и сделали — и вот теперь допрашивали его в комнатке на втором этаже дрянной припортовой гостиницы.

— Уверяет, что англичанин с его помощью нанял ещё троих то ли бродяг, то ли воришек, а они уже похитили баронессу. — продолжал Остелецкий. Араб с кляпом во рту и связанными руками и ногами ворочался в углу, куда его швырнули после допроса, загородив для верности большим креслом. — После дела они с Бёртоном — имени его он, конечно, не знает, говорит, высокий, страшный, со шрамом на щеке, — прирезали исполнителей, а женщину отвезли на шхуне, которая ждала их в порту. Оттуда сразу направились в Триест.

— Так значит, и баронесса, и англичанин здесь? — оживился Кухарев. — Вот и хорошо, разом покончим с этим поганым делом!

Вениамин развёл руками.

— Увы. То есть они были здесь, когда Бёртон вёл переговоры с бароном, но потом сразу уехали. Куда — этот тип не знает. Говорит, что Бёртон велел дождаться некоего человека, а дождавшись убить, и его самого, и тех, с кем он будет встречаться.

— То есть, поручика Симагина? Но откуда Англичанин мог знать, что мы приедем сюда? У этого Бёртона что, свой человек в Петербурге?

Остелецкий пожал плечами.

— Я бы этого не исключал. Но, думаю, убийца поджидал не вас, а меня. Бёртон, видите ли, знает о нашей с бароном дружбе — и мог просчитать, что именно ко мне он обратится.

— А трубку со стрелками ему тоже Бёртон дал?

— Кто ж ещё? И дал, и стрелять её научил, и поднатаскал, чтобы попадал в цель не с пяти шагов, а с двадцати!

Кухарев матернулся.

— Предусмотрительный, гад… Значит, говорите, сбежал? Не беда, отыщем, не впервой. А с этим что будем делать?

И поглядел на араба. Видимо, тому взгляд не понравился — он замычал, заизвивался и постарался поглубже забиться в угол.

— Вообще-то я обещал его не убивать… — неуверенно ответил Остелецкий. — Иначе никак было не добиться внятных ответов. Не пытать же его, в самом деле?

— Если для дела нужно — почему бы и нет? А когда дело сделает — куда он должен был отправиться, Бёртон не сказал?

— Велел послать телеграмму в Александрию и возвращаться туда самому. — Теперь Вениамин смотрел на напарника с нескрываемым подозрением. — Но я не думаю, что сам он туда отправится, да ещё с пленницей. Рискованно слишком, да и незачем….

— Что ж, значит, этот тип нам больше не понадобится. — Кухарев спрятал в карман кастет и вынул складной нож. Щёлкнул, высвобождая узкое, хищно блеснувшее лезвие. Пленник замычал ещё громче, предчувствуя недоброе. — Вы, ступайте, Вениамин Палыч, я вас на улице догоню. А лучше постойте за дверью, а то коридорный сдуру сунется, выкручивайся потом…

От протестов Остелецкого (надо признать, достаточно вялых) ротмистр попросту отмахнулся.

— Я, в отличие от вас, ничего ему не обещал, так что ваша совесть может быть спокойна… и моя тоже. А оставлять этого типа в живых было бы с нашей стороны верхом глупости. Да и за поручика надо поквитаться — нехорошо, когда русских офицеров всякая арабская рвань ядом травит, словно крыс…

Ирландское море

Траверз острова Холи-Айленд,

50 миль к западу от Ливерпуля.

Колонна подавляла своей мощью. Не численностью — три эскадренных броненосца, не так уж и много для Королевского Флота, да ещё в море, спокон веку считающемся «домашним» для Британской Империи. Дело было в самих кораблях, приземистых, плоских, хотя и надводный борта и повыше чем у того же «Руперта» или его ровесника, «Инфлексибла». Этим двум не таким уж старым, но откровенно неудачным боевым единицам выпала незавидная участь: «Инфлексибл» ушёл на дно возле Александрии, поражённый таранным ударом другого британского броненосца, «Хотспура», который к тому моменту сражался под флагом османской Империи, но с русским экипажем. «Руперту» же, его прямому потомку в линейке броненосных таранов Королевского Флота, повезло чуть больше — выбросившись на берег во время боя при Свеаборге, он пролежал на мели почти два года, пока у русских не дошли, наконец, до него руки. [1]Покалеченный корабль стащили с мели и отволокли на буксире в Кронштадт, а потом и в Петербург, где он встал на ремонт в эллинг Николаевского завода.

Недавно «Руперт» вошёл в строй, но уже под новым именем,«Император Александр II-й». Остелецкий, как и многие, одобрял этот выбор: всем известно, что Царь-освободитель был убит террористами, действовавшими по прямому указанию англичан, в отместку за разгром эскадры особой Службы под командованием адмирала сэра Эстли Купера Ки, и то, что один из британских трофеев носил теперь его имя, было только справедливо.

Но это был вчерашний, не самый славный день Королевского Флота. Сегодняшний же — вот он, идёт тяжким ордером, угрожая всему миру своими чудовищными тринадцатью с половиной дюймами в бронированных барбетах. Их три, броненосца серии «Адмирал» — «Коллингвуд», «Родней» и Хоуп' — и ещё два вот-вот сойдут со стапелей в Пемброке. Носящие имена флотоводцев, сделавших когда-то Британию владычицей морей, они знаменовали собой новую эпоху в военном кораблестроении — и готовы были всей своей мощью оспорить попытки других держав и, прежде всего России, пододвинуть её с этого пьедестала.

— Умеют всё же работать альбионцы… — пробормотал Кухарев. Он стоял рядом с Вениамином на полубаке, и вместе с прочими пассажирами рейса «Лиссабон-Ливерпуль» любовался броненосной колонной. — Кажется, вчера ещё лишились половины своих броненосцев — и вот, пожалуйста, уже наклепали новых, побольше и посильнее!

— В «Таймс» недавно мелькнула статья отставного английского адмирала. — отозвался Вениамин. — Так он доказывал, что эти поражения в некотором смысле оказали Британии услугу. Королевский Флот избавился от старых, негодных кораблей, которые проектировали и строили вразнобой, по разным проектам, многие с дульнозарядными, давно устаревшими орудиями. Но теперь этому пришёл конец — «Адмиралы» сильнейшие в мире броненосцы, способны вернуть былую океанскую мощь Британской Империи.

— Ну, мало ли что напишет какой-то отставник… — пробурчал ротмистр. — Хотя кораблики и правда, серьёзные…

Остелецкий проводил взглядом один из «корабликов» — крайний в ордере «Хоуп».

— Дело даже не в конструкции. Аналогичные корабли проектируют и у нас, и во Франции и даже, насколько мне известно, в Германии. Штука в том, что англичане способны печь такие махины, как пирожки, и в этом их нет равных.

— Не стоит сгущать краски, Вениамин Палыч… — обиделся за державу Кухарев. — мы тоже не лаптем щи хлебаем! Я, конечно, не моряк, мало в этом понимаю — но вижу, сколько после войны настроили боевых кораблей, в том числе и броненосцев. Утрём нос просвещённым мореплавателям!

— Утрём-то утрём, кто ж спорит? Но угнаться за англичанами будет непросто. У них не только купцы и промышленники — аристократия, природные лорды занимаются судостроением! Да и простых людей рыцарскими титулами за достижения в этой области жалуют. Возьмите хоть Джеймса Харланда- сын простого врача, получил образование, работал на верфях сначала чертёжником, потом инженером и управляющим. Потом основал собственную верфь, «Харланд и Вольф» — и строит теперь пароходы, ходящие через Атлантику, за что удостоился титула баронета и места в парламенте. Вот бы и нашим аристократам пример с него брать — не всё же голубой кровью кичиться, да на петербургских балах жизнь прожигать…

— Да вы, как я вижу, вольнодумец, Вениамин Палыч? — Кухарев спрятал усмешку в усах. — Ну-ну, не принимайте всерьёз, я же шутя… А вообще-то вы правы, пора бы князьям да графам нашим послужить отечеству не только на гвардейском плацу. Ну ничего, надеюсь, скоро многое изменится. Будут ещё у нас свои «Адмиралы», будут, дайте срок!

Над морем прокатился протяжный, прерывистый рёв, раз, другой — приветствие адресованное посудинам Её Величества королевы Виктории. Стальные гиганты ответили, каждый двумя гудками, в строгом соответствии с морским этикетом, и вскоре «Юнион Джек» на корме концевого броненосца скрылся за пеленой угольного дыма. Волны, разведённые британской колонной, раскачали пароход, и Кухарев, который ещё в Триесте признался, что страдает морской болезнью, выругался и покрепче ухватился за леер. Вениамин покосился на напарника с сочувствием — плавание далось тому нелегко, в особенности, переход через Бискайский залив, когда «Ютландию» сутки, не меньше, валяло с борта на борт на пятибалльной зыби. Ротмистр тогда пластом лежал в каюте, отказываясь даже от сухариков и куриного бульона, которые таскал из судового буфета стюард. А когда пришёл в себя настолько, что смог выбраться на палубу — они уже миновали острова Силли, что лежат в полусотне миль к юго-западу от оконечности полуострова Корнуолл,прошли каналом Святого Георгия и оказались в Ирландском море.

Судно, на котором путешествовали Остелецкий с Кухаревым, называлось «Ютландия» и совершало рейсы по линии «Лиссабон-Ливерпуль». Напарники взошли на его борт три дня назад — и теперь со скоростью девяти узлов (посудина была старая, приводящаяся в движение парой гребных колёс, выкрашенных в красный цвет) приближались к цели своего недолгого путешествия.

Отправиться в Англию морем, в обход всей Европы, предложил Вениамин. Несмотря на то, что поездка по железной дороге, а потом через Ла-Манш, заняла бы вдвое меньше времени, этот вариант представлялся наилучшим. Противник — сам Бёртон или, что более вероятно, его подручные, только того и ждут. Если уж они сумели выследить их в Триесте — то и в «Восточном экспрессе» наверняка расставят своих соглядатаев, рассуждал Остелецкий, вот с морским вариантом этот номер не пройдёт — из Триеста ежедневно уходят десятки судов в разные порты, в разных направлениях, и затеряться в этой сумятице особого труда не составит. Для пущей уверенности маршрут спланировали с двумя пересадками: сначала до Неаполя, оттуда в португальский Лиссабон, и уже там на пакетбот небольшой судоходной компании, идущий в Ливерпуль.

В Неаполе они провели три дня, ежедневно меняя отели, чтобы убедиться в отсутствии слежки. Ничего подозрительного не обнаружилось, и успокоенный этим обстоятельством Остелецкий дал телеграмму в Ригу, по заранее оговоренному адресу — с некоторых пор в их ведомстве стали крайне серьёзно относиться к возможностям британской агентуры. Получив эту телеграмму, граф спешно отправил дипломатической почтой в Лиссабон запечатанный пакет — там его и получил Остелецкий, опять-таки, строго соблюдая правила конспирации.

Содержание конверта было таково, что он предпочёл оставить напарника в неведении. Правило «знать только то, что необходимо для дела» с некоторых пор стало обязательным для всех подчинённых графа Юлдашева. Молодая военно-морская разведка Российской Империи быстро училась — в том числе и на собственных ошибках. Кухарев же, при всём уважении и даже симпатии, которую испытывал к нему Вениамин, вряд ли был посвящён в сокровенные планы начальства.

Самого же Остелецкого граф считал необходимым держать в курсе всего, резонно предполагая, что только так он сможет принимать верные решения. Одно из них и заставило напарников направиться к берегам туманного Альбиона — сначала морем в Ливерпуль, затем по железной дороге в столицу Британской Империи. Именно там, в Лондоне, они рассчитывали разыскать человека, который один мог помочь им выйти на след Бёртона — безнадёжно, казалось бы, потерянный в Триесте. Если, конечно, Кухарев сумеет дёрнуть за нужные ниточки, встретиться с нужными людьми, задать нужные вопросы — и не угодить при этом в серьёзные неприятности. Что, если учесть, к кому они направляются, может оказаться не такой уж простой задачей.

— Знаете, Вениамин Палыч, что-то меня снова мутит. Пойду в каюту, прилягу…

Кухарев нетвёрдыми шагами направился к трапу, ведущему вниз, где располагались каюты пассажиров. «Вот незадача… — посочувствовал Остелецкий. — Крепкий ведь мужик, а на тебе! Впрочем, гарантий от морской болезни не дают даже гренадерский рост и соответствующее здоровье — ротмистру хотя бы повезло, что служба не требует от него частых морских поездок…»

Кухарев сполз по трапу, цепляясь за надраенный до солнечного блеска латунный поручень. Вениамин проводил его взглядом и вынул из внутреннего кармана клетчатой куртки из наилучшего шотландского твида (ещё в Триесте он обзавёлся гардеробом, приличествующим состоятельному путешественнику) письмо Юлдашева. Граф сообщал что Греве сейчас в Гамбурге, заканчивает принимать броненосцы. Набранные для них офицеры и матросы (все сплошь из отставников военного и торгового флота Российской Империи) прибыли в Германию двумя неделями раньше и уже осваиваются на своих будущих кораблях. Выход в море намечен черед десять дней — 'таким образом — писал граф, пользуясь условными, заранее обговоренными понятиями и фразами — у вас ещё достаточно времени, чтобы справиться с известными вам затруднениями.

Он смял листок в ладони, склонился, опершись на леер,– и разжал пальцы. Проследил, как белый комочек достигнет воды и канет в пенных полосах, расходящихся от форштевня, сел в полосатый парусиновый шезлонг и развернул газету. Это была французская «Le petit parisien», приобретённая в Лиссабоне; половину третьей полосы занимала большая статья с театра войны против туземцев-аннамитов в провинции Тонкин. Корреспондент (в отличие от многих своих коллег побывавший на месте самолично) с энтузиазмом расписывал действия приданного французским войскам вздухоплавательного отряда, и в особенности — новейшего управляемого аэростата конструкции инженера Шарля Ренара. Каковой, если верить автору статьи, неуязвим для оружия туземцев, превосходно зарекомендовал себя в деле и открывает новую эпоху в военном искусстве…

К статье был приложен рисунок управляемого аэростата, сделанный, судя по нарядным, совершенно европейского вида зрителям на переднем плане, во Франции. Видимо у журналиста не было при себе фотографической камеры, вот и пришлось редактору взять первую попавшуюся примерно подходящую по смыслу картинку из архива.

Вениамин сложил газету, бросил на столик рядом с шезлонгом — и задумался. Любопытно, а Серёжке довелось уже встретиться с этим летучим дивом? Если судить по статье — Ренар совершает свои полёты как раз в тех краях, где действует русский отряд. Ладно, бог даст, встретимся, сам всё расскажет…

А ведь французы, похоже, до сих пор находятся в неведении насчёт игры, которую ведёт против них Юлдашев — ту самую, идею которой Остелецкий изложил однажды графу в его кабинете, в Адмиралтействе. Вениамин сам должен был проследить за её ходом — но вместо него этим в джунглях далёкого Аннама занимается старый друг, Серёжа Казанков. А он, вместо того, чтобы воплощать в жизнь собственные коварные замыслы, вынужден гоняться по всей Европе за этим Бёртоном, который тоже затеял собственную игру — уже в интересах другой империи — и намерен довести её до конца.

Но самое занятное, что и англичане, планируя свою китайскую интригу (которую они, между прочим, намеревались «повесить» на Россию) понятия не имели о миссии русского отряда в Тонкине. И теперь, наложившись одна на другую, эти тайные операции могут дать весьма неожиданный эффект, который учёные математики и физики называют «суперопозиция». И результат этого наложения будет весьма далёк о того, на который рассчитывали на Даунинг-стрит и на соседней улице Уайтхолл, где в здании адмиралтейства размещается управление военно-морской разведки Британской Империи.

Что ж, тогда ясно, почему граф Юлдашев не спешит срывать переброску броненосцев в Китай — предпочитает наблюдать издалека, дав событиям развиваться своим чередом — что, безусловно, не отменяет задания, возложенного на Вениамина и его напарника. И это правильно: в какую сторону не свернули бы дальнейшие события — не стоит оставлять в руках противника такого способа давления на одну из ключевых фигур этой истории. Каковой, несомненно, является его старый друг по Морскому Корпусу, старший лейтенант Российского Императорского Флота в отставке, а ныне — крупный бельгийский судовладелец барон Карл Густав Греве.

[1] Подробнее эти события описаны в первой книге цикла, «К повороту стоять!»