Здесь водятся драконы

III

Средиземноморье,

Египет.

Порт-Саид.

— Вот вы говорили, Вениамин Палыч, что Бёртон не рискнёт отправиться в Египет. Однако ж — пожалте, рискнул, и мы вслед за ним тащимся!

Двое мужчин беседовали за столиком, на открытой террасе кофейни. Терраса выходила на набережную, и посетители имели возможность любоваться выстроенными вдоль пирса парусниками и пароходами, ожидающими очереди пройти через канал. За лесом мачт и труб торговых судов виднелось большое военное судно, на корме которого свисал в безветрии Андреевский флаг. Полуброненосному фрегату’Владимир Мономах' ждать было нечего — он нёс в Порт-Саиде стационерную службу.

— А ведь мне этот кораблик знаком. — невпопад ответил Вениамин. — помните, я вам рассказывал о наших приключениях в Абиссинии? «Мономах» явился к Сагалло, когда мы уже полагали, дело труба. Да ведь и было с чего — на «Бобре» уж и фитили готовы были подпалить, взрываться вместе с французами, ежели те захотят захватить канонерку[1]. Помнится, тогда… впрочем, прошу простить, Дмитрий Афанасьевич, задумался о своём… — поправился он, поймав недоумённый взгляд Кухарева. Так вот, насчёт Бёртона: Триполи, куда он направился, если, конечно, наш общий друг не ошибся, — всё же не Египет, а Сирия. Вернее сказать, Сирийский вилайет османской империи.

— Не ошибся он. — отозвался Кухарев. — Уорт вообще редко ошибается, а уж если берёт деньги за сообщённые сведения — можно быть уверенным в их правдивости. Если он говорит, что Бёртон в сопровождении троих своих людей и пленницы отправился из Триеста сначала в Стамбул, а оттуда прямиком в Триполи — значит, так оно и есть. Вопрос только, где нам-то теперь его искать?

Прождав в Париже около недели, напарники встретились в условленном месте с посланцем Уорта. Тот передал им запечатанный конверт и, получив оговоренную заранее сумму в французских франках, раскланялся. В конверте оказалась записка; ознакомившись с её содержимым, они немедленно выехали в Марсель, откуда пароходом французской судоходной компании добрались до Порт-Саида. По прибытии, Остелецкий, восстановив кое-какие свои связи, связался с российским консульством в Триполи и попросил навести справки об интересующих его людях. И вот теперь они с Кухаревым обсуждали полученные сведения за чашечкой кофе в одной из припортовых кофеен.

— Агент в Триполи вышел на след интересующих нас людей. Они прибыли пароходом из Стамбула; Бёртон представился персидским купцом, путешествующим по коммерческим делам в сопровождении слуг и наложницы. Вопросов ему никто не задавал — платил мнимый купец хорошо, и в городе не задержался. Уже через два дня в Триполи их и духу не было.

— Говорите, за перса себя выдавал? — Кухарев недоверчиво покачал головой. — Воля ваша, но очень уж сомнительно: европейцу выдать себя за жителя Востока непросто. Язык, обычаи… Да в тех краях любой белый человек, европеец — как белая ворона… простите за неуклюжий каламбур. Раскроют его маскарад в момент!

Остелецкий усмехнулся.

— Может, и раскроют — но только не Бёртона. Он на Востоке как рыба в воде, недаром, стал чуть ли не первым европейцем, пробравшимся в Мекку. Арабским, турецким и фарси владеет безупречно, местные обычаи знает до тонкостей — да и полезные знакомства с прежних времён, надо полагать, не растерял. Подручные его, как сообщил агент, не европейцы — то ли персы, то ли арабы, изъясняются на местных языках и внешность имеют вполне подходящую.

— А как же баронесса? Уж её-то за персиянку точно не выдать! Разве что Бёртон в ковёр её завернул, как в сказках «Тысячи и одной ночи», да и возил с собой в таком виде!

— А что, он вполне на такое способен. — усмехнулся Остелецкий. — Бёртон, чтоб вы знали, как раз сказки Шахерезады и переводил на английский — причём перевод критики сочли крайне безнравственным, непристойным, на грани порнографии, и потребовали запретить. Но в данном случае ничего такого, думаю, не потребовалось. На Востоке высоко ценят европейских женщин, и я не удивлюсь, если выяснится, что Бёртон воспользовался личиной поставщика белокожих невольниц для гаремов арабских шейхов. Тем более, что Триполи Бёртон и компания покинули не по морю, а по суше — присоединились к торговому каравану, идущему на восток, к Пальмире и дальше, в Багдад.

— В Багдад, говорите? — Кухарев озадаченно крякнул. — Что же, и нам теперь за ними?

— Незачем, Дмитрий Афанасьевич. В Багдаде Бёртону делать нечего. Уверен, оттуда он направится на юго-восток, к Персидскому заливу — и вот там-то мы с вами его перехватим. Если повезёт, разумеется.

Над набережной раздался гудок — один из многих, которыми перекликались заполнившие рейд суда.

— Пора. — Остелецкий встал, не забыв бросить на скатерть несколько монет. — Пакетбот Германского Ллойда до Басры отходит через полчаса. Если не хотите остаться на берегу — придётся поторопиться.

Османская Империя,

Вилайет Басра.

— Не река, а форменная помойка! — Ледьюк с отвращением сплюнул за борт. — Кажется, в Тонкине на всякое насмотрелись, но чтобы такое!..

Мутная речная вода и правда, живо напоминала нечистые потоки парижской клоаки, талантливо описанные литератором Виктором Гюго в романе «Отверженных». Муть, поднятая со дна проходящими судами, разнообразный мусор, всплывшие брюхом вверх рыбины, дохлые крысы, тина, обрывки гнилых водорослей… а уж запах! От воды разило застоявшимся болотом, прогорклым маслом из прибрежных харчевен — и конечно, всепроникающей угольной гарью вперемешку с машинным маслом. Басра, один из крупнейших портов на юге Османской Империи, хоть и располагался на берегу моря, а на расстоянии почти сотни миль от побережья — принимал множество пароходов, парусников. Между большими судами и баржами, заваленными всякой всячиной; сновали лодки, лодчонки, управляемые ловкими полуголыми лодочниками в накрученных на бритые головы чалмах. Ещё больше плавучей мелочи курсировало по узким каналам, прорезающим портовые кварталы — порой воду в таких «улочках» было не разглядеть из-за их мельтешения.

— А вы чего хотели, мсье? — лениво ответил штурманский офицер. — Город стоит на слиянии двух крупнейших в этом регионе, да ещё и со стороны моря подходит множество судов. Проходной двор, вавилонское столпотворение, иначе и не скажешь…

И с отвращением обозрел берега с теснящимися домиками, глинобитными, или сложенными из обожжённого на солнце кирпича. Вдоль воды тянулись деревянные пристани, у которых теснилась всякая плавучая мелочь. «Стикс» стоял возле стенки судоремонтной мастерской рядом с французским угольщиком и колёсным пароходом неизвестной принадлежности, на который с берега грузили отчаянно мычащих коров. Чуть поодаль к пирсу приткнулся колёсный пакетбот с флажком германского Ллойда на кормовом флагштоке — он только что прибыло из сирийского Триполи, и с борта по сходням спускалась вереница пассажиров.

Палуба «Стикса» завалена разнообразным хламом — ящиками, трубами, обрезками железа — отчего щеголеватый обычно корабль приобрёл какой-то неухоженный вид. «Ахерон» же стоял на бочке, напротив своего близнеца, и его тяжёлые орудия угрюмо пялились на пёстрый круговорот восточной жизни. Их жерла закрывали парусиновые просмолённые чехлы; над полубаком натянут от солнца широкий тент, и в его тени орудий пятеро матросов отдыхают от трудов праведных, расстелив на досках палубы брезенты. Надо будет отпустить часть команды на берег, подумал Ледьюк. Конечно, подобная увольнительная наверняка не обойдётся без неприятных происшествий: драк в припортовых тавернах, где в отличие от других заведений города подавали спиртное, дебошей на местном рынке, скандалов в квартале борделей. Ещё и ножом пырнут кого-нибудь — вон, во время стоянки в Адене зарезали машиниста с «Ахерона»… Но — ничего не поделаешь, ремонт затягивается, люди, запертые в броневых коробках, ворчат, не скрывая недовольства, так и до беспорядков на борту недалеко. Ничего серьёзного, конечно, до трибунала дело не дойдёт — но и без наказаний не обойтись. Порка провинившихся, столь популярная в британском флоте под запретом ещё с прошлого века, со времён Революции; на судах Третьей республики плети заменены приковыванием ножными кандалами к железному пруту, в каковом виде провинившиеся и должны проводить назначенный срок.

В Басру французский отряд вынужден был зайти для ремонта. При переходе через Аравийское море отряд попал в шторм, и «Стикс» получил довольно серьёзное повреждение машины. Можно было кое-как дотянуть до Бомбея или цейлонских портов — но заходить в гости к британцам Ледьюку не хотелось — отношения Парижа и Лондона всё ещё оставались натянутыми. Перспектива же ползти через весь Индийский океан с неисправными машинами не привлекала, да и закончиться это могло скверно.

Можно было повернуть назад и следовать в Аден или во французский Обок. Но в Обоке, и Ледьюк знал это на собственном опыте, было неважно с ремонтными мощностями, там они застряли бы надолго. В Адене же стояла русская эскадра — два броненосных фрегата, пароход-плавмастерская и винтовой клипер. Несмотря на недавний инцидент в заливе Таджура (в котором Ледьюк принимал непосредственное участие) отношения между Парижем и Петербургом были далеки от состояния войны, и никакойугрозы для французского отряда корабли под Андреевскими флагами не представляли, Ледьюку страсть, как не хотелось заниматься починкой, имея такое соседство. Так что, вместо того, чтобы разворачиваться и брать кус на Баб-эль-Мандебский пролив, в Аден, он предпочёл сделать крюк побольше — скомандовал поворот на норд и, миновав Оманский и Персидский заливы, подняться по реке Шатт-эль-Араб до слияния Тигра и Ефрата, в турецкий порт Басра.

Здесь имелось всё, необходимое для починки, и Ледьюк рассчитывал задержаться в Басре не более, чем на неделю. Однако, работы затянулись, и перед французским капитаном вырисовывались ясным перспективы опоздания к пункту назначения порт Сайгон в Кохинхине. Адмирал Курбэ будет крайне недоволен — но тут уж ничего не поделать, неизбежные на море случайности…

Ладно, о неприятностях будем думать по мере их возникновения — а сейчас зачем портить себе неожиданно выпавшую передышку в непростом океанском походе? Ремонт почти закончен, 'Стикс приводят в порядок, ликвидируют следы работ, придавая кораблю прежний нарядный вид — день, два и можно будет поднимать якоря, выходить в океан. А пока — почему бы напоследок не получить свою малую толику человеческих радостей? Ледьюк никогда прежде не бывал в Басре, но слышал, что в чистой части города имеются вполне приличные заведения. Вино и крепкие напитки там, разумеется, под запретом — зато восточная кухня выше всяких похвал, а танцовщицы в прозрачных шальварах и обнажёнными животиками соблазнительны и охотно составят досуг гостю из Европы.

Ледьюк повернулся к вахтенному офицеру.

— Прикажите шлюпку, мсье Орвилль. Я на берег, вернусь к девятой склянке. Когда старший офицер появится на мостике — передайте, что корабль остаётся на нём.

И сбежал, едва касаясь надраенных поручней трапа вниз, на палубу, где шлюпочный старшина уже выкликал зычно гребцов капитанской гички.

Османская империя,

Город Басра,

европейский квартал

— Фатима! — женщина потрясла колокольчиком. — Фатима, подойди, помоги!

Снова дребезжащий звон — и снова впустую.

— Фатима! Где тебя черти носят?

Не пристало природной аристократке чертыхаться — но чему не научишься на палубах кораблей, к которым так неравнодушны оба её супруга — и первый, ныне покойный, владелец бельгийской судоходной компании, и второй — блестящий русский офицер, остзейский барон, отчаянный искатель приключений. Где он был, когда похищали обожаемую супругу, да ещё и находящуюся в интересном положении. Срок беременности, правда, невелик и пока не слишком сказывается на фигуре — однако помощь требуется всё чаще. Потому похититель — жуткий тип со шрамом на смуглом, словно вырубленном топором лице — вынужденбыл нанять в Триполи служанку. Та сопровождала караван до самой Басры; здесь её заменила другая, по имени Фатима.Новая служанка была не так ловка, как прежняя, однако Камилла перемене скорее обрадовалась. Фатима, немного говорившая на английском, оказалась крайне словоохотлива — от неё-то баронесса узнала множество полезных вещей. Например — название города и даже улицы, где похитители сняли особняк. Камилла провела здесь уже неделю; человек со шрамом появлялся нечасто, проводя время в городе в сопровождении двух своих подручных. Третий обычно оставался в особняке, выполняя роль охранника.

Дверь распахнулась.

— Фатима ушла на базар, госпожа. — слуга-охранник поклонился, не переступая порога.

— Давно её нет? И где остальные?

Молчание. Камилла давно привыкла, что её вопросы остаются без ответа. Впрочем, она и так знала, что в доме никого, кроме их двоих нет.

Сейчас нет. И долго это, скорее всего, не продлится.

Взгляд на часы — стрелки показывают три часа с четвертью пополудни. Если служанка ушла… ну, скажем, минут десять назад — то её не будет не меньше часа. Остальные могут вернуться в любой момент, но тут уж придётся полагаться на простое везение.

Нельзя сказать, что Камилла раньше не думала о побеге. Думала, конечно, строила планы, выжидала подходящего, как ей казалось, момента, когда похитителей не окажется рядом. А дождавшись — каждый раз отказывалась от попытки. Бежать на самом деле было некуда — в пустыне беглец без воды, припасов и какого-ни то средства передвижения обречён. В любом же из городов и селений, где караван останавливался на ночлег (она проделала весь путь в паланкине, укреплённом на спине верблюда), белокожая женщина, не знающая языка и местных обычаев, денег, без сопровождающих её слуг не успеет сделать и десяти шагов, как попадёт в беду. И хорошо, если дело закончится тем, что её попросту продадут в гарем. Свободно могут ограбить, изнасиловать, а потом прирезать, припрятав труп в высохшем арыке, а то и просто закопав в песок.

Другое дело — Басра, крупный город, где закончилось их путешествие через пустыню. Здесь есть полиция; особняк, где похитители держат пленницу, располагается в чистой части города, на улицах можно встретить людей вполне европейской внешности и в европейском платье. А ещё — в Басре имеется порт, где стоит множество судов из разных стран. И если суметь как-то туда добраться — она спасена: можно пробраться на борт и попросить помощи. Капитан, конечно, не откажет в помощи, когда она назовёт себя и пообещает от имени супруга большое вознаграждение. А уж если в порту окажется военный корабль под флагом любой из европейских держав — тогда и вовсе не о чем будет беспокоиться.

Оставался пустяк — избавиться от бдительного стража и добраться до порта. И к этому баронесса, авантюризмом, а то и безрассудством мало уступающая своему супругу, подготовилась загодя.

Османская империя,

Город Басра,

В порту.

Камилла увидела офицера, когда тот собирался сойти с пристани в нарядную, крашеную в ярко-белый цвет шлюпку. То есть, сначала она увидела матросов — в тёмно-синих форменках с выглядывающими из-под них тельняшками в крупную ярко-голубую полоску и плоских головных уборах, украшенных на макушках красными помпонами. Один сматывал швартовый канат с чугунного берегового кнехта, готовясь к отходу; другой протягивал руку спускающемуся с пирса офицеру, изготовившемуся спрыгнуть с пирса. Ещё несколько матросов сидели на банках, держа обеими руками поставленные на вальки вёсла. Баронесса бросила поводья, соскочила с двуколки, и подобрав мешающиеся юбки, кинулась к французским морякам.

— Ради всего святого, мсье, спасите! Я — ваша соотечественница, меня похитили…

Офицер обернулся на крик, и женщина с разбегу кинулась ему на шею. Тот, слегка ошарашенный таким напором попятился, но приобнял её за талию.

— Мадам… я безусловно… что с вами произошло?

Вместо ответа Камилла разрыдалась и, закрепляя успех, уткнулась «спасителю» в плечо.

— Я — ваша соотечественница, баронесса де Ланнуа. Мы с мужем путешествовали по Востоку, в Александрии меня похитили какие-то негодяи — похитили и привезли сюда. Уверена, они собирались продать меня в какой-нибудь гарем. Молю вас, капитан, скорее, они гонятся за мной!

Из переулка, откуда выскочила двуколка с нежданной гостьей, донеслись гортанные крики на турецком и арабском языках, топот множества ног. Моряк перехватил талию Камиллы левой рукой и задвинул её себе за спину. Правой он нащупал рукоятку висящего на поясе палаша. Матросы тоже насторожились — шум приближался.

— Пьер, помоги даме спуститься в шлюпку! — распорядился офицер. — Старшина, ко мне! Оружие к бою!

Сидящий на корме шлюпочный старшина одним прыжком выскочил на пирс. В здоровенной волосатой ручище у него плясал большой револьвер.

Толпа выхлестнулась из переулка — десятка два или три разношёрстого народа, предводительствуемые растрёпанным, но чрезвычайно решительно настроенным полицейским в красной феске. Увидав французов, они остановились, образовав полукруг, и загалдели ещё сильнее. Страж порядка, однако, молчал — вид вооружённых моряков явно остудил его пыл.

— Старшина, спускаемся в шлюпку, сначала я, вы следом. Если эти скоты дёрнутся — стреляйте!

Толпа завопила ещё громче; полицейский грозно встопорщил усы, заорал гневно, однако с места не сдвинулся — то ли понимал по-французски, то ли вид старшины, поигрывающего револьвером, удерживал его от опрометчивых поступков. Офицер спустился в шлюпку, стараясь не оборачиваться к берегу спиной. Старшина прыгнул следом, уселся, не сводя ствола с толпы на берегу — и отдал команду. Толпа завопила ещё громче, кто-то швырнул в шлюпку камнем — тот не долетел, плюхнувшись в воду возле борта и обдав гребцов брызгами.

Старшина выстрелил поверх голов — гневные вопли сменились испуганными, 'преследователи отпрянули назад и кинулись врассыпную. Только полицейский торчал на том же месте — он потрясал кулаками над головой и выкрикивал неразличимые угрозы. Красная феска свалилась к его ногам, обнажив гладко выбритую голову.

Стоящий на носу гички матрос оттолкнулся багром от пристани, вёсла вспенили воду, и шлюпка, подгоняемая сильными ударами вёсел, понеслась к стоящему посреди реки военному кораблю.

— Капитан-лейтенант Пьер-Жан Ледьюк к вашим услугам, мадам! — офицер обозначил галантный поклон, не вставая с банки. — Чем я могу вам помочь?

— Баронесса Камилла де Ланнуа. Умоляю, спрячьте меня на своём судне, иначе я погибла!

Она нарочно назвалась именем покойного супруга — пароходная компания, которую она унаследовала, носила его имя и была хорошо известна в Европе, и она рассчитывала, что морской офицер тоже о ней слышал.

— Буду счастлив, мадам! — он сделал попытку щёлкнуть каблуками, опять-таки не вставая с банки. — Можете не сомневаться, на борту «Ахерона» вы в полнейшей безопасности!

— «Ахерон» — это ваш корабль? Военный, насколько я понимаю?

— Да, броненосная канонерская лодка. Вон он, стоит на бочке. — офицер указал на приземистый, длинный корабль тяжко лежащий на поверхности воды футах в трёхстах от пристани.– Я как раз возвращался из города — и имел удовольствие встретить вас.

— Очень вовремя, мсье! — Камилла одарила офицера самой очаровательной из своих улыбок.- Я уж думала, что мне конец. Если бы эти мерзавцы снова меня схватили…

— Не переживайте так, мадам, всё уже позади! — Офицер после секундного колебания обнял женщину за плечи, и та доверчиво прильнула к спасителю. — Вы надолго собираетесь задержаться в Басре!

— Второй корабль нашего отряда, «Стикс», только что закончил починку. Как только мы вернёмся на «Ахерон» — поднимем якоря и прочь из этой поганой турецкой дыры!

Серый, усаженный рядами заклёпок борт корабля приближался — и вместе с этим таяло ощущение опасности, угрозы, не оставлявшее её уже несколько недель, Камилла вдруг почувствовала, что силы оставляют её. Она крепче прижалась к мужскому плечу и бурно разрыдалась — на этот раз совершенно искренне.

Османская империя, Басра.

Снова европейский квартал

Как же вы ухитрились упустить пленницу? — спросил Остелецкий. — С вашим-то опытом и ловкостью — и дать провести себя женщине, изнеженной аристократке?

Вениамин кривил душой — уж ему-то было известно, насколько баронесса фон Греве разделяет авантюристические наклонности своего супруга. Были уже случаи убедиться.

— Изнеженная, как же… — скривился Бёртон. Он сидел на стуле с руками, связанными за спиной, по лбу и левой, изуродованной шрамом щеке, медленно ползли струйки крови. — Эта стерва прикончила охранника — воткнула ему в затылок булавку, да так ловко, что бедняга скончался на месте!

— Неужели вы были настолько неосторожны, что отставили ей предмет, который можно использовать как оружие? — деланно удивился Остелецкий. — Уж от кого-кого, а от вас никак не ожидал такой оплошности. Вроде, бывалый человек, опытный — а так оплошать!

— Да это всё вон та мерзавка! — Бёртон кивнул на тело женщины, распростёртое посреди комнаты. Из-под него растекалась по паркету алая лужа. — То ли сговорились они, то ли ваша баронесса её вокруг пальца обвела, теперь уж не спросишь…

— И за это вы её прирезали?

— А что мне по вашему, целоваться с ней? — огрызнулся англичанин. — Это всего лишь грязная арабка, было бы кого жалеть… Но в любом случае — баронесса сумела сбежать именно из-за неё, так что эта дрянь получила по заслугам.

Вениамин отвернулся — смотреть лишний раз на трупы, разбросанные по комнате, ему не хотелось. Бёртон, конечно, негодяй, но в данном случае он прав: если бы не служанка, они с Кухаревым нипочём не сумели бы выйти на его след. Но англичанин допустил роковую оплошность — мало того, что приставил к пленнице, чуть ли не первую попавшуюся местную жительницу, так ещё и позволил той ходить на базар, не приставив в качестве сопровождения одного из слуг. Результат не замедлил сказаться: служанка, болтливая, как любая жительница Востока, раззвонила по всему базару и про таинственного незнакомца с пугающим шрамом, и про его увешанных оружием слуг, и про особняк в богатой части города, где эта подозрительная компания держит белую женщину, то ли невольницу, то ли пленницу. И Кухареву, поднаторевшему в искусстве сыска, понадобилось совсем немного времени, чтобы выйти на след — и это в чужом городе, без знания языка! Остелецкий в полной мере оценил таланты своего спутника: не прошло и пяти часов с момента, как напарники сошли на берег с немецкого пакетбота — и вот, они уже прячутся за углом нужного дома, прикидывая, как половчее проникнуть внутрь.

Это оказалось совсем несложно. Кухарев поддел ножом оконную раму, они запрыгнули внутрь, и Остелецкий полетел с ног, споткнувшись о женский труп. Это спасло ему жизнь — над головой свистнул брошенный нож, окропив щёку свежей кровью. Метнувший нож человек попытался выскочить в другое окошко, но свалился на пол, получив в затылок табуретом — Кухарев не промахнулся, швырнув сей предмет меблировки шагов с семи. Оглушённого Бёртона — это был он, конечно! — связали, привели в себя, усадили на стул для обстоятельного разговора по душам.

— А этих двоих тоже вы?.. — Вениамин кивнул на трупы мужчин, одетых в грязные арабские накидки-абы. — Они что, тоже помогали баронессе?

Первый убитый лежал на спине, и кровь медленно вытекала из широкой раны в боку. Второй валялся на пороге лицом вниз — и из затылка у него торчала большая бронзовая булавка. Мертвеца в данный момент обшаривал Кухарев — выдернул из затылка орудие убийства, осмотрел, пробормотал что-то себе под нос и принялся ощупывать кушак и складки абы.

Бёртон сделал попытку пожать плечами — из-за связанных рук это выглядело довольно-таки жалко.

— Не знаю, не успел расспросить. Мустафа, тот, что с дыркой в затылке — работа баронессы. Она стащила у служанки булавку и, как видите, умело ею воспользовалась. Отличный удар, кстати, нанесён с большим знанием дела — точно в спинной мозг, наповал… Что до второго, Селима — то он был со мной в городе, так что помочь беглянке никак не мог. Я решил допросить его на всякий случай, а когда вы вломились в дом — болван с перепугу попытался выскочить в окно и удрать. Вот и пришлось и его тоже… откуда мне было знать, что он не с вами заодно?

— Может, уберёмся отсюда от греха, а Вениамин Палыч? Кухарев закончил обыскивать убитых и подошёл к стулу, на котором сидел связанный Бёртон.– Коляска ждёт за углом, спеленаем этого типа хоть в занавеску, вынесем. А дальше отыщем местечко поукромнее, там и расспросим обо всём — с чувством, с толком с расстановкой…

К особняку Бёртона они приехали в наёмной двуколке — оставили экипаж за углом, велев дожидаться. Уместить в ней ещё и пленника будет непросто, прикинул Остелецкий, да и возница наверняка заподозрит неладное. Запросто может в полицию донести, или растрезвонит назавтра на весь базар, как покойная служанка…

— А тут-то чем плохо? — он окинул взглядом комнату. — Дело обошлось без стрельбы, даже без особого шума. Хозяева, как видите все здесь, никто нас не побеспокоит…

— И то верно. — Кухарев присел перед Бёртоном на корточки. Булавку, которой убили охранника, он вертел в пальцах. — Тонкая работа, Вениамин Палыч, китайская. Видите — дракончик на конце, глаз из камешка красненького?

И продемонстрировал изящную фигурку, украшающую тупой кончик булавки — перепончатокрылого дракона с кроваво-красным самоцветом в единственном глазу.

— Это, значит, и есть тот самый аглицкий злодей? — Кухарев разглядывал теперь пленника. — А он по-русски ловко болбочет, и не скажешь, что иностранец…

— Да, он у нас настоящий полиглот. — ответил Остелецкий. — Сколько вы языков знаете — десять, двенадцать?

Бёртон не ответил — только сверлил собеседника злобным взглядом глубоко запавших глаз.

— Да, сударь, вас в излишнем гуманизме не обвинишь… — Остелецкий снова показал на трупы. — Тогда уж не обессудьте, если и мы о нём позабудем… на время, во всяком случае.

Шрам, пересекающий щёку, дёрнулся.

— Собираетесь прибегнуть к пыткам?

— Поверьте, мне это не доставляет удовольствия. Но придётся, если будете упрямиться. Видите ли, мы с моим товарищем очень торопимся, а вопросов к вам масса. Не хотелось бы терять время на уговоры, мольбы, враньё и прочую ерунду.

— Прикажете начинать? — Кухарев ухмыльнулся и продемонстрировал пленнику заляпанную кровью булавку. — Дело грязное, неблагородное, но что поделать, если иначе никак?

Англичанин скосил глаз на бронзовое острие. Остелецкий помедлил, давая пленнику возможность оценить серьёзность его положения.

— Вам отлично известно, что для всякого человека есть такой уровень боли, которого он попросту не в состоянии выдержать. Так что мой вам совет, сэр: не осложняйте жизнь ни нам, ни себе. Это вам ясно, надеюсь?

Бёртон угрюмо молчал.

— Что ж, буду воспринимать ваше молчание как согласие. И тогда первый вопрос — где сейчас баронесса? Нипочём не поверю, что вы вот так просто сдались и не пытались её преследовать!

Пленник пошевелил руками, отчего узлы глубоко впились в запястья, из-под одного даже проступила кровь. Это, вероятно, причинило ему сильную боль — последовало глухое ругательство на незнакомом Вениамину языке.

— Нет, разумеется, но я опоздал. Баронесса добралась до порта и поднялась на борт французской канонерской лодки «Ахерон». Час назад «Ахерон» в сопровождении ещё одной канонерки снялся с бочки и направился вниз по реке, к морю. Так что, мой торопливый русский друг… — Бёртон ухмыльнулся, усмешка вышла жутковатой из-за шрама, перекосившего щёку, — сочувствую, но вы тоже упустили свой приз!

[1] Эти события подробно описаны в четвёртой книге цикла, «Флот решает всё».