Здесь водятся драконы

VI

Российская Империя,

город Владивосток

Матвей надавил отвёрткой на пружину и щелчком вдвинул вместе со штифтом-сердечником на своё место. Сам штифт при этом вошёл в зацепление с бойком; теперь достаточно будет взвести пружину, передвинуть рычажок регулятора на одну из четырёх позиций — «10», «15» «30» и «45» — и по прошествии назначенного срока (цифры обозначали интервал времени в минутах) ударник высвободится и пружина толкнёт его вперёд — туда, где в бронзовом дырчатом цилиндре будет находиться пробирка с кислотой. Ну а дальше — всё, в точности так, как в бомбе народовольца Кибальчича, копию которой Матвей по дурости и младости лет собирался изготовить в Москве, для изничтожения своего идейного врага, смотрителя казённой гимназии коллежского советника Скрынникова. Разве что, в этой бомбе, точнее подводной буксируемой мине, вместо динамита содержался заряд отличного французского пироксилина. Выбор взрывчатого вещества тоже был не случаен — в распоряжении Матвея и мичмана Новосельцева, минёра с канлодки «Бобр», взявшегося обучать бывшего гимназиста премудростям взрывного дела, имелся и русский пироколодийный порох, созданный по срочному заказу Военного ведомства химиком Менделеевым[1], и динамит тоже. Однако, Казанков особенно оговорил, чтобы они воздерживались пользоваться компонентами, способными указать на российское изготовление «адской машины», благо, пружина, сердечник и прочие детали взрывного механизма были изготовлены в ограниченном количестве здесь же, во Владивостоке, мастером-часовщиком, переведённым по такому случаю, на казарменное положение. Белый же порох, как иначе называли нитроцеллюлозу, изобретённую французским химиком в 1884-м году, широко применялся армией и флотом Третьей Республики, в частности, для начинки морских мин разных типов — а, следовательно, как нельзя лучше подходил для их целей.

О целях этих Матвей узнал ещё до прибытия во Владивосток — во время того памятного разговора, когда Казанков показал ему депешу Остелецкого, полученную в Батавии. Узнал — и долго не мог поверить тому, что это происходит с ним на самом деле. Действительно, после африканский приключений, после жестокой битвы с французской эскадрой и иностранными легионерами — отправиться на другой конец света, в Индокитай, во французскую Кохинхину — вернее, в северную её часть, в джунглях которой малорослые желтокожие люди в соломенных конусообразных шляпах уже который год сопротивляются со своими копьями и мечами европейским колонизаторам, оснащённым по последнему слову истребительной техники. Об этом регулярно сообщала читателям еженедельных журнал «Нива», сопровождая публикации рисунками и дагерротипами. Матвей частенько рассматривал их вместе со своими гимназическими товарищами, и, как и остальные, мечтал однажды отправиться туда, в Индокитай, чтобы помочь справедливой борьбе несчастных аннамитов.

А тут, выходит, секретная военная разведка Российской Империи (так для себя Матвей определил ведомство, в котором состоял «штабс-капитан) решила посодействовать в исполнении мечты бывшего гимназиста и отправило его за казённый счёт в этот самый Индокитай! Ну, хорошо, поправил себя юноша, пока ещё не в Индокитай а во Владивосток — но ведь не зря капитан второго ранга Казанков в спешке снаряжает сейчас старый военный транспорт 'Манджур», и не зря он сам с мичманом Новосельцевым готовят новые боевые устройства. Стоит, пожалуй, сказать спасибо Аверкию Гордасевичу, сыну проворовавшегося петербургского полицейского чина, завербованного британским агентом и по его наущению отправившемуся в Абиссинию, с ашиновскими переселенцами. По заданию англичанина Бёртона он взорвал на рейде Новой Москвы французский авизо, прибывший для переговоров — и для взрыва этого использовал подводную мину, изготовленную из украденных у Матвея реактивов. Эту мину они и воспроизвели — на совсем другом техническом уровне, устранив вечный бич кустарных динамитных бомб, так любимых народовольцами и вообще террористами всех мастей — крайнюю капризность и ненадёжность.

Новая конструкция должна во-первых, выдерживать долгую транспортировку под водой, во-вторых, позволять установку взрывателя с задержкой по времени, чтобы дать возможность «морскому пластуну», установившему заряд, убраться восвояси. Сам-то Горасевич поступил проще — прицепил свою «адскую машину» к винту «Пэнгвэна» в расчёте на то, что когда он начнёт вращаться, толчок произведёт нужное действие, но им было необходимо нечто более предсказуемое удобное в обращении. Такое устройство мичман и спроектировал — не без помощи Матвея! — ещё на борту «Смоленска», на пути к Владивостоку — и вот, пришло время испытать его в деле.

Кожаная маска для плавания под водой прилегала к лицу недостаточно плотно — вода просачивалась тонкой струйкой, доставая, когда Матвей приводил себя в относительно вертикальное положение, до носа. Это, впрочем, было не страшно — ноздри был заткнуты парой гуттаперчевых заглушек, во рту же помещался гуттаперчевый же загубник, напоминающий амбушюры переговорных труб, которыми пользуются на кораблях, чтобы передавать распоряжения с мостика в машинное отделение. От загубника шла изогнутая, изготовленная из бамбука и кожи трубка — через неё «морские пластуны» могли дышать, когда подвсплывали к самой поверхности, не показываясь, однако, над водой.

Сам процесс плавания изрядно облегчали замысловатые приспособления из арсенала «морских пластунов», называемые «водолаптями» — кожаные башмаки, снабжённые перепонками из железных прутьев и тонкой кожи, отчего ноги обутого в них человека походили на лягушачьи лапки. Изобретение это было испытано испытанные ещё во время Дунайской кампании 1877-го года, а потом ещё и опробовано во время южноамериканских приключений. В дополнение к «водолаптям» имелись и перчатки с такими же перепонками — но сейчас приходилось обходиться без них, поскольку для выполнения намеченного пловцам были необходимы свободные, ничем не скованные кисти рук.

Осадчий учил Матвея пользоваться всеми этими премудростями — учил строго, не за страх и за совесть, поскольку устанавливать механические взрыватели буксируемых мин и приводить их в действие предстояло именно ему. Но вчерашний гимназист был только рад наука «морского пластуна» показалась ему захватывающей, не похожей на всё остальное, что, ка кон полагал до сих пор, входило в обычную военную подготовку. Но и подразделение, возглавляемое бравым унтером, никак нельзя было назвать обычным — Казанков как-то обмолвился, что другого такого нет ни в одном флоте во всём мире…

Вчерашние испытания «холостого» образца прошли вполне успешно. Вместо полноценного заряда в полтора пуда пироксилина, в корпус мины было помещено всего полфунта взрывчатки и вдобавок к ней — две объёмные бутыли с карминовой краской, закупленные для такого ответственного случая в ближайшей москательной лавке. Мощности слабенького вышибного заряда как раз и хватило на то, чтобы корпус лопнул, и краска из разлетевшихся в стеклянную труху бутылей образовала у борта «условно подорванной» шхуны огромное ядовито-красное пятно. Мичман Новосельцев, наблюдавший за испытаниями со стоящей рядом шлюпки остался доволен, и назначил испытания полноценного образца на следующий день.

Подход к цели осуществлялся с расстоянии в три кабельтовых, и, как убедился на собственном опыте Матвей, самым трудным оказалось выдержать в непроницаемо-тёмной воде правильное расстояние. Для этого они заранее испробовали самые разные способы, включая, например, такой: к поясу Осадчего был привязан кончик шнура, который разматывал сидящий в лодке «морской пластун». Задумка была такова — если не удастся сразу выйти точно на цель, они дождутся, когда шнур натянется (длина его была отмеряна в три с половиной кабельтова, немного больше расстояния, которое предстояло преодолеть под водой), следовало подвсплыть, оглядеться и, обнаружив шхуну, которая смутно вырисовывалась на фоне ночного неба, скорректировать курс. Но в итоге от всех ухищрений решено было отказаться — пловцы через небольшие промежутки выставляли из воды головы — ровно настолько, чтобы видеть происходящее — и проверяли направление.

Так они и действовали сегодня, и сумели подойти к шхуне, потратив на это примерно полчаса — плыть пришлось медленно, опасаясь малейшего всплеска. Осенняя водичка в бухте Золотой Рог не слишком-то тёплая, и Матвей успел изрядно окоченеть, прежде чем неожиданно ткнулся головой в осклизлый, обросший водорослями и бугристыми ракушками подводный борт.

Дальше всё пошло, как по маслу. Осадчий куском тонкого троса прикрутил мину к перу руля и уступил место напарнику. Матвей, обмирая от осознания ответственности, нащупал рычажок установки взрывателя, медленно досчитал до десяти и вырвал чеку. Потом хлопнул по плечу висящего рядом в воде Осадчего и они, загребая изо всех сил воду водолаптями, поплыли прочь от обречённой посудины. Всё тело Матвея враз покрылось липким потом — и самого банального страха — полтора пуда пироколлодия не шутка, и если не отплыть достаточно далеко — всплывёшь, как глушёная рыба, кверху брюхом.

Но, к счастью, всё обошлось благополучно. Механизм мины был выставлен на максимальную задержку в тридцать минут, направление на поджидающую «диверсантов» шлюпку указывал яркий фонарь, и они с унтером успели не только взобраться на борт, но и стянуть осточертевшие маски, когда пенный столб взрыва как бы приподнял несчастную шхуну из воды и расколол её пополам. А спустя малое время на берегу, верстах в двух от места испытания, замелькали огоньки фонарей и даже послышался, вроде, звон железа по подвешенному металлическому листу.

— Просил же я Сергея Ильича предупредить полицию, что мы будем опытовые взрывы производить, чтобы зазря не поднимали паники и обывателей успокоили бы… — с досадой прошептал мичман. — Так нет же, запаниковали! Ты, братец, правь к берегу подальше от этого вселенского хая, — сказал он, обращаясь к шлюпочному старшине, сидящему у румпеля, — А то как бы сдуру не пальнули в нас! По берегам лодочные сараи да сети развешаны, а их по ночам стерегут от воров, и у сторожей всегда или берданка или ружьишко там с дробью непременно имеется…

Серёже ещё не приходилось терять корабли. Видеть — да, случалось, и не раз, и даже содействовать их гибели — особенно если речь шла о неприятельских судах. Но вот самому — нет, Бог миловал пока от этой участи, не довелось ему, подобно морякам Королевского Флота провожать судно, по палубам которого недавно сам же ходил, цинично-горьким «У короля много». Впрочем, оно как бы и не принято в Российском Императорском флоте, здесь в обычае скорее «Погибаю, но не сдаюсь»…

Его самое первое судно, монитор «Стрелец», избитый английскими снарядами при Кронштадте и во время прорыва к Свеаборгу, когда отряд броненосных судов береговой обороны под началом вице-адмирала Брюммера вступил в бой со всей Эскадрой Специальной Службы, уцелело, было капитально отремонтировано, перевооружено на новые орудия и теперь продолжало службу на Балтике. Второй свой корабль, вспомогательный крейсер «Москва», он привёл в родной порт после дальнего океанского похода, закончившегося яростной схваткой с британскими крейсерами у берегов Занзибара. И даже в ходе авантюрной южноамериканской кампании он избежал потерь. И вот теперь капитан второго ранга Казанков готовил к выходу в море «Манджур», зная, что тому уже не суждено вернуться в родную гавань. Впрочем, это не очень-то его угнетало — год назад транспорт был по изношенности исключен из списков флота, отчислен к Владивостокскому порту, где и находился на хранении. Скорее всего, «старичка» попросту затопили бы в одном из проливов Босфор Восточный — портовое начальство принимало меры предосторожности в связи с недавно обострившейся международной обстановкой — и перспектива закончить свою карьеру в море, при выполнении ответственного задания не казалась Казанкову куда более подобающим для заслуженного ветерана.

Ещё на борту «Смоленска» он подробно изложил предстоящее своему «штабу», состоящему из Матвея, унтера Осадчего и мичмана-минёра Новосельцева. Задание было крайне необычным. Казанкову и раньше случалось предпринимать «диверсии» — взять хотя бы высадки в Капской колонии для уничтожения маяков, с целью лишить ориентиров британские торговые суда, идущие вокруг мыса Доброй надежды. Но там десантные команды высаживались с парохода- и возвращались на него по завершении миссии; на этот же раз рейс старичка «Манджура» был запланирован в один конец. Транспорт, подвергшийся некоторой переделке с целью затруднить его опознание (фальшивые реи на бизань-мачте, вторая бутафорская труба), следовало посадить на камни на побережье Тонкинского залива, близ устья реки Хонгха или Красная, которую китайцы называли на свой манер, Юаньцзян. После этого груз — оружие, боеприпасы и воинское снаряжение, включая богатый арсенал «морских пластунов» — с судна следовало снять, пользуясь при этом помощью повстанцев-аннамитов — они должны будут ожидать русское судно на берегу. Дальше команда «Манджура» отправится вглубь страны и оказывать помощь аннамитам в их борьбе с французскими колонизаторами. Вся операция была, разумеется, насквозь секретной, и Казанков, как и остальные члены его «штаба», рассматривали её как своего рода плату по счетам за кровь, пролитую у Сагалло. Впрочем, сам Казанков нисколько не сомневался, что у Остелецкого (в депеше которого и был изложен этот коварный план), как и у его петербургского руководства, имелись свои резоны, не имеющие ничего общего с банальной местью. Что ж, тем лучше — его дело выполнить приказ, а последствия пускай расхлёбывают политики, дипломаты… и шпионы.

Франция,

Шербур

Капитан-лейтенант Пьер-Жан Ледьюк, прибыв во Францию, с огорчением узнал, что вожделенного отдыха на этот раз у него не получится. Уже в Марселе, куда прибыл доставивший его из Обока пароход, капитан-лейтенанта ждало предписание немедленно, не теряя ни единого дня, прибыть в Шербур, где принять под командование новенькую, только что принятую в состав флота мореходную канонерскую лодку «Ахерон». Судно было построено в Шербурском Арсенале на основе спешно переработанного проекта канонерок типа «Гренаде» и достраивалось ударными темпами, чтобы хоть как-то закрыть зияющие дыры, образовавшиеся в рядах флота после потерь, понесённых в несчастливой битве у берегов Французской Гвианы. «Ахерон» вошёл в строй одновременно с другой канонеркой, «Стикс». Ледьюку полученным приказом предписывалось, подняв на «Ахероне» свой вымпел, возглавить маленький отряд из двух этих боевых единиц и отправиться с ним… куда бы вы думали? Обратно, к берегам Индокитая, на соединение с эскадрой адмирала Курбэ!

(38)

Известие это вызвало у Ледьюка противоречивые чувства. С одной стороны, оно было огорчительным — он-то надеялся получить под команду что-нибудь посерьёзнее. Да и возвращаться в трижды опостылевший Тонкинский залив не хотелось совершенно. Но- к новому назначению прикладывался долгожданный чин капитана второго ранга, да и перспектива возглавить пусть и немногочисленное, но всё же соединение боевых кораблей. А намечающаяся возможность принять участие в капании против уже битого на море китайского флота. После победы (а как иначе?) наверняка обломится очередное звание… капитан первого ранга Пьер Жан Ледьюк — чем плохо? А там и до адмиральских эполет недалеко…

Слегка правда смущали названия канонерок — Ледьюка, суеверного, как и всякий моряк, не слишком радовала перспектива служить на судах, носящих, согласно древнегреческой мифологии, имена рек составляющих границу царства мёртвых — но тут уж ничего не поделаешь, не он придумывал и давал кораблям такие многозначительные имена…

К тому же «Ахерон» оказался не совсем даже и канонеркой. Новое судно, как и его близнецов «ситершипов», как говорят по другую сторону Ла-Манша, правильнее было бы называть малыми броненосцами береговой обороны или мореходными мониторами — вроде американских тип «Амфитрид», спешно достраиваемых сейчас на верфи «Харланд энд Холлингсуорт» в Уилмингтоне, штат Делавэр

С водоизмещением в 1640 тонн, низкобортные, как и полагается мореходным мониторам, «Ахерон» и «Стикс» несли, полный броневой пояс из брони компаунд, высотой восемьдесят сантиметров, в носовой (таранной) части доходивший до метра двадцати и толщиной до двухсот миллиметров. Эту защиту дополняли броневая башня, так же обшитая двухсотмиллиметровыми листами, и выпуклая карапасная палуба из катаных листов толщиной пятьдесят миллиметров. Главный калибр в виде орудия калибра 247 мм и дополнявшие его три стамиллиметровых орудий составляли солидную ударную мощь. Противоминные плутонги были укомплектованы двумя сорокасемимиллиметровыми пушками «Гочкис» и четырьмя пятиствольными митральезами калибра тридцать семь миллиметров. Венчал всё это великолепие огромный, в традициях французской кораблестроительной школы, шпирон, способный на полном расколоть пополам деревянную колониальную посудину вроде старичка «Вольты».

Старый крейсер остался в Обоке — Ледьюк, прежде чем отправиться во Францию, сдал командование своему старшему офицеру. Но разлука эта ненадолго — на обратном пути «Вольте» предстоит присоединиться к его отряду, после чего под началом свежеиспечённого капитана второго ранга будет уже целая эскадра, что несомненно, благотворно скажется на его дальнейшей карьере. Во время боевых действий офицеры быстро растут по службе — а ведь он ещё при Сагалло неплохо себя проявил. Во всяком случае, на фоне катастрофически опозорившегося адмирала Ольри, чья карьера после этого инцидента закончилась — на него повесили всех собак и с позором выгнали в отставку…

Горн в руках матроса сигнальщика пропел короткую трель. Вышколенные фалрепные в отутюженных рубахах и бескозырках с кокетливыми помпонами на макушках вытянулись в струнку возле парадного трапа пришвартованного у заводской стенки «Ахерона», и капитан второго ранга Пьер Жан Ледьюк не торопясь, с подобающей новому чину важностью, вступил на борт своего первого флагмана. Похоже, Фортуна в самом деле повернулась к нему лицом — теперь главное не упустить её, оседлать, и полным ходом двигаться к сверкающим высотам карьеры. Он остановился, вскинул руку к кепи и отдал честь развевающемуся на кормовом флагштоке трёхцветному, с вертикальными красно-бело-синими полосами, штандарту Третьей Республики. И тут же с кормы грохнуло орудие, приветствуя нового командира, будущего адмирала, а может — чем чёрт не шутит, морского министра прекрасной Франции?

[1] Автор в курсе, что Менделеев разработал свой вариант пироксилина только в 1891−93 годах. Но это ведь альтернативная история, не так ли?