Зеленый фронт

89

Белоруссия. Лес.

Трое человек уже четвертый день пробирались по лесу, который выглядел так, словно человеком здесь и не пахло вовсе.

— А ты, Андрюха, ведь прав оказался, — высокий, худой красноармеец в рванной гимнастерке. — Без этого ведь пропали бы здесь, — тяжело дыша он кивнул головой на третьего, который мягко, словно невесомо, шел впереди них. — Я ведь городской сам-то… В Ленинграде жил. Лес-то, как говориться, только на картинке и видел, — с кряхтением он перелез через очередной завал из полусгнивших стволов деревьев. — А ты откуда?

Второй, с черной повязкой на глазу, не сильно его подтолкнул, отчего долговязый буквально перелетел через завал.

— Я тоже городской. Из Самары, — проговорил тот, стараясь не отставать от своего проводника. — Хотя с батей в лес не раз выбирался… За грибами там, ягодами, — он коснулся рукой коры просто монументального дуба, за которым скрылся их товарищ. — Правда, такого не встречал…, — с удивлением пробормотал он, далеко назад закидывая голову и стараясь рассмотреть верхушку кроны великана. — Это настоящая тайга!

— Это вы, хлопцы, еще пущи нашей не видели, — вдруг раздался голос третьего, который встречал их прямо за этим гигантом. — Вот там…, — спасенный ими человек проговорил с настоящим восхищением в голосе. — Там настоящее чудо! — босыми ногами он практически зарылся в мягкий изумрудный мох между корнями дуба, а его ладони гладили кору дерева. — Истинное чудо…

— Слушай, Леший, может привал. А то ноги просто отваливаются, сил больше нет идти, — долговязый, действительно, без сил свалился на какую-то кучу, едва прикрытую листьями. — И есть охота…

Андрей Лисицин, присевший рядом со своим товарищем, тоже устал и есть хотел не меньше его, но молчал. В этот момент его гораздо сильнее интересовало другое — их проводник. За последние дни этот грязный, оборванный человек с ухватками сумасшедшего, не переставал его поражать. «Что же ты за кадр такой? — размышлял он, наблюдая как тот купался в лучах солнца. — Вроде не сильно молод… Окруженец?! Почему тогда без формы? Скорее всего местный… Родных побили, вот он и помешался». Перед его глазами до сих пор в ярких красках стояла картина его броска на колючую проволоку. Высокая, одетая в рванный балахон фигура, бормоча что-то непонятное без всякого разбега бросилась на высокий забор из колючей проволоки. «Да, псих…Точно псих! — убеждал сам себя Андрей, наблюдая за проводником. — Ага… Вот опять сейчас на колени бухнется».

Оборванец, как и все эти дни, проведенные вместе с ними, вновь начал свой традиционный ритуал. Его темные пальцы привычно нащупали замызганную деревянную статуэтку, изображавшую изогнутую человекоподобную фигурку. Едва статуэтка исчезла в ладони, как обкусанные в кровь губы начали что-то шептать.

— … Отец, мы идем к тебе…, — из невнятного бормотания вычленялись отдельные слова, фразы. — Нет большей силы, как сила Леса…, — колени медленно подогнулись и парень упал на колени, зарывшись в бархатный мох. — Не оставь нас, своих детей! Не оставь на поругание врагу!

«Точно псих! — в очередной раз, пробормотал про себя Андрей, наблюдая энергичные поклоны. — Какой к черту Лес можно звать?! Бог?! — бормотание усилилось, а поклоны стали менее энергичными. — Нет! Хватит с меня этого суеверного дерьма! — полуголодное шатание по лесу, местами переходящему в болото, окончательно расшатали ему нервы, отчего срывы стали повторяться все чаще и чаще. — Хватит! Надо двигаться вперед! К линии фронта!». Андрей рывком вскочил на ноги и, подскочив к проводнику, зарядил ему сильного пинка. Тот даже не успел среагировать, как улетел в сторону дерева.

— Ты чего Андрюха? — в удивлении открыл рот его напарник, сидевший рядом. — Что…

— Все! Амба! — зашипел Андрей, в ярости оглядывая обоих: и красноармейца, с которым вместе попал в плен и сидели последние несколько месяцев, и их проводника, который со слезами на глазах корчился между перевитыми между собой корнями дерева. — Я старший лейтенант Андрей Егорович Лисицын принимаю командование на себя! — красноармеец неожиданно для себя стёк с упавшего дерева, на котором секунду назад сидел, и вытянулся в струнку. — Красноармеец Егоров?!

— Я! — выцветшая на солнце гимнастерка, в прорехах штаны и какие-то обмотки на ногах мгновенно отошли в никуда; перед командиром Красной Армии стоял полный решимости и желания сражаться боец.

Лисицын с одобрением на лице оглядел его и резко повернулся к третьему члену их группы. Все это время тот продолжал ползать в крупных корнях, которые сплелись в плотную сеть, и бормоча что-то искал.

— Где же ты, где же ты? — его исцарапанные в кровь пальцы буквально вгрызались в землю, как плуг крестьянина. — Был же вот здесь… Вот этими самыми руками держал его…, — его голос сползал на рыдания. — Как же так? — в голосе было столько отчаяния, что это казалось странно. — Отец, отец, не гневись! Отец, я найду, я обязательно найду! — после этих слов он с еще большим исступлением стал перекапывать землю в поисках чего-то очень важного для него.

— Встать! — негромко приказал Лисицин, подходя к нему вплотную. — Боец, встать! — склоненная к самой земле фигура продолжала шарить по земле, переворачивая горы листьев и комьев. — Эй, ты?! — Андрей просто растерялся от такой реакции. — Ты чего?! — рукой он осторожно коснулся плеча проводника.

Вдруг тот поднял голову и на лейтенанта уставились невообразимо счастливые глаза, из которых текли слезы. Две грязные дорожки отчетливо пролегли по щекам и исчезли где-то на подбородке. В руках он что-то крепко сжимал, прикрывая свое сокровище от глаз присутствующих.

— Что с тобой? — вновь спросил его Андрей, делая небольшой шаг назад. — Что ты там нашел?

Сзади раздался шелест листьев; подошел и Егоров.

— А-а-а! — что-то счастливо пробормотал человек, смотря на них. — Нашел… Нашел… Отец, я нашел твой знак! Вот…, — его руки медленно вытянулись в сторону лейтенанта. — Нашел…, — сжатые грязновато-серые ладони осторожно, словно скрывали величайшее в мире сокровище, раскрылись. — Знак!

— Черт! Черт! — вскричал Лисицын, увидев ту самую злополучную статуэтку. которую постоянно баюкал проводник. — Что же ты нам, сволочь, голову тут морочишь?! А?! Потерял он! Черт тебя дери! Совсем спятил с этими деревяшками! На вот тебе еще! — лейтенант в раздражении кинул ему и свою статуэтку, не понятно для чего хранимую им с момента побега. — На вот! Теперь успокоился?! Егоров, кинь ему и свою! Давай-давай, а то у него мозги совсем набекрень! — второй боец с недовольным выражением лица вытащил из какой-то мешковины свою деревяшку и тоже бросил ее.

Однако, тот не сдвинулся с места. Обе статуэтки, почти не отличимые от той, что он держал в своих руках, валялись прямо у его ног. Он медленно переводил взгляд то на деревянные фигурки, то на бывших пленных. Ему не верилось, что кто-то прямо на его глазах смог бросить на землю статуэтки.

— Зачем же это…, — пробормотал он каким-то жалким голосом, наклоняясь и поднимая обе деревяшки. — Зачем вы так?! Нельзя! Нельзя так делать! — вдруг зашептал он, почему-то оглядываясь по сторонам. — Нельзя! — он медленно потряс указательным пальцем перед их лицами. — Нельзя! — каким-то немыслимым рывком он выпрыгнул из-за мешанины корней и вплотную подошел к Андрею. — его взгляд уже не был заискивающим, наоборот, в нем появилось что-то жесткое, требовательное. — Возьми назад! Назад! Нельзя кидать знак Отца! — Андрей совершенно машинально взял вложенную в руку деревянную статуэтку.

Бесноватый оборванец мелкими шашками подошел к Егорову и протянул ему статуэтку.

— На, — проговорил он. — Возьми! Это знак Отца… У Отца стало много детей, — при этих словах он восторженно вскинул голову вверх — туда, где кроны высоченных деревьев смыкались в огромный купол. — Так он узнает тебя… Бери! — он настойчиво тыкал статуэткой в сторону красноармейца. — Здесь уже его земля…, наша земля…, — проводник счастливо улыбался, и это настораживало больше всего. — Он узнает тебя по этому знаку. Без него нельзя… Без него ты враг! — его указательный палец резко ткнулся сначала в первого, а потом во второго бойца. — Враг! Враг! Значит, смерть! Без него, смерть везде! Везде!

— Да бери, черт тебя возьми! — прошипел лейтенант, уже не зная чего сделать. — Бери!

— Вот…, — удовлетворенно протянул проводник, улыбка которого стала еще шире. — Теперь хорошо, очень хорошо… Теперь Отец знает, что вы его дети! Слышите?! — он закрыл глаза и застыл без движения. — Слышите?! — уже шепотом спросил он через несколько секунд. — Отец все знает…

Красноармейцы насторожились. И боец и командир обеспокоенно мотали головами по сторонам.

— Лес шумит, командир, — прошептал высокий, с напряжением всматриваясь в ту сторону, откуда они пришли. — Я больше ничего не слышу.

— Да… Лес шумит, — подтвердил второй, с удивлением замечая, как мелко дрожат дубовые листья на ветках. — Шумит… черт его дери… Надо от этого психа уходить. Слышишь? — стоя спина к спине, шептал Лисицын. — От немцев вроде оторвались. Теперь к линии фронта топать надо, к нашим… Сейчас выберемся из чащобы, да и рванем в сторону Минска. В той стороне УР еще довоенный стоял. Махина! — лейтенант продолжал внимательно всматриваться в свою сторону. — Километры противотанковых рвов, бетонные доты с пушками и пулеметами, запасные капониры, колючка… Вот только выберемся отсюда… Слышишь, боец? Не боись, прорвемся! Где наша не пропадала! — ответа не было. — Егоров?

— Стоять, москальские ваши души! — с угрозой раздался чей-то голос. — Скидывай винтари, левольверты… Давай, а то сейчас как стрельнем, сразу души отдадите!