Земля ягуара

Глава десятая

– Итак, господа, уже двенадцать дней минуло с того момента, как вождь табасков Техатлиле по моей просьбе отправил гонца к властелину Мешико Мотекусоме Второму, дабы оповестить, что мы намерены посетить его столицу, – задумчиво проговорил Кортес. – По всем расчетам, он уже должен был вернуться с ответом, но не вернулся. Что нам предпринять?

– Видимо, нам придется самим ехать к этому гордецу и объявлять ему волю великого короля Карла, – проговорил Альварадо, который стал любимчиком и правой рукой адмирала.

– Разумно, – поддержал его Карреро. – Люди уже стонут в этих болотах, среди ядовитых гадов и испарений.

– Но это же не по этикету, – воспротивился де Агильяр. – Не стоит противоречить местным традициям. Перед нами бескрайняя империя с неограниченным числом людей, огромными запасами еды и оружия. А у нас две сотни боеспособных солдат, шестнадцать кавалеристов да несколько сотен рабов, часть из которых ни на что не годна. – Он многозначительно посмотрел на женщину, которая несла поднос с глиняными кубками, наполовину заполненными разбавленным вином.

Ромка любовался тонким станом и грациозными движениями красавицы Малинтсин, которой при крещении дали имя Марина. Прекрасная дочь небогатого касика, за какие-то долги или провинности отданная во дворец табасков и подаренная Кортесу, медленно, но верно поднималась над своим рабским положением. Всего за две недели она сносно выучила испанский и стала переводчицей с языка мешиков, который Агильяр знал через пень-колоду. Некоторые шептались, что она оказалась не только помощницей, но и любовницей адмирала, но открыто обсуждать это люди, конечно, побаивались. Буйный нрав Кортеса был известен всем.

Юный граф так увлекся созерцанием красавицы, что пропустил свой черед высказывать мнение.

– Мы можем рассчитывать на поддержку местного населения, – взял вместо него слово старый Эскаланте. – Посмотрите, сколько их.

Все оглянулись на тысячи землянок, тянущихся от свеженького деревянного частокола до ручья, за которым начинались непроходимые топи, вплотную примыкавшие к лесу.

– Они и так для нас много сделали, принесли овощи, фрукты, мяса, сырого и копченого. Даже несколько золотых статуэток подарили! – вскричал монах. – К чему требовать от них большего?

– Новости о победе над табасками долетели сюда быстрее нас, – вставил Альварадо.

– Мне кажется, в нас они видят освободителей от тех, кого действительно боятся, – продолжил свою мысль Эскаланте.

– От кого же мы их освободим? – вопросительно выгнул бровь Кортес.

– От мешиков. Здесь обитает много разных народов, находящиеся в довольно непростых отношениях друг с другом. Насколько я понимаю, мешики находятся на самом верху. Мотекусома – король и сюзерен, вожди крупных племен – сеньоры, а мелкие бароны вроде местного касика – вассалы, обязанные служить, работать и платить пошлины сеньорам и сюзерену.

– Вполне справедливая, годами проверенная система. Но наша-то задача в чем? – спросил Кортес.

– Во-первых, противиться любой власти, кроме господней, в природе человеческой. Во-вторых, мешики не самые лучшие властители, – встрял в разговор де Агильяр. – Кроме службы в армии и снабжения их городов едой они требуют с подчиненных племен людей для жертвенного алтаря. Богомерзкие жертвы они приносят каждый день, во множестве храмов и не по одному разу.

– Откуда вы знаете?!

– Марина рассказала, – ответил дон Херонимо и покосился на Кортеса, мол, я-то делом занимаюсь, пока вы там…

Кортес не обратил на эту шпильку никакого внимания, возможно, она даже польстила его мужскому самолюбию, закаленному многочисленными победами в Испании и на Кубе.

– Так вот, если попробовать поднять племена на борьбу против злых хозяев, мы можем получить в свое распоряжение тысячи союзников.

– Бойцы они, конечно, никакие. – Кортес задумчиво постучал пальцами по столу и пригубил вина. – Но если всей массой навалятся… Хорошо. – Он вскочил на ноги и официальным тоном произнес: – Падре Херонимо, поручаю вам переговоры и соглашения с вождями любых встретившихся нам племен. А мне пора посмотреть, как идет строительство города. Сегодня как раз церковь под крышу подводят.

Он откланялся и скрылся в невысоких воротах.

– Тоже мне, город, – привычно забубнил Агильяр. – Два кола на три двора.

– Да полно вам, – отозвался Альварадо, скептически оглядывая одеяние монаха. – Я знаю не много людей, способных заплыть к черту на рога, прости, господи, и в чистом поле построить настоящий город. А название-то какое придумал! Вилья-Рика-де-ла-Вера-Крус[24]. Красиво?!

– Красиво-то оно красиво, да только где оно, богатство, упомянутое в названии? Огородили десятину земли частоколом, два амбара построили, казарму, позорный столб на торговой площади да виселицу за стеной. Алькальдов и рехидоров избрали, казначея назначили. А управлять чем? Считать что?

– Не беспокойтесь, святой отец. Адмирал обещал, значит, все будет.

– Ну, раз адмирал обещал, тогда конечно, – съехидничал монах, кряхтя, поднялся с бочонка, заменяющего стул, осенил всех крестным знамением и пошел по единственной тропке, которая вела через лес к поселениям Техатлиле.

– Наверное, опять собрался язычников в истинную веру обращать, – предположил один из капитанов.

– Да нет, скорее за курами, очень они тут вкусные, – хохотнул другой.

– Конечно, ему-то курочки только вареные подойдут, – заржал Альварадо, глядя в спину монаха, порядком раздобревшего на богатых харчах.

– Хороший кочет толстым не бывает, – поддержал его Пуэрто-Карреро.

– Да хватит уже, – пробормотал Ромка. – Проявите хоть каплю почтения к возрасту и сану.

– Да нам что возраст, что сан… Главное, каков сам. Что это? – Альварадо ткнул пальцем куда-то за спину юноши.

Все обернулись и вскочили. Заблестели мечи и шпаги.

Монах возвращался по той же самой дороге, по которой уходил несколько минут назад, но не один. Следом за ним, держась на почтительном расстоянии, брела толпа индейцев. По пышности и богатству одежды они превосходили всех, кого конкистадорам доводилось здесь видеть до сих пор.

Гости двигались чинно, не кричали, руками не размахивали, потому капитаны и несколько солдат из караула, по горячности выскочивших за ворота, оружие опустили, но не спрятали и стали поджидать гостей.

Альварадо отправил одного из стрелков за Кортесом и Мариной. Остальные, почувствовав важность момента, сгребли со стола объедки и полупустые бокалы, поправили одежду и выстроились за стулом с высокой резной спинкой, на котором обычно сидел адмирал.

Кортес не заставил себя ждать. На ходу поправляя воротник и застегивая многочисленные пуговицы кафтана, он вышел из ворот и опустился на стул. Марина скользнула следом, пристроилась на резном подлокотнике и что-то шепнула ему на ухо. Рядом встал приосанившийся Агильяр.

Два самых богато одетых туземца приблизились к креслу и поклонились, но в их поклонах не было смирения и покорности. Держались послы подчеркнуто гордо и независимо. Кортес улыбнулся, вскочил и по-братски обнял их.

– Любезные мои друзья, – обратился он к послам. – Мы христиане и вассалы величайшего в мире сеньора, императора дона Карлоса. По его велению мы прибыли в эту страну, о которой, как и о ее великом властителе, наш государь давно и много знает. Он хочет подружиться с вашим сеньором, для чего и прислал нас из-за моря. Он приказал, чтобы мы лично рассказали Мотекусоме о его величии и богатстве. Мы надеемся, что вы нас туда сопроводите. В знак укрепления нашей дружбы предлагаю вам посетить мессу, которую проведет наш выдающийся кантор Бартоломе де Ольмедо, а помогать ему будет падре Хуан Диас. После этого мы вместе приступим к трапезе.

Марина и де Агильяр на два голоса кое-как перевели эту тираду.

Один из послов – полный, одышливый мужчина – выслушал перевод, высокомерно посмотрел на Кортеса и молвил:

– Ты только что прибыл, поэтому правильнее было бы не требовать сейчас свидания с нашим повелителем, а сперва принять подарки, которые он посылает, затем передать слова вашего сеньора мне. – На каждом слове, донесенном через переводчиков, он вынимал из деревянного ларя по одной драгоценности и клал их на засыпанный крошками стол.

Тут были и чудесные медальоны тонкой работы, и браслеты в виде змей с камнями вместо глаз, и увесистые шейные цепочки. Глаза у капитанов, стоящих за спиной Кортеса, загорелись.

Потом касик махнул рукой, его многочисленные спутники расстелили прямо на траве большую циновку и вывалили на нее тюки с одеждой из белой хлопчатой ткани, головные уборы и накидки из птичьих перьев, статуэтки из полудрагоценных камней вроде нефрита и массу безделушек. На длинное полотнище ткани они положили запасы провизии, которой хватило бы немногочисленному отряду на многие месяцы.

У Ромки от удивления открылся рот. Он никогда не видел столько богатства сразу. Остальные конкистадоры тоже прибывали в смятенных чувствах, и лишь Кортес не потерялся.

Он принял подарки с изяществом и веселой простотой. Подозвав одного из солдат, адмирал велел принести парадное кресло с инкрустацией и росписью, хранившееся в специальном сундуке, несколько кусков красивого, но дешевого колчедана, завернутого в дорогие надушенные платки, нитку бриллиантов, сделанных толедскими мастерами из простого стекла, суконную шапку с золотым медальоном, изображавшим победу святого Георгия над драконом.

– Все это – подарки нашего великого государя. А кресло предназначено для того, чтоб великий Мотекусома мог принять великого посла, то есть меня, обернув волосы этой бесценной блестящей нитью.

– Правитель Мотекусома, несомненно, обрадуется получить известия о вашем господине, – ответил посол. – Я немедленно отправлю ему подарки и передам его ответ, как только сам его получу. И еще просьба. Я привез с собой несколько художников. Позволено ли им будет зарисовать вас и ваших спутников, чтобы я мог передать эти изображения моему правителю вместе с подарками?

Теперь глаза вспыхнули у Кортеса.

Ромка никак не мог понять, чему так радуется адмирал и зачем он развил такую бурную деятельность. Пока художники быстро и ловко срисовывали Кортеса, всех капитанов, солдат, корабли, лошадей, донью Марину и Агильяра, двух гончих собак, крутящихся под ногами, орудия, ядра – словом, все, что они видели, для послов было организовано представление.

Первыми в дело вступили артиллеристы. Залп из всех фальконетов несказанно напугал индейцев. Качая головами и цокая языками, они долго рассматривали срезанные картечью гребни дюн и сбитые ветви столетних деревьев.

Следующий ход был за Педро де Альварадо и его кавалеристами. Блестя начищенными доспехами, с гиканьем и боевыми кличами своих родов они гурьбой вылетели на вытоптанное поле. Всадники на ходу построились в колонну по два, потом в клин и под конец, развернувшись широким фронтом, разом проткнули копьями чучела, связанные из тростника и обмазанные глиной. Ромка пристроился на складном стуле в тени раскидистого дерева и вполглаза наблюдал за их маневрами.

Эх, татарскую конницу бы тут показать! Надменных донов и не менее надменных касиков наверняка удивили бы невысокие плосколицые люди, на скаку пролезающие под брюхом своих низкорослых лошадок, покрытых шерстью, рубящиеся, стоя на седлах, и способные с галопа послать три стрелы в глаз деревянному идолу.

Вдруг Ромка почувствовал к себе какое-то странное внимание. Он выпрямился и огляделся. Все послы встали полукругом и смотрели ему в лицо. Ромка инстинктивно провел рукой по лбу, подбородку, но ничего достойного внимания там не обнаружил. Приподняв шлем, он провел рукой по волосам и тут понял, что эти люди смотрят не на него, а на головной убор. Странно как-то смотрят, будто не могут поверить собственному счастью.

На всякий случай юноша поднялся на ноги. Толстый посол нагнулся вперед, указал пальцем на медную бляху, укрепленную над самым наносником шлема, и что-то быстро-быстро заговорил на своем клекочущем наречии. Несколько советников за его спиной начали кричать, как крыльями размахивая рукавами своих накидок.

– Что тут у вас? – спросил Ромку насторожившийся адмирал.

– Не знаю. Чего-то на шлем уставились, кричат, – оторопело ответил юноша.

Агильяр некоторое время вслушивался, потом начал переводить:

– Касик Тентитль говорит, что это не просто шапка, а древний головной убор бога войны Уицилопочтли. Мотекусома будет очень рад, если увидит эту драгоценность.

– Вот как? – Брови Кортеса взлетели. – Ты где это взял?

– Оружейник дал. У него где-то в арсенале валялся, – ответил Ромка.

– Ясно. Дай мне. – Он почти вырвал у Ромки шлем и сунул его в руки оторопевшего Тентитля. – Этот головной убор очень дорог нам, но, ценя дружбу, мы готовы передать его вашему правителю за ту меру золотого песка, которая в него поместится. Понятно ли?

Мешики, дослушав переводчика, согласно закивали, потом один из них что-то крикнул и все посольство стало очень быстро собираться. Через пять минут в лагере не осталось ни одного индейца.

– Вот и разбери, к чему приведет этот подарок, – часом позже за обеденным столом сомневался де Агильяр. – Может, он подтвердит их веру в то, что мы – именно тот народ, который, по древнему пророчеству, должен прийти с моря и овладеть всей страной. А может, туземцы объявят нас самозванцами и попытаются перебить.

– Пусть попробуют, – вставил Пуэрто-Карреро. – Мы им зададим!

– Задать-то зададим, – ответил ему офицер с другого корабля. – Но только каждая победа оплачивается если не смертями, то ранениями. Их тут тысячи тысяч, а нас – горстка малая. Еще несколько таких побед, и мы останемся без людей.

– Пиррова победа, – вырвалось у юноши.

– Что? Какая победа? – не переставая с хрустом вгрызаться в свиную ногу, спросил Альварадо.

– Пиррова. Жил за триста лет до Рождества Христова в греческом Эпире царь Пирр. Он долго воевал с Римской империей. Одна из побед далась царю ценой таких жертв, что, по преданию, после боя он воскликнул: «Еще одна такая победа – и я останусь без войска!» С тех пор так и говорят про победу, за которую пришлось заплатить слишком высокую цену, – пиррова, мол.

– Умник ты, сеньор Вилья, – хлопнул Ромку по плечу командир стрелков Диего де Ордас. – Немного сил и боевого опыта – и будешь первым среди нас. Чего ты зарделся как девица?

– А я вот думаю, что будет, если они вообще ничего делать не станут? – вмешался в разговор Ромка.

– Как так?

– Да так. Просто не будут с нами воевать и все. Оставят в покое, делайте, мол, что хотите. Город построили, и бог с вами. Деревни пограбили? Жители уйдут и на новом месте лачуги наладят. Еда кончится, и что делать? Надо охотников посылать или землю пахать, кто умеет. Получится, будем работать только на то, чтобы прокормиться, одичаем и останемся тут навеки.

– Вот и я так думаю, – подал голос Хуан Веласкес де Леон. – Есть нечего, золото у местных все собрали. Можно и обратно на Кубу отчаливать.

– Тебе-то хорошо, – выкрикнул кто-то из незнакомых капитанов. – У тебя поместья какие на Кубе да на Эспаньоле, а нам с долгами не расплатиться. Снова придется к дяде твоему на поклон идти, мол, возьмите в следующий поход. Так до конца жизни и скитаться бездомными псами?!

– Я тебя за нос не тянул, – высокомерно ответил Веласкес де Леон. – А псом… Ну, раз ты псом родился, то почему бы тебе псом и не помереть?

Алонсо Эрнандес Пуэрто-Карреро навалился на плечи побагровевшего капитана, не давая ему вытянуть стилет. Кортес под страхом смерти запретил дуэли. А де Леон задрал голову, развернул плечи и нарочито медленно скрылся за воротами.

Через узкие прямоугольные окна в зал лились потоки солнечного света. Великий Мотекусома в длинной накидке и пышном плюмаже из перьев, спадающем на глаза, восседал на литом золотом троне. Два могучих прислужника с вырезанными языками и выжженными барабанными перепонками огромными веерами гоняли по залу горячий воздух.

На ступеньках перед троном склонились ниц два главных жреца государства. Один, невысокий пухлый мужчина в кроваво-красной накидке, был верховным жрецом храма бога войны Уицилопочтли. Второй, худой и быстрый в движениях, служил божеству преисподней Тескатлипоки. У обоих под ногтями застыли темные полоски чужой крови, ею пропахли и их плащи. Повелителя тошнило от этого запаха, но он старался не подавать виду.

– Великий правитель! – не поднимая головы, говорил жрец бога войны. – Эти люди с востока не так уж сильны, как мы думали. Недостойные табаски смогли убить нескольких, что же говорить о ваших воинах, каждый из которых стоит сотни этих болотных пиявок. Я каждый день приношу мальчика в жертву Уицилопочтли, и сегодня бог поведал мне, что хочет, чтоб мы принесли ему в жертву не менее сотни белых людей.

– Я каждый день приношу в жертву девственницу, и сегодня Тескатлипоки сказал мне, чтобы мы не слушали их разговоров о своей вере и не смотрели на фигуры их божеств и особенно на крест. Тескатлипоки говорит, что люди, преклоняющие колена перед простым столбом с перекладиной, не могут быть сильными и могучими.

Мотекусома задумчиво постучал пальцами по голове золотой птицы, венчавшей подлокотник его трона, еще раз вгляделся в рисунки, разложенные перед ним, и задержал взгляд на изображении молодого безусого воина в том самом шлеме.

– Повелеваю белых людей не убивать, препятствий им не чинить. Будем сохранять видимость приязни. Надо отправить им богатых подарков, еды, чтоб они могли снарядить свои большие пироги и уплыть обратно на восток. А если не уплывут, то еды больше не давать. Пусть поймут, что они нежеланные гости.

Ромка сидел на пахнущем смолой крылечке только отстроенного домика и грел на солнце грудь, застуженную в ночном дозоре. Он за обе щеки уплетал куриную ногу, заедая ее пресным кукурузным хлебцем. После почти двухнедельного сидения на выловленной из моря рыбе, подбитой стрелками птичьей мелочи и червивом хлебе, который доставили им посланцы Мотекусомы, еда, добытая Альварадо, всем казалась пищей богов. Кортес отправил капитана кавалеристов за фуражом после того, как индейцы совсем уж остыли в своем радении о посланцах короля Карлоса.

Поначалу все шло неплохо. На следующее утро после ухода Тентитля к воротам города явился караван из целой сотни тяжело нагруженных индейцев. Они принесли фрукты, битую птицу, корзины кукурузных лепешек и кули с мукой. Пока рабы-кубинцы и солдаты оттаскивали все это в пакгауз, из-за поворота появились послы. Подойдя к Кортесу и капитанам, вышедшим им навстречу, они поклонились, окурили всех из кадильниц, а потом на несколько голосов произнесли речь, полную приветствий и заверений в любви и дружбе.

Речь была длинной, к концу некоторые капитаны стали откровенно скучать. Но тут дело дошло до подарков. Индейцы опять раскатали на земле большую циновку, на которую выложили сначала несколько отрезов хлопчатобумажной материи, а потом и кое-кто подороже.

С капитанов, казалось, уже знакомых с мешикской щедростью, разом слетела вся скука. При появлении на свет опахал и вееров из перьев удивительного зеленого цвета в золотых и серебряных оправах, золотых ожерелий с большими подвесками, статуэток зверей и птиц тончайшей работы, золотого и серебряного дисков с изображением животных и астрологических знаков глаза их становились все больше и больше. А когда на сцене появился Ромкин шлем, до краев наполненный золотым песком, сердца у многих дрогнули от лишнего подтверждения того, что золота тут действительно много.

Лицо де Агильяра, все шире растягивающееся в улыбке по мере того, как он переводил сказанное касиком, вдруг начало мрачнеть.

Он обернулся к Кортесу:

– Послы говорят, что великий Мотекусома искренне рад прибытию гостей, считает их храбрецами, а великого императора Карлоса уважает и готов послать ему подарок, состоящий из драгоценных камней. Но их господин не видит нужды в нашей поездке к нему. Это их окончательный ответ.

Лицо Кортеса побелело. Он уставился на посла как кот на канарейку, но тот спокойно выдержал его взгляд.

– Тогда прошу сообщить, что велик будет гнев нашего монарха, если мы, придя из столь дальних стран, через столько морей, ради одной лишь заботы – увидеть великого Мотекусому, этого не исполним, – сдерживая гнев, пробормотал он.

Послы молча поклонились, но остались непреклонными.

Тогда Кортес через силу улыбнулся и велел нести ответные подарки. Со стороны конкистадоров они были поскромнее: две рубахи голландского полотна, бусы и позолоченный бокал флорентийской работы для послов, три рубашки голландского полотна и разная мелочь для самого правителя. Мешики приняли эти подарки с достоинством, заверили, что люди с востока будут обеспечены всем необходимым, и покинули лагерь.

Но эти обещания стоили не больше, чем испанские подарки Мотекусоме. Несколько раз из ближайшего селения им приносили еду – корзины с сухарями, пару мешков подмокшей муки. Местные жители, раньше охотно менявшие на бусы и зеркала еду и мелкие золотые безделушки, теперь почти не наведывались на площадку перед воротами, а если приходили, то держались недоверчиво, с опаской.

Отчасти их можно было понять. Родственники Веласкеса пару раз устраивали при них скандалы, требуя, чтоб Кортес запретил солдатам обмен. Ведь такого пункта в контракте нет, и губернатору не будет прибыли. Один раз, когда Кортес отбыл с инспекцией на корабли, они пинками погнали индейцев, пришедших торговать.

Одним пасмурным утром выяснилось, что из лагеря исчезли люди, оставленные касиком следить за доставкой провианта, и всем стало ясно, что манна небесная теперь на них падать не будет. От недоедания, ран, полученных в Табаско, и болезней отдали богу душу тридцать пять человек. Вот и было решено отправить Альварадо за провиантом в глубь империи.

По возвращении дон Педро рассказывал, как с сотней солдат он дошел до города Коташтла. Заслышав о приближении отряда, туземцы покидали жилища в такой спешке, что к приходу испанцев костерки на алтарях перед статуями местных божков еще не успевали погаснуть.

На жертвенных камнях лежали тела. У большинства не хватало рук и ног – их съедали во время церемонии, перед идолами, которым преподносились кровь и сердца. Альварадо, возмущенный этим скотством, приказал переворачивать жертвенные камни, но солдаты с неохотой выполняли это поручение. Гораздо интереснее им было пошарить по оставленным домам. Многие обогатились там золотыми статуэтками. Но это была законная военная добыча, тем более что обратно отряд вернулся, нагруженный мешками с мукой и клетками с курами.

Ромка блаженно вздохнул и оторвал зубами кусок недожаренного мяса.

– Дон Рамон. – Перед ним выросла гибкая фигура Альварадо. – У нас большие неприятности. Расскрыт заговор. Велено арестовать участников. Берите оружие и следуйте за мной.

Ромка медленно поднялся с крыльца, пытаясь осмыслить сказанное и обтирая руки о белую ткань трофейной хлопчатобумажной рубахи.

– Заговор?! Кто?! Против кого?! Кем велено?!

– Давайте быстрее, потом разберемся, – рявкнул капитан. – За мной!

На крыльце появился Мирослав. Услышав и поняв большую часть разговора, он прихватил с собой перевязь с ножнами и легкий нагрудник.

Юноша уставился на него непонимающим взглядом.

– Мы что, со своими воевать будем? – спросил он по-русски.

– Надевай, надевай, – ответил Мирослав. – Если заговор, то на той стороне своих нет. Пырнут, и поминай как звали.

– А что за та сторона-то?

– Ох и глуп ты, Ромка! Надеюсь, только по молодости, – ответил воин, помогая ему затягивать ремешки кирасы. – Альварадо – верный пес Кортеса, против которого настроены родственники губернатора да богатенькие сынки. Значит, их к ногтю и прижмем.

– Ты тоже?

– Разве я тебя одного оставлю! – ответил Мирослав, пристраивая к поясу ножны легкого кавалерийского меча.

– Ладно, идем, – неохотно процедил сквозь зубы Ромка, и они зашагали вслед за Альварадо, который с парой солдат уже подходил к дому Хуана Серменьо, злого и неприятного человека, громче всех требовавшего возвращения на Кубу.

Капитан поднялся на крыльцо с белыми колоннами и портиком и постучал в дверь деревянной колотушкой, повешенной вместо бронзового кольца. На стук никто не ответил, даже слуги из кубинцев.

Ромка с Мирославом поднялись на крыльцо и встали рядом.

– Открывай, песье отродье, – крикнул Альварадо и бухнул сапогом в дверь.

Никакого ответа.

Мирослав наклонился к косяку, прислушался, поднял голову и втянул носом воздух. Резко выкинув руки в стороны, он вдруг толкнул Ромку и капитана так, что они кубарем полетели через невысокие перильца, а сам рухнул на колени.

Грохнуло знатно. В двери чуть выше головы воина образовалась дыра с кулак, из которой вырвался сноп пламени и сизый пороховой дым. В стороны полетели щепки.

Ромка кувыркнулся через плечо, как учили, встал в стойку и выдернул из ножен шпагу. Альварадо, пытаясь нащупать опору, шарил руками по клумбе, заботливо разбитой под окном. Русский воин поднялся, отступил на шаг и с силой ударил сапогом под дверную ручку. Внутри что-то хрустнуло, но дверь, сколоченная из толстых досок, устояла.

Из дыры сверкнуло жало рапиры и чиркнуло по кожаному колету мнимого слуги. Рукой в перчатке он схватил клинок квадратного сечения и загнул его вбок. Один из солдат протиснулся мимо Мирослава, поднес к дыре арбалет и пустил болт в темноту дома. Послышался глухой удар в дерево. Что-то упало и покатилось. Рапира, жалобно тренькнув гардой, полностью вылезла из проема.

Бросив ее, русич ударил еще раз. Одна из досок скрипнула и вылетела со своего места. Второй солдат выстрелил из арбалета в тень, мелькнувшую за окном. Во все стороны разлетелись осколки слюды.

Мирослав, просунув руку в дыру, отодвинул засов, распахнул дверь и отступил в сторону, дабы не нарваться на шальной выстрел. Альварадо, выбравшийся наконец из клумбы, растолкал всех и первым ворвался в дом. Следом гурьбой ввалились солдаты, а Ромка с Мирославом составляли арьергард.

Входная дверь вела прямо в гостиную, обставленную плетеной мебелью. На низеньком деревянном столике сиротливо дымилась аркебуза. Альварадо с грохотом распахнул дверцы большого шкафа и замер в удивлении, никого там не обнаружив. Солдаты, вместо того чтоб осматривать окна и двери, пооткидывали крышки сундуков у стен. Зазвенели, меняя владельца, золотые монеты. Мирослав покачал головой и осторожно заглянул в приоткрытую дверь кухни.

Ромка огляделся. Интересно, а наверху кто-нибудь смотрел? Прежде чем эта мысль до конца оформилась, ноги сами понесли его на второй этаж. Узкая лестница привела парня в еще более узкий коридор, в который выходили три двери. Та, что в торце, вела, скорее всего, в кладовку, находящуюся под скатом крыши, а боковые – в спальни. Юноша заглянул за дверь справа. Пусто. Заглянул за левую. Голые стены. Даже обставиться не успели.

Что-то скрипнуло за спиной. Он оглянулся. Человек, прятавшийся в кладовке, тихо выбрался оттуда и теперь медленно приближался к Ромке со спины, выставив длинный трехгранный стилет. Увидев, что его заметили, он прыгнул.

Юноша сделал шаг назад, запнулся одной ногой о другую и стал падать. Это его и спасло. Стилет с противным звуком проскреб по кирасе. Прежде чем грузное тело, кисло пахнущее страхом, рухнуло на него, у Ромки сработали навыки, привитые мастерами рукопашного боя. Нога сама выскочила вверх и вперед. Колено погрузилось в нечто мягкое. Руки дернулись вперед и вверх. Испанец пискнул и, чуть не размазав носком сапога Ромкин нос по его же лицу, скрылся из виду. Послышался перестук костей, считающих лестничные ступеньки, и сочный шлепок внизу.

Ромка поднялся и выскочил за дверь. Хуан Серменьо лежал на нижней ступеньке, баюкая ушибленное место и тихонько поскуливая. Солдаты, Альварадо и Мирослав, замершие посереди гостиной, с удивлением переводили взгляд с него на Ромку.

– Ну и чего уставились? – спросил он, пытаясь придать голосу спокойствие и беспечность. – Арестовывайте!

Солдаты с трудом оторвали руки испанца от низа живота, сноровисто стянули их за спиной пеньковой веревкой, поставили его на ноги и, подталкивая прикладами арбалетов, погнали на выход. Мирослав, посмотрев на свежую царапину, пробороздившую кирасу парня, покачал головой и двинулся за солдатами. Ромка и Альварадо покинули дом последними.

– Ловко вы его, дон Рамон. Где так научились?

– В стране, из которой родом мой слуга. – Ромка кивнул на Мирослава.

– Да, воин знатный, по всему видать. А он тоже так умеет?

– Во много раз лучше, – ответил Ромка и поспешил увести разговор с опасной темы: – А этих теперь куда?

– Приказ был к лобному месту доставить, – ответил капитан.

– Судить будут?

– А то. Мы тут к войне готовимся, в любой момент нападения ждем, а эти воду мутить вздумали.

– Мы воевать собираемся? – спросил Ромка.

– Ну, дон Рамон, я вам удивляюсь. Все об этом знают, а кто не знает, тот догадывается. Один вы в эмпиреях витаете. На днях к дону Эрнану приходили послы от одного местного племени, люто ненавидящего мешиков.

Ромка вспомнил. Действительно, дня через три после ухода послов Мотекусомы в лагерь приходили какие-то местные. У всех нижняя губа была проколота в нескольких местах, утыкана кусками цветного камня и золотыми пластинками, да и уши были изукрашены примерно тем же манером. Не по-мешикски.

– Они хотят заключить с нами военный союз. Адмирал узнал от них много полезного.

Ромка покачал головой. Приходилось признать, что в настоящей жизни с ее неоднозначностью и наличием второго, третьего и еще много какого дна он еще совсем не ориентируется.

За разговорами они незаметно добрались до площади, где собрались почти все обитатели Вера-Крус, включая кубинских рабов и слуг из местных индейцев. На высоком помосте, над которым высились три наскоро срубленные виселицы, стояли Кортес и высокий мужчина с голым торсом, огромными руками, сложенными на груди, и выпирающим волосатым животом – палач. На голове душегубца красовался черный глухой колпак до плеч. Сквозь стреловидные прорези блестели черные глаза. Ромка и не думал, что у них в армаде есть такой человек. Скорее всего, в жизни он ничем не отличался от обычных матросов или солдат, а униформу свою надевал только по необходимости. Такой вот, как сейчас.

Под помостом сбились в кучку несколько десятков человек, большинство в исподних рубахах или вообще без них. Руки у всех были связаны за спиной, на лицах и телах проступали синяки и ссадины. Среди них вороновым крылом выделялась черная сутана. В рядах заговорщиков оказался и капеллан армады Хуан Диас.

– Наша экспедиция достигла переломного момента, – говорил Кортес. – Не скрою, мы в тяжелом положении. Многие из нас ранены, еды не хватает. Мешики настроены к нам враждебно. Во время таких тяжких испытаний в наших рядах отыскались люди, готовые ради своей выгоды устроить заговор. Сначала они хотели уговорить всех вернуться на Кубу, где обогатились бы, а нас ожидали бы только позор и долги.

Толпа неодобрительно загудела.

– А когда поняли, что это им не удастся, решили захватить два корабля, перегрузить на них большую часть добычи и оставить нас на этих берегах, один на один с войсками мешиков.

Толпа взорвалась гневными криками.

– Но, к счастью, нашлись люди, которые не пожелали участвовать в этом грязном заговоре, не захотели лить христианскую кровь и выдали зачинщиков. Теперь я представляю их на суд. Вот они. – Он ткнул пальцем в арестованных.

– Вздернуть их! Вздернуть! – раздались крики. – Отрубить головы! Четвертовать! Посадить на кол! Порвать на куски! – Толпа угрожающе шагнула вперед.

Лица арестованных посерели. Заговорщики никак не ожидали такого оборота дела.

– Слышали, что о ваших деяниях думают люди?! – спросил адмирал.

– Да вы что! – крикнул один из них, выступая вперед. – Это не мы, это он заговорщик, – дрожащий палец с темной каймой под ногтем указал на Кортеса. – Он подбивает вас на неповиновение губернатору Кубы и, значит, королю Карлосу.

Из толпы вылетел камень и ударил кричавшего в лоб. Тот подавился словами, отступил на шаг, утер кровь с лица и затерялся за спинами товарищей по несчастью.

– Ну и о чем тут еще говорить? – вздохнул Кортес, достал из раструба перчатки бумагу с болтающейся сургучной печатью, развернул и нарочито официальным голосом зачитал: – Властью, данной королем, и поддержкой, оказанной народом, приговариваю вас к повешенью. Подписано двадцать четвертым днем месяца июля, года тысяча пятьсот девятнадцатого от Рождества Христова членами военного суда под председательством Эрнана Кортеса, заверено королевским нотариусом Амадоро де Ларесо. Приговор привести в исполнение немедленно.

Солдаты комендантского взвода двинулись к несчастным. Палач повернулся к виселицам и стал поправлять на одной из них веревку. Толпа роптала.

– Но, учитывая сложность нашего положения, христианское смирение и человеколюбие, повелеваю помиловать всех, кроме… – Он выдержал долгую паузу.

Все затаили дыхание. Над площадью нависла гнетущая тишина. Казалось, вскрикни сейчас маленькая птичка, и все оглохнут.

– Педро Эскудеро и Хуан Серменьо должны быть повешены!

Многие облегченно выдохнули.

– Навигатору Гонсало де Умбрия надлежит отрубить ногу, чтобы не бегал куда не надо, остальным дать по двести палок. Хуана Диаса отпустить. Священника бить палками не пристало, – произнес Кортес, свернул в трубочку приговор и быстро, почти бегом спустился с помоста, стараясь не слышать пронзительных криков де Умбрия и радостных возгласов людей, избежавших петли. Эскудеро и Серменьо не проронили ни звука до самого конца.

Чуть позже Мирослав сидел около родника за оградой крепости и промывал небольшую рану. Рапира бунтаря все-таки оставила еще один след на покрытом шрамами боку. Мускулистый торс русича поблескивал в редких лучиках солнца, пробивавшихся сквозь густую листву.

Шорох? Показалось? Нет, точно шорох. Продолжая одной рукой водить вокруг уже дочиста промытой раны, воин незаметно вытащил из-за голенища нож, подобрал под себя ноги и легкой тенью метнулся вбок. Он ухватил что-то мягкое, выдернул на свет, готовясь всадить клинок по самую рукоять, и чуть не сомлел. Мирослав отстранился, разглядывая свою добычу. Однако! Перед ним во всей своей красе, прикрытой лишь бусами и легкой набедренной повязкой, стояла Марина – помощница, переводчица, а может, и любовница адмирала.

– Чего ты тут высматриваешь-то? – грубо спросил Мирослав.

Она помотала головой и улыбнулась, сверкнув черными глазами.

– Не понимаешь по-русски, да? Знаю, что не понимаешь. Ну, иди, – смягчил он свой сиплый голос. – Нечего за голыми мужиками подглядывать.

Он легонько толкнул ее к кустам. Марина развернулась и, звякнув серебряным смехом, бесшумно растворилась под сенью деревьев.

Через час Кортес собрал капитанов в главной комнате недавно отстроенной мэрии.

– Сеньоры! – обратился он к ним. – Мы счастливо избежали заговора, но положение наше гораздо труднее, чем кажется на первый взгляд. Мы не только умираем от голода и болезней, нас подтачивают безделье и неуверенность. Людям нужно дело, иначе они раскиснут.

– И что? – спросил Пуэрто-Карреро. – Устроить небольшую войну?

– Почему небольшую? Давайте устроим настоящую. Думаю, все мы с большой охотой узнаем, так ли велика мощь Мотекусомы, как об этом рассказывают.

– Но армия мала и обескровлена, – возразил Пуэрто-Карреро.

– Это вопрос не здоровья, а веры и силы духа. Уверяю вас, в походе большинство ран залечится гораздо быстрее, чем если мы будем продолжать гнить в этих болотах. Приходившие недавно индейцы обещали нам несколько тысяч человек в качестве носильщиков и воинов. Даже с их примитивным оружием это большая сила, и ею надо воспользоваться, пока они не испугались и не передумали.

– По-моему, это авантюра, – склонил голову Пуэрто-Карреро.

– Друг мой, я ж вас не заставляю, – мягко произнес Кортес. – Вы можете послужить королю и отечеству и совсем другим способом.

– Каким же? – встрепенулся офицер с радостью, не очень приличествующей ситуации.

– Мне кажется, что перед походом следовало бы направить Его Величеству точную реляцию обо всех событиях, произошедших здесь, и дополнить ее подарками, – издалека начал Кортес. – Причем не только теми, что передал для него Мотекусома, но и теми, что мы выручили от обмена. Вы можете возглавить эту экспедицию и взять с собой Франсиско де Монтехо. Этот достойнейший купец несколько раз просил отпустить его, ибо страдает его торговля.

– А как мы уговорим солдат расстаться с тем золотом, которое они наменяли у индейцев? Если каждый из нас возьмет приходящуюся ему долю добычи, то для государя не так уж много останется, – спросил Ромка.

– Да, избавить солдат от всех мелких безделушек нам не удастся, – грустно произнес Кортес. – А вот что касается их доли… Давайте возложим обязанность переговорить с каждым из солдат на Франсиско де Монтехо. Он хочет домой. Чем быстрее он объяснит людям, что первый подарок Его Величеству должен быть значительным, тем быстрее отправится.

– Я согласен, – ответил Алонсо Эрнандес Пуэрто-Карреро. – Только мне нужен очень быстрый корабль и хороший навигатор, например Аламинос, потому как перед дорогой в метрополию придется запастись водой и продуктами. Сделать это можно только на Кубе, а я уверен, что Веласкес захочет посчитать то золото, которое мы везем императору, и потребовать свою долю из того, что не прилипнет к его рукам. Придется все делать быстро.

– Да, на благоразумие и великодушие губернатора рассчитывать не стоит, – улыбнулся Кортес. – Но в реляции я поверну дело так, чтобы исключить всяческое участие Веласкеса в дележе. Кроме того, можно назначить сход и выбрать меня капитан-генералом армады и верховным судьей. Это официально даст мне возможность самому распоряжаться деньгами, а Веласкес может удавиться на своем аксельбанте.

– Так тому и быть, – вступил в разговор де Ордас. – Стрелки будут за, я гарантирую.

– И конники будут за, – добавил Альварадо.

Ромка только пожал плечами. Мол, какие могут быть вопросы?

Все с энтузиазмом встретили это пожелание. Королевский нотариус Амадоро де Ларесо и королевский финансист Диего де Годой, хитро поблескивая глазками, бросились составлять специальный акт.

– Значит, капитаны направляются к солдатам, я принимаюсь за письмо, а дон Алонсо готовится в путь, – подытожил Кортес. – Еще надо поговорить с солдатами: вдруг они тоже захотят написать королю письмо, простое, наивное, но полное любви и отваги? Текст за де Монтехо.

– Так тому и быть, – ответил за всех Пуэрто-Карреро, встал и коротко поклонился.

– Да, вот еще что, – добавил без пяти минут капитан-генерал. – Сеньор де Вилья, займитесь подготовкой к выступлению на Семпоалу. Проверьте оружие, проведите смотр.

Польщенный Ромка вскочил, пунцовея ушами, и отвесил церемонный поклон.

– Ну вот, теперь точно все. За дело, господа.

Капитаны разошлись. Ромка пулей вылетел на крыльцо, хотел закричать сигнальщику, чтоб трубил общий сбор, и призадумался. Дров бы не наломать по горячности. Надо бы с Мирославом посоветоваться.

Воина он нашел дома. Тот правил на оселке свой любимый нож.

– Дядька Мирослав! – От радости Ромка чуть не бросился ему на шею.

– Сдурел?! – отстранился воин. – Чего случилось-то?

– Мне доверили окончательный смотр перед походом. Только я не знаю, с чего начать. За советом к вам пришел.

– Дело-то плевое. Сначала позовешь командиров, или как они тут, капитаны? Попросишь, как равный равных, привести все в божеский вид. Потом всех на площадь. Строем. Посмотришь выборочно. Если что не так, солдату в зубы, командиру разнос.

– А в зубы-то зачем?

– А чтоб уважали, – в тон ему ответил Мирослав. – Лучше сказывай, чего на совете было?

Ромка сжато пересказал.

Когда он дошел до назначения Кортеса капитан-генералом и судьей, Мирослав его прервал:

– Что, так все бумагу и подписали?

– Капитаны подписали и к людям пошли, авось и те не затянут.

– Обманул вас капитан-генерал.

– Это как это?!

– Наверняка обе должности подразумевают какую-то долю добычи. Теперь то, что раньше законно принадлежало Веласкесу, столь же законно принадлежит Кортесу.

– Ну и что? Главное, чтоб тому вурдалаку не досталось.

– А об отце твоем не говорили?

– Нет, как-то к слову не пришлось, – проговорил Ромка и подумал, что за всеми походными треволнениями уже даже стал забывать, зачем его отправили в Новый Свет.

Смотр прошел на удивление спокойно. Солдаты не первый год служили в королевской армии и знали грань между допустимой вольностью и недопустимой расхлябанностью. Оружие было вычищено, порох сух, кирасы надраены до блеска, личный состав бодр и охоч до дела. Так Ромка и доложил Кортесу.

– Отлично, – ответил тот, поднимаясь из-за стола. – Тогда принимай под командование тех, с кем ходил на Санта-Мария-де-ла-Витториа, скажи Альвардо, чтоб готовил кавалеристов, и отправь кого-нибудь на корабль, за Эскаланте.

Ромка приложил руку к козырьку мариона – в ожидании нападения войск Мотекусомы и для поднятия боевого духа последние несколько дней все ходили в полном обмундировании – и пошел исполнять. Вернее, полетел как на крыльях.