Земля ягуара

Глава четырнадцатая

– Вкусно! – пробормотал Ромка, откидываясь на топчане.

– Много не ешь, – ответил Мирослав. – А то ранят в пузо, жизни вмиг лишишься.

– Да ладно тебе. Как не поесть после этих проклятых переходов? – ответил Ромка.

– Осторожней надо. Цаоктлан лежит во владениях Мотекусомы. Местный касик не очень к нам благоволит.

– Ну и что? Квартиры он нам отвел. – Ромка оглядел комнату, как две капли воды похожую на прежнюю, в Семпоале. – Припасов ты вон сколько достал. Что еще надо?

– Не прирезали бы они нас ночью. А то союзники за городскими стенами остались, солдаты наедятся, сон сморит. И нам бы лучше в чистом поле ночевать.

– А все-таки хорошо быть детьми бога. И уважение тебе, и дары. Правда, тут не то что в Семпоале.

– Что, обидели подарками?

– Да у них у самих почти ничего нету – мешики забрали. Подвески, ожерелья, разные фигурки из низкопробного золота, тюк материй. Дали еще четырех индианок для печения хлеба. А так все больше разговорами одаривали.

– О чем местные рассказывали?

– Ой, много о чем. О Мотекусоме и его армиях, стоящих во всех провинциях, платящих ему дань, о войсках на границах и в приграничных провинциях. О городе Мешико. Говорят, чуден тот град. Строения его расположены посередине огромного озера, на насыпях, а частью вообще на сваях. Перебраться от одного дома к другому можно только по переносным мостам или на лодках. На плоских крышах лежат огромные деревянные щиты, которые в любой момент можно поставить, а в окна вывесить щиты поменьше и стрелять через них из луков или копьями тыкать.

– Настоящая крепость, – покачал головой Мирослав.

– Это что. Для прохода в город есть три дамбы с дорогами такой ширины, чтоб четыре человека в ряд могли пройти. В каждой есть четыре или пять разрывов. Через них вода попадает из одной части озера в другую, над каждым мост деревянный или каменный.

– Пугали, значит?

– Пугали. Ой как пугали. Только чего нас пугать, мы сами кого хочешь напугаем. Кортес в ответ такую речь завернул! Про пушки да про коней, которые сами с яростью набрасываются на врага и дотла его уничтожают. И верят ведь. Слушай, я еще вот что узнал! Индейцы говорят, что был тут большой белый человек. Он пришел, помолился и отправился в Чоулу, к местному касику. Может, это отец?

– А кому иному быть? – ответил Мирослав, хотя вовсе не был уверен в этом – А мазила здешний картинок с него не срисовал?

– Если бы, – вздохнул молодой человек. – Я спрашивал.

– А ты не больно ли часто спрашиваешь? Не заинтересуется ли кто, что за человека ты разыскиваешь?

– Я вот думаю, может, дону Эрнану открыться? Мол, разыскиваю отца своего.

– И что будет?

– Не знаю.

– Не надо языком трепать. Спросят – скажешь.

– А ты на площади был? – неожиданно вспомнил Ромка. – На той, что у трех святилищ.

– Нет, не был, не до того мне. А что там?

– Там все пирамидами уставлено. Из черепов. Их не менее ста тысяч.

– Ста? – усомнился Мирослав.

– Никак не меньше! А по другую сторону огромными грудами навалены костяки. Все это окружено частоколом с черепами на остриях. Трое жрецов постоянно блюдут это страшное место, поправляют, ровняют, смотрят, чтоб не осыпалось ничего.

Мирослав помрачнел.

– А что на сходе порешили?

– Выступаем завтра утром. Идем на Талашкалу, – грустно ответил Ромка. – Касики местные говорили, что дорога лучше на Чоулу, но наши воины из Семпоалы указали, что надо идти на Талашкалу. Жители Чоулы верны Мотекусоме, недавно туда прибыл многотысячный мешикский отряд. Талашкаланцы не любят Мотекусому и могут стать нам друзьями. Хотя они никого не любят, убивают и съедают любого, кто сунется на их земли.

– Обезумели они тут от крови и жертв, – поморщился Мирослав. – Убить врага в бою – это честь, а резать как баранов в угоду каким-то мерзким полулюдям-полузверям. Да не одни они такие.

– Зря ты так, – взбрыкнул Ромка, мигом поняв, к чему клонит воин. – Кортес не умалишенный, просто храбрый, знает, чего хочет, и не лезет на рожон. Он еще вчера двоих тотонаков в Талашкалу послал, чтоб те рассказали о нас и предложили союз против мешиков.

– Дай бог, – проговорил Мирослав, поднялся на ноги и пошел к двери.

– Ты куда на ночь глядя? – окликнул его Ромка. – Поспал бы, а то с рассветом выходим.

– Пройдусь. Что-то в пузе тяжко. Объелся, видать.

– Да ты и не ел почти ничего.

– Хватило, – коротко ответил воин и выскользнул за дверь.

Ромка повернулся на бок, поворочался, поудобнее укладывая сытый живот, и почти сразу уснул.

Огромный мускулистый детина сидел на пеньке, смазывая длинную рану на предплечье пахучим снадобьем.

– Ай спасибо тебе, Тимофей батькович. Не освободил бы ты меня, так порешили бы проклятые язычники.

– Да ладно, – отмахнулся высокий мужчина в наглухо запахнутом плаще, сливающемся по цвету с узловатым стволом, возле которого тот сидел. – Если бы я тебя не срезал, они бы и меня убили. – И улыбнулся, вспоминая, как повисли на громиле голозадые воины и как разлетались они потом гончими, сунувшимися сдуру под медвежьи лапы. – Но в следующий раз ты под ноги-то смотри.

– Да чтоб мне провалиться. – Детина неловко перекрестился раненой рукой.

К Талашкале они выступили утром, в полной боевой готовности. Впереди, как заведено, шли конники во главе с капитан-генералом. Рядом, у самых стремян, пристроилась небольшая процессия из двадцати знатных индейцев и родственников верховного вождя. Кортес попросил их у Олинтетля, касика Цаоктлана, в качестве почетного эскорта, но все понимали, что они находятся на положении заложников и первыми падут под испанскими мечами, если цаоктланцы вдруг решат предательски напасть с тыла. Носители мечей под командованием Ромки шли следом. За ними следовали стрелки де Ордаса, артиллерия, обоз и разношерстное туземное воинство. Боеспособность местных жителей была невелика. Один испанский солдат в чистом поле вполне мог справиться с десятком их, а в строю не убоялся бы и сотни.

До Талашкалы было три дня пути. К рассвету колонна, растянувшаяся чуть не на целую лигу, подошла к границе, вдоль которой тянулась каменная стена высотой почти в два человеческих роста. По ее верху через равные промежутки были расставлены крытые соломой башенки с узкими бойницами, частью каменные, частью деревянные. Стену прорезали несколько узких проходов, напоминавших отверстия мышеловок.

Пока конкистадоры разворачивались в боевые порядки, зажигали фитили, подтаскивали к фальконетам картузы с порохом, несколько всадников доскакали до стены и вернулись с удивленными лицами. По их словам, за стеной не было армии, а на ней – дозорных. Это казалось невероятным.

Засада?! Или эти туземцы настолько сильны и уверены в себе, что могут позволить любому беспрепятственно войти в их земли?

Кортес не хотел рисковать. Он приказал кавалеристам выехать за укрепление по трое, чтобы они могли помочь друг другу. Те кольнули бока коней шпорами, с гиканьем понеслись вперед, проскочили препятствие, развернулись широким веером, сделали круг и направились обратно. Засады не было.

Вперед пошли меченосцы. Держась плотной группой, они втиснулись в проход и застыли, высматривая неприятеля. Никого.

Стрелки в несколько коротких перебежек добрались до стены, втянулись в проход и встали так, чтоб в случае чего можно было открыть массированный огонь. Рабы из кубинцев и индейские носильщики со скрипом покатили фальконеты.

Убедившись, что непосредственной опасности нет, Кортес велел альфересу[29] Корралу развернуть знамя и с подобающей моменту торжественностью въехал на землю Талашкалы.

– Сеньоры, – обратился он к людям, постепенно собравшимся вокруг него. – Последуем за нашим знаменем, на котором знак святого креста, и вместе с ним победим.

– В добрый час! Мы готовы идти! Бог – истинная сила! – донеслось со всех сторон.

– Это знамя и этот меч, – он с лязгом выхватил клинок и поднял его над головой, – поведут вас к новым победам и новым богатствам. Вперед, сыны Испании, подданные великого короля Карлоса!

Колонна двинулась дальше. Справа и слева потянулись бескрайние поля. Под ноги солдат ложилась пыльная, но отлично утрамбованная и выровненная дорога.

Впереди раздался какой-то шум. Ромка вышел на обочину, чтоб всадники не закрывали обзор, и всмотрелся. Посреди чистого поля стояли человек тридцать туземцев в высоких шапках с развевающимися на ветру перьями, с квадратными деревянными щитами и двуручными мечами – длинными палками, утыканными острейшими кусочками кремня и обсидиана. Ромка никогда не видел таких мечей в деле, но помнил рассказы тотонаков о том, что они легко могут рассечь стеганый доспех и тело под ним. Его рука невольно потянулась поправить кирасу.

От строя отделилась полудюжина конников и на рысях пошла к талашкаланским воинам. Судя по поднятым вверх копьям и вальяжности посадки, они хотели напугать туземцев своим приближением, обратить их в бегство, а потом захватить пленных для допроса. До этого все местные жители бросали оружие и разбегались при виде кавалерии, эти же стояли непоколебимо. Неужели оцепенели от страха?!

Всадники поняли, что индейцы не побегут, погнали коней в тяжелый боевой галоп и опустили копья, но индейцы не дрогнули. Это уже было где-то за гранью понимания.

Конники врезались в строй противника, заработали копья. Пал пронзенным один индеец, второй молча встретил смерть под копытами, третий сам напоролся на пику, пытаясь дотянуться до всадника мечом. Остальные пригнулись, пропуская над собой острия копий, и ударили по ногам лошадей!

Одна захромала, вторая кувыркнулась через голову, сбросив седока, но тут же вскочила на ноги и припустила не разбирая дороги. Упавший всадник – Ромке показалось, что это был Кристобаль де Олид, – тоже вскочил, выдернул из ножен меч, выставил его перед собой и стал отступать от наседающих индейцев. Альварадо, размахивая копьем как палкой, пустил коня между испанцем и туземцами. Талашкаланцы отпрянули. Де Олид кошкой вскочил на круп, и конь, проседая под двойной тяжестью, понес конкистадоров обратно, к рядам пехотинцев.

Локтей через пятьдесят Альварадо остановился, Олид спрыгнул и прихрамывая побежал к порядкам конкистадоров. Капитан кавалеристов повернул коня и взмахнул рукой. Развернувшись и соединившись, всадники снова пошли в атаку.

Индейцы встретили конников, не дрогнув, но их ватные доспехи и деревянные щиты не могли противостоять стальным наконечникам. Еще десяток туземцев пал на месте. Оставшиеся в живых бросились к густым зарослям высоких кустов.

Кабальерос пустили коней вдогон, но что-то их встревожило. Словно наскочив на невидимую преграду, они останавливали коней, в кровь раздирая недоуздками их рты.

Из кустов один за другим поднимались индейские войны. Сотня. Вторая. Третья. Передние бросились на всадников, повисли на уздечках, на гривах. Задние метали копья через головы товарищей. Одна лошадь вместе с всадником исчезла под грудой копошащихся тел. Юркий копейщик метнулся ко второй, вставшей на дыбы, и вонзил ей в подбрюшье острый наконечник. Она забила копытами и рухнула вниз, погребая под собой и своего убийцу, и своего наездника. Потом кони и люди смешались в пеструю неразличимую кучу, в которой были заметны только блеск испанских мечей и темные пятна кирас.

А туземное воинство все продолжало прибывать. Полтысячи. Тысяча. С высокими перьевыми плюмажами, в боевой раскраске, со штандартами регулярных полков. Казалось, человеческая река изливается откуда-то из недр земли и наползает, грозя затопить собой все и вся.

Глухо заговорила развернувшаяся артиллерия. Каменные ядра прорубили в рядах атакующих первые просеки. В воздух взметнулись комья земли вперемешку с кусками человеческих тел. Крики, перекрывающие грохот фальконетов, разнеслись над полем. Поняв опасность плотного строя, талашкаланцы попытались рассыпаться, но не успели. В дело вступила картечь, от которой не было спасения. Враг дрогнул, но не побежал. Туземцы организованно отступили за завесой порохового дыма, который ветер гнал к ним от испанских позиций. На земле осталось около сотни тел.

Это была победа, но никто ей не радовался. Как-то очень неожиданно и страшно все случилось, и слишком силен был дух врага.

Откуда-то сбоку появились кавалеристы, вернувшиеся с поля брани. Они поймали сбежавшую лошадь, но в схватке потеряли двух других. Все с ног до головы были покрыты мелкими царапинами и каплями запекшейся крови, иногда своей, но больше чужой. Один кавалерист был плох. Его привезли за спиной, на крупе, сняли с коня и положили прямо на траву. Дыхание с хрипом вырывалось из груди конкистадора, на губах вздувались и опадали кровавые пузыри, лицо побледнело, черты заострились. Любой видел, что он не жилец.

День клонился к закату. Чтобы не ночевать в поле, испанцы двинулись дальше. Лошади заржали, почувствовав воду. Воины, почуявшие скорый привал, тоже приободрились и зашагали веселее.

Через некоторое время они вышли к большой деревне, обнесенной редким частоколом. Ромкины меченосцы, горячая кровь которых все никак не могла остыть, без приказа бросились вперед, разметали по бревнышку часть забора и ворвались внутрь. Ромка понял, что остановить людей не удастся, и побежал за ними, делая вид, что сам отдал такой приказ.

Через несколько минут он стоял на центральной деревенской площади и разглядывал пустые дома. А это что такое? Паленым пахнет. Черт!

Похоже, кто-то опрокинул тлеющую жаровню или с досады подпалил дом. Ветерок быстро раздул пламя, и оно пошло гулять от дома к дому, с ревом пожирая сухую древесину. Молясь и богохульствуя, конкистадоры бросились прочь.

Казалось, вокруг разверзся ад. Падали и катились по узким улицам горящие бревна, рушились пылающие тростниковые стены, накрывая бегущих огненным ковром. Тлеющая солома с крыш наполнила воздух горячим пеплом, обжигающим брови и ресницы. Маленькая головешка скользнула Ромке за воротник. Не в силах добраться до жалящего тело огненного овода, он задергал кирасу, пытаясь вытряхнуть его. Никак.

С трудом выскочив из-под рушащейся в облаке искр стены, к нему подлетел Мирослав, толкнул в спину. Ромка полетел вперед и больно ударился в утоптанную землю выставленными руками. Сзади затрещало что-то невидимое в дыму, потом рухнуло с долгим, мучительным грохотом. К густому темному дыму примешалась едкая известковая пыль. Ромка вскочил и побежал, уворачиваясь от языков ревущего пламени, жадно лижущих его панцирь. Выскочил за ворота и только тут смог наконец вдохнуть в опаленные легкие глоток чистого, живительного воздуха.

Прокопченные и злые испанские меченосцы стояли на утоптанной площадке перед покосившимися, съедаемыми огнем воротами. За их спиной догорала деревня, перед ними остановилась группа кавалеристов во главе с Кортесом. Он посмотрел на солдату укоризненно, ничего не сказав, тронул поводья и направил коня к небольшому ручью, весело журчащему в неглубокой балке.

Педро де Альварадо, проезжая мимо Ромки, наклонился с седла и ехидно прошипел:

– Молодец, дон Рамон, а мы-то хотели под крышей поспать.

Ромка сплюнул забившие горло гарь и копоть и повел своих солдат следом за удаляющейся колонной.

Отыскав свободное место на берегу, молодой человек зачерпнул шлемом воды и присел под деревом. С трудом расстегнув тугие ремешки, снял кирасу и попытался посмотреть, что стало со спиной. От плеча вниз уходила багровая полоса ожога, терялась вне пределов видимости, но, судя по боли и зуду, заканчивалась она где-то в районе крестца. Ожоги для него были не внове, потому Ромка даже зажмурился, когда представил себе, как все будет болеть и чесаться, когда он попытается вновь надеть на себя куртку и кирасу.

– На, помажь. – Как всегда незаметно подошел Мирослав и протянул Ромке склянку с маслянисто поблескивающим жиром. – Полегчает.

– Что, сало? Медвежье? – спросил Ромка, принимая склянку из рук воина.

– Почти. Из мертвого индейца вытопили.

Ромкина рука замерла в воздухе. Он поперхнулся, но, пересилив себя, густо намазал рану, насколько мог дотянуться. Мирослав посмотрел на него с жалостливой иронией.

– Ну, чем еще людоедским попотчуешь? – озлился Ромка.

– Мяса могу принести.

– Того же индейца?

– Нет, собаки на пепелище вернулись. Ребята наловили.

– Да тьфу на вас, – поморщился Ромка. Собак он всегда любил больше, чем людей.

– Ну и ложись спать голодный, – усмехнулся Мирослав и пошел к костру, над которым аппетитно дымилось жаркое.

«Будьте вы прокляты все, – подумал Ромка, устраивая обожженную спину так, чтоб ее не касалась одежда, и накрываясь плащом. – Домой хочу, в Москву».

Утром он проснулся с больной головой. Спину щипало. Во рту, несмотря на четверть[30] выпитой с вечера воды, остался привкус гари. С трудом разогнув затекшие ноги, он напялил на голову шлем, подхватил кирасу и побрел к построению. Многие, так же, как он, не стали надевать на себя полный доспех, дабы не тревожить ран.

Испанцы двинулись дальше. Вспаханные поля закончились, местность стала подниматься вверх. На горизонте замаячили горные отроги.

Кортес остановил колонну, прильнул к подзорной трубе, что-то долго разглядывал, переговариваясь с Альварадо, потом подозвал остальных капитанов:

– Господа, впереди нас ждет проход, около которого сосредоточена армия численностью около пяти тысяч человек. Атаковать в лоб невозможно, потери будут велики, обойти нельзя. Что будем делать?

– Фермопилы, будь они неладны! – сплюнул в пыль Альварадо.

– Орудия надо выдвинуть и расстрелять с дистанции, – предложил Меса.

– Нельзя. Много их. Если в атаку пойдут, то смогут добежать до того, как мы их выкосим, и плакали наши орудия, – ответил Альварадо.

– А если стрелков моих вон за кустами спрятать? – Де Ордас показал на заросли. – Мы обеспечим фланговый огонь, а дон Рамон с меченосцами расположится по фронту, чтоб прикрыть либо нас, либо Месу.

– Лучше, если туда кавалеристы встанут, – ответил Альварадо. – А дон Рамон останется при пушках.

– Все равно можем не успеть, – проговорил Кортес. – Даже если орудия сохраним, могут погибнуть артиллеристы.

– А если постромки к ним приделать? – подал голос Ромка.

– Это как?! – оглянулись на него все.

– Привяжем веревки к лафетам и запряжем индейцев. Если что, дадим команду. Они пушки оттащат, а мы прикроем.

– А ведь верно, – хлопнул его по плечу Альварадо. – Подвижную батарею организовать. Зарядил, пальнул, оттащил, снова зарядил и пальнул.

– Так и наступать можно. Только веревки надо к передкам привязать и объяснить индейцам, когда пригнуться, – добавил Ромка. – А мечников впереди, клином. И с одного фланга стрелков, а на другой – конников.

– Так и сделаем, – подытожил Кортес. – Выведите нескольких пленных и отправьте к ним. Пусть скажут, что мы пришли как друзья и не хотим воевать.

– Так они не послушают, – выразил общую мысль Альварадо.

– Знаю, – ответил капитан-генерал. – Потому найдите королевского эскривано Диего де Годоя. Пусть он составит протокол и внимательно занесет в него все наши действия. Мы должны иметь доказательства того, что не начинали первые.

Ромка отправился к своим солдатам и коротко объяснил им задачу. Ветераны, привыкшие к военным хитростям, тут же уловили его мысль и одобрительно закивали. Меса и де Агильяр кое-как объяснили индейцам, что от них требуется. Те вроде поняли. Арбалетчики и аркебузиры отошли на левый фланг и встали так, чтобы своим огнем не накрыть артиллеристов. Конники выстроились уступом позади пехоты.

Минут пятнадцать ничего не происходило, потом со стороны скал раздались крики, вой труб, гром барабанов, свистки и нестройный топот. Посольство Кортеса успеха не возымело, и вражеская армия двинулась вперед, постепенно разделяясь на два отряда. Первый вытянулся клином, наконечник которого нацелился прямо на батарею, второй по широкой дуге заходил справа. Скоро стали различимы высокие плюмажи из перьев, значки и штандарты над полками и огромное знамя с распростертым белым орлом – символом Талашкалы.

Мучительно медленно тянулись минуты перед боем. Солдаты за Ромкиной спиной начали переминаться с ноги на ногу и пританцовывать, позвякивая оружием. Артиллеристы завозились около орудий, поднимая и опуская стволы, выверяя дистанцию.

Талашкаланцы приближались. Ромка вертел головой, стараясь держать в поле зрения оба отряда.

– Сантьяго! На них! – полетел над позициями голос Кортеса.

– Сантьяго! – понеслось в ответ.

Рявкнули фальконеты. Ядра врезались в толпу. Штандарт с белым орлом полетел под ноги наступающих. Арбалетчики по высокой дуге запустили первые болты в гущу врага. Толстые стрелы со специальными прорезями на наконечниках с воем опускались на головы индейцев. Последними заговорили аркебузы. Свинец с громкими хлопками врезался в тела, разбрасывая их в разные стороны, отрывая руки и ноги. Талашкаланцы побежали. За Ромкиной спиной послышался топот копыт. Кавалеристы, обходя позиции стрелков, двинулись на вторую вражескую колонну, заходящую во фланг. Они доскакали, прошлись по дальнему фасу и, как шкурку с вареной свеклы, сняли несколько рядов туземного воинства.

Десяток индейских стрел с ярким оперением воткнулись в землю перед Ромкиными ногами. Он выдернул одну и поднял над головой, показывая Месе. Тот дал знак туземцам, впряженным в орудия. Они налегли на постромки, и фальконеты, скрипя колесами по вспаханному полю, покатились назад. Мечники отступали следом, прикрыв головы щитами. Но враг приближался слишком быстро. Ромка стал различать перекошенные криком рты и блеск острых обсидиановых осколков, вделанных в длинные палки. В ноздри шибанул тяжелый звериный запах, исходящий от разгоряченных тел.

– Что ж, кабальерос, пора потрудиться и нам, – произнес он, с трудом разлепляя пересохшие губы и поудобнее перехватывая щит. – Сантьяго!

Неожиданно перед ним появился кавалерийский сапог, вдетый в потертое стремя. Кавалеристы, которыми командовал сам Кортес, бросили смешавшиеся ряды второй колонны и с гиканьем и ревом ворвались в узкое пространство между основными силами Талашкалы и отступающей пехотой. Вихрем смерти промчались они по переднему ряду и ускакали в поле.

Артиллеристы смогли перезарядить орудия и прицелиться.

– Абахо! – донеслось сзади.

Ромка припал на колено, следом поспешили рухнуть пехотинцы, не опуская щитов.

– Сальва![31]

Над головой ухнуло.

– Сальва!

Пушки опять выплюнули смертоносные заряды через головы конкистадоров.

– Сальва!

– Сальва!

Наконец канонада умолкла. Ромка поднялся на ноги и хлопнул себя ладонями по ушам, пытаясь вытряхнуть из них засевший грохот.

– Нос заткни и дунь, – посоветовал Мирослав, пряча в ножны палаш.

Враги отступали. Кучками по десять – двадцать человек они отходили к горам. Их не преследовали.

Стрелки возвращались к дороге. Арбалетчики рыскали по полю, собирая неповрежденные болты. Шагом подъехали кавалеристы.

На пропыленном лице Кортеса играла белозубая улыбка.

– Ну что, господа, ни одного убитого! Только кони получили пару царапин. Это великая победа.

– Сантьяго! – нестройно, но воодушевленно ответили испанцы.

– Кабальерос, я думаю, нам стоит закрепить успех, – перекрыл радость победы гулкий голос Кортеса. – Пойти вперед и добить врага. Меса, перевязывай веревки и запрягай индейцев!

Минут через пять отряды двинулись. Впереди шел Ромка со своими меченосцами, следом Меса с артиллерийским обозом. По левую руку держался де Ордас со стрелками, по правую – Кортес с всадниками. В арьергарде двигалось разношерстное индейское воинство. Прямая как стрела дорога привела их к ущелью, в котором скрылись разбитые отряды врага.

Командир разведчиков поджидал их у самого входа.

– Мы пробрались вглубь на пол-лиги, врага нет, только капли крови на камнях.

– Значит, к столице пошли. Надо двигаться за ними, – сказал Кортес.

– Надо. Только не по этому разлому, – сказал де Ордас. – Не нравится мне там что-то.

– Тесно, – добавил Альварадо. – Коннице не развернуться. Случись что, будем как гондола в венецианской протоке. Обратно только задом.

– Пленные говорили, что обходного пути нет. А ты что скажешь? – спросил Кортес у начальника разведки.

– В сторону уходит пара козьих троп, но там даже стрелкам не пройти, надо руками и ногами за кусты цепляться.

– Значит, вперед, – сказал Кортес. – Вы со своими ребятами идите на четверть лиги вперед, а вы, дон Рамон, располагайте людей по всей ширине. Стрелки, орудия и индейская колонна – вдоль левой стены, справа оставляйте проход минимум в два лошадиных корпуса. Если потребуется массированный удар, мы попробуем там проскочить, а пока останемся тут, на входе. Вперед!

Сырой полумрак каньона, дна которого никогда не касались солнечные лучи, накатил быстро, будто кто-то задул свечу. Иногда со склона срывался камень, и звук его падения, многократно усиленный эхом, долго бился в отвесные стены. Обычные солдатские шуточки скоро затихли. Слышен был только скрип колес да шарканье стертых подошв.

Впереди посыпались мелкие камешки. Командир разведчиков спрыгнул откуда-то сверху прямо на дорогу. Прежде чем он успел раскрыть рот, Ромка все понял по напряженному лицу.

– Много?! – только и спросил он.

– Около полусотни, – выдохнул командир. – Поперек дороги стоят. С дубинами своими на изготовку. Как в прошлый раз! Только одежды другие, красные, и перья на голове длиннее.

По Ромкиной спине скатилась ледяная струйка страха. Те отряды, которые они расстреляли в предгорье, были одеты в белое.

– Свежие силы? – спросил он.

– Видать, так.

– Надо атаковать.

– Это точно. Чем быстрее пройдем это место, тем целее будем, – ответил капитан.

– Тогда давай назад, предупреди стрелков и пушкарей, чтоб готовились. Как подойдут на дистанцию выстрела, пусть скомандуют, мы пригнемся.

Капитан кивнул и пропал где-то сзади. Мирослав за плечом Ромки со свистом выхватил палаш.

– Уступами за мной. Держать строй! – приказал он. – Друг друга прикрывать. Слушать команду сзади, кому голова дорога. Вперед! – И первым двинулся за поворот, навстречу опасности.

Как и рассказал разведчик, человек пятьдесят красной нитью перегораживали неширокий проход. Других врагов видно не было. Ромка облегченно выдохнул и принюхался к сладковатому запаху масла, сгорающего на фитилях. Стрелкам это на один залп. Он поднял вверх руку, сигналя Ордасу, что уступает пальму первенства его людям, и приготовился встать на колено.

Ущелье взорвалось криками. Сверху на головы солдат полетели стрелы и дротики. По шлемам и поднятым щитам застучали камни размером с кулак. Воины, перегораживающие проход, бросились вперед. За ними, сквозь потоки песка, сыплющиеся сверху и застилающие глаза, Ромка разглядел многие сотни красных плюмажей, неожиданно запрудивших узкое горло расселины. Прежде чем стрелки успели сделать хоть один выстрел, индейцы навалилась на первый ряд конкистадоров.

Проткнутые остриями копий и разрубленные серпами алебард туземцы снопами валились под ноги своих товарищей, которые хватались за древки, рвали их из рук, подкатывались под острия, целя утыканными острыми осколками дубинками по коленям и ступням.

Ромка поддел на шпагу набегающего воина. Принял на щит удар палицы. Отбил эфесом направленное под козырек мариона копье. Боднул гребнем шлема в лицо, ударил. Дернул на себя застрявший в мягком клинок. Над ухом пропел меч Мирослава. На лицо полетели горячие красные капли. Латунным яблоком, венчающим рукоять, ударил в висок индейца, навалившегося на солдата рядом. Получил удар копьем в открывшийся бок. Обсидиановый наконечник хрустнул на кирасе, но сила удара отбросила назад и чуть не повалила. Сзади толкнули обратно. Ромка с силой рубанул. Наугад. Не видя из-за щита цели. Клинок застрял в мягком – попал. Рука в кожаной перчатке ухватила за древко направленное в его голову копье и тут же дернулась в сторону, подбитая упавшим сверху камнем. Доброе ведро песку высыпалось Ромке на голову, нос и рот забило, глаза защипало.

– Поверху, поверху стреляй!!! – заорал он, хрипя и отплевываясь.

Словно проснувшись, стрелки открыли огонь. Поток камней и песка ослаб. Сверху, ломаясь об острые камни, скатилось несколько тел. Рявкнули фальконеты Месы, снося с кромки ущелья лучников и копейщиков и осыпая градом отбитых камней задние ряды врага. Сверкающий палаш Мирослава одним движением расчистил несколько локтей пространства перед линией испанцев. Кто-то из стрелков просунул ствол аркебузы над Ромкиным плечом и выпалил. В правое ухо капитана словно засунули целый туземный панцирь. Косой рот и дико блестящие глаза замахивающегося палицей индейца лопнули кровавыми брызгами, под ноги подкатилось обезглавленное тело.

Сзади напирали, Ромка подпрыгнул, чтобы не насупить в лужу крови. По ногам что-то ударило, опрокинуло молодого человека, и он упал, больно ударившись плечом. В голове загудело. Крики, топот и лязг мечей остались где-то далеко-далеко вверху. Подбитый гвоздями сапог наступил ему на запястье, пальцы разжались, и шпага откатилась за частокол голых ног. Реальность вынырнула из-за темной, окутывающей мозг завесы. Перекатившись и вырвав из-под спины щит, он вздернул его вверх и попытался черепахой втянуть под него голову и ноги. Сверху градом по черепице посыпались новые порции камней.

Десяток индейцев бросились вперед, на мечи и копья, продавили строй, оттеснили двоих испанцев к стене. Третий упал под ударами дубинок, превращающих его шлем в мятый тазик цирюльника. Еще один конкистадор, раскинув руки, упал куда-то под ноги стрелков. Прорыв?! Ромка вскочил на ноги, увернулся от падающего тела и, подхватив с земли разрисованную узорами дубинку, бросился туда. Наткнулся на катающегося по земле огромного индейца и вцепившегося ему зубами в щеку худого, жилистого солдата. Выцелив черную голову с обрывками перьев на золотом ободе, махнул дубинкой. Послышался хруст, но Ромка не видел, чем кончилось дело. Перескочив через тела, он со всех ног бросился к насмерть стоящим солдатам, с трудом удерживающим лавину разъяренных врагов. Несколько копий ударило в щит, крупный камень обдал ветром скулу. Успел.

Подпрыгнув, молодой человек всем телом навалился на одного из туземцев, прижавших к стене солдата. Тот неловко качнулся, стал падать, ухватился за соседнего и потянул его за собой. Над головой просвистело и грохнуло, каменная крошка бичом хлестнула по лицу. Острый камень сверху попал в своего, рассек бровь ухватившемуся за Ромкино плечо воину. Арбалетный болт отбросил к стене еще одного врага в двух локтях от головы молодого человека. Стрела цокнула по камню. Ткнув дубинкой, как рапирой, Ромка заставил согнуться пополам еще одного и едва успел прикрыться щитом от десятка копий.

Демоном битвы появился рядом Мирослав. От взмахов его меча враги шарахались в стороны и валились наземь, чтоб больше никогда не подняться. Где-то в дальнем уголке опустошенного битвой Ромкиного сознания мелькнула мысль, что именно про такое говорили сказания: направо махнет – станет улица, налево – переулок. И полтора ведра зелена вина за единый дух.

– Почти отбились, – заорал Мирослав.

– Рано радоваться, – крикнул Ромка.

– А мы поднажмем! – заорал Мирослав, пуще раскручивая меч.

– Аделанте! – крикнул Ромка что было мочи в уставших легких. – Сантьяго!

– Сантьяго! – подхватили его клич солдаты.

– Сантьяго! Сантьяго! – понеслось над рядами.

Земля содрогнулась от перекатов эха, запертого в ущелье, в котором с трудом различался топот копыт. На подмогу шла кавалерия. Помня, что Кортес приказывал держать свободным проход, Ромка метнулся влево.

Топот нарастал, стал различим звон уздечек. Пахнуло едким запахом конского пота, и индейцы, оказавшиеся в проходе, вмиг исчезли, сметенные потоком кавалерийского навала. Засверкали в воздухе мечи, заиграли красные флажки, подвязанные под наконечники пик.

Битва выкатилась из расселины на поле, перепаханное тысячами ног. Кавалерия вырвалась на простор и пошла на боевой разворот.

Индейцы отошли, но сразу же атаковали вновь. Тут, на просторе, они могли напасть большим числом. Небо наполнилось криками, дротиками и стрелами, вмиг превратив землю в спину дикобраза. К темной линии испанских меченосцев поползли красные и белые ручейки свежих туземных воинов.

Но и испанские стрелки смогли развернуться в несколько шеренг и открыть ураганный огонь. Каждая пуля, каждая стрела, направленная в сторону врага, уносила жизнь, иногда и не одну. Артиллерия палила навесом, через головы. От этих гостинцев задним рядам талашкаланцев стало совсем не сладко. Кавалерия подбривала правый фланг. Кровь потоками стекала с мечей и копий. Попоны, укрывавшие бока коней от вражеских наконечников, превратились в лохмотья, поножи всадников были помяты, а незащищенные части ног изрезаны чуть не до кости, но они раз за разом налетали на врага и уходили на боевой разворот, оставляя после себя кровавые просеки. Индейцы стали пятиться. Птица победы уже билась в силках конкистадоров, оставалось ее только приручить.

Ромка заметил, что часть стрелков оказалась отрезана от основных сил. Закинув за плечи арбалеты и аркебузы, передние отбивались кинжалами и шпагами от наседавших туземцев, задние палили через их плечи, но врагов было слишком много. Легкие стеганые доспехи, которые перед боем надели стрелки, во многих местах были порваны и покрыты кровью. Долго им было не выстоять.

– Первый десяток, за мной! – заорал Ромка. – Спасем товарищей!

– Стой, куда! – заорал Мирослав, хотел броситься за ним, но на него насели и оттеснили.

Чертыхаясь, он стал прорубаться следом, но догнать Ромку ему не удалось.

– Крепок вьюнош, – с уважением произнес здоровый детина, разглядывая поле боя в подзорную трубу.

– В родителя вышел, – ответил худой высокий человек, не по погоде закутанный в глухой плащ. – Смотри, их от основных сил в горы оттесняют. А волчара этот внизу остался. Похоже, можно достать.

– Ладно, пойду. Чего зря время терять, – повел плечами здоровый.

– Удачи!

Во дворце старого Шикотенкатля, верховного касика племени талашкала, заседал большой совет. Огромный зал был наполнен жрецами, прорицателями и колдунами, призванными со всех концов страны. Повсюду валялись человеческие внутренности, птичьи перья, рога быков. Дымились на холодных камнях лужи крови.

Высокий старик в роскошной накидке из мельчайших перьев колибри выступил вперед и склонился перед правителем.

– О великий! – прозвучал в наступившей тишине его глубокий звучный голос. – Прорицания говорят, что существа, вторгшиеся на нашу землю, не божества, а люди, но сила их идет от солнца. Если напасть ночной порой, когда диск солнца не путешествует по небу, то им несдобровать.

– Да будет так, – ответил старый касик. – Отправьте гонца к моему сыну. Пусть дождется, когда стемнеет, и нападет на них всеми силами.

Ночь наступила неожиданно. Во тьме египетской загнанный в горы отряд добрел до невысокой пирамидки, приткнувшейся около отвесной стены высотой в четыре человеческих роста. Под командованием капитана Рамона де Вильи оказались девять меченосцев, восемь аркебузиров, семь арбалетчиков и несколько союзников-индейцев.

Идти далее было опасно, поэтому Ромка решил заночевать тут, а утром пробираться к своим. Несколько человек остались в нижнем помещении, чтобы охранять вход, остальные забрались на платформу и расселись вокруг жертвенного камня.

– Может, костер разведем? Тут и дрова есть, – предложил солдат с черными закрученными усами, пнув сапогом вязанку.

– Плохие это дрова. Для грязного дела, – ответил второй, прижимая к груди маленький требник.

– Да какая разница, горят как любые иные, – хохотнул первый.

– Потише там. Еще недруга накличете, – оборвал их Ромка, смазывая рану на плече.

– Недруг давно спать отправился. По теплым постелькам.

– Знаете, если какое-то событие повторилось девяносто девять раз, это вовсе не значит, что оно повторится и в сотый, – сказал Ромка.

– Крадется кто-то. Камешек по стене скатился, – проговорил один из солдат.

– Тихо! – шикнул Ромка, которому тоже показалось, что кто-то крадется по стене. – Может, зверь какой?

– Да какой тут зверь? От дневной пальбы все звери на десяток лиг разбежались.

На самом краю верхней храмовой площадки выросла огромная тень, похожая на медведя, вставшего на дыбы. В абсолютной тишине она несуетливо сгребла одного из солдат за горло и сбросила вниз. Прежде чем из-за края долетел грохот доспехов по каменным уступам, еще один солдат был подхвачен за шкирку, как нашкодивший котенок, и отправлен следом. Литой кулак опустился на голову третьего, четвертый был отброшен на несколько локтей пинком ноги в грудь, еще один убрался с дороги сам. Остальные замерли там, где их застало появление ночного кошмара. Тень осмотрелась, явно кого-то выискивая, и двинулась к Ромке! Она потянула к его горлу ручищу, в которой легко мог бы спрятаться рубанок.

Капитан отпрянул. Тень сделала еще шаг и заслонила неверный свет близких звезд. Пятерня, пахнущая болотом и дегтем, приблизилась к лицу. Не помня себя, Ромка со всей мочи вцепился в нее зубами. Рот заполнил ржавый вкус крови. Рука дернулась и с размаху впечатала парня в камни. Его ребра затрещали, но не сломались – спасла толстая куртка.

Выплюнув лоскут чужой плоти, молодой капитан откатился к краю. Вниз посыпался мусор, одна нога повисла над пустотой, вторую словно прихватили клещи деревенского коваля. Приподнявшись на руках, Ромка махнул свободной ногой и попал во что-то мягкое. Еще раз. И еще. Клещи разомкнулись. Молодой человек дернулся в сторону от края. Под рукой перекатилась шпага. Схватив рукоять, он ударил во тьму, не снимая ножен. Они застряли, перехваченные могучей рукой. Ромка дернул эфес на себя. Звезды блеснули на клинке. Он сделал еще один выпад и почувствовал мягкое, упругое сопротивление. Ночной призрак взревел совсем по-человечески. Кулак ударил юношу по плечу, пригнул к земле. Чуть провернув клинок, чтобы дольше не закрывалась вражья рана, Ромка выдернул его и отскочил, опасаясь, что второй удар размозжит его голову. Он наступил на кого-то, раскинул руки, стараясь сохранить равновесие, но брякнулся на каменные плиты.

Над головой тренькнула тетива, посылая в ночного врага арбалетный болт. Свист затих вдали. Мимо! Еще один выстрел – опять мимо.

По стене храма покатились камешки. Снизу раздались два выстрела. Караульные сообразили, что происходит неладное, выскочили на улицу и пальнули вслед удаляющимся шагам. Наверняка мимо.

– Не стрелять! – заорал Ромка, вспомнив, что внизу оказались минимум четверо его бойцов. – Никому не стрелять!

Не слушая нытья протестующих ребер, он бросился к люку с верхушки пирамиды во внутреннюю комнату, чуть не сбил с ног и окончательно перепугал караульных, выскочил под свет звезд и остановился. Прислушался к возне приходящих в себя солдат, к своему тяжелому дыханию и стонам людей, скатившихся по ступеням, образованным огромными блоками, из которых был построен храм. Похоже, ночной гость растворился во мраке.

– Тихо поднимайся наверх, – на ухо сказал он одному из часовых. – Скажи, чтоб спускались, да не гремели. Уходим. А ты собери сюда тех, кто сверху попадал, – повернулся он ко второму.

Через минуту весь отряд собрался вокруг Ромки. Из упавших сильно пострадал только один. От удара головой о каменный выступ его покачивало и мутило, остальные отделались синяками и ссадинами.

– Кто это был? – спросил солдат, все так же прижимающий к груди требник. – Сатана?

– Да какой сатана? Человек это был. Дон Рамон его подранить успел. Кровь так и брызнула. – Усатый солдат уважительно посмотрел на Ромку. – Извините нас, растерялись.

– Извинения и выяснения потом, – ответил Ромка. – Кто бы он ни был, отсюда надо уходить. Не дай бог вернется.

Солдаты не протестовали. Без лишних разговоров они выстроились в колонну по два. Меченосцы во главе с Ромкой шли впереди, в середине – стрелки и трясущиеся от страха индейцы, так и не поверившие в человеческую сущность ночного гостя, еще несколько тяжеловооруженных воинов держались сзади. Узкая тропинка, сбегающая от храма в долину, проходила вдоль отвесной стены, поэтому они были вынуждены карабкаться на склон, поросший редким лесом. Минут через двадцать лес вытеснили высокие кусты и огромные кактусы.

Неожиданно перед отрядом выросла скала. Поднимаясь из зеленого моря, она была похожа на корабль, осевший на корму и задравший нос. Справа скала обрывалась вниз, слева ее обтекал пологий склон.

Ромка заглянул за край и задумчиво почесал бровь. Идти вдоль обрыва, так неизвестно куда можно прийти. Да и сорваться в темноте легче легкого. Спускаться по склону… Так можно прямо в руки врагам попасть. Подниматься обратно? Солдаты устали, да и он сам долго без отдыха не протянет.

Осторожно ступая по камням, к молодому человеку приблизился один из арбалетчиков.

– Капитан, – прошептал он. – Я там, по-моему, разговоры слыхал.

– Туземные?

– Не разобрать. И огонек вроде.

– Вроде, вроде, – недовольно пробурчал Ромка. – Пойдем посмотрим.

Строго-настрого запретив разговаривать и разводить костры, Ромка стал осторожно спускаться по пологому склону, останавливаясь после каждых двадцати шагов и внимательно слушая ночь. Наконец он действительно различил невнятное бормотание, отдаленно напоминающее человеческую речь. С трудом распустив пряжки кирасы, молодой человек стащил ее и пополз на звук. Свежий ветер, гудящий на одной ноте, предупредил его, что где-то рядом обрыв. Нащупав край, капитан подполз к нему и, рискуя свалиться на головы говорящих, заглянул вниз.

Кортесу не спалось. Ныло подбитое камнем плечо, болела истерзанная лихорадкой печень, в голове порхали бессвязные обрывки неприятных мыслей. Поворочавшись с час на тюфяке, из которого клочьями торчали острые копья соломы, он поднялся и, пригибая голову, чтоб не зацепиться за свод наскоро поставленной землянки, вышел под огромные ночные звезды незнакомого неба. Капитан-генерал постоял, подставив лицо прохладе ночного ветерка, дошел до коновязи, потрепал по холке норовистого вороного коня Альварадо, отвел в сторону морду второго и прислушался к невнятному бормотанию, доносившемуся из землянки, которую выкопал для дона Рамона его диковатый слуга.

Один голос был мужской, наверное слуги, а второй – женский, звеневший нежным колокольчиком. Да это… Темная волна ярости накрыла капитан-генерала. Дорожка звезд полыхнула на отточенной кромке эстока[32]. В сторону полетела подвернувшаяся под ногу корзина с каким-то тряпьем, захрустела срываемая с притолоки занавеска из тростника, покатилась по земляному полу глиняная миска. Взлетели брызги воды.

Мелькнуло под походным плащом смуглое женское плечо. Взлетело над кроватью тело, перевитое канатами мускулов. Метнулась по стенам стремительная тень. Колыхнулись язычки пламени в жаровне. Льдистые голубые глаза заглянули, казалось, в самую душу разъяренного капитан-генерала. Деревянные тиски пальцев легли на запястье, вывернули его так, что заскрипели связки и разжались пальцы. Меч рыбкой скользнул в темноту. На голову Кортеса обрушился тяжкий удар, и мир померк.

В центре небольшой полянки, с трех сторон зажатой высокими скалами, в очаге, выложенном из камней, горел яркий огонь. Над ним на толстенном вертеле жарилась туша быка. Вокруг костра на некотором отдалении были раскинуты три больших шатра из прекрасной ткани, около каждого возвышался штандарт с изображением какого-нибудь животного. Около самого большого был воткнут в землю и еще один, с огромным белым орлом, символом верховной власти талашкаланского государства. Под ним на корточках сидели два дюжих индейца, держа на коленях дубинки с искусной резьбой, поблескивающие осколками обсидиана. От шатров к костру и обратно сновали многочисленные слуги с какой-то посудой. От запаха съестного пустой Ромкин желудок заурчал и сжался в обиженный ком.

Внизу по дороге теплился еще один очаг, наверное, там грелась охрана. А что? Очень удобное место для резиденции важной персоны. В долину ведет один узкий проход, в котором десяток обученных бойцов может сдержать сотню. Только вот туземцы не учли, что над их головами может оказаться заплутавший вражеский отряд.

– У нас веревка есть? – спросил Ромка у затихшего рядом арбалетчика.

– Такая длинная, чтоб туда спуститься? – удивленно воззрился тот на своего командира. – Такой нет. Да и зачем? Остальных позвать, мы их в три залпа по ветру развеем. А кто не стреляет, может и камень бросить.

– В таких шатрах только касики обитают. Кортес предпочитает их в полон брать, и нам следует поступать так. Ладно, пойдем обратно, пока тут нас не заметили.

Пятясь темными раками, они отползли от края шагов на десять, встали и, пригнувшись, побежали к своим, ориентируясь по тени высокой скалы.

Добравшись до места, Ромка созвал солдат и пересказал им свой план. Некоторые заартачились, намекая, что неплохо было бы поступить, как предлагал стрелок, – разнести талашкаланскую ставку с безопасной дистанции. Капитан прикрикнул, и конкистадоры стали нехотя разматывать шарфы, снимать веревки, которыми была обмотана их прохудившаяся обувь, и резать плащи на длинные полосы. Через некоторое время три довольно длинных, но не очень прочных на вид каната, сплошь покрытых узлами, были готовы. Солдаты качали головами, пробуя их на крепость. Чтобы уныние не успело разлиться в их сердцах, Ромка ругательствами и понуканиями погнал людей к обрыву.

Выбрав часть стены, почти не освещенную костром, он сам хитрым узлом, вязать который научился у Мирослава, привязал веревки к деревьям и подергал, проверяя прочность, тяжело вздохнул и отдал приказ спускаться. Первыми пошли два стрелка с заряженными арбалетами и Франсиско де Монтехо, один из лучших фехтовальщиков во всем испанском войске. Веревки норовили перекрутиться и стукнуть людей об стену. Узлы скрипели. Шершавая материя обжигала ладони. Пот потоками катился по спинам, жег глаза. Но они справились.

Отряд рассредоточился за кустами, бурно разросшимися под самой стеной. Арбалетчики, припав на одно колено, поводили из стороны в сторону остриями болтов, готовые в любой момент нашпиговать ими любую цель. Аркебузиры осторожно раздували притушенные фитили, обвивающие запястья, внимательно следя, чтоб ветер не отнес в сторону палаток запах пеньки и масла. Ромка с тремя меченосцами и двумя арбалетчиками двинулся вдоль стены к самой высокой палатке.

Телохранители, сидевшие на корточках около входа, увлеченно чертили на земле прутиками какие-то узоры. При этом они размахивали руками и покрикивали друг на друга вполголоса, кажется играли в какую-то замысловатую игру. Молодой человек еще раз внимательно оглядел долину в поисках мест, где мог бы укрыться десяток-другой туземцев, но таких не приметил. Дальше медлить было нельзя, а то вдруг еще кто-то снизу поднимется.

Старый Шикотенкатль взмахнул рукой. Многотысячная колонна талашкаланских воинов в едином порыве рванулась вперед, за городские ворота. В чистом поле, за укреплениями, поток разделился на три рукава, которые медленно потекли к лагерю конкистадоров, разбитому в долине.

Подбадриваемые колдунами и вождями, они шли с песнями, под рев труб и грохот барабанов. Воины пребывали в полной уверенности, что застанут врага врасплох.

Ромка молча указал стрелкам на двух увлеченно спорящих индейцев и осторожно, стараясь не звякнуть эфесом по камням, извлек шпагу. Глухо стукнули тетивы, болты с визгом понеслись к цели. За ту долгую секунду, пока они были в воздухе, Ромка почувствовал нечто странное. Он видел двух людей, двигающихся, дышащих, спорящих, но уже мертвых.

Прежде чем стрелы с тупым чмоканьем сделали свое дело, капитан был уже на ногах. Перепрыгнув через невысокие кустики, он бросился к палатке. Сапоги немилосердно грохотали по камням, но за шумом празднества этого никто не услышал. Полог начал откидываться, из-за него появилась смуглая рука, сжимающая глиняный кувшин. Скорее, пока слуга не увидел и не закричал. Еще шаг, еще. Ромка стелился в длинном выпаде, целя в грудь, и попал.

Клинок слишком легко вошел в тело. С трудом затормозив на гладких камнях, молодой человек понял, что смотрит в темные глаза девушки, широко распахнутые навстречу небу. Рот с темными губами и поразительно яркими деснами раскрылся, но вместо крика из него вырвался фонтанчик крови. Лицо ее мгновенно посерело, она мягко завалилась назад, сползая с клинка.

Сзади послышался топот подбегающих солдат. Ромка перепрыгнул через распростертое тело и ворвался в шатер.

Несколько дородных мужчин в белых накидках, запятнанных каплями жира и разводами от пролитого питья, сидели вокруг низкого стола. Они медленно, с достоинством людей, не привыкших к тому, что кто-то нарушает их покой, повернули головы и уставились на странную фигуру, возникшую на их пороге. На бронзовых лицах отразилось недоверчивое изумление, быстро перерастающее в страх. Один, самый молодой и стройный, вскочил на ноги и простер к капитану руки.

Хотел ли он убивать или молить о пощаде, Ромка не успел понять. Его шпага полоснула сама, и молодой вождь со стоном упал. На его темном лице набухал алым порез от брови до уха. Трое солдат, запутавшихся в пологе, с грохотом ввалились внутрь, чуть не сбив с ног своего капитана.

– Вяжите их и отведите к той стене, откуда спускались, – рявкнул он и выскочил на улицу.

Все было уже кончено. Несколько слуг с размозженными головами лежали вокруг костра. Их кровь стекала по камням в небольшой источник и подкрашивала воду. Эту розовую жидкость жадно зачерпывали горстями и пили несколько стрелков. Меченосцы выводили из палаток других касиков и гнали их к источнику. Видимо, в одной из палаток опрокинулась жаровня, по ткани побежали язычки пламени. Внутри кто-то продолжал копошиться, наверное разыскивая золото.

– Обалдели! – заорал Ромка. – Четверо с мечами у водоема охраняют пленных, остальные – к дороге. Хотите, чтоб нас тут перерезали как цыплят?!

Стрелки неохотно поднялись и побрели к узкому проходу в скалах.

– Ногами двигай! – заорал им вслед Ромка.

Палатка разгоралась ровным ярким пламенем, столбом упиравшимся в ночное небо. Теперь осталось только ждать, когда талашкаланцы заметят этот сигнал и придут.

Уже?!

Внизу послышались топот, звон и лязганье, которые производит любое готовящееся к бою войско, чем бы оно ни было вооружено. Узкое пространство между двумя камнями заполнил рой стрел и дротиков. Один из меченосцев успел поднять щит, который тут же стал похож на спину дикобраза. Второй свалился, держась за предплечье, хрустнувшее под тяжелым камнем, выпущенным из пращи. Еще одному стрела пронзила бедро. Упал, обливаясь кровью, арбалетчик, его стеганый доспех пронзили сразу несколько тяжелых копий. Грянули аркебузы, посылая во тьму смертоносные заряды. Тьма ответила ревом сотен глоток и новым градом копий и стрел.

Ромка хотел броситься туда, но увидел, как поднимаются и заполняют собой все свободное пространство десятки красных плюмажей талашкаланских воинов, и передумал. Он подбежал к костру, выдернул из кучки касиков самого нарядного и закрылся им, приставив к горлу холодное острие.

В этот момент темная долина внизу расцвела огнем сгорающего пороха, ржанием лошадей и криками умирающих. Талашкаланские колонны достигли лагеря конкистадоров.