Земля ягуара

Глава седьмая

Армада под водительством адмирала Эрнана Кортеса держала путь на запад. Казалось, еще немного, и бушприт флагманского корабля уткнется прямо в раскаленный шар солнца, медленно закатывающийся в темный океан.

Ромка и монах в костюмах, в складчину собранных по всей эскадре, – испанцы тепло приняли «потерпевших кораблекрушение» соотечественников – сидели на резных стульях, установленных у ограждений кормовой надстройки. Де Агильяр потягивал темное кислое вино, Ромка неторопливо глотал воду с выдавленной в нее половинкой лайма.

– Я считаю, что не по-христиански это, действовать подкупом и обманом. Скажите на милость, дон Рамон, хорошо ли опустошать королевские фольварки, оставив взамен ничем не обеспеченные расписки? Под дулами орудий принудить бедного торговца Седеньо принять участие в экспедиции и использовать его судно и припасы из трюма? А то, что Кортес сделал на Тринидаде, вообще полное безумие. Как можно грозить губернатору запалить город, если он не даст провианта?

– Чайки появились, значит, земля скоро, – Ромка попытался отвлечь францисканца от обвинения Кортеса во всех смертных грехах, в которое тот в последние несколько дней погрузился с головой.

– И этот сброд, который к нам там присоединился. Нет, я, конечно, всячески приветствую участие в экспедиции благородного дона де Грихальва, который в начале года исследовал северный и западный берега Юкатана, узнал от местных племен много интересного и даже записал истории о том, что в глубине материка есть огромная, многолюдная и богатая золотом страна. Но остальные-то? Монтехо, братья Альварадо, Гонсало де Сандоваль, Алонсо Эрнандес Пуэрто-Карреро, Хуан Веласкес де Леон… Кошмарные люди, в глазах которых горит только тяга к деньгам и жажда приключений.

– Да, но все считают их прекрасными моряками и солдатами. К тому же они ведь не одни к нам присоединились, а с людьми, припасами и кораблями. Посмотрите. – Ромка махнул рукой на паруса и вымпелы десятка кораблей, идущих в кильватере. – Сила-то какая!

– Одиннадцать судов, больше пятисот солдат, около ста матросов, шестнадцать лошадей, – по-русски вполголоса произнес из-за Ромкиной спины Мирослав и подлил вина в опустевший бокал францисканца. – Ты запоминай.

– Ну, не одиннадцать, а девять. Ночью ветер поднялся, два судна отстали.

– Ничего, там капитаны опытные, нагонят. Значит, одиннадцать судов…

– Дядька Мирослав, а зачем запоминать-то? – спросил Ромка, стараясь, чтобы его голос звучал построже.

– Пригодится, – буркнул в ответ Мирослав. – Десять пушек больших, четыре поменьше, пятнадцать аркебуз, около тридцати арбалетов. Запомнил?

Ромка только кивнул. Мирослав исчез бесшумно, словно растворился в воздухе.

– Дон Рамон, что с вашим слугой? – поинтересовался собеседник. – Такое чувство, что он все время что-то вынюхивает, высматривает.

– Он бывший моряк, – Ромка принялся излагать давно заученную версию. – Ходил в северных морях на маленьких суденышках. Тут ему все ново и интересно. Подозреваю, что со временем он хочет вернуться на родину и использовать увиденное для своих целей.

– Похвально, похвально. А как он появился у вас?

Ромка, проклиная в душе забывчивость монаха, приготовился было в десятый раз пересказывать историю появления в их семье дикого слуги с востока, но его прервал крик.

– Земля, земля! – не помня себя, орал вахтенный. – Раздери мою душу тысяча чертей, земля!

Ромка и де Агильяр вскочили на ноги. Из кормовой надстройки быстрым шагом вышел Кортес, на ходу поправляя камзол и пристегивая белый воротник. Он подошел к штурвалу и о чем-то заговорил с рулевым, размахивая руками. На шум прибежал навигатор и присоединился к их беседе.

В мешанине угроз, ругательств и морских терминов Ромка с трудом разобрал, что Кортес хочет пристать к увиденной земле, а вахтенный и навигатор считают ее то ли проклятой, то ли просто опасной. Они говорили, что там пропало больше десятка кораблей и не одна сотня моряков рассталась со своими никчемными жизнями.

Однако еще никому не удавалось переубедить Кортеса. Рулевой со вздохом налег на колесо, разворачивая нос каравеллы к острову. Адмирал, уверившись в том, что все будет сделано по его хотению, снова исчез в каюте. На мачту флагмана поползли вымпелы, приказывающие эскадре лечь в дрейф. Ромка и францисканец поспешили на нос, где собрались все свободные от вахты матросы и солдаты. Поодаль жались несколько десятков кубинских туземцев, захваченных с собой в качестве слуг.

С виду остров не производил опасного впечатления. Обтесанная ветрами скала, почти не возвышающаяся над водой. Чахлые пальмы, цепляющиеся узловатыми корнями за тонкий слой плодородной земли. Буйные кустарники да пенная полоса прибоя.

– Два румба влево, – раздался голос навигатора.

Корабль накренился в повороте и едва не черпнул темной забортной воды.

– Румб вправо, два влево. – Корабль начал крениться в другую сторону. – Круче к ветру забирай, акульи дети!

На нос прибежали два матроса. Один приволок бухту тонкого каната, к концу которого через специально просверленную дырочку был привязан гладкий камень размером с кулак. Второй достал откуда-то из-под борта шест длиной в несколько саженей. Встав с обоих бортов, они опустили в воду свои приборы и, вторя голосу наблюдателя, стали выкрикивать указания рулевому. Вихляя и раскачиваясь, как пьяная портовая девка, корабль упорно пробирался к скале, обозначенной на картах как остров Косумеле.

По левому борту показался один из севших на рифы кораблей, о которых предупреждал навигатор. Когда-то гордый и величественный, сейчас он представлял собой печальное зрелище. Одна мачта была сломана и висела на остатках снастей, другая оплетена обрывками ткани, когда-то бывшими белым латинским парусом. В носу, прямо под накренившейся фигурой, зияла огромная дыра с рваными краями. Похоже, остервенелый шторм несколько раз оттаскивал назад и вновь насаживал несчастный корабль на острые камни. Чуть поодаль темнел остов другой каравеллы, а за ним и еще нескольких.

– Мрачное местечко, – сказал Ромка де Агильяру. – И зачем мы сюда идем?

– Увы, об этом знает только досточтимый адмирал, – с сарказмом ответил тот.

– Мирослав! – позвал юноша.

Воин оторвался от созерцания береговой линии и подошел.

– Как ты думаешь, что мы тут забыли?

Мужчина пожал плечами и уставился на Ромку, как бы говоря, что если к нему других вопросов нет, так он пойдет. Монах хмыкнул. Юный граф махнул рукой – иди, мол – и сделал вид, что чрезвычайно заинтересовался окрестностями.

В уютной бухте, прикрытой от высоких океанских волн линией рифов, корабль остановился. В клюзах загремели цепи отдаваемых якорей. Вахтенные засуетились на корме, подтягивая поближе к ней привязанный ялик. Несколько свободных от вахты матросов закинули в воду небольшие зазубренные крюки с насаженными на них кусками давно протухшего мяса. На такую наживку в этих водах иногда клевала огромная рыба, переливающаяся всеми цветами радуги, противная на вкус, но довольно питательная.

На палубе появился Кортес, в руках он нес мешок из серой дерюги. За ним неотступно следовал Педро де Альварадо, дворянин из знатного, но давно обедневшего рода, недавно принятый на должность младшего офицера и немного владеющий языком туземцев. Распустив шнурок на горловине мешка, адмирал вытряхнул на ладонь пару зеркал, десяток стеклянных бусин, какую-то медную мелочь, покатал меж пальцев и ссыпал обратно. Он снова захлестнул петлю, сунул мешок в руки офицера, одновременно что-то негромко сказав ему на ухо. Тот кивнул, блеснул белыми зубами и лихо спрыгнул в ялик.

Из трюма на палубу начали выбираться солдаты абордажной команды, одетые в хлопковые туземные панцири. Они отлично защищали от стрел и в случае падения за борт не тянули владельца на дно, в отличие от медных. Все были вооружены рапирами, несколько человек держали арбалеты с деревянными ложами и металлическими дужками. Двое пристраивали на леерах аркебузы. Их запястья гадюками обвивали незажженные фитили.

Де Агильяр догнал Кортеса и что-то спросил. Тот отмахнулся от монаха как от надоедливой мухи. Францисканец ухватил его за рукав и заговорил более страстно. Адмирал прислушался. Его лицо просветлело. Хлопнув де Агильяра по плечу, он указал ему на свободное место в лодке.

– Дон Херонимо, куда вы? – крикнул ему вслед Ромка.

– На землю, сын мой, на землю. Я неплохо знаю местный язык, к тому же вдруг кому-то из детей Господа нашего потребуется моя помощь.

– Думаете, кто-то из солдат захочет исповедаться?

– Нет, я имел в виду туземцев. Эти несчастные заблудшие создания, не знающие истинного бога, как никто иной на этом свете нуждаются в помощи и покровительстве Святой церкви.

– А как же они жили без покровительства все годы от сотворения мира?

– Замолчите! – рявкнул монах и перекрестился. – Это ересь, за которую могут и наказать. – Он склонил очи и забубнил под нос молитву о смирении.

Ромке стало жаль этого немолодого, потрепанного судьбой человека, разрывающегося между догматами Церкви и внутренним чувством справедливости. Де Агильяр же, добубнив свое, ловко перемахнул через борт и устроился в лодке.

За спиной парня снова неожиданно вырос Мирослав:

– Отплыли?

– Ага, отплыли. Эх, мне бы с ними!

– Я тут кое-что про отца твоего узнал.

– Правда?! – Ромка бросился к слуге и схватил его за руку. – Что? Что узнал?! Говори скорее!

– Граф, вы бы полегче. – Мирослав высвободил руку из горячих ладоней юноши. – Люди вокруг. Отец твой на Кубе личностью был известной, его тут чуть губернатором не назначили вместо Веласкеса. Убоявшись соперника, тот и отправил его на материк, чтоб земли, значит, подвести под корону короля Карла да золотишком разжиться. В этом все сходятся. А дальше кто о чем… Кто говорит, что губернатор ему продуктов мало дал, только на дорогу туда. Кто рассказывает, что команда получила приказ поднять бунт и ссадить сеньора Вилью на берег. В общем, если он и жив, то найти его можно только на материке. Кстати, помнишь, монах наш сказывал, что слышал о каком-то белом человеке, живущем чуть не в самом сердце континента.

– Помню, был разговор, – проговорил Ромка, проталкивая слова сквозь сердце, бьющееся где-то в горле.

– Очень может быть, что это твой отец. А на Кубе его точно нет, давно. В правильную сторону плывем.

Ромка кивнул, присел на какой-то тюк и помолчал несколько минут, думая о том, как все здорово складывается. Ниточка к ниточке, каждое лыко в строку. Потом он резко встал и отогнал от себя радужные видения, которые вполне могли оказаться напрасными.

Первая шлюпка причалила к берегу. Молодой Альварадо, даже на таком расстоянии выгодно отличавшийся стройностью и гибкостью фигуры от остальных солдат, легко соскочил на песок, поднял руки ко рту и что-то прокричал. Ветер унес его слова под сень чахлых пальм. На зов никто не откликнулся и не появился.

Не пришел никто и через час томительного ожидания. Было видно, как обливаются потом солдаты, наряженные в стеганые панцири, как грустят матросы около шлюпки и наливается румянцем раздражения лицо молодого идальго. Все свободные от вахты столпились у борта, недоумевая, что же происходит. Раньше индейцы охотно торговали со всеми испанцами, приходившими на остров.

Альварадо уже собирался грузиться в лодку и отплывать в обратный путь, когда из-под деревьев выступила невысокая сухонькая фигурка. Накидка на плечах дикаря была старая и выцветшая, на шее не было привычного каскада разномастных украшений, но держался старик с таким достоинством, что испанцы вылезли обратно на берег и застыли в ожидании.

Туземец доковылял до полосы прибоя и стал что-то говорить, протягивая к Альварадо сухонькую руку с тонкими, как веретенца, пальцами. Тот выслушал перевод де Агильяра, потом велел отогнать старика. Солдаты с радостью выполнили его приказание, отвесив туземцу несколько легких тычков. Отойдя в сторону, тот стал что-то кричать, потрясая сухими кулачками. Де Агильяр переводил сказанное Альварадо, тот отмахивался и отступал, пока не замочил в океане сапоги. Он стал кричать что-то в ответ и даже один раз схватился за рукоять меча, потом махнул рукой, прыгнул в шлюпку и приказал матросам грести. Те налегли на весла, и лодка рывками полетела к темному борту корабля.

Гадая, что ж могло там произойти, матросы столпились у веревочного трапа. Альварадо взлетел на борт с ловкостью обезьяны и, растолкав их плечами, бросился к каюте адмирала. Матросы принялись поднимать на борт свертки и мешочки с непроданными товарами.

Кортес появился на палубе минут через пять. В белой рубахе, с обнаженным мечом в руке он походил на героя рыцарских романов, которые Ромка читал, учась немецкой и испанской грамоте. Что-то на ходу втолковывая Альварадо, он погнал его обратно к шлюпке. На этот раз в ней были только гребцы, солдаты остались на палубе. Освободившаяся от груза посудина порхнула по волнам, но, вопреки ожиданиям, не к берегу, где на песке одиноко сидел старый туземец, а в сторону эскадры, оставшейся за рифами.

Кортес молча вернулся в каюту. От нечего делать Ромка пошел на корму. Туда днем выносили столик, за которым любили провести время свободные от вахты офицеры и гражданские чины. Сейчас за столом сидел капитан Эскаланте. Он смотрел в море осоловелым от вина и жары взором и медленно вливал в себя очередной бокал.

Капеллан Диас очень внимательно слушал рассказ де Агильяра о том, что случилось на острове.

– Ну да, говорит, корабль был, двухмачтовый. Старик сказал, что, когда люди с него спустились на берег, его соплеменники испугались и убежали, не успев взять собой никаких припасов, даже воды. Капитан – я так понял, это был старший из братьев Альварадо – приказал своим людям брать еду и золото, какое найдут. В одной постройке, видимо, местном святилище, они нашли несколько диадем, бус и кулонов из низкопробного золота, забрали пару отрезов ткани, вернулись на корабль, к утру снялись с якоря и уплыли в неизвестном направлении.

– Да почему неизвестном? Вон каравелла Камачо. Ранним утром встала на рейд, – молвил Эскаланте. – А вон и шлюпка. Да не одна, – удивился он. – И Камачо собственной персоной. В цепях?!

Все бросились к борту, с удивлением наблюдая странную процессию. В первой лодке рядом с Педро де Альварадо сидел высокий статный человек в кандалах. Судя по всему, это и был навигатор Камачо, заключенный в оковы за то, что не остался в намеченной точке сбора, а самоуправно причалил к берегу. Во второй лодке в окружении солдат с аркебузами сидел старший брат Педро, Гонсало де Альварадо. Цепей на нем не было, но видом он напоминал скорее арестанта, чем капитана великой флотилии.

Шлюпки причалили. Провинившихся подняли на палубу. Минут пять они стояли под палящим солнцем. Солдаты с непроницаемыми лицами охраняли их, положив аркебузы на плечо.

Наконец из каюты появился Кортес, подошел к Камачо, посмотрел ему в глаза и бросил:

– В канатный ящик.

Два матроса подхватили навигатора под локти и поволокли по палубе, с глаз долой.

Кортес повернулся к Гонсало и почти любезно проговорил:

– Разбоем и отнятием имущества плохо утверждается дело мира. Поэтому сейчас ты возьмешь у своих солдат все, что вы забрали в деревне…

– Мы съели всех кур, – опустив глаза, промолвил Гонсало Альварадо.

– Ну, значит, все, кроме кур, вы отвезете вот тому старику на берегу. И захватите подарков каких-нибудь. Пусть он идет в деревню и просит людей торговать с нами. И относись к нему уважительно – это касик[15]. Местный сеньор. Понятно?

Гонсало кивнул.

– Ну так чего же вы стоите?

Тот подпрыгнул как ужаленный и перевалился через борт. Спустя несколько минут его шлюпка уже мчалась обратно к своему к кораблю.

Через полчаса Альварадо-старший проплыл мимо них к берегу и высадился подле касика, сидящего на песке. В присутствии почетного караула из десятка солдат он передал ему подарки и долго раскланивался так, как не делал этого, наверное, даже перед дамами на балу у губернатора.

– Редкая смесь трусости и наглости. Еще час назад он рисковал просидеть в канатном ящике до возвращения на Кубу, а теперь уже фиглярствует, – присмотрелся к происходящему на берегу де Эскаланте.

Кровь бросилась в лицо младшему Альварадо, рука потянулась за мечом. Де Эскаланте смерил его презрительным взглядом и отвернулся. Из дона Педро будто выпустили воздух. Он прекрасно понимал, что, дойди дело до дуэли со старым воякой, ему не удастся ни отстоять честь, ни сохранить жизнь.

На следующий день туземцы вернулись к своим домам, а через несколько часов пришли с товарами на берег. Размахивая руками и свертками из пальмовых листьев, они показывали, что готовы обменять плоды своего труда на заграничные безделушки.

Заспанный Альварадо, чертыхаясь, спустился в шлюпку и через десять минут был на берегу. Его кресло-бочонок матросы поставили на циновку, специально расстеленную туземцами. Два солдата встали рядом с офицером и сорванными пальмовыми листьями стали гонять горячий воздух, пытаясь хоть немного остудить голову начальника, свои панцири и отогнать тучи назойливых мух. Еще двое остались в лодке, держа наготове взведенные арбалеты. Все свободные от вахты обитатели каравеллы столпились у борта, увлеченно наблюдая за торгами.

Местные по очереди стали подходить к дону Педро, раскрывали свертки, разворачивали листья. Тот бегло осматривал принесенное и, ныряя рукой в свой непомерный кошелек, в соответствии со своим представлением о ценности принесенного одаривал туземца зеркальцем или связкой бус.

Через некоторое время все малоценные предметы перешли из рук в руки и торговля пошла по-крупному. Один хромой и, судя по количеству татуировок и шрамов на теле, знатный абориген принес что-то в тряпице, подозрительно напоминающей подол дорогой батистовой рубахи, и развернул ее. Огненно блеснули округлые бока огромного самородка. Из рук в руки перешли дорогие ножны с клинком отличной толедской стали. Туземец помоложе, опасливо озираясь, принес что-то небольшое, но увесистое. Альварадо взглянул и, не торгуясь, отвалил ему несколько ножей и почти половину оставшихся бус.

Наконец людской поток иссяк. Матросы покидали свертки на дно и двинулись в обратный путь. Отяжелевшая лодка с трудом доковыляла по волнам до трапа. Часть свертков тут же отправилась на камбуз, часть – в каюту адмирала.

– Эти индейцы доверчивы как малые дети, – зевнул де Эскаланте. – Сегодня они готовы доверять тем людям, которые вчера грабили их деревню. Будто и не было ничего. При столкновении с нами у них нет шансов. – Он вздохнул, пригубил вино и уставился на морскую гладь, простиравшуюся до самого горизонта.

Ромке интересно было бы узнать, о чем думает старый вояка, но спросить он не решился.

Четырехместный ялик с разгону воткнулся тупым носом в пологий берег и заскрипел по песку. Человек в плаще, неуловимо меняющем цвет в зависимости от окружающего фона, перепрыгнул через борт, утопая по щиколотку в песке, двинулся к месту недавней торговли, брезгливо потрогал носком сапога обрывки пальмовых листьев, потянул носом воздух и быстро зашагал обратно.

– Ну что там? – спросил из лодки здоровенный детина.

– Вчера были, может, позавчера. Торговали тут с местными.

– Может, наведаемся в деревню да узнаем?

– А смысл? На выторгованные бусы посмотреть? Догонять надо.

– Отправляемся, значит. А ну, песьи дети, гребите обратно, – прикрикнул здоровяк на капитана и навигатора, обливающихся потом скорее от страха, чем от усталости, которых они засадили за весла, и пригрозил им огромным кулаком.

Покорные судьбе доны со вздохом напрягли спины.

Ромка толкнул дверь и выбрался на палубу. Мирослава видно не было. Матросы занимались своими обычными делами. Офицеры корабля, кроме вахтенного, оба священника и, о чудо, сам Кортес сидели за столом, поставленным на корме, и внимательно слушали рассказ де Агильяра, изредка прерывая его вопросами и замечаниями.

– По расчетам навигатора, мы скоро достигнем земли, которую Хуан де Грихальва назвал Юкатан. В южной ее части живут народы, говорящие на диалектах майя, которые я неплохо понимаю. Эти племена достаточно многочисленные, но разрозненные и мирные. А вот далее, на северо-западе, за горами, простирается могущественная империя, подданные которой зовут себя мешиками. Это очень сильное и развитое государство. Под рукой владыки Мотекусомы Второго находится более двух десятков народов. Рука эта тверда неимоверно. За любую провинность, леность или непонимание человека передают жрецам, которые приносят несчастного в жертву многочисленным богам. Вырывание сердца, отрезание рук и ног у них обычное дело. Страх объединяет народы даже крепче, чем мудрость и справедливость нашего христианнейшего короля, да хранит господь его душу. Мешики построили огромные города, величественные храмы, изобрели своеобразную письменность, замостили дороги, организовали регулярную армию и почтовую службу. Вот только не додумались до колеса и пороха.

– Мы тоже не додумались до пороха, – задумчиво проговорил де Эскаланте, сидящий рядом с Ромкой. – Сие полезное изобретение мы переняли у китайцев вместе с арбалетами, книгопечатаньем и производством бумаги.

– Но о стране мешиков и их столице Мешико известно очень мало. Наши конкистадоры туда не добирались, ограничиваясь набега… исследованиями побережья, – поправился де Агильяр. – Поэтому все, что нам известно, мы знаем по рассказам племен, переживших нападения императорских отрядов, которые рыщут по окрестным землям в поисках новых рабов для строительства своих капищ и для принесения человеческих жертв.

– У страха глаза велики, – заметил де Эскаланте достаточно громко, и все с удивлением посмотрели на старого солдата, от которого трудно было ожидать таких афоризмов.

Ромка наклонился к уху офицера:

– Почему монах думает, что мы не такие, как другие, и не идем грабить побережье?

Де Эскаланте призадумался:

– Наверное, потому, что у нас не пара-тройка каравелл, а армада. Такую не соберешь на деньги какого-нибудь авантюриста. Тут нужно благоволение губернатора и благословение короля. А Кортес, если захочет, умеет быть чертовски красноречив и убедителен.

– А скажите, дон Херонимо, не слышали вы что-нибудь о других испанцах, живущих среди индейцев? – спросил Ромка Агильяра.

– Кроме Гонсало? Нет, пожалуй, не слышал. Пару лет назад ходили слухи, что при дворе Мотекусомы появился посланец Кетцалькоатля, высокий, белолицый, с окладистой бородой. У индейцев бороды, вы знаете, не растут. Я хотел посетить столицу мешиков и удостовериться в этом, но, пока собирался, слухи затихли сами собой. Да и дела задержали.

– В гареме, – не сдержался Альварадо, знакомый с этой историей, и монах метнул в него испепеляющий взгляд.

Затеплившаяся было надежда угасла, не успев толком разгореться.

Заметив Ромкино настроение, Эскаланте потрепал юношу по плечу:

– Что вас так расстроило, дон Рамон?

Ромка ничего не ответил, только вздохнул и с удивлением понял, почему его так тянет к старому офицеру. Своими уверенными манерами, спокойным голосом и постоянной готовностью обнажить клинок он очень напоминал отца.

– Я предлагаю сначала двинуться во владения племени табасков, – говорил Агильяр. – Это мирный и дружелюбный народ. Я слышал, они очень тепло приняли де Грихальву, надеюсь, так же поступят с нами.

– Да, мне он тоже об этом рассказывал. На его картах помечена река Табаско, в устье которой можно встать на якорь, но дальше каравеллам не пройти. Мелко.

– И что мы будем делать? – спросил один из офицеров.

– Пересядем на лодки, поднимемся вверх по течению до столицы, обменяемся подарками, а там посмотрим.

– И скоро ли мы придем к устью?

– Думаю, к вечеру. – Кортес посмотрел на тень, отбрасываемую мачтой, и в его голосе зазвенел командирский металл: – Поэтому приказываю всем разойтись по местам и заняться чисткой обмундирования и оружия. Перед двором короля, пусть и варварского, нужно предстать во всем великолепии, подобающем подданным испанской короны.

Офицеры поднялись и направились в свои каюты. Капеллан подхватил под руку де Агильяра и повлек в тень паруса, видимо для очередной теологической беседы.

Ромка остался в одиночестве. Никакого обмундирования у него не было. Только кафтан с чужого плеча, узковатые панталоны да великоватые ботфорты со сбитыми каблуками. Из вещей, с которыми он выехал из Москвы три месяца назад, остались только перевязь и шпага, которая и так была в идеальном состоянии. Послание для отца пропало то ли еще в Трансильвании, то ли при взрыве каравеллы. Ромка думал, что оно, скорее всего, было зашито в камзол. Сам отец несколько лет назад исчез где-то на континенте среди диких зверей и не менее диких аборигенов. Возможно, он в плену, тогда Ромка приложит все силы, чтоб его вызволить, спасти. Он живота не пощадит. Но если отец, как Гонсало Герреро, женился, завел детей, живет припеваючи и думать забыл про свою семью, отправленную когда-то в далекую снежную Московию? Да признает ли он своего сына? Захочет ли признать? Поверит ли? А даже если поверит, что ему сказать? Папа, тут тебе послание передавали, но я его не довез. Поехали домой. И куда домой? В Испанию? На Русь?

– Ну вот, придем скоро, – раздалось вдруг над ухом.

Ромка вздрогнул.

– Дядька Мирослав, с чего вы взяли-то?

– За борт глянь, – ответил воин. – Видишь клубы песка? Их река выносит. И акул нет, потому как вода пресная.

Ромка поразился тому, как все становится просто, когда кто-нибудь объяснит.

Впередсмотрящий свесился из своего гнезда и как-то буднично сообщил о появлении на горизонте земли. Навигатор вышел из каюты, встал рядом с рулевым и развернул карту отмелей, которую де Грихальва нарисовал для Кортеса.

Мирослав вгляделся в желтоватый лист плотной бумаги:

– Однако мастер рисовал, хоть и пьян был как сапожник.

– С чего вы так думаете? Берега-то толком не видать на карте, только устье обозначено вроде да пригорок.

– Да, но пропорция схвачена верно. Вот смотри, – он выставил вперед руку, – тут от вершины до подножия вершок[16], и ширина устья вершок. А на бумаге тут полвершка и тут. – Он приложил фалангу пальца к рисунку.

– Пропорция?

– Эх, чему только тебя князь Андрей учил, – покачал головой Мирослав.

– Да ладно, дядько Мирослав, такому учил, чего вы и знать не знаете, – запальчиво ответил Ромка.

– Разумный человек говорит только о том, в чем уверен, – спокойно ответил Мирослав.

– А я и уверен!!!

Воин пожал плечами, отвернулся и пошел на корму. Юный граф заскрипел зубами, кулаки его сжались и… Разжались. Пнув ногой ни в чем не повинный тюк, он пошел на нос смотреть на такую близкую уже землю.

Скоро нос корабля вспорол полосу желтоватой мути и стал продвигаться вперед, борясь с боковым ветром и встречным течением. Матросы как обезьяны скакали по вантам, тянули канаты, разворачивали и сворачивали паруса. Навигатор, хрипя и надсаживаясь, выкрикивал команды, пересыпая их святотатственной руганью. Рулевой с кряхтением налегал на колесо. Рангоут опасно скрипел, мачты раскачивались, грозя скинуть матросов в воду. Армада медленно ползла следом за флагманом, в точности повторяя его маневры. Напряжение росло. Желваки играли на скулах солдат, столпившихся на палубе. Индейцы тянули шеи из-за высоких гребней солдатских бургонетов и марионов[17], опасливо вглядываясь в туманную полоску земли. Альварадо зачем-то выхватил меч, поставил ногу на носовое ограждение и размахивал им, словно призывал всех в атаку.

Волны, слабые в открытом море, на мелководье били в днище как таран. Протяжно ныли гвозди, вылезающие из обшивки. Ромка, сам того не замечая, вцепился зубами в рукав. Кто-то рядом тихонько причитал, кто-то горячо шептал молитву сразу всем богам.

И вдруг все закончилось. Проскочив бурное, кипящее водоворотами место встречи соленой и пресной воды, корабль вошел в ленивые воды мутной реки. Матрос с длинной палкой в руках бросился промерять глубину. Загремели якоря. Раздались радостные крики. Вверх полетели шлемы и платки.

Эскадра прибыла на континент.