Злая Игра

Канал III

Ещё шаг по пружинящему полотну мха. Страшно только в первый раз, потом приходит уверенность, даже если зелёно-коричневое покрытие начинает немного расползаться под ступнёй, как в этот раз. Просто сейчас весна, и воды на болоте слишком много. И ещё шаг…

Я ушёл в трясину по пояс. Комок истерично завизжал, а Оскал тихо заскулил. Вот, кажется, мне и крышка… Плевать на всех судей и все оправдательные приговоры. Месть — вот что главное для местных. А то, что мы уже так долго идём по трясине, это нормально — отсюда я точно не выберусь, да и месть нужно подавать холодной.

Но утопленница действительно не могла противиться вынесенному мне приговору. Она упала на живот, зацепилась ногами за какую-то торчащую посреди тропы корягу, и схватила меня за шиворот.

— Вот сюда! Да, сюда! Да, держи его, скотина клыкастая! А ты не шевелись, придурок, быстрее же потонешь!

Оскал вцепился клыками в мой капюшон и потянул, но этого явно было недостаточно — трясина засасывала меня внутрь, я погрузился в неё уже по грудь и продолжал тонуть.

— Вот так! — рыкнула Синеглазка.

Она отпустила меня и нырнула в трясину. Ей-то что, утопленнице…

Мне в поясницу вцепились две тонкие руки. Мощный рывок, и я над трясиной уже по грудь. После второго по пояс.

— Да не сучи ты ногами!

— Я не сучу!

— Сучишь!

Оскал зарычал и потянул мой капюшон. Синеглазка выбралась на тропу и, ухватив меня за руку, резким движением вытащила меня на относительно сухое место. Я хватал ртом воздух так, будто не дышал целую вечность, хотя моя голова даже не проваливалась под воду. Утопленница лежала рядом.

— Ну ты и тяжёлый, — проворчала она, утирая с лица грязь.

— Какой есть.

— Я же сказала туда не ходить.

— Не сказала.

— Значит, подумала.

Я тяжело вздохнул. Решила, что ли, сделать так, чтобы я ей жизнью был обязан? Или просто пугнула со злости?

Синеглазка посмотрела на меня каким-то странноватым взглядом и хихикнула.

— А если в тине тебя измазать, ты даже ничего, симпатичный.

Я ответил ей злой улыбкой, показывая свои клыки, но вызвал лишь второе «хи-хи». Человеческая мораль чужда нечисти и нежити, хотя они и способны на человеческие (или почти человеческие) эмоции. Да, я убил её отца. Но ей, в целом, было на это плевать, её куда больше беспокоило то, что она могла стать следующей моей жертвой, и потому привела помощь. Она без каких-либо угрызений совести бросит своих сестёр на голодную смерть. Хотя, в то, что утопленницы со своей силой и умениями охотиться под водой умрут от голода, я лично сильно сомневаюсь. Её сёстры поступили бы так же. В конце концов, их породила Тьма.

На ту семейную идиллию с купанием детей и почти нормальными отношениями, что я видел на Туманном озере, способны только те, что когда-то жили по-человечески. Те же, что родились уже мёртвыми, как Синеглазка, любят только себя. Ну, по крайней мере, так говорил Комок.

— Теперь я знаю, куда мы идём, — сказала Синеглазка.

— Да? И куда же?

— На Остров Пропавших.

— Что за остров?

Синеглазка пожала плечами.

— Просто остров посреди болота. Но очень нехороший, даже для нас, кого люди считают нехорошими. Понимаешь… он то есть, то его нет. Можно спокойно его пересечь, а можно сделать по его поверхности два шага и потеряться. Мы с сёстрами ходили на него… шли, вроде бы, вместе, вчетвером, но одна куда-то пропала, как сквозь дно провалилась. Отец говорил, что мать ушла туда… Она была из тех немногих, что вернулись. Тогда поговаривали, что на острове можно загадать желание, и оно сбудется. Мать хотела, чтобы мы стали людьми, ведь она когда-то была человеком. Она… — Утопленница сглотнула, переживая мрачные воспоминания. — Когда она вернулась, её всю покрывала чёрно-зелёная чешуя. И она совсем обезумела. Убила всех моих братьев, но её смогли усмирить. Отец долго пытался достучаться до неё, но, в конце концов, пришлось её убить… высушить на камнях под солнцем… чтобы её Скверна не распространилась на всё болото. Это было лет сорок назад. Отец так после этого так и не нашёл себе новую жену, всё о нас заботится.

То есть Синеглазке и её сёстрам никак не меньше сорока. Насколько я понимаю, росли утопленники ничуть не медленней людей, просто старели гораздо — гораздо! — дольше. Но когда ты хочешь, чтобы свершилась месть, лучше надавить на жалость, глядишь, Судья послушает. К счастью, в этот раз суд был действительно беспристрастным.

— Долго до него идти? — спросил я.

— Не знаю. Он… ну, как будто плавает, хотя под ним твёрдая земля.

«Это цикл, — сказал мне Комок. — Каждый «карман» как будто плавает, потому вокруг него такие большие охранные зоны вроде этого болота или той рощи, про которую ты мне рассказывал. Это как-то связано со строением этого мира».

«Ясно».

— Пошли дальше? — спросила Синеглазка, потягиваясь. Повязка с её груди вызывающе поползла вниз.

— Сейчас, дай только почиститься.

И даже с Синеглазкой дневной переход оказался чертовски тяжёл. Многие местные про Судью ничего не слышали, и уж тем более им было плевать на её волю, потому они всячески старались мне помешать. Ну, или они просто хотели жрать.

Но дело не только в этом. Болото жило. В нём кипели гейзеры. Понимались пузыри метана. Всё это воняло, отравляло воздух, сушило слизистую. А когда начались самые комариные места, я решил, что это просто пытка.

Я растоптал какую-то змею, больше похожу на пиявку, и с остервенением размазал по лицу кровавую грязь с останками самых нерасторопных комаров. Синеглазка, хихикая, плелась впереди — её холодная кровь комарих не прельщала.

— Сейчас будут дымные места, там комаров будет поменьше.

Ох, надеюсь…

То, что я принял за гейзеры, действительно оказалось пластами тлеющего торфа. Зловонный дым едва позволял дышать, но утопленнице было куда хуже, чем мне. Земля стала горячей и сухой, а для жительницы воды такая окружающая среда не совсем приятна. В какой-то момент Синеглазка закашлялась совсем тяжело и повалилась на колени, с трудом подавляя рвотные позывы. Я взвалил её себе на плечо и, полуослепший от дыма, попёр наугад, благо земля под ногами была твёрдой.

Эта пытка дымом и жарой продолжалась всего несколько минут, но и этого чуть не оказалось для утопленницы достаточно. Для Комка тоже — он весь извёлся, рассказывая мне, как тяжело очищать от продуктов горения мои лёгкие.

Я как будто прорвал дымовую завесу и оказался на плоской, покрытой травой, поляне. В центре её возвышались старые каменные развалины, кругом лежали поваленные статуи, под ногами ещё можно было различить дорожку из белого камня. Я увидел заросший пруд и чуть не бегом рванул к нему. Не церемонясь, я бросил Синеглазку прямо в воду и зашёл в неё сам по пояс — подошвы моих сапог нагрелись так, что у меня в сапогах вполне можно было сварить вкрутую яйца. Кольчуга тоже нагрелась, но подкольчужная стёганка спасала. Синеглазка мгновенно ожила и принялась плескаться, не поднимаясь на поверхность, её уши смешно зашевелились. Жабры, видимо. Если бы не они, перепонки между пальцами и зеленоватый оттенок кожи, утопленницу ничем не отличить от человека…

Я отвёл от неё взгляд и принялся чистить одежду, жалея, что испортил чистую воду — пить хотелось ужасно. Впрочем, в десятке шагов отсюда виднелся второй такой же прудик.

Я привёл себя в порядок, напился из второго пруда и наскоро перекусил. Утопленница появилась только раз, чтобы пожаловаться на обожжённые ступни и сказать, что раньше так сильно жарко не было. Но потом всё же выбралась на траву, таща в каждой руке по рыбине.

— Сегодня ночуем здесь, — сказала Синеглазка, выжимая на себе свои тряпки. Не знаю, зачем — её мокрая одежда никак не должна была стеснять. Наверное, у меня подглядела и решила повторить. — Ночью вглубь болота соваться опасно, даже мне, а уж тебе с твоей сладкой тёплой кровью… — Утопленница хихикнула.

— Комары сожрут, да?

Лицо моей проводницы приняло серьёзное выражение.

— Твари куда хуже комаров. В глубине болота живут пиявки с человека размером. А ещё там есть Прыгунки. Запрыгнет такой тебе на лицо, сунет в рот щупальце и отложит в живот яйцо, а когда оно вылупится, личинка начинает пожирать твои внутренности до тех пор, пока ты не умрёшь. А когда умрёшь, дожрёт тебя, а потом уползёт в болото, где вырастет в другого Прыгунка.

— Так и знал. Кстати, что это за место?

— Не знаю, — утопленница пожала плечами. — Какое-то старое спокойное место, почти посередине пути, — закончила говорить она с набитым ртом. Вторая рыба прожила лишь на несколько секунд дольше первой. — Те, кто идут к Острову, всегда останавливаются здесь на привал. Поговаривают, что утопленникам здесь делать нечего, но, сколько я себя помню, здесь ни с кем ничего плохого не случалось.

Я кивнул, но решил исследовать руины. Больше из любопытства, даже не думал в тот момент, что Синеглазка может меня предать и привести в какое-то опасное место. Если бы она хотела меня убить, не вытаскивала бы из трясины.

«Похоже на развалины храма Корда», — сказал Комок.

Я с ним согласился.

Оскал прыгал между камнями, гоняя какую-то мелкую живность. Ему путешествие через дым тоже не понравилось, но пожаловаться пёс не мог. К счастью, потому что трёх нытиков я бы не выдержал.

По руинам судить довольно сложно, но этот храм не слишком-то напоминал тот, что я видел в Драконьем Клыке. Там храм представлял собой, фактически, крепость. Здесь же скорее какую-то средневековую виллу — колонны, аллеи, дорожки, арки, статуи, невысокие тонкие стены; всё было сделано из белоснежного камня. Кое-где ещё росли одичавшие цветы. Рядом с третьим прудиком валялись опрокинутые солнечные часы.

Я поднялся по ступеням — камни по-прежнему оставались достаточно устойчивыми — и очутился посреди груды обломков, которые когда-то были стенами и потолком. Посреди развалин возвышалось тайное капище храма. И тут уж сомневаться не приходилось, на нём совершали человеческие жертвоприношения. Нечто напоминающее клетку, составленное из берцовых костей, всё ещё не рассохлось и зловеще поднималось над капищем.

«Видимо, проделки Гаспа».

«А что есть сила Гаспа, как не извращённая сила Корда? Что-то слишком уж много совпадений в действиях Культа сейчас и во время прошлого пробуждения Гаспа».

«Хочешь сказать, Гасп вернулся и осквернил жрецов?»

«Нельзя исключать такое развитие событий. Или кто-то очень хочет походить на своего властелина, и был ему очень хорошим учеником».

«Не знаю, не знаю… — задумчиво протянул Комок, и тут же без перехода заявил: — Я тут новую оду сочинил, хочешь послушать? Мать Тьма, Мать Тьма, я подношу тебе в подарок кровавую жертву…»

Я запоздало сказал, что хочу, но слушал в пол-уха. «Карман», куда я иду. Что если его Сотворил Гасп? Я к этому ублюдку и на пушечный выстрел не приблизился бы, не говоря о том, чтобы пользоваться чем-то Сотворённым им… Или я просто лгу себе, думая, что я другой? Клинок Тени, эти амулеты, не силы ли Гаспа послужили для их создания? Что мешает мне завладеть этим источником энергии и пустить его тёмную силу на благое дело? И я смогу это сделать. Именно потому, что я хоть и был избран Тьмой, но с Гаспом меня ничто не связывает. Гасп породил Скверну, а меня она не затронула.

Не хотелось бы себя как-то оправдывать, но то, что Судья сохранила мне жизнь и приказала отвести на Остров, говорит о том, что я на правильном пути. Или ещё не до конца с него ушёл.

Оскал куда-то запропастился, но с ним это бывало. Костёр жечь не было смысла — здесь и так достаточно тепло. Если пойдёт снег, он, наверное, растает ещё в воздухе, а уж от дождя можно будет спрятаться в развалинах. Я лежал на своём плаще и смотрел в темнеющее небо. Хотелось поговорить с кем-то кроме Комка, но Синеглазка ушла ночевать в пруд, заявив, что её обожжённым ступням не дело сохнуть на суше.

Сон уже почти сморил меня, когда к моему правому боку прижался кто-то мокрый и холодный.

— Я знаю, как ты возместишь мне смерть отца.

— И как же?

— Хочу сильного сынишку.

Раздевать Синеглазку почти не пришлось. Мы перекатились с плаща на траву, где я стянул последнюю одежду с себя. Целоваться утопленница совершенно не умела, но я быстро смекнул, что мы обойдёмся без этого.

— Вообще, я не могу забеременеть от обычного человека, — сказала Синеглазка после. — Но ты не человек. И в тебе, как и во мне, живёт Тьма.

— Одного раза для этого может быть недостаточно.

— Правда?

— Конечно.

— Тогда давай начнём заново.

Смерть VI

Он забыл. Зато помнил я.

Порвался очередной сосуд, совсем рядом с нами. Хозяин сам едва не поддался действию вылившейся Скверны. К счастью для пса, он умудрился убежать, хотя в его левой задней лапе засел арбалетный болт. Хозяин несколько секунд готов был убить любое живое существо, что попалось бы ему в поле зрения. Но, как и всегда, он сумел справиться со Скверной внутри себя.

Хозяин выл и бился головой о дерево, стараясь утихомирить Злобу. Я пытался сделать так, чтобы Скверна от него отстала, оставив после себя Тьму. Чем больше Тьмы, тем мы сильней. Но Мать не зря выбрала его — он оказался сильней, он ещё находил в себе силы сопротивляться. Он вспоминал что-то, наверное, те вещи, которые я ненавижу больше всего — его встречи с той утопленницей, общение с другими людьми. Он называл их друзьями. Странно, но и меня, и пса он тоже держал за друзей. Я в это время пытался напомнить ему об отрубленной голове утопленницы у его ног, о безруком друиде.

Но я не могу управлять его сознанием. А он иногда моим может. Заставляет соглашаться с ним. Зачем было спасать тех крестьян от Культа, раз они и так сдохнут в ближайшее время от голода? Но мы их спасли, а я ещё и вылечил от Скверны, хотя мне этого и не хотелось.

Иногда меня пугало другое. В хозяине иногда просыпалась какая-то сила. Будто бы и тёмная, но… другая. В ней не было Скверны или Смерти. Что-то другое, куда более неприятное для меня.

В тот раз я не совладал с хозяином. Но в следующий раз у меня это получится. Возможно, очень скоро…

Я посоветовал ему идти через город. Говорил, что срежем путь. Или купим нормальной еды — хозяин много жаловался, что ему надоело жареное на открытом огне мясо. Говорил, что убьёт за крупицу соли. Но не убил, хотя я ему об этом напомнил, когда он спасал крестьян. Он только посмеялся…

Хозяин не знал, куда он идёт. А я знал. Сосуд порвался прямо у храма Корда, в самом центре города.

Я не помню, чтобы он был в таком состоянии. Будто спал, но в то же время передвигался, всё видел, но как будто не замечал.

Мы шли по замёрзшим развороченным трупам. Потоки крови застыли на улицах, открытую канализацию покрывала толстая красная корка. В кровь вмёрзли ошмётки тел и внутренности. Мы перебрались через гору убитых и дошли до храма Корда. Там было несколько выживших, жрецы в основном. Они откалывали от тел куски и пытались их жрать. Хозяин перебил всех жрецов и пошёл дальше, будто бы ничего не видел и ничего не делал.

Я говорил с ним, но он меня не слышал. Просто шёл, уставившись в одну точку перед собой. И так через весь город. Ни развешанные на стенах трупы, ни разодранные младенцы, ничто не отвлекало его. Я видел, как четырёхлетняя девочка застыла с младенцем на руках. Нет, она не пыталась его спасти, она разгрызла ему шею, а её саму кто-то пригвоздил к мостовой копьём.

Этот разрыв имел куда более сильные последствия, чем прошлый. Это становилось критично. Ещё парочка таких, и в этом мире некого будет спасать. Если хозяин потеряет цель, как я доведу его до конца? Как мы тогда вернёмся во Тьму?

А потом я увидел брата. Не знаю, как он смог прожить здесь почти день. Он издыхал. Я потянулся к нему, но неожиданно он отверг меня. Это безмозглое существо решило, что я уже не его собрат. Он сдох, идиот, прямо на моих глазах, но мне всё равно было его жаль. Мог ли я ему помочь?

А когда мы вышли из города, хозяин обратился ко мне так, будто ничего не произошло. Спросил, почему мы не купили соли и нормальной еды.

Я сказал, что нас не пустили в город.