Знание-сила, 2000 № 04 (874)

Первые два-три десятилетия века пронизаны чувством и жаждой острой новизны. XX век, особенно ранний, мучился новизной, как лихорадкой, как наваждением, как навязчивой идеей. Жизнь в прежних культурных формах «вдруг» стала чувствоваться невозможной: людей из них выталкивало. «Нужны новые формы, А если их нет, то ничего не нужно».

Эти годы – время сотворения мира. «Мы наш, мы новый мир построим» – крайне характерная декларация, далеко не только политическая, именно потому она нашла столь горячее, искреннее, массовое политическое сочувствие и воплощение: политика заимствует убедительность у вещей более глубоких.

Невиданное с первохристианских, может быть, времен стремление творить историю проникло практически во все формы самосознания и действия. Это эпоха глобальных проектов: «мировая революция» – лишь частный случай таких притязаний. Главным временем культуры становится будущее – время экспериментов и футурологической лихорадки.

Отрицание культуры стало ею самой, ее сердцевиной. Культуру ощутили как бремя, помеху, закрывающий и искажающий природу фильтр. Идеи Фрейда о «неудовлетворенности культурой» продиктовало время. Только поэтому поверили и Фрейду, и Толстому, и многим другим.

Своеобразная гордыня европейского «я» в этом веке в том, чтобы обнаруживать, вскрывать, разоблачать все новые и новые формы, уровни, степени собственной несостоятельности, подчиненности внешним силам. (Разумеется, оно думало на этом самоутверждаться, подчинив в конце концов эти силы собственному контролю, ради того и старалось.) Марксу с его отчужденными силами рынка удалось дать основу для одной из самых мощных идеологий времени, Фрейду с его подсознанием – для расхожих стереотипов повседневного мировосприятия западной культуры. Еще один великий «разоблачитель» века – Гуссерль – с его внеположной ценностному мышлению, неуправляемой «реальностью» избежал массовой известности и массового влияния, он оказался для этого слишком сложен и специален; однако же его феноменология неизменно входит в число интеллектуальных доминант столетия и даже теперь, на его закате, не перестает чувствоваться привлекательной и актуальной. Все это – свидетельство того, что у европейского человека в очередной раз разладились отношения и с природой, и с культурой. Они стали замечаться, как воздух во время ветра. Пришло очередное время их выяснения.

М. Добужинский. Петербург.