Борис Стариков
Мы уже писали когда-то о попытке использования метода визуализации мозговых процессов (функциональный магнитный резонанс, fMRI) в качестве детектора лжи, взамен скомпрометированного полиграфа. С недавних пор эти очередные попытки явной коммерциализации науки обрели характер настоящего поветрия. Одна за другой соответствующие фирмы выступают в печати с заявлениями, что их машины достигли такой точности, что однозначно выявляют ложь в 90 % случаев. А в октябре 2008 года фирма «Цефос» объявила, что ей удалось побить все прежние рекорды и достичь 97 % успеха. Теперь фирма намерена добиваться признания нового метода в американских судах.
Эти суды руководствуются в подобных случаях так называемым «критерием Добера», гласящим, что научные свидетельства должны быть основаны на методах, которые являются проверяемыми и воспроизводимыми, имеют заранее известные и точные границы ошибок, одобрены специалистами-коллегами, опубликованы и признаны научной общественностью. Метод fMRI-визуализации мозговых процессов в принципе удовлетворяет этим требованиям. Он основан на фиксации возбуждения в различных участках мозга при выполнении им различных мысленных операций. Однако в данном конкретном случае фирмы утверждают нечто более тонкое, а именно — что их fMRI-машины видят некое специфическое возбуждение (то есть активизацию некоторых определенных участков мозга), которое однозначно зависит от того, лжет человек или говорит правду. А в «Цефосе», по словам его представителей, разработана даже такая тонкая методика расспроса подопытных, которая якобы делает обнаружение этой активности сверхточным, в сущности — почти безошибочным.
Идея вторжения в мозг для выяснения истины или лжи уже нашла страстных противников «от имени морали», ставящих под сомнение ее этичность и объявляющих ее «покушением на прайвэси». Но как выглядит эта идея с научной точки зрения?
Пока что ученые оценивают ее скептически. Во-первых, говорят они, все такие проверки производятся в искусственных условиях: добровольцев просят говорить (в процессе сканирования) либо правду, либо какую-то ложь, причем по весьма надуманному поводу. Никак нельзя утверждать, что очаги возбуждения в мозгу в процессе такой «невинной» лжи идентичны процессам возбуждения у людей, лгущих сознательно, чтобы избежать суда и наказания.
Во-вторых, уже при работе с полиграфом было установлено, что люди могли успешно подавлять те нейрофизиологические изменения, которые обычно сопровождают ложь и должны были замечаться полиграфом. Можно ли с тем же успехом обманывать fMRI-машины, попросту никому не известно — наука еще слишком далека от понимания таких тонкостей.
В-третьих, как хорошо известно всем специалистам по сканированию мозга, точность результатов этой процедуры сильно зависит от поведения сканируемого — стоит ему повернуть голову или порой даже просто двинуть языком во рту, и картина «активности мозга» ощутимо меняется. И наконец (и это, пожалуй, главное), такие очаги возбуждения никак не могут рассказать, что именно происходит в мозгу, то есть что и как человек думает. Мозговые процессы слишком сложны, и активизация того или иного участка мозга может быть вызвана таким множеством нейрофизиологических причин, что ее никак нельзя объяснять простым «говорением правды» или «говорением лжи».
Все эти факторы, по мнению большинства ученых-специалистов, выступивших в связи с претензиями «Цефоса», делают опознание лжи с помощью сканирования крайне ненадежным, а утверждения фирм об их успехах в этом деле — весьма сомнительными. В таких условиях ставить судьбу человека в зависимость от подобного рода «показаний» было бы в высшей степени неосторожным.
Но, как это часто бывает с новыми методами в науке, нейрологи-энтузиасты сканирования увидели в fMRI некую «универсальную отмычку», счастливую возможность найти ответы на все свои давние и, казалось, неразрешимые вопросы — от специфики той или иной человеческой личности до особенностей человеческого поведения. В результате, стали одно за другим появляться вполне серьезные научные исследования, в которых на основании грубых данных сканирования делались далеко идущие выводы. Вот лишь один пример.
В 2001 году группа принстонских исследователей применила сканирование для изучения моральных решений людей. Испытуемым предлагалось мысленно выбрать один из двух способов остановить мчащуюся в пропасть повозку с пятью пассажирами — оттолкнуть ее на тротуар, где она убьет стоящую там старушку, или толкнуть ту же старушку под колеса, чтобы затормозить повозку. При устных опросах люди преимущественно выбирали первый вариант, и ученых заинтересовало, чем определяется этот выбор, ибо с точки зрения разума оба сценария выглядели равно «аморальными». Проведя сканирование, они обнаружили, однако, что при размышлении над вторым сценарием у подопытных активизируются (как говорят — «вспыхивают») те участки мозга, которые обычно вовлечены в такие эмоции, как печаль, страх и другие неприятные возбуждение, но не «вспыхивают» те (лобные доли), что связаны с рассуждениями и решениями.
Вывод казался очевидным: отвергнуть второй сценарий человека побуждают эмоции; когда разум затрудняется с моральным выбором, этот выбор определяют глубинные, неосознаваемые и необъяснимые эмоциональные предпочтения. Но увы — как оказалось позднее, те участки мозга, которые «вспыхивали» в эксперименте, связаны не только с неприятными эмоциями, но также с памятью и языком, то есть их возбуждение в ходе размышлений над выбором еще не означает, что дело в эмоциях — они могли вспыхивать и потому, что мозг вполне «рассудочно» рылся в памяти в поисках какой-нибудь «эмпирической» опоры для выбора (и, вполне возможно, там ее и находил).
Тем не менее упрощенно однозначный вывод авторов («в пользу» эмоций) был широко разрекламирован прессой и наверняка повлиял на многих людей, убеждая их во «всесилии» нейро-имиджинга, который «все насквозь видит». И нынешние, все более расширяющиеся попытки использовать его в самых разных направлениях, но с одной и той же коммерческой целью, спекулируют теперь на этой репутации. Вот почему серьезные исследователи объявляют сейчас одной из главных задач в своей области скорейшее, беспристрастное и глубокое изучение как подлинных возможностей, так и реальных ограничений этого нового способа исследования мозговых процессов. Только так, говорят они, можно будет поставить заслон на пути коммерциализации науки.