Зола

3

Приблизительно в это же время хмурый мужик средних лет, выглядевший старше своего возраста, заканчивал сборку взрывного устройства. Он сидел в неприбранной комнате, за старым столом, крышка которого, светлого полированного дерева, была вся в царапинах и в разводах от пролитых химикалий, в кружочках от горячих металлических кастрюль и подстаканников, которые без зазрения совести ставили прямо на стол. Но насколько неухожена была мебель, насколько царило в комнате запустение, настолько аккуратно и четко все было разложено на столе. Человек работал, не совершая ни одного лишнего движения. Он был профессионалом своего дела, одним из лучших. Можно сказать, что он жил своей работой, чувствуя себя творцом, почти равным Богу. Правда, Бог умел творить и жизнь, и смерть, а этот человек — только смерть. Что ж, его устраивало такое равенство наполовину.

Закончив сборку, он бережно положил изделие в коробку из-под обуви и снял очки. Он стеснялся очков и надевал их только тогда, когда его никто не видел. Очки чуть портили образ хмурого и сурового творца смерти без нервов и комплексов, который он старательно пестовал. Поэтому он никому не позволял присутствовать при своей работе. Впрочем, он никому не позволял присутствовать и тогда, когда ещё не нуждался в очках. И не только из чисто практических соображений — что заказчик-остолоп мог сунуть нос не туда, куда надо, и все напортить. Скорей, он не хотел, чтобы кто-либо разглядел потаенную страсть, с которой он работал над каждым заказом. Ему не хотелось, чтобы эту страсть прочти в его скупых бережных движениях, в почти чувственных ласковых прикосновениях, с которыми он монтировал тончайшие детали и присоединял тончайшие проводки. Для него это было как близость с женщиной и даже больше, чем близость с женщиной. Женщины его не интересовали. Всю жизнь он был влюблен только в смерть, которую творил своими руками. Ну, может, он ещё любил деньги — очень большие деньги которые ему платили. Насчет гонораров он вообще был прижимист. Заказчики считали его скупцом, называли его порой «живоглотом», гадали, зачем ему такие суммы, если он живет бедно и одиноко, не тратясь ни на какие радости жизни. Но платили всегда столько, сколько он называл, не торгуясь, что бы они потом ни думали и ни говорили о нем у него за спиной. Он приучил! Наверно, деньги нравились ему потому же, почему нравилась смерть, которую он почти ежедневно держал в руках: они тоже даровали ощущение высшей власти. Он мог бы купить все что угодно — включая самые роскошные вина, любовь самых роскошных женщин — но его это, можно ещё раз повторить, не интересовало. Его раздражали идиоты, которые растрачивали и разбазаривали свою жизнь на все эти пакости, и с тем большим удовольствием он сеял смерть среди этих недоумков.

Он снял очки, потом опять надел, заметив какое-то движение в углу. Это с потолка спускался паук, суча из брюха свою паутинку — этакий крохотный альпинист. Человек поглядел на паука, подмигнул ему.

— Письмецо несешь? — голос у него был из тех подсевших голосов, которые и повысить невозможно, даже если очень захочется — из-за то ли изношенности, то ли особого устройства голосовых связок. Спокойно звучал этот голос, не окрашенный никакими эмоциями, спокойно и равнодушно. — Или добрую весть? Или гостей ждать велишь? Что ж, гости скоро будут — хорошие гости. Порадуют нас с тобой, так? Впрочем, для тебя главная радость — когда муха запутается в твоей паутине. А я ведь тоже… свою паутину плету. Мы с тобой понимаем друг друга, так?

В этом взрывник был очень похож на многих одиноких людей — избегая и сторонясь себе подобных и разговоров с ними, они с удовольствием могут разговаривать сами с собой, с предметом мебели, с пауком, с бьющейся о стекло бабочкой.

Паук, ничего не ответив, продолжал свой спуск. Взрывник усмехнулся и покачал головой.

Возле его калитки послышался автомобильный гудок, тут же залаяла собака, загремев длинной цепью. Взрывник выглянул в окно.

— Приехали, — сообщил он пауку. — Серьезные люди. Взять не какую-нибудь расхожую игрушку, а за пятнадцать тысяч баксов — это тебе не хухры-мухры. Что ж, нам же лучше.

И он пошел открывать.

Жихарь предусмотрительно ждал за калиткой, не суясь на клыки здоровому псу. Взрывник кликнул пса, посадил на цепь, Жихарь вошел в калитку.

— Готово? — спросил он, и сам, рассмеявшись, махнул рукой. — Прости, Наум. Знаю, что у тебя всегда все готово в срок. Просто работа предстоит подковыристая, вот и дергаюсь.

— А ты не дергайся, — с хмурой ехидцей посоветовал взрывник. — Не кукла, чай, чтоб на ниточках дрыпаться. А то от лишних дрыганий ниточки оборвутся — и куклу в печь. Ну, в ящик, в крайнем случае. Только куклу из ящика достать можно, а человека уже нет, не достанешь… — пока взрывник говорил это, они прошли в дом. Взрывник кивнул на стол. — Вот. Вещица компактная, где угодно спрятать можно, а разнесет все на пятьдесят метров, как ты и просил. Сработает без подвоха. Радиус действия дистанционного управления — до двух километров. Хватит тебе?

— Хватит, — кивнул Жихарь. — Там не больше полутора километров, от точки до точки… — он вынул несколько пачек долларов и выложил на стол. Вот. Пятнадцать тысяч, как договаривались.

— Порядок, — сказал взрывник, составляя пачки одну на одну.

— Пересчитывать не будешь?

— Нет. Чай, не первый день знакомы… Видно, крупную птицу долбануть собираешься, раз заказчики так расщедрились.

— Очень крупную, — согласился Жихарь. — Тут надо, как говорится, без сучка и задоринки. Я, правда, интересный путь отхода придумал…

— Смотри, не переусердствуй. Где тонко, там и рвется.

— У меня не порвется. Сейчас главное — мальца подходящего найти.

— Чтобы на щенячьи выходки все списать? Ой, смотри, Жихарь, не связывался бы ты с мальцами.

— Да что он сделает… мертвый? — ухмыльнулся Жихарь.

— Да что угодно. Пацанам знакомым что-нибудь сболтнет, перед тем, как отвлечься. Малец не мужик, у него такая дурь в голове вертится… Пуберантный период, понимаешь?

— Чего-чего? — переспросил Жихарь.

— Ну, период полового созревания, когда им что-то новое и непонятное яйца крутит, а ум за разум заходит. Такое могут отмочить, что охнешь.

— Ну, у меня план хитрый…

— Да не рассказывай ты мне о своем плане. Мне его нет никакого интереса знать. Я свое дело сделал — и довольно.

— И хорошо сделал, — сказал Жихарь. — Одного не пойму, зачем тебе столько денег. Живешь у себя в глуши, особняк не возводишь, на баб не заглядываешься… У тебя, небось, яйца не крутило, даже когда ты мальцом был?

— Не крутило, — спокойно согласился взрывник.

— И неужели никогда не хотелось, не влекло тебя?

— Ну… — Взрывник пожал плечами. — Врать не буду, но так не помню, чтобы глаз западал.

— И не думал о том, чтобы кто-нибудь рядом был? Чтобы не помирать в одиночестве?

— Нет. От женщин расход один. Нервы и хлопоты. Да ещё неприятности. Подкатывала тут одна. Банкирша, понимаешь, — губы взрывника скривились в издевательской улыбке. — Вроде, деловая, а послушал, чего она хочет и как… Тьфу! С такой и влипнуть недолго, сама попадется в два счета, и в два счета же тебя заложит. Я перед ней вообще сделал вид, что она адресом ошиблась и за другого меня принимает. Нет, женщин и деньги разводить надо, а то… — он покачал головой, подбирая выражение поточнее. — Такую свинью подложат, что век из-под неё не вылезешь.

— Что девки за деньги — это и накладно, и ненадежно, кто ж спорит, заметил Его собеседник. — Но ведь иногда въедет в тебя девка и по любви…

— Ну, это ещё неизвестно, от кого больше горя нахлебаешься, — возразил хозяин, — от тех, кто за деньги или от тех, кто по любви.

— Ну, так ведь и деньги в могилу не унесешь! — попробовал подначить Жихарь. — Если оставлять некому, то хоть пожил бы в радость.

— А я радуюсь тому, что они у меня есть, — сказал взрывник.

И сказал это так, что Жихарь больше не задавал вопросов. Только поглядел на взрывное устройство на краю стола и задумался. Видно, о своем «хитром плане», который взрывник осудил, даже подробности выслушать не пожелав.