Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2

Глава 16

Лето выдалось жарким. Не по-уральски жарким — солнце палило так, что смола на свежесрубленных брёвнах пузырилась и стекала липкими каплями, а мужики на промывке к обеду взмокали насквозь, словно из реки вылезли. Тайга, напоенная зноем и запахом хвои, гудела от мошкары и работы.

Дорога прорастала сквозь тайгу, связывая нас с миром. Жизнь артели не останавливалась — золото не ждёт ни жары, ни дождя, ни строительства дороги. Промывка шла круглосуточно, в три смены. Бутара крутилась без остановки, пожирая тонны речного песка и выплёвывая драгоценные крупицы в наш общий котёл.

Я стоял у шлюза, наблюдая, как Михей с Кузьмой ловко орудуют лопатами, загружая очередную порцию породы в барабан. Вода бурлила, камни грохотали, мужики матерились сквозь зубы — привычная музыка артельной работы.

— Андрей Петрович! — окликнул меня Архип, выходя из кузницы. Лицо его было закопчённым, фартук в угольной пыли. — Новая партия трафаретов готова. Хочешь глянуть?

Я кивнул, пошёл следом. В кузнице было жарко, как в преисподней. Архип показал мне железные решётки с мелкой ячейкой — усовершенствованные трафареты для дополнительной промывки шлиха.

— По твоим чертежам сделал, — пояснил он, постукивая молотком по решётке. — Ячейка мельче, зато золото лучше задерживается. Проверял на пробной партии — выход увеличился где-то на пять долей.

— Отлично, — одобрил я, разглядывая работу. — Ставь на все шлюзы. Каждые пять процентов — это деньги.

Деньги. Они текли рекой, почти как вода в нашей бутаре. За лето мы намыли почти два пуда золотого песка и самородков. Это было богатство по меркам большинства старателей. Но я знал — большая часть уйдёт на расходы. На дорогу, на караульных, на новое оборудование, на взятки чиновникам. На войну, которая ещё не закончилась, а только затаилась, как зверь в кустах.

Я вернулся к шлюзу.

Вечером, когда солнце уже касалось верхушек елей, в контору зашёл Елизар. Старообрядец выглядел озабоченным.

— Андрей Петрович, разговор есть. Не для чужих ушей.

— Проходи, садись. Что стряслось?

Елизар сел на край лавки.

— Люди говорят… Местные, из деревень, что на стройку приходят торговать. Видели они людей странных. Не разбойников, не бродяг. Одеты чисто, по-городскому, но в лесу прячутся. Смотрят, записывают что-то. И спрашивают.

— О чём спрашивают?

— О тебе, Петрович. О привычках твоих. Когда спишь, когда ешь, куда ходишь. Охрана где стоит, сколько людей на постах.

Я напрягся. Это было ожидаемо, но всё равно неприятно. Шпионы.

— Рябовские?

— Не похоже, — покачал головой Елизар. — Рябовские — они наглые, шумные. А эти — тихие, как тени. И вопросы задают… умные. Не про золото, а про порядки. Про то, как ты с людьми говоришь, как платишь. Будто душу твою вымеряют.

— Описывали их?

— Один — высокий, худой, в пенсне. Другой — коренастый, с шрамом на щеке.

Я задумался. Пенсне в тайге — примета редкая. Это не простые бандиты. Это профессионалы. Либо нанятые сыщики, либо… государственные люди. Но если государственные, почему прячутся? У меня с губернатором вроде мир.

— Спасибо, Елизар. Это важно. Предупреди своих, пусть глядят в оба. Если увидят ещё раз — пусть не трогают, но проследят, куда уйдут.

Когда Елизар ушёл, я вызвал Игната.

— У нас гости, — сказал я ему, пересказывая слова старообрядца. — «Тихие люди». Интересуются не золотом, а мной.

Игнат нахмурился.

— Думаешь, из Петербурга?

— Или из Петербурга, или Рябов на последние деньги нанял кого-то очень серьёзного. В любом случае, нам нужно знать, кто это.

Я достал карту.

— Усиль посты на дороге. Но скрытно. Пусть «волки» не маячат на виду, а сидят в секретах.

Дни потекли в напряжённом ожидании. Внешне всё было спокойно: дорога строилась, золото мылось, но я чувствовал, как сгущается воздух. Письма от Степана приходили регулярно, раз в неделю, обычно с обозом. Я читал их в конторе, при свечах, когда артель уже спала.

Последнее письмо пришло в конце июля. Почерк Степана был нервным, буквы прыгали по строчкам, словно он писал в спешке.

«Андрей Петрович! Дела приняли интересный оборот. Рябов не успокоился. Несмотря на разгром Штольца и потерю приисков, старый паук плетёт новую паутину. Он нашёл другой путь — бюрократический. Через Аникеева и урядника Анисима Захаровича пытается добиться отзыва твоих лицензий на разработку. Формальный повод — нарушение технических норм и незаконное строительство 'механизмов без одобрения Горной конторы». Звучит смехотворно, но в этой системе любая бумажка может стать оружием.

Аникеев и урядник в тяжёлом положении. Рябов давит на них через старые долги и связи. Но они боятся тебя не меньше, чем его. Помнят, как ты их прижал зимой. Помнят твои угрозы доносами в Пермь.

Они играют в двойную игру. Внешне — сотрудничают с Рябовым, подписывают бумаги, готовят предписания. Но тайно — передают мне копии всех документов. Аникеев два раза приходил ко мне в контору ночью, через чёрный ход, боясь, что Рябов проследит. Урядник тоже шепнул мне на рынке, что «не всё в бумагах господина Рябова гладко».

Я их подкармливаю — золотишком по чуть-чуть, обещаниями защиты. Они боятся, но пока держатся. Главное — они саботируют усилия Рябова. Предписание о ревизии твоих участков «случайно» потерялось в канцелярии. Жалоба на незаконные механизмы затянулась на месяц из-за «отсутствия инспектора». Аникеев умудрился подписать бумагу так, что она формально верна, но юридически ничтожна.

Рябов чувствует саботаж, но доказать не может. Он орёт, угрожает, но чиновники разводят руками: мол, бюрократия, ваше благородие, всё по закону делаем, просто медленно.

p. s. Посылаю с этим письмом копии всех бумаг, которые Рябов пытается протолкнуть. Читай внимательно. Там есть интересные моменты. Степан.'

Я отложил письмо, развернул приложенные документы. Несколько листов. Читал медленно, вдумчиво, переводя казённый язык на человеческий.

Первый документ — жалоба от «группы обеспокоенных граждан» на незаконную деятельность артели «Воронов и Ко». Мол, используем запрещённые механизмы, нарушаем технику безопасности, создаём угрозу окружающим приискам. Под жалобой — три подписи. Все три — липовые, я был уверен. Степан сделал пометку, что почерк один и тот же, только фамилии разные.

Второй документ — предписание Горной конторы о проведении внеплановой ревизии наших участков. Дата проведения — через месяц. Причина — вышеупомянутая жалоба. Подпись Аникеева, печать конторы. Всё чисто, формально. Но я знал — эта ревизия должна была найти «нарушения». Любые, даже придуманные. А потом — штрафы, приостановка работ, отзыв лицензий. Классическая схема удушения через бюрократию.

Третий документ был самым интересным. Копия внутренней переписки между Аникеевым и вышестоящим чиновником в Перми. Аникеев запрашивал разъяснение: можно ли применить к артели «Воронов и Ко» статью о незаконном обогащении, если владелец не может документально подтвердить законность происхождения начального капитала?

Я усмехнулся, читая эти строки. Старый трюк — подорвать мою легенду о разорившемся купце. Если докажут, что я не тот, за кого себя выдаю — вся моя деятельность автоматически становится незаконной. А значит, всё золото, все участки, вся собственность подлежат конфискации.

Но Аникеев был хитрее, чем думал Рябов. В конце письма он добавил абзац, который портил всю затею. Формально верный, юридически безупречный, но фактически убивающий весь смысл запроса. Он написал: «Однако, учитывая отсутствие конкретных доказательств мошенничества со стороны господина Воронова, а также наличие у него всех установленных законом документов и лицензий, полагаю преждевременным применение вышеуказанной статьи без дополнительного расследования, которое может занять от шести месяцев до года».

Шесть месяцев до года. За это время Рябов либо разорится окончательно, либо сдохнет от злости. Аникеев играл тонко. Он вроде бы выполнял указания Рябова, но одновременно топил их в бюрократической трясине.

Я сложил бумаги, запер в ящик стола. Потом достал чистый лист, макнул перо в чернильницу. Степану нужно было ответить.

'Степан! Твоё письмо получил. Молодец, что держишь чиновников в узде. Продолжай в том же духе. Вот мои указания:

Первое. Аникееву и уряднику — по три золотника золотого песка каждому. Передай лично, тайно, как обычно. Скажи — это благодарность за «понимание ситуации» и «разумный подход к делу». Пусть знают: пока они со мной, я их кормлю. Но намекни ненавязчиво, что если предадут — я их похороню. Не угрожай прямо, но дай понять.

Второе. Урядник Анисим Захарович жаден до безобразия. Используй это. Предложи ему «дополнительное вознаграждение» за то, чтобы он «случайно» задержал исполнение предписаний Рябова ещё на пару месяцев. Сошлись на технические проволочки, отсутствие инспекторов, что угодно. Только чтобы всё выглядело законно.

Третье. Аникеев умнее и осторожнее. Его нужно держать на коротком поводке, но не душить. Скажи ему, что я ценю его тонкий подход к бюрократическим вопросам. Что если он продолжит в том же духе — я готов помочь ему с погашением долгов перед Рябовым. Полностью. Это развяжет ему руки и сделает его зависимым от меня, а не от Рябова.

Четвёртое. Следи за Рябовым. Мне нужно знать всё: где он бывает, с кем встречается, откуда берёт деньги на подкуп чиновников. У него должен быть источник средств, иначе он бы уже давно сдулся. Найди этот источник.

Пятое. Если Рябов попытается организовать новую ревизию или инспекцию — дай мне знать заранее. Мне нужно время подготовиться. Чтобы когда инспекторы приедут, у них глаза на лоб полезли от того, какая у нас образцовая артель.

Держи меня в курсе. Присылай копии всех документов, которые проходят через Аникеева. Андрей Петрович.'

Я запечатал письмо, отложил в сторону. Утром передам с обозом. Потом достал из ящика небольшой кожаный мешочек, развязал, высыпал на ладонь золотой песок. Примерно десять золотников — чуть больше сорока граммов. Разделил на три части, ссыпал обратно в три маленьких мешочка.

Один — Аникееву. Второй — уряднику. Третий — Степану, на расходы и для смазывания других мелких шестерёнок бюрократической машины.

Коррупция. В двадцать первом веке это слово звучало как ругательство. Здесь, в девятнадцатом, это был способ выживания. Единственный способ для человека без связей и родословной пробиться через стену чиновничьего равнодушия и злонамеренности.

Я не любил это. Но я понимал необходимость. Аникеев и урядник были пешками. Слабыми, продажными, трусливыми. Но пока они боялись меня чуть больше, чем Рябова, они работали на меня. А значит, я должен был кормить этот страх и эту жадность. Тонко, дозированно, но постоянно.

Утром я передал письмо и мешочки Кремню. Тот кивнул молча, спрятал всё за пазуху, вскочил на лошадь и умчался по нашей дороге. Пыль столбом встала за ним.

Игнат подошёл сбоку, проводил взглядом всадника.

— Степану отправил?

— Ему.

— Чиновникам подачки?

— Подачки, — согласился я без тени стеснения.

Игнат хмыкнул.

— Не по душе мне это, командир. Кормить крыс, которые при первой возможности тебя же сожрут.

— Мне тоже не по душе, — ответил я честно. — Но выбора нет. Пока Рябов жив и активен, нам нужны глаза и уши в городе. Аникеев и урядник — наши глаза. Продажные, косые, но глаза.

— А если они всё-таки предадут?

Я повернулся к нему, посмотрел прямо в глаза.

— Тогда я их уничтожу. Не физически — это глупо и привлечёт ненужное внимание. Но я похороню их так, что они до конца жизни пожалеют о своём выборе. Степан соберёт на них досье — все грехи, все взятки, все нарушения. И передаст в Пермь, губернатору. Их снимут с должностей, лишат чинов, сошлют куда-нибудь в Сибирь мести конюшни. Они это знают. И поэтому боятся.

Игнат медленно кивнул.

— Ладно, командир. Ты лучше знаешь. Но если что — скажи слово, и я этих крыс лично на вилы посажу.

Я усмехнулся.

— Знаю, Игнат. Но пока держи вилы в сарае. Живые продажные чиновники полезнее мёртвых честных.

Прошло несколько дней. Работа на промывке не останавливалась. Кузьма предложил модернизировать крепление бутары — мол, сейчас она вибрирует слишком сильно, быстро разбалтывается. Предложил добавить дополнительные распорки и сменить деревянные клинья на железные крепления, которые Архип может выковать.

— Хорошая мысль, — одобрил я. — Архип, слышал? Делай крепления. Кузьма, как внедрите и проверите — получишь премию.

Артель начинала думать не только руками, но и головой. Это было важно. Люди, которые не просто выполняют приказы, а предлагают улучшения — это уже не наёмная сила, это партнёры. А партнёры работают эффективнее и преданнее.

Вечером в контору снова зашёл Елизар. На этот раз он был не один — с ним пришёл его сын Фома.

— Андрей Петрович, — начал старообрядец. — Фома тех «тихих» людей видел.

Я выпрямился.

— Где?

Фома заговорил сбивчиво, но чётко:

— На «Волчьей пади», у старого кордона. Те же были. В пенсне и коренастый. Сидели в кустах, в подзорную трубу смотрели. За дорогой наблюдали. Я их с полверсты караулил, они меня не заметили. Потом лошадей своих взяли и в сторону города поехали.

— Лица разглядел?

— Высокий — лет сорока, худой, бледный. Окуляр с треснутым стеклом. Одет по-городскому, сюртук промокший был. Второй — моложе, плечистый, шрам на щеке. Тоже городской, но попроще одет.

— Оружие?

— Не видел. Но могли под одеждой носить.

Я задумался. Подзорная труба — это серьёзно. Это не шпионы-любители. Это профессионалы, которые умеют наблюдать и оставаться незамеченными.

— Молодец, Фома, — похвалил я. — Елизар, передай сыну — серебряный рубль за наблюдательность. И скажи своим людям: если ещё раз увидят этих двоих — пусть следят, но не трогают. Мне нужно знать, куда они уходят, с кем встречаются в городе.

Елизар кивнул, забирая монету, которую я протянул.

— Будет сделано, Петрович.

Когда они ушли, я позвал Игната.

— Завтра берёшь двоих волков, самых тихих, и едешь к «Волчьей пади». Устраиваете засаду. Если эти «наблюдатели» появятся снова — берёте живыми. Тихо, без шума. Мне нужен хотя бы один из них. Живой и говорящий.

Игнат кивнул.

— Понял, командир.

Через два дня после разговора с Елизаром прискакал Кремень, взмыленный и запылённый.

— Поймали! — выдохнул он, спрыгивая с коня. — На дальнем кордоне, у «Волчьей пади». Того, в пенсне.

— Где он?

— Игнат везёт. Через час будут.

Я кивнул, прошёл в контору, начал готовиться к допросу. Налил воды в кувшин, поставил кружки, подбросил дров в печь, чтобы вскипятить чай. Хотел создать атмосферу не камеры пыток, а… беседы.

Через час в контору ввели пленника.

Высокий, действительно худой, в промокшем сюртуке городского покроя. Стекло в пенсне треснуто, висит на одном ухе. Руки связаны за спиной. Вид у него был жалкий, но глаза… Глаза смотрели спокойно, изучающе. Без страха.

Я жестом велел охране выйти, оставив только Игната.

— Развяжи его, — сказал я.

Игнат удивлённо посмотрел на меня, но подчинился, разрезав верёвки ножом. Пленник потёр запястья, поправил пенсне.

— Садитесь, — я указал на стул. — Чаю? Или чего покрепче?

— Чаю, если позволите, — голос у него был спокойный, интеллигентный. Петербургский выговор.

Я налил ему горячего чая из чайника. Он взял кружку обеими руками, грея пальцы.

— Итак, — начал я, садясь напротив. — Кто вы и зачем следите за мной и моими людьми?

Он сделал глоток, поморщился от горячего.

— Моё имя — Викентий Павлович. Фамилия вам ничего не скажет. Я… частный поверенный.

— Частный поверенный, который сидит в кустах в тайге и следит за золотым прииском? — усмехнулся я. — Странная практика.

— Специфический заказ, — уклончиво ответил он.

— Чей заказ? Рябова?

Викентий Павлович едва заметно улыбнулся.