Золотая лихорадка. Урал. 19 век. Книга 2

Глава 5

Весть пришла не с гонцом и не с письмом. Она ввалилась в ворота «Лисьего хвоста» в виде окровавленных саней и хрипящей, загнанной насмерть лошади.

Я как раз стоял у бутары, проверяя крепления оси, когда услышал крик часового. Не тревожный, боевой, а какой-то растерянный, полный ужаса.

— Андрей Петрович! Беда! Наши!

Я бросил молоток в снег и побежал к воротам. Сердце ухнуло куда-то в желудок, скрутилось там холодным узлом. «Наши» — это обоз. Второй зимний обоз, который я отправил четыре дня назад с Игнатом. Везли железо и уголь для Архипа, инструмент, муку.

Сани стояли посреди двора. Лошадь, гнедая кобыла по кличке Зорька, стояла, широко расставив дрожащие ноги, по бокам — пена пополам с кровью. Оглобля перебита и волочилась по земле. А в санях…

Там, на куче окровавленной рогожи, лежали трое. Степан сидел, привалившись к боку саней, зажимая рукой плечо — сквозь пальцы сочилась кровь. Рядом лежали Ванька-молодой без сознания, лицо белое, как мел, на груди расплывалось темное пятно, и Гришка — весь в крови, тулуп изодран.

— Степан! — я подскочил к ним, хватая его за здоровую руку. — Что случилось? Где остальные? Где Игнат? Где груз?

Степан поднял на меня мутные глаза. Его трясло.

— Засада, Петрович… — прохрипел он, сплевывая вязкую слюну. — На Чёртовом повороте, у скалы. Мы и пикнуть не успели.

— Кто?

— Не знаю… Рожи замотаны. Стреляли из леса. Сразу, без разговоров. Лошадей передних положили. Митьку… Митьку сразу наповал. В голову.

Я почувствовал, как челюсти сводит от ярости. Митька. Весёлый парень. Был при Игнате.

— А Игнат? Где Игнат⁈

— Игната… — Степан закашлялся. — Игната успели предупредить. Фома выскочил из-за поворота, закричал. Игнат с основной группой свернул в лес, на старую тропу. Ушли. А мы… мы остались прикрытием. Нашим крикнули, что задержим, сколько сможем. Но вот как оно получилось.

— А груз?

— У Игната. Серебро, что за золото дали — с ним. А железо, что мы везли… — Степан болезненно сглотнул. — Забрали. Всё забрали. Нас вот… бросили. Думали, дохлые мы. Ваньку прикладом огрели, меня пулей зацепило, я в снег упал, притворился… Гришка полз, полз к нам… Они поржали, пошарили по карманам и ушли. Сказали: «Пусть ползут к своему барину, привет передают».

— Кто сказал? Что именно? Вспоминай, Степан, каждое слово!

— Сказали… — он закашлялся, скривился от боли. — Сказали: «Скажи Воронову, что это только задаток. Весной за процентами придём». И ещё… ещё сказали: «Двоих мы с собой забрали. Заложники. Пусть барин подумает, как выкупать будет».

Холод залился в грудь ледяной волной.

— Кого забрали⁈

— Петруху… и Ваську… Били их, связали, на сани погрузили и увезли…

Вокруг уже собралась вся артель. Мужики стояли молча, глядя на раненых и разбитые сани. Кто-то крестился, кто-то сжимал кулаки так, что костяшки белели. Архип подошёл к саням, погладил лошадь по мокрой морде.

— Загнали скотину, ироды… — пробасил он глухо. — Не жилец она. Сердце надорвала.

— Елизар! — рявкнул я. — Марфу сюда, с бинтами и спиртом! Раненых в тепло, быстро! В избу несите, там светлее. Я сам оперировать буду.

— Понял, — старик кивнул и начал распоряжаться, разгоняя толпу.

Я же стоял и смотрел на кровавый след, который тянулся за санями от самых ворот. Это был не просто грабеж. Это было послание. Рябов не стал ждать весны. Он нашёл наш болевой нерв.

Он не мог взять штурмом укреплённый лагерь зимой. Но он мог перерезать нам вены. Лишить нас подвоза. Запереть в этой тайге, как крыс в бочке. И теперь ещё и заложники.

Операция шла тяжело. У Ваньки была сломана ключица и сильное сотрясение, но жить будет. Гришка потерял много крови — пули прошли мимо жизненно важных органов, одна в бок навылет, вторая застряла в бедре. Я работал, как проклятый, при свете керосиновых ламп.

А вот со Степаном пришлось повозиться дольше всех. Пуля — круглая, свинцовая, старого образца — вошла в мягкие ткани плеча, раздробила кость и застряла где-то под лопаткой.

Я работал, используя прокипячённые ножи и щипцы Архипа. Спирта не жалели — и для дезинфекции, и внутрь пациенту вместо наркоза.

Когда я вытащил деформированный кусок свинца и бросил его в жестяную миску, звякнуло так, будто колокол ударил.

— Жить будет, — сказал я, вытирая руки окровавленным полотенцем. — Рука, правда, может сохнуть начать, нерв задет. Но жив.

Я вышел на воздух. Меня мутило. Не от крови — к ней я привык ещё на «Скорой». От бессильной злобы.

Митька мёртв. Петруха и Васька в плену. Трое раненых. Груз потерян. И это только начало.

В конторе меня уже ждали. Елизар, Архип, Михей. На столе лежала карта. Игната не было — он ещё не вернулся с основной группой.

— Докладывай всё, что знаешь, — бросил я Михею, который успел переговорить с каждым, кто был в телеге и узнать хоть какие-то подробности, пока я оперировал по очереди мужиков.

— Четверо нападавших было, — начал Михей. — Но в лесу были ещё. Стреляли залпом, слаженно. Оружие — гладкоствол, но били кучно. Не крестьяне с вилами.

— Наёмники, — кивнул я. — Рябовская «гвардия». Или те самые, про которых Степан Захарович из города писал.

— Они забрали всё железо, — глухо сказал Архип. — Листы, пруток, уголь. Мне теперь бутару чинить нечем. И подковы ковать не из чего.

— Продукты?

— Тоже. Муки там было пудов десять. Сахар. Соль.

Я посмотрел на карту. Дорога в город — это наша пуповина. Она длинная, петляет по распадкам, идёт через густой лес. Там сотня мест для засады. Если они перекроют тракт…

— У нас запасов на сколько? — спросил я Елизара.

— Муки — на месяц, если урезать пайку, — ответил старовер, теребя бороду. — Мяса — поболе, солонины много. А вот с порохом беда. Тот обоз как раз свинец и порох вёз. Игнат увёл серебро, это хорошо, но с припасами беда случилась.

— Значит, блокада.

В комнате повисла тишина. Тяжёлая, липкая.

— Рябов сменил тактику, — начал я, водя пальцем по карте. — Он понял, что в лоб нас не взять. Теперь он будет бить по обозам. По одиночкам. По охотникам. Он хочет, чтобы мы боялись выйти за ворота. Чтобы мы перестали получать ресурсы. И чтобы в городе думали, что с нами опасно иметь дело. Плюс заложники — чтобы связать нам руки.

— И что делать будем? — спросил Михей. — Сидеть и ждать, пока с голодухи пухнуть начнём?

— Нет, — я поднял голову. — Мы будем менять правила игры.

Я встал и подошёл к окну. За ним падал снег, скрывая следы крови во дворе.

— Первое. Одиночные обозы отменяются навсегда. Больше никто не выходит из лагеря меньше чем десятком и без разведки вперёд. Но это потом, когда Игнат вернётся. Второе. Нам нужна другая дорога.

Все уставились на меня.

— Другая? — переспросил Елизар. — Да где ж её взять? Тайга кругом. Одна дорога — тракт старый.

— Тракт все знают. Рябов его знает. А нам нужна тропа, про которую он не знает. Зимник.

Я повернулся к Елизару.

— Отец, ты говорил про скиты староверские. Про тропы, которыми ваши от властей уходили. Есть путь в обход Чёртова поворота? Через болота, через гривы? Пусть крюк, пусть тяжело, но чтобы скрытно.

Елизар задумался, прикрыв глаза. В его памяти явно всплывали карты, нарисованные не на бумаге, а в рассказах дедов.

— Есть одна путанка… — медленно проговорил он. — Через Змеиный лог. Там летом топь непролазная, гадюки кишат. А зимой… зимой можно проскочить. Только там бурелом страшный. Чистить надо.

— Прочистим. Михей возьмёт топоры и пилы. Сделаем просеку. Узкую, под одни сани.

— Это время, Андрей Петрович. Неделя, не меньше.

— У нас нет выбора, — я обвёл взглядом собравшихся. — Третье. Мы должны показать зубы. Рябов думает, что напугал нас. Что мы забились в нору. Но мы должны ударить в ответ. И вернуть наших людей.

В моих глазах, наверное, мелькнуло что-то такое, от чего Архип хищно улыбнулся.

— И как мы их найдём? — спросил Михей. — Тайга большая.

— Найдём, — твёрдо сказал я. — У меня есть идея. Но сначала нужно дождаться Игната.

Игнат вернулся на третий день. Измотанный, обмороженный, но живой. С ним пришел и Фома. Целые и невредимые.

Я встретил их у ворот.

— Живы… — выдохнул я, обнимая Игната. — Слава Богу, живы.

— А как же, командир, — хрипло ответил тот. — Фома провёл такими дебрями, что чёрт ногу сломит. Три дня шли. Ночевали в снегу. Но прошли. Золото у Степана Захаровича. Он велел передать — всё сделает, как ты просил. Серебро, что обменять успел — вот, — он протянул увесистый мешок. — Ну и часть потратились на товар.

— Хорошо. Отдыхайте. А завтра — военный совет. Нам есть что обсудить.

Той же ночью, когда лагерь затих, я сидел в конторе с Игнатом, Елизаром и Архипом.

— Наших людей держат в заложниках, — начал я без предисловий. — Петруху и Ваську. Рябов будет использовать их как рычаг давления. Или начнёт пытать, чтобы выведать наши планы.

— Надо их вытащить, — сказал Игнат. — Но это самоубийство, если не знать, где держат.

— Я знаю где, — подал голос Фома, стоявший у двери. Я кивнул ему — заходи.

Он вошёл, всё ещё придерживая перевязанную голову.

— Я, вчера как Игната довел, пошел к нашим. К староверам в скиту. Они живут скрытно, но всё видят, всё знают. Сказали: Рябов устроил что-то вроде острога. Не в посёлке своём, а в старой заимке, что в двадцати вёрстах к западу. Там изба-пятистенок, амбар и баня. Вокруг — частокол. Людей держит там человек десять-пятнадцать постоянно. Наших видели. Двоих. В амбар их затолкали.

— Охрана? — спросил Игнат.

— Постоянно — человека три-четыре. Остальные то приезжают, то уезжают. Место глухое, болота вокруг.

Я кивнул на карту.

— Покажи, где это.

Фома ткнул пальцем. Место было и впрямь гиблое. Болота вокруг, подходы узкие.

— Штурмом не возьмём, — вынес вердикт Игнат. — Засядут в избе, будут отстреливаться. Нас перебьют.

— А кто сказал, что мы пойдём штурмом? — я усмехнулся. — Рябов забрал наше железо. Нашу муку. Он, скорее всего, потащил это к себе на заимку. Или спрятал где-то недалеко.

Я ткнул пальцем в точку на карте.

— Старая смолокурня. Помнишь, Игнат? Мы её проходили осенью. Полуразвалившаяся изба, навес. Единственное место на том тракте между засадой и заимкой, где можно укрыться от ветра и развести огонь.

— Знаю, — кивнул Игнат. — Вёрст пятнадцать от места засады.

— Если они ушли после нападения, то там мог быть их перевалочный пункт. Может, там ещё кто-то есть. Может, наш груз. А главное — если мы ударим туда, захватим языка, узнаем подробности про заимку и про заложников. А если нет, то сами там передохнем и пойдем дальше к заимке.

Я обвёл взглядом своих командиров.

— Готовьте группу. Лучших бойцов. Выходим сегодня ночью.

Ночной лес зимой — это храм тишины. И смерти.

Мы шли на лыжах, след в след. Фома впереди, я за ним, следом Игнат и пятеро его «волков». Белые маскхалаты, сшитые Марфой из старого сукна, делали нас похожими на призраков. Оружие обмотано белыми тряпками. Никакого лязга, никакого скрипа — лыжи подбиты камусом.

Мороз жёг лицо, но я не чувствовал холода. Адреналин грел кровь лучше любого спирта. В голове крутилась одна мысль: я не позволю им сделать из меня жертву. Я не буду сидеть и ждать, пока меня задушат.

Мы шли быстро. Фома вёл нас звериными тропами, срезая углы, обходя буреломы. Он читал лес, как открытую книгу.

Через три с половиной часа Фома поднял руку. Мы замерли, растворившись в сугробах.

Впереди, метрах в двухстах, сквозь деревья пробивался слабый, дрожащий огонёк. Запахло дымом.

Фома вернулся к нам, скользя бесшумно, как тень.

— Там они, — прошептал он мне прямо в ухо. — У смолокурни. Трое у костра греются, дураки. Лошади под навесом стоят. Наши сани вижу. И ещё двое саней, чужих.

— Сколько людей всего?

— В избе — не знаю, окна затянуты шкурами, но шум слышно, голоса. Гуляют, похоже. А снаружи — трое у костра.

Я кивнул Игнату. Тот жестами раздал команды своим. Двое — обходят справа, двое — слева. Мы с Игнатом и Фомой — по центру.

— Без стрельбы, — одними губами произнёс я. — Ножи. Тихо.

Игнат хищно оскалился и кивнул.

Мы поползли. Снег набивался в рукава, за шиворот, но я не обращал внимания. Я видел цель.

Костёр горел ярко. Трое мужиков в тулупах сидели на брёвнах вокруг огня, спиной к лесу, и передавали друг другу бутыль. Рядом стояли прислонённые к поленнице ружья. Они были уверены в своей безопасности. Тайга большая, ночь тёмная, а «барин» Воронов сидит в своём лагере и плачет над ранеными.

Ошибка. Фатальная ошибка.

Мои «волки» сработали чисто. Синхронно. Две белые тени выросли из сугробов за спинами крайних часовых. Взмах руки, глухой хрип, звук падающего тела. Ни крика, ни выстрела. Только снег окрасился тёмным.

Третий, сидевший лицом к нам, дёрнулся, открыл рот, но Игнат был быстрее. Рывок из сугроба, нож — и тот осел, хватаясь за горло.

Мы подошли к избе. Из-за двери слышался пьяный хохот и звон посуды.

— … а он и говорит: «Не убивайте, братцы, у меня детки малые!» — ревел грубый голос. — А Хромой ему: «Детки, говоришь? Ну так и иди к ним!» И прикладом его, хрясь!

Я узнал этот голос. Это был один из тех, кто приходил к нам с угрозами в самом начале. Рябой детина, подручный Рябова.

Я посмотрел на Игната. Тот достал из-за пояса гранату — ту самую, самодельную, чугунную, производства Архипа. Фитиль торчал, как хвостик.

— Живыми брать будем? — шепнул Игнат.

— Одного, — ответил я жёстко. — Того, кто главный. Остальных — в расход.

Игнат чиркнул огнивом. Фитиль зашипел, разбрасывая искры.

Игнат выждал секунду, потом с силой пнул дверь. Она распахнулась, ударившись о стену. Игнат швырнул гранату внутрь и тут же отпрыгнул в сторону, увлекая меня за собой в сугроб.

— Ложись!

Внутри избы кто-то заорал, но крик потонул в грохоте взрыва.

БА-БАХ!

Из двери и выбитого окна вырвались клубы чёрного дыма и щепки. Крыша смолокурни подпрыгнула и осела набок. Стены затрещали.

Мы ворвались внутрь через секунду после взрыва, пока дым ещё не рассеялся.

Картина была жуткая. Стол перевёрнут, лавки разлетелись в дрова. Двое лежали неподвижно, посечённые осколками чугуна. Третий, тот самый Рябой, полз к углу, где стояла винтовка, волоча перебитую ногу. Он кашлял, лицо было в саже и крови. Ещё один, молодой, сидел у стены, зажимая руками уши и тупо глядя перед собой — контузия.

Игнат подскочил к Рябому и наступил сапогом на руку, тянущуюся к оружию. Хрустнули пальцы. Рябой завыл.

— Тихо, сука, — прорычал Игнат, приставляя нож к его горлу. — А то дорежу.

Я огляделся. Пятеро было. Двое мертвы сразу, один хрипит с дырой в груди — не жилец. Эти двое — живые.

— Обыскать всё! — скомандовал я. — Оружие собрать. Наши грузы проверить. Живо!

«Волки» начали шмон. Я подошёл к Рябому. Он смотрел на меня снизу вверх глазами, полными животного ужаса. Он узнал меня.

— Ну здравствуй, — сказал я тихо, присаживаясь на корточки. — Ты, кажется, хотел проценты получить?

— Не убивай, барин… — просипел он, пуская кровавые пузыри. — Не я это… приказ был…

— Чей приказ? Рябова?

— Его… И человека того… из города… немца…

— Какого немца? — я придвинулся ближе, глядя прямо в глаза. — Кто командует наёмниками?

— Офицер… бывший… Штольц фамилия… Он теперь у Рябова за главного по войне… Лютый мужик… На войне был, под Варшавой…

Штольц. Немецкая фамилия. Это плохо. Немцы воюют по науке, а не на авось.

— Где база? Где Штольц сейчас?

— На заимке… Староверской… Там человек тридцать… Может, больше…

— Когда они планируют напасть?

— Как снег сойдёт… Дороги вскроются… Штольц говорит, надо вас измором взять сначала… Обозы резать… Припасы жечь… Чтобы вы сами выползли, на коленях… А они вас со стволами и встретят…

— А наши люди? Двое, что взяли в заложники?

— На заимке… В амбаре… Штольц сказал — пусть поживут, потом обменяем или… — он осёкся.

— Или что?

— Или казнят… Для примера… Чтоб остальные ваши испугались…

— Понятно, — я выпрямился. — Игнат, грузи всё на сани. Наше железо, их оружие, припасы, что найдёте. Лошадей забираем. Трупы… в избу.

— А с этим что? — Игнат кивнул на Рябого.

Я посмотрел на бандита. Он убивал моих людей. Он смеялся над ранеными. Он был врагом. Но он был и языком. И живое доказательство.

— Обоих в сани. Связать крепко. Допросим в лагере подробнее. Мне нужно знать всё про этого Штольца и его планы с Рябовым. И про заимку.

Мы уходили быстро, ведя в поводу захваченных лошадей. За спиной догорала смолокурня — мы подожгли развалины, устроив погребальный костёр врагам. В ночном небе зарево было видно за вёрсты.

Это был мой ответ Рябову. Пусть Штольц видит. Пусть знает: мы не жертвы. Мы охотники.

Обратный путь был тяжёлым. Адреналин отпустил, навалилась усталость. Но мы шли с добычей. Мы вернули своё железо, захватили их оружие и лошадей. И у нас было два пленных.

Когда мы подошли к воротам лагеря, уже светало. Часовые, увидев нас, закричали от радости. Ворота распахнулись.

Архип встречал нас, стоя со штуцером в руках. Увидев гружёные сани и пленных, он широко перекрестился.

— Живые… И с добром! Ну, Андрей Петрович, ну даёшь!

— Принимай груз, Архип, — сказал я, едва ворочая языком от усталости. — Железо твоё вернули. И коней привели. А этих двоих — в яму. Охранять как зеницу ока. Елизар, раны им перевяжи, чтоб не сдохли раньше времени. Они мне ещё нужны.

Я зашёл в избу, упал на кровать, не раздеваясь. Перед глазами плыли круги.

Штольц. Тридцать человек. И наши люди в плену.

Теперь это была не просто стычка с бандитами. Это была тактическая дуэль