Консьержка дремлет, на лестнице сумрачно и тепло. Лифт бережно поднял Ли на пятый этаж. В двери записка: "Дорогая, у меня были проблемы с машиной, с ключами, потом позвонила моя дочь и попросила срочно приехать. Одним словом, кутерьма. Я позвоню тебе, как только доберусь до телефона или до финала моих внезапных приключений. Целую. Всегда твой. Т."
Прекрасно, подумала Ли, выныривая из шубы. Разулась и пошла на кухню.
Это моя кухня! - сказала себе Ли.
Бессмысленное заявление.
Что делать с Т? "Мужчина достойной наружности в машине достойной марки..." Хороший мужчина, замечательный. Как и все.
Ли вспомнила, что на завтра намечена вечеринка у друзей Т. Почему бы и нет? Ведь я решила жить? Решила. В жизни бывают вечеринки? Конечно. Что-то может произойти? Может. Мне это надо? Очень. Спать пойдем, дорогая Ли? Да, но сначала пойди поплавай. Ты замерзла в этом чертовом троллейбусе. Не сняла грим. Выпей перед сном, лучше водки; возьми стакан с собой в ванную. Сигареты не бери. Во влажном воздухе курить неприятно.
Хорошо. Пойдем думать.
И пошла думать.
Как вы помните, мы уже встречались с нею в этой комнате. С тех пор героиня сильно изменилась - в отличие от ванной. На правой стене всё висит большое зеркало, отражающее левую стену, на которой такое же большое зеркало. Зеркала головокружительно множат друг друга, бесконечно загоняя свои уменьшающиеся контуры в точки прозрачного сгущения пространства.
Раньше, когда Ли наведывалась в свою квартиру бесплотной невидимкой, она обязательно залетала в ванную и располагалась на оси симметрии между зеркалами. Сначала не получалось, что-то выталкивало её из пространства между зеркалами, как поплавок из воды. Она огорчалась, а потом придумала решение: полетела за облака, приблизилась к самой маленькой, незаметной, сиреневой душе, только что оторвавшейся от неосторожного детского тела, ухватилась покрепче и поволокла за собой. И получилось! Пространство между зеркалами почему-то впустило сию внезапную беззаконную пару. Правда, сиреневый малыш тут же оторвался и улетел в бездну левого зеркала. Однако Ли теперь могла легко пролезать в капризное пространство - и до саморастворения вглядываться в воронки вечности. Однажды Ли рискнула - и сама полетела в зеркало, в глубину серебра. Она нисколько не удивилась, когда вскоре вернулась в исходную точку - но через другое зеркало.
Сейчас, поглядывая на себя то в правое стекло, то в левое, Ли хотела было загрустить, что никак не может теперь, будучи плотной, живой и грубой, расположить глаза на оси симметрии - так, чтобы увидеть покачивание двух бездн. Но не загрустила, хотя ей до сих пор было трудно отвыкнуть от возможностей того мира, из которого она так рвалась в этот. Там она была одинока, свободна, могла направиться куда угодно во времени и пространстве, - но там царило безмолвие, она не общалась с другими, боялась их, отказывалась от них. Там была чудесная власть над собой, которую Ли не могла забыть и которая неосуществима здесь, но там не было никакой власти над чем-либо и кем-либо - кроме себя. Все ситуации т о й жизни Ли назывались одним словом - Ли. И потому до боли тянуло в ситуации земные, в которых осталось брошено и не доделано так много... Свобода оказалась непомерно тяжелой ношей. Вернулась. И вот, лежа в теплой воде и чуть подремывая, Ли увидела очень быстрый яркий сон.
Дом, в котором высокие потолки, широкие лестницы, на стенах в подъезде узорная плитка и лепнина на потолках в квартирах. Тот самый, куда Парадис привел Гедата, тот же дом, но уже умирающий. Умерший. Жильцы уехали, строители-бомбители раздолбали всё внутри, обнесли дом громадной дырчатой тряпочкой - реконструкция...
Ли подходит к подъезду, приподнимает тряпицу, отворяет старую скрипучую дверь и видит пустоту, украшенную очень самостоятельной лестницей. Пустота и лестница, которая идет вверх, к отворенной двери на третий этаж. Вокруг - густая тьма, ничегошеньки.
Ли усмехается: ничегошеньская тьма.
Поднимается на три ступеньки, спотыкается, вглядывается, протягивает руку - и вдруг нащупывает свою дочь. Она еще совсем маленькая. Пушистая, дотошная, ласковая, всё спрашивает: "Той-то?" В переводе - "что это?" Дочь сидит на ступеньке и тихонько зовет Ли. Лестница холодная, и Ли поначалу вздрагивает от мысли о маленькой, теплой, не умеющей ходить девочке - на ледяном ветру брошенной лестницы, во тьме. "Что ты тут делаешь?" - вскрикивает Ли и протягивает руки - взять ребенка.
Но девочка вдруг сама встает и начинает карабкаться по холодным мраморным ступенькам: "Пойдем, мама, туда!.." - и указывает вверх. Ли покорно сопровождает стихийно растущего и с каждой ступенькой взрослеющего ребенка. В вышине, на пороге одинокой двери, чуть светлеет последняя ступенька, лучи от нее медленно поднимаются и веерно растут, нежным огнем охватывая недавний мрак. Дверь открывается - и выходит фигурант с огромной рыжей собакой без шерсти. Лысая собака - вся в драпри толстых кожных террасок. Они дефилируют мимо Ли, собачья шкура колышется, а дочка бесстрашно треплет громадную зверюгу по мягким вялым ушам, приподнявшись на цыпочки.
- Что ты делаешь! - пугается Ли.
- Она не страшная, - поясняет ребенок. - Вот сейчас что будет...
Собака с фигурантом уходят вниз, Ли с дочерью переступают порог - и видят продолжение лестницы. И еще дверь. Светло. Здесь уже нет заброшенности и холода. Ощущение громадной жилой комнаты, хотя и не видно стен. Есть непонятные, но приятные звуки, напоминающие настройку оркестра, но какого-то очень мягкого и далекого. Ли хочет взять дочь за руку, но та вежливо отстраняется и говорит с легким укором:
- Еще чуть-чуть подожди, смотри туда, вверх...
Дверь открывается, видно продолжение лестницы, а там, в недоступной вышине, еще дверь, и еще лестница - и не видно конца, а только свет всё ярче, лестница теплее. Дочь подросла почти до локтя Ли. Звуки приблизились. Невидимые стены сначала стали ощутимыми, а потом окрасились в нежно-огненный цвет. Очередная дверь - при приближении Ли - отворилась как-то очень по-домашнему, без мистерийной торжественности - и навстречу вышел мальчик-подросток с ушастым животным на руках.
- Да это ж настоящий осленок! - обрадовалась Ли и подошла к мальчику.
Идти было-то три шага, но когда она приблизилась к цели, у осленка успели заметно подрасти уши, круглые глаза осмысленно разглядывали встревоженную незнакомку, а копытца вытянулись и окрепли - на всякий случай.
Мальчик опустил осленка на пол. Ли с дочерью присели рядом и погладили насторожившееся животное. "Господи, как же я тебя, оказывается, люблю!" - подумала Ли, целуя осленка между ушами, в теплый серый шелк.
Осленок рос и рос. Он даже чуть обогнал дочь Ли. Девушка взялась за его уши и посмотрела на мать: можно покататься?
- Ни в коем случае, - сказала Ли. - Это мой осленок.
- Но ведь дом - наш? - удивилась дочь.
- Дом - наш, осленок - мой. И эта лестница еще не кончилась. Хочешь - иди дальше.
Девушка отпустила уши осленка и медленно пошла по лестнице вверх. Очень скоро шаги ее стихли. Подросток поклонился и ушел вниз.
Ли осталась сидеть на полу наедине с осленком, положила голову на его спинку и принялась рассказывать ему на ухо тихие байки, которых никто не мог расслышать, только осленок. А он то улыбнется в ответ, то ушами покачает. А потом он сказал ей, что любит её, но очень опасается отдавать людям.
- Я очень хотела вернуться, - оправдывается Ли. Трогает передние копытца: - Давай покатаемся!
Осленок подставляет ей спинку, Ли садится боком - и вот они уже бредут лесами, лугами, облаками, и бессмертный алмазный звон вокруг, и брызги водопадов окутывают её плечи, она кричит от немыслимого восторга и свободы, настоящей свободы, потому что теперь они вдвоем идут сквозь нежный ветер, сквозь пропасти навстречу векам!..
А потом осленок остановился и сказал ей, что разрешает вернуться. Ли не оправдывалась. На прощанье они еще немного поговорили. Он ушел. Она повернулась и побрела назад, бормоча под нос что-то бессмысленно-счастливое...
Когда она замолчала и огляделась - всё вокруг было золотое. Лестница, стены, пол, свет, ослёнок, облака над дырявой крышей... Ночная тьма, окружавшая старый разбитый дом, тоже была ослепительно золотой и тихой. Из глаз Ли хлынули слезы.
***