Золото небесных королей

Глава одиннадцатая ДРЕВНИЕ БОЕВЫЕ ПРИЁМЫ ПОЛТЕСКОВ

Отходя от Орлицы в северо-западном направлении к Мораве, воинство Стовова продвигалось медленно. Проводник Тихомир часто останавливался, подолгу щупал ладонями стебли кустарника и кору молодых деревьев в поисках путеводных зарубок. По его словам, их путь лежал по границе леса, принадлежащего общине Орлицы и границе, где начинается земля общин селений вдоль реки Быстрицы. Несмотря на крайнюю осторожность, бурундеи и кривичи потеряли по одной лошади. Животные сломали ноги в барсучьих норах. Одна лошадь с поклажей у стреблян провалились в волчью яму, где из дна торчали заострённые колья. У кривичей в ловчую яму провалился гридень князя, юный красавец Линь. Обидно было, что яма была без покрытия из ветвей, совсем открытая, и на её кольях уже висел умерший волк. Но юноша не учёл слабости глинистой земли на краю ямы и вовремя не изменил направление движения коня. Нога животного соскользнула вниз, Линь упал на колья, конь упал на него. Конвульсии обоих длились долго. Линь был бедным сиротой, взятым князем сначала на содержание, потом на воспитание, а потом и в дружину в качестве телохранителя. Князь приказал похоронить его в этой же яме вместе с конём и волком. Сказав, что при первой возможности попросит Ярилу о хорошей жизни для него среди мёртвых предков. Несчастному Линю оставили всё его оружие, запас стрел, курицу и немного зерна. К утру, когда начало светать, Тихомир снова повёл войско Стовова лесом, пока не наткнулся на сплошную засеку из поваленных деревьев среди чащи. Стволы были почти везде присыпаны землёй. Конному воину преодолеть это заграждение было невозможно, прорубаться через него без привлечения внимания было нельзя. Лошадей бросать тоже было нельзя, а обходить завал по открытому месту Стовов не хотел.

Возникла заминка. Стребляне двинулись дозорами вправо и влево, обнаружив вдоль завала большое количество незаметных ловчих ям, откуда видимо и брали землю для насыпи неизвестные строители засеки. В траве обнаружились и дощечки с гвоздями, призванные калечить ноги лошадей. Судя по всему, заграждение было сделано людьми Само против аваров, конница которых больше всех могла бы пострадать от таких хитростей. Воины же лангобардов и франков вряд ли стали заниматься такой тяжёлой и большой работой. Это же сказал и Тихомир, покорно ожидавший расправы за то, что завёл войско в западню. Но наказания не последовало, потому что остаться без проводника в лесу было не разумно, а сваленные деревья и земля были совсем свежие, и Тихомир действительно мог не знать о засечной черте на путях к Оломоуцу с востока вдоль Быстрицы. Бродящие неподалёку лисицы, кабаны и олени, тоже озадаченные препятствием на своих обычных путях, как бы подтверждали это. Пока стребляне искали проходы и обходы, начало светать.

Рассвет был робок. Если бы не ожидание его людьми и слабый розовый отблеск на редких облаках, можно было решить что просто лунному свету теперь не препятствует сажа близких пожарищ, и осела пыль, поднятая на полях множеством людей и лошадей. Видимо, день тут должен был начаться привычно для гористых стран, так же, как и ночь — вдруг. Рассудив, что они углубились достаточно далеко на запад, чтобы не быть обнаруженными отрядами аваров, распространяющимися от Орлицы, не решаясь рубить дорогу в засеке, чтоб не делать шум, Стовов разрешил всем спешиться и спать, но не раздеваться и не выпускать из рук оружие. Пяти стреблянам было велено идти назад к Орлице и следить за аварами, а заодно и за лангобардами. Если разведчики вернутся и не застанут на месте войска, они должны будут идти к селу Быстрица, указанному Тихомиром как нормальное место для встречи.

Дозор решил повести сам Оря. Князь не возражал. Они ушли. Все прочие улеглись у ног коней прямо на сырую траву. Досыпать. Однако спать им долго не пришлось.

Не пройдя и двухсот шагов, разведчики-стребляне наткнулись на троих неизвестных всадников на огромных конях, по виду скорее лангобардов, чем аваров. Из-за своей оплошности стребляне буквально оказались у них на пути и подверглись немедленному нападению. Почему эти трое всадников, по-видимому тоже разведчиков, вместо того, чтобы тайно выполнять свою задачу, без раздумий набросились на тёмные фигуры в зарослях орешника, сказать было тяжело. Может быть они за кем-то гнались и приняли стреблян за свои жертвы. После короткой борьбы почти вслепую, одного незнакомца стебляне проткнули рогатиной, а второго ранили палицей. Оставшиеся в живых обратились в бегство. Оря велел их преследовать и захватить для допроса.

— Были бы у меня крылья как у птицы, нюх как у рыси и глаза как у совы, оставил бы вас, братья, спать у костра, а сам узнал бы всё быстро и правильно, а вот теперь деваться некуда, нужно брать пленного, да ещё такого, чтобы наш язык славянский и голядский понимал, а немых нам не нужно совсем!

— Они ж германского племени все, — ответил молодой и проворный Хилоп, словно тень мертвеца скользящий бесшумно среди веток, — тут взять бы хорвата или серба из Орлицы, всё бы узнали, что и где происходит!

Преследуя убегающих, стребляне нашли волчью яму с двумя мёртвыми лангобардами, узнав в одном из них того что был в разъезде около Коницы. Лошади их, ещё были живы, но с пробитыми кольями телами на дне ямы. Огромное количество мошкары, несмотря не тесноту, вилось над этими несчастными. Ещё дальше разведчики столкнулись с дюжиной конных лангобардов, двигающихся напролом через заросли в сторону реки Быстрицы. Похоже, что они тоже кого-то разыскивали. Оря Стреблянин даже решил, что это те лангобарды, которые, не собираясь безнаказанно сносить тяжёлые оскорбления в отношении себя, разыскивают Рагдая, Крепа и Ладри за нападение на их короля. Однако он быстро понял что этот густой лес у Быстрицы так далеко расположен от лагеря короля лангобардов на Мораве, что обыскивать ночью такое огромное пространство у лангобардов не хватило бы никакого количества людей и времени. Значит они искали здесь кого-то другого или были как-то связаны с теми отрядами, что вступили с аварами в бой у Орлицы. Обстановка всё более и более осложнялась. Уклонившись от схватки, стреблянские разведчики затеяли пересвист и беготню среди стволов деревьев для того чтобы сбить всадников с толку относительно их численности и намерений. Ошарашенные множеством быстрых теней, непонятной трескотнёй как бы потревоженных птиц, странным порыкиванием, леденящими кликами во тьме и волчьей шкурой Ори, германцы повернули назад, а чуть позже, попав в густые заросли, и вовсе разъехались поодиночке, пытаясь заросли преодолеть.

По рассуждению Ори, до Орлицы отсюда разведчикам оставалось пройти не более трёх сотен шагов, когда послышался звук сотен лошадиных копыт, лязг оружия и сбруи, а потом и аварский говор.

— Передай всем по цепи, чтобы в бой не лезли и если что, отходили по одному обратно к нашему войску у Быстрицы, а отставших ждать не будем! — распорядился он поняв, что до Орлицы дойти уже не получится, — пусть сами потом себя хоронят по обряду Матери Змеи, кособрюхие недомерки, или сами таскают себя раненные!

— Да-да, кособрюхие, — поигрывая тяжёлой палицей, закивал Хилоп, — отставать не надо, на рожон не лезть!

Сначала отдалённо, а затем всё яснее и яснее, среди зарослей показались огни цепочки факелов. Стало ясно что множество аваров со стороны Орлицы широкой дугой вошли в лес. Всё ближе слышался их возбуждённый после боя и разгрома селения говор. Стал ощущаться запах пота разгорячённых коней и горящей смолы факелов. Перед ними, словно загнанная добыча, во все стороны бежали лангобарды: конные и пешие, кучками и по одному, безоружные и готовые дать отпор, но все уставшие и напуганные. Искать теперь своих двух беглецов, стреблянам уже было бессмысленно — в такой суматохе их было не найти, да и других лангобардов было много в пределах досягаемости в качестве возможных пленников. То справа, то слева возникали звуки возни, хруст веток, возгласы, стоны, мольбы о помощи. Клацал металл, бешено, словно лоси или туры, ломились через заросли лошади, кто-то падал, звенели тетивы луков, бьющих в упор — авары добивали беглецов под гомон потревоженных птиц. Привлечённые запахом крови и поживы вокруг рыскали волки и лисицы. То дело проносились выводки кабанов и со страшным шумом, словно каменные великаны или небольшие дома, двигались уже настоящие лоси и туры.

— Отходим! — уже особо не скрываясь, крикнул Оря своим разведчикам, — берегите глаза в темноте от веток!

Стребляне начали постепенно отходил назад к засеке и волчьим ямам, прячась за стволы, сливаясь с травой, не давая беглецам и аварским всадникам приближаться к себе более чем на полсотни шагов. Когда крики избиваемых германцев начали стихать, а потом и вовсе прекратились, стало очевидно — авары намерены идти через лес насквозь. Это было понятно и по шуму и по мелькании факелов.

К Стовову тут же был отосланы Резняк и Крях с тревожной вестью что, судя по всему, авары намереваются пройти весь лес, добивая лангобардов, и таким образом они непременно наткнутся на рать Стоговав у засеки.

По мнению Ори следовало бросить всех лошадей, часть припасов и отходить на восток к Быстрице. Стреблянский вождь понимал, что косноязычных речей Резняка и Кряха может не хватить для того чтобы убедить князя и его мечников бросить с таким трудом полученных лошадей. Но и оставить своих разведчиков Оря тоже не хотел в то время, когда вот-вот могла вспыхнуть схватка с аварами. Очень быстро после своего ухода вернулся Хилоп и угрюмо сообщил, что Стовов уже и сам слышит шум ночной облавы в лесу, но всё же князь принял решение рубить проход в засеке, не желая лишиться лошадей.

— Мы без лошадей будем добычей для любого войска, — ответил он разведчикам, — это как потерять лодки и плоты посреди реки на острове, когда за тобой гонятся враги на лодках.

— Но Оря говорит дело! — возразил было Резняк, но князь толкнул его ногой с высоты конской спины и пробормотал какие-то бессмысленные ругательства и обещания.

Под сводами леса гулко раздались удары многих топоров, заставившие аваров остановиться и начать собираться отрядами по трое, пятеро.

— Они знают теперь что перед ним готовый к отпору отряд и теперь не уйдут, пока его не уничтожат! — предполагая ход мысли аваров, сказал Семик своему князю, — даже если мы быстро прорубимся через засеку, они от нас теперь не отстанут, если я правильно понимаю характер степняков по рассказам бурундеев и полтесков!

— Да, надо их отогнать, иначе мы с припасами, ранеными и заложниками будем просто хорошей добычей, — хмуро ответил князь, лицо которого было сейчас скрыто тенью, — нужно или бросить всё и скакать налегке, разделившись и назначив далеко отсюда место сбора, а это, без знания этой моравской местности, невозможно, или вступить в бой, рискуя потерять много людей убитыми и ранеными как не Одере.

Бурундеин Мечек и полтеск Вольга подъехали к князю на совет через цепочку бурундеев, стреблян и кривичей, быстро орудовавших топорами, рассекая на части стволы деревьев и растаскивая их в стороны. Буки и вязы, вперемежку с кустарником, были повалены вдоль прямой воображаемой линии, идущей с юго-востока на северо-запад. Они закрывали путь через лес к Оломоуцу со стороны Остравы. Деревья были подрублены так, что лежали все верхушками в сторону юго-востока, переплетаясь крест на крест ветвями крон. Часть толстых веток была обрублена и заточена как колья, сами стволы от пня не были умышленно отделены до конца, а места их подрубки располагались на уровне груди взрослого человека. Это напоминало густой бурелом, с той лишь разницей, что бурелом валил деревья в разные стороны, а здесь верхушкой к врагу, и только слабые деревья, а здесь сплошь все, в том числе и кусты. Таким образом стволы нельзя было объехать, перескочить или подлезть под ними. Нужно было непременно отрубить их от пней, обрубить сучья и ветки, разрубить стволы на части и убрать с дороги. Если бы засеку кто-нибудь охранял, обстреливая лесорубов, то ночью её преодолеть было бы невозможно. Однако она на счастье не охранялась. Ближайшие волчьи ямы, расположенные вдоль засеки были все до одной обнаружены, обозначены и не представляли угрозы. Сам проезд не должен был широким, нужно было чтобы проехала лошадь с тюками и корзинами на боках или два всадника в ряд. Поэтому десятка два добровольных лесорубов, едва начав кипучую работу своим топорами, должны были закончить её уже вот-вот. Однако это, как понимали все, не решало вопроса с угрозой нападения, наоборот, стук и факелы, вынужденно зажжённые для освещения места работы, чётко обозначали рать Стовова для аваров, делая для них возможным любые действия. Никто не знал, как они могут поступить: напасть со стороны Орлицы сразу, обойти с трёх сторон, а может быть воспользоваться не обнаруженным проходами в засеке справа и слева, и оказаться за ней, полностью окружив Стовова. Зная теперь могущество изогнутых аварских луков из берёзы, турьих рогов и жил, пробивающих насквозь щиты или человека в кольчуге со ста шагов, даже оказаться в темноте под убийственным обстрелом было равносильно поражению в бою и в походе в целом. Не прошли и нескольких мгновений с того времени, как князь вспомнил недавний бой на Одере, где был почти убит конунг Вишена Стреблянин, а в головах у воевод уже пронеслись эти мысли и обстоятельства, и теперь гудел вопрос о том, как же лучше поступить. Даже князь, обычно показывающий своё бесстрашие по поводу и без повода, не мог как совсем недавно сказать что он не боится сражения. Никто не решался предложить что-то лучшее чем ждать пока будет открыть проход и они смогут начать двигаться за засеку.

— Здесь всё гораздо хуже, чем было в деле на Одере, — ответил князю после долгого молчания Мечек, — там враг выходил по узкой тропе, не ожидая боя, не зная нашей численности, а мы нападали на него со всех сторон, а здесь всё наоборот.

— Здесь они могут нас окружить, поняв нашу немногочисленность и нападать в узком месте с разных сторон, — поддержал его Семик, — особенно туго будет, когда часть наших пройдёт завал, а часть ещё останется здесь.

— Зато мы сможем использовать потом завал как кромн против аваров, — сказал Ломонос, — держать оборону.

— Ты про их луки не забывай! — воскликнул князь, — они на реке их тогда толком в дело не пустили, а тут перебьют нас как на охоте, встань только перед ними неподвижно, хоть открыто, хоть за деревьями!

— Да скоро рассвет и мы будем хорошими целями для их стрел, — согласился Мечек, — этот кромн из засеки не на холме, это не сплошной частокол, и против таких стрелков его будет удерживать тяжело.

— Лучше попробовать им сдаться, — предложил Тихомир, едва сидящий в седле от усталости, — нам не уйти.

— Мы пойдём на них, — тихо сказал вдруг Вольга, — быстрые птицы не видят в темноте, волки в воде не чуют добычу, а осы не жалят несущего их соты.

— Что? — переспросили все нестройным нечаянным хором, — что?

— Мы нападём на них и дадим всем уйти далеко, — ответил Вольга, поворачивая коня, понимая что его никто отговаривать не будет, — скажу своим, чтобы приготовились и принесу богу Неба и нашему подземному Коршугу дары: еду, питьё и подарки зароем под прославляющие слова и мольбу о помощи, и надо очень торопиться!

— Я попрошу Ярилу за вас, — сказал князь ему уже в спину, — нападите на них и покажите свою булгарскую удаль!

— Думаю, заговор от зла тут им пригодится, — сказал бурундеин Мечек и продолжил уже шёпотом, — вирява камать расема, расцема пурята учиха, якутии мами…

— Вроде это стреблянский заговор… — сказал Ломонос, но его слова уже никто не слышал потому что дружины воинства Стовова Багрянородца пришли в движение.

В начавшемся просветлении близкого рассвета, проявившему небо и потускневшие вдруг звёзды между крон деревьев, начал образовываться туман. Это испарения ещё холодной лесной моравской земли, встретившись с тёплыми потоками воздуха со стороны Средиземноморья, превращались в малюсенькие капельки воды, такие крошечные, что они не падали вниз под действием своего веса, а висели в весеннем воздухе, увлажняя всё что попадалось вокруг: почки, цветы, траву, листья, кору, оружие, кожу, волосы, одежду. Роса начала наполнять всё вокруг так быстро, словно шёл невидимый и бесшумный дождь. Запели первые птицы, разбуженные не стуком топоров и восклицаниями людей, а ощущением надвигающегося всеобщего блага явления нового солнечного диска. Факелы были уже не нужны и их погасили, просто бросив на сырую траву.

— Нас убьют этим утром? — спросила сестру Ориса, дрожа от холода и сырости, и наблюдая происходящие вокруг приготовления: полтески одевались к бою, лошадей с поклажей сводили к наметившемуся проходу, все вставали с земли, садились на коней, съезжались в одно место, туда-же сносили носилки с ранеными, — наверное мы заслужили это своими поступками?

— Что ты, нет, — обнимая нежно девочку ответила Ясельда, придвигаясь к ней по турьей шкуре, разложенной прямо у ног незаседланных лошадей, — теперь, после воскрешения Вишены, с нами ничего не может случиться плохого, теперь всё должно происходить к лучшему.

— Полтески готовятся напасть на аваров, чтобы дать нам всем время уйти, — сказал стоящий рядом с ними Рагдай, — это их подвиг во славу бога Коршуга и Тенгри.

— В этой стране мы не сможем уцелеть, это одна большая ловушка, я чувствую… — сказала, дрожа всем телом, девочка, — бог нам отомстит за смерть Петра.

— Он сам себя убил, — хмуро заметил Рагдай.

— Он передал свою жизнь Вишене, — ответила Ясельда, поднимая бледное лицо с огромными изумрудными в сумраке глазами, — и огонь его благодати осыпал меня святыми искрами, увиденными простыми людьми, и эта святость нас спасёт!

— Это всё бессмысленно, — ответил Рагдай, но закончить свою мысль не успел потому, что вернулся Оря с разведчиками.

Он вышел из тумана прямо к ним. У стреблян был такой усталый вид, что казалось что они сейчас просто повалятся на землю замертво. Только Оря был ещё бодр, хотя опущенные, словно под большим грузом, плечи и полуоткрытый рот как у долго бежавшей собаки, говорили о том, что и он на пределе своих сил.

— Они совсем рядом, они готовятся напасть, — сказал стреблянский вождь, проходя мимо них в ту сторону, где всё ещё стучали топоры, — приготовьте своё оружие!

— Вон они! — сказал Ладри, показывая куда-то в заросли, — там полтески пошли навстречу аварам!

— Ничего не вижу, — ответил на это Креп, щурясь что было сил и тщетно пытаясь рассмотреть хоть что-то среди тумана, — ну и зрение у мальчишки!

— Это уже не важно, — отозвался Рагдай, — они знают, что делают.

Тем временем полтески двигались, делая зарубки на деревьях около волчьих ям и отмечая путь к будущим воротам в засеке. Из тридцати пяти отборных молодых воинов, отправившихся под началом воеводы Хетрока в поход князя Стовова Багрянородца за запад от места сбора рати в земле голяди и мокши, от рек Нерль, Москва, Протва и Ока, сейчас осталось только двадцать пять. Четверо воинов вместе с Хетроком ещё от Зелова-на-Одере ушли в сопровождении проводника Крозеком через Дунай к долине реки Марица около Адрианополя, чтобы попробовать найти пещеру, где авары прятали золото последних небесных владык Китая из династии Суй. Двое полтесков погибли, истекли кровью после сражения на Одере несколько дней назад. Ещё трое были сейчас не в состоянии сражаться. Их лёгкие на первый взгляд ранения, полученные в битве, невзирая на все старания и ухищрения книжника Рагдая, превратились в очень тяжёлые и опасные раны. У одного полтеска, по имени Шарап, нога в колене около ушиба от острия аварского копья, под кожаной поножью, распухла и почернела. Коленные сустав совсем не гнулись, а наступать на ногу было невозможно от непереносимой боли. Похоже было, что кусочки кости попали внутрь сустава. От боли мужественный степняк всё равно сразу терял сознание, поэтому он мог теперь только лежать на носилках. Шарап обливался потом, был бледен как мел, его бил озноб, и только твёрдый взгляд всё ещё выдавал в нём бойца. Бекета — другой полтеск, не мог двигаться из-за боли в спине вдруг настигшей его прямо в седле. Он спал во время движения, как делали все его товарищи-степняки по своей булгарской привычке, но боль разбудила его, обездвижила, и он и упал с коня всего во второй раз в жизни — первый раз это произошло, когда он скакал на весеннем празднике выбора невест, и его девушка неожиданно ударила несколько раз плетью по лицу ещё до сигнала о начале разрешённой традиционной борьбы. Третий полтеск, по прозвищу Чур, имел на теле множество синяков, ссадин и порезов, но ни одной серьёзной видимой раны. Вдруг вчера он стал так плохо видеть, что не мог узнать лица стоящего перед ним человека. Несколько страшных ударов саблями и пальцами по голове, пусть и защищённой шлемом, полученных во время первого нападения на аваров на тропе, скорее всего были тому виной.

Остальные двадцать пять воинов идущих в бой сейчас вместе с Вольгой, хотя и не вполне оправились от повреждений недавней битвы, однако они были отдохнувшим и уверенными в своих силах. Жертва, принесённая Вольгой только что богу воинов Коршугу, была благосклонно принятая, что было ясно из того, что над местом, где для него было зарыто угощение, тут же села сова — мудрая и безжалостная птица — одно из обличий бога Коршуга.

Отряд полтесков двигался молча: в чёрных одеждах, в матово блестящих в утреннем сумраке островерхих шлемах с тонкими наносниками и кольчужными воротниками, с луками и копьями наготове, на самых горячих аварских конях, из тех, что были захвачены в прошлом бою, и похожих на невероятно красивых и выносливых аргамаков. Трое опытных лучников, вооружённых аварскими же невероятно тугими луками, ехал перед Вольгой шагах в пятидесяти, и по одному лучнику ехали справа и слева на таком же расстоянии, чтобы не дать неожиданно на напасть на отряд, если вдруг авары вздумают, пользуясь туманом, двигаться к источнику шума и стуку топоров вдоль засеки с разных сторон.

Вольга тяжело вздыхал и вспоминал лица и улыбки любимых жён, смешные тучки-ножки своих детей, важные объятия братьев, друзей, оставшихся в аиле между речками Ноксой и Булаку, недалеко от Волги. Ему почему-то сейчас пришли в голову рассказы купцов из Саркела и Багдада, приезжавших зимой за пушниной и мёдом, сообщивших всем удивительные весть о том, что среди арабских племён, городов и правителей, обитающих вдоль торговых дорог с востока на запад, и верящих во множество разных богов, божков и духов, появился вдруг недавно новый человек, сказавший такое громкое и правдивое слово от имени нового бога, что его услышали все — и враги и друзья — друзья с радостью, а враги со страхом — и зовут этого чудесного человека Мохаммед, и он пророк бога, которого называют Аллах.

Таиться больше не было смысла, потому что работники наполняли лес торопливым перестуком топоров, треском и кликами, в то время как остальные, уже не таясь, с разговорами и клацаньем, строились полукольцом около них, лицом к врагу, и готовились к схватке.

Взошло солнце.

Лес наполнился птичьим гомоном, жёлто-белым светом, что перевернул все тени наоборот, вывернул наизнанку все цвета радуги от паутин и листьев, поднимая туман ещё выше к кронам деревьев. Воздух был влажным но тёплым. Холодная земля образовывала на себе, на траве и листьях крупные капли. Они то и дело звучно капали вниз, словно редкий дождь, и от этого намокали одежды и становились тяжёлыми войлочные доспехи и всё кожаное. Только кожаные панцири полтесков и их вещи, покрытые чёрным лаком из берёзового дёгтя и жира не впитывали воду, и оставались лёгкими.

Встревоженная ночной неразберихой и переполохом в лесу, но любопытная молодая рысь, добыла перед самым рассветом кем-то вспугнутого зайца. Теперь, сначала почувствовав, а потом и увидев сквозь туман медленно двигающиеся фигуры всадников, проходящих совсем рядом, она бросила рвать заячьи внутренности. Застыла, готовая бежать, но полтески прошли мимо неё. Рысь повернула в последний раз в их сторону курносую морду с ничего не выражающим взглядом и торчащим ушами с чёрными кисточками, и вернулась к своему кровавому завтраку. Куропатка неподалёку замерла от ужаса, но осталась сидеть на гнезде, хотя прямо над ней плыли лошадиные брюшины, а с копыт на крапчатые перья сыпался сор. Она решила, что ей лучше умереть вместе с кладкой яиц, чем увидеть как их раздавит копыто. Солнечные блики, преломляясь на приготовленном к бою, отполированном до зеркального состояния стальном оружии, прыгали по листве лесного свода, создавая полную иллюзию, что где-то здесь волнуется в озере вода или перекатывается по камушкам речка.

Миновав место, где ночью стребляне натолкнулись на лангобардов, и где до сих пор везде виднелись следы крови, обрывки одежды и переломанные ветки, Вольга остановил свой маленький отряд и прислушался: авары говорили негромко между собой, казалось, уже за соседними деревьями и плотными зарослями кустарников. Передовой разъезд полтесков неслышно вернулся с той стороны и беззвучно как тени умерших появился рядом с Вольгой.

— Авары в ста шагах впереди, — сказал один из них, — много, сотни…

— У нас слишком мало сил, чтобы их разбить, — ответил вместо воеводы Кун, очерчивая рукой в стальной наручи перед собой полукруг, — нужно их растянуть и занять погоней, пока будет готов проход для войска.

— Пока сёстры и мать со свахами наряжают невесту, остальные совершают церемонные поклоны на улице и обмен подарками, и произносят пространные приветственные речи, — задумчиво сказал на это Вольга, и его юное лицо с тонкими ниточками чёрных усов и бороды, разгладилось, потеряв морщины сосредоточенности над носом и в уголках серых глаз, — поиграем с ними как на сабантуе, и оставьте всё неудобное и лишнее оружие здесь: если мы уцелел, мы всё заберём, если умрём, оно нам и не понадобится! Кун и Балх, Торк и Бирх становитесь впереди как лучше наездники.

После этих слов воины, стараясь не шуметь, сняли, плащи, шкуры, вторые свиты чтоб они не цепляли за ветви. Сняли скатки меховых подстилок, притороченные к сёдлам, попоны, меха и сумки с едой и добычей. Сложили всё на траву. Положили тут же копья с крюками, арканы, тяжёлые многослойные щиты из кожи туров, большие луки, оставив только маленькие изогнуты костяные, отложили запас коротких лёгких стрел для дальнего обстрела, теперь бесполезные среди деревьев, и оставив только длинные и тяжёлые стрелы для ближнего боя. Они сложили в общие торбы свои бронзовые браслеты со степными рунами, ожерелья, бляхи с изображением чудищ земли, воздуха и воды. Звериные обереги повесили поверх панцирей и кольчуг. Вольга оставил из оружия свою любимую палицу, изогнутый узкий меч и кинжал. Топор и щит он положил на груду оружия товарищей. Закончив последние приготовления, он выехал немного вперёд и обернулся:

— Начало жизни и её конец тянут к нам руки словно близнецы одной матери, и тлен немного младше духа, хотя родился на мгновение раньше! Пусть каждый получит своё! Тенгри смотрит с неба и знает что будет, а Коршуг всё сделает так, как должно случиться!

Затем полтески, все двадцать шесть всадников, разъехались цепью на расстояние прямой видимости вправо и влево, образовав два ряда — один перед другим на расстоянии в пять — шесть шагов. Все приготовили палицы, топорки, кистени, ножи. Достав мешочки с ядами, они стали наносить его в виде смертной змеиной и грибной кашицы и мази на оружие.

Потом всё застыло в ожидании. Было слышно как дышат кони, бренчит упряжь и скрипят сёдла под тяжестью седоков.

Со стороны вдруг засеки послышался шорох, редкий треск сухих веточек под чьими-то ногами. Это к полтескам на помощь подошёл десяток стреблян. С ними был Оря и Ладри, без разрешения Ацура оставивший дружину викингов, чтобы участвовать в спасении Ясельды и Орисы от нападения злобных врагов.

— Стовов сказал, чтобы мы были тут, помогали, если придётся нести раненых или убитых! — сказал он, подходя к Вольге и беря под уздцы его коня, — проход в просеке почти готов, осталось немного, и дорога к Оломоуцу будет открыта.

— Сейчас будет бой? — спросил Ладри, съёжившись от холода и от осознания своей слабости и никчёмности рядом с огромным конём и мощным всадником в длинной кольчуге и в сияющем островерхом шлеме, — я хочу всем помочь…

— Хорошо, — не глядя на него ответил Вольга.

— Где нам лучше встать? — спросил Оря.

— Сзади встаньте и прижмитесь все к крупным деревьям, чтобы не пострадать случайно.

— Чтобы не пострадать?

— Да!

Оря хотел что-то ещё сказать, но полтеск остановил его поднятой ладонью. Стребляне встали после этого шагах в тридцати позади заднего ряда всадников, разойдясь к разным деревьям. Туман постепенно рассеивался и с такого расстояния чёрные фигуры полтесков вполне можно было различить в косых лучах восходящего солнца.

Ожидание было коротким. Авары начали двигаться к войску Стовова у засеки, путь к которому сейчас закрывали полтески. Среди белых в чёрную крапинку стволов берёз, чёрных буков и дубов, в промежутках между кустами орешника, один за другим стали появляться вражеские всадники: за одним следовали трое, за тремя — десяток, за десятком — конная стена. Наконец кто-то из аваров увидел среди деревьев первый ряд полтесков и закричал им:

— Ышбара халлыг ынан?

Ответа не последовало.

— Жау кара! Жау! — послышался крик и сразу после этого по лесу разнёсся вопль или кличь, — Йохдан! Йохдан!

Несколько стрел прожужжали и стукнули в древесину неподалеку от Вольги. Авары устремились на врагов так скоро, как только позволяли им это сделать стволы деревьев. Однако вместо стремительного разгона для сокрушительного первого удара всей массой, они увязли в собственной численности, сами в себе, вынужденные объезжать деревья стороной, задевая и сталкиваясь друг с другом, цепляясь за ветви, даже теряя оружие и падая под ноги коней. И там, где аварский отряд скакал плотнее, толчея проявилось ещё более полно, доказывая многократно проверенную истину о том, что конница в лесу, особенно густом, превращается скорее в жертву, чем остаётся охотником как в поле. Пока авары не рассредоточились и не оказались расставлены между деревьями с той же плотностью что и полтески, они не смогли сколь-нибудь существенно приблизиться. Несколько метких выстрелов со стороны полтесков, хоть и добившихся только лёгких ранений лошадей, ещё больше усилили замешательство, поскольку стрелы были отравленными, и раненные ими животные стали плохо управляемыми, а потом и вовсе легли, перегородив несколько проходов.

— Коршуг! — крикнул Вольга и тронул коня, развернув его на месте и немного отойдя назад.

Его воины сделали то же самое, выпустив ещё по несколько стрел во врага. На этот раз они добились более серьёзных попаданий: один авар не успел закрыть щитом лицо и стрела, попав в щёку, соскользнула в глаз и пробила голову до кольчуги на затылке, второму авару пробило кисть руки, а третьему колено.

— Рысь! Рысь! — ободряюще крикнул Оря Стреблянин, укрывшись за стволом поваленной ветром и старостью берёзы. Он без слов притянул к себе мальчика за рукав рубахи и усадил рядом. Оре стало вдруг зябко в своей отсыревшей волчьей шкуре, а глаза сами хотели зажмуриться от второй подряд бессонной ночи и ослепительного солнца, тем более яркого, что вокруг всё было покрыто капельками росы и тумана. А вот Ладри зажмурился, как если бы прямо над его головой начало падать громадное подрубленное дерево…

Выстроившись на новом рубеже, полтески снова пустили стрелы и снова несколько аварских коней и всадников были ранены. Те авары, что были ранены раньше, страшно крича из-за действия сильного яда, уже катались по земле, пугая товарищей и создавая препятствие. Авары тоже стреляли, но почему-то лёгким стрелами, которые, чуть задевая ветви и стволы, сильно отклонялись в сторону от первоначальной линии прицеливания, а попав несколько раз с клацающим звуком в тела полтесков, не смогли пробить кольчуги. Ранения от их ромбовидных наконечников лошадям полтесков наносились незначительные, не вызывающие сильного кровотечения или повреждения сухожилий.

За очень короткое время прошедшее с момента появления первых аварских всадников между деревьями, полтески три раза отходили назад, осыпая врага стрелами, заставляя топтаться на месте, теряя людей и лошадей, силы и уверенность, не давая приблизиться для рукопашного боя. Наконец Вольга поднял железную палицу и несколько раз повернул её над головой, показывая, что настало время для такого оружия и время начать скачки. Он повернул коня и поскакал вдоль первого ряда воинов. Полтески рассыпались во все стороны как подброшенная горсть гороха. Оря и Ладри с удивлением увидели, как часть из них поскакала вперёд и через мгновение смешалась с аварами. После этого началось то, что сами полтески в разговорах между собой называли «собачьим кусанием тумана». Несколько раз слышавший это выражение Оря теперь понял, что это означало, когда множество врагов не могли быстро продаваться, разобрать где свои, а где чужой, не могли использовать ни численной преимущество, ни преимущество в вооружении. Для того чтобы на всём скаку двигаться среди деревьев, кустарников, между конными врагами, страстно желающими тебя убить, поворачиваться в случае возникновения непреодолимого препятствия, или перепрыгивать через него, через упавших людей и лошадей, сшибать пеших и выбивать из седла конных, для этого нужно было уметь слиться с лошадью, заниматься этим с детства, стать с животным, даже с малознакомым, одним целым, доверяясь полностью и получать доверие в ответ. Нужно было понимать и чувствовать сильные и слабые стороны лошади, быстро проникаться знанием её характера, учитывая возраст, степень готовности, израненности и даже перемены настроения, часто в сложной ситуации исключая диктат и позволяя животному самому выбрать направление движения. Ведь животные всегда видели и предугадывали расположение препятствий гораздо лучше любых, пусть даже самых зорких и быстрых человеческих глаз. Были случаи, когда в сражении полтеск хладнокровно заправлял кишки в живот раненой лошади, подвязывал верёвками и продолжал бой, пока животное окончательно не умирало, или закрывал корой часть головы лошади, снесённой секирой и так сражался, с головы до ног в её крови, или продолжал биться с врагом, будучи пронзён одним копьем вместе с шеей лошади…

Полтески знали как нужно обращаться с лошадьми, они умели это более чем великолепно. Они ели и спали в седле во время езды, могли спрыгнуть и запрыгнуть на лошадь на скаку и на скорости подбирать рукой с земли предмет, прятаться за шею лошади, заставлять её подниматься на дыбы и так поворачиваться или идти вперёд и назад, прыгать через ямы и изгороди, мгновенно останавливаясь или прыгнуть с места. Одновременно с этим каждый полтеск мог действовать ещё и любым оружием. Но даже при всём при этом среди них были те, кто делал всё лучше других. Народы Тёмной Земли — бурундеи и мокшадь, курши, мещера, голядь, чаще других сталкивающиеся с ними в лесах и болотах Цны, Мокши и Оки в пограничных стычках, называли такие свойства булгарских всадников — древним воинским приёмом. Оря Стреблянин сам никогда не видел такие конные древние приёмы, но слышал о них от волхвов и от кривичей. Никогда не поверил бы он тому, что видел сейчас. Не думал он, что можно на всём скаку развернуть коня, ухватившись за ствол дерева плетью или выпадать из седла, одной ногой лишь оставаясь в стремени, почти касаясь кончиком шлема травы, укрываться под брюхом коня, соскакивать на землю, бежать рядом, цепляясь за гриву! И снова вскакивать в седло, и всё это среди изощрённых в конном бою степняков, между частокола берёзовых и осиновых стволов! Чтобы избежать поражения от оружия врага, полтески скакали ни на миг не останавливаясь, нанося удары ядовитым остриями ножей и сабель, свистя кистенями, орудуя палицами накоротке так, что замаха было и не увидать, и нанося сокрушительные удары со всего маха. Особенно отличались Вольга, Кун, Торк и Бирх. Они не вступали в поединки, они носились как ласточки среди неуклюжей взлетающей гусиной стаи. Преимущественно они метили в лошадей, в чём весьма преуспели. Некоторое время авары пытались стрелять в них из луков, кидать арканы, старались окружить, и прежде всего Вольгу, угадав в нём главного. Они стремились вытеснить страшного врага вправо, туда, где угадывалась прогалина, открытое место. Там стрелы не пропадали бы бесполезно, втыкаясь в стволы и попадая вскользь, отлетая произвольно, настигая даже своих. Очень аварам хотелось оттеснить полтесков на открытое место, где петли арканов не висли бы после броска на сучьях, не сшибались бы друг с другом их лошади, спинами вдавливая после падения в траву всадников, где можно было бы, наконец, применить более чем десятикратное своё преимущество в численности. Часть аваров, лишённая лошадей, пыталась пешими участвовать в сражении, но была размётаны, покалечены своими и чужими. Другие невольные пехотинцы сбились в кучу среди лошадиных трупов, закрылись щитами и ощетинились копьями. Только так они и смогли уцелеть. Удивительное отсутствие убитых со сторон полтесков, их странный вид и повадки сбили с аваров спечь, заставили забыть о воинстве Стовова, что сосредоточилось у прохода через завал.

Вскоре полтески начали уходить вправо, оставляя непригодное для перемещений пространство. Тут везде лежали убитые и раненные. Бились на траве раненые кони, бродили, сидели в траве обескураженные авары. После того, как им удалось оттеснить, отогнать полтесков на несколько сот шагов вправо, они окончательно утомились и начали вываливаться из смертельного хоровода, отъезжать в сторону.

Под сводами леса раздался хриплый звук рога. Это Бирг дул изо всех сил, оповещая о том, что дорога к спасенью открыта и можно идти через засеку.

Полтески по сигналу Вольги сбились в плотный строй и проскакали через аваров к месту откуда начали бой. Те, кто оказался на их пути был убит или ранен. Лишь ярые одиночки сделали попытку сразиться с ними, но были отброшены.

После боя полтески не досчитались великана Торха и ещё одного молодого и улыбчивого воина. Найти их живыми или мёртвыми в лесу, кишащем аварами, уже было невозможно.

— Я видел как убили Торха, — сказал тяжело дыша один из воинов, — его лошадь упала и его пронзили несколько копий.

— Кто-нибудь видел Булга? — спросил Вольга, обливаясь потом и с трудом выговаривая слова.

Никто не ответил ему.

Один из полтесков, Кун, весь забрызганный кровью, вдруг поник головой и повалился на землю. Товарищи с трудом удержали его тяжёлое тело в изрубленной до состояния отдельных обрывков кольчуге. Шлем с упал на траву. Часть воинов спешились, сняли его с коня, покрытого кровью и пеной, утыканного обломками стрел, и положили на землю. Другие по знаку воеводы принялись быстро собирать оставленные перед боем вещи и оружие. Десять полтесков, включая Вольгу, остались в сёдлах, наблюдая за перемещением аваров среди деревьев.

Опять послышался звук рога. Уже другого. Это узнаваемо трубил Линь, дружинник Стовова Багрянородца.

— Берите его! — воскликнул Оря выходя из укрытия, — несите его скорее!

Несколько стреблян появились из-за деревьев словно духи леса и, подбежав, подхватил Куна со всех сторон. Ладри растерянно подобрал его шлем.

— Здесь всё в крови, — пробормотал он.

Полтески своё дело сделали. Авары были остановлены и не помышляли о наступлении. Собрав оружие и снаряжение, полтески вместе со стреблянами отошли к проходу в засеке.

Погони не было.

У полтесков было четверо раненых, из них Кун был очень плох. Торх убит, Булг пропал без вести. Куна стребляне понесли на руках. Опечаленный Вольга с исцарапанными до крови лицом часто наклонялся к нему, слушая просьбы о том чтобы не дали захиреть у Казанки его детям, не обделили их долей добычи от нынешнего похода, вернули его матери её оберег из янтаря и передали старшей жене, что его серебро зарыто в козлятнике, там, куда через продух в кровле падает луч солнца на закате в канун Новруза. Он умирал на глазах от множественных ран, бредил. Питьё из разных сухих грибов и трав, данное ему Рагдаем, временно сняло боль, он закрыл глаза и уснул. Он так и умер во сне.

Пока дружины воинства Стовова одна за другой проходили через проделанный в засеке проход, проводили лошадей с поклажей, приносили раненых и больных, полтески решили похоронить Куна по своему старинному воинскому обычаю, позволяющему в особых случаях не сжигать тело храброго воина, а хоронить в кронах деревьев. Так же часто делали меря, мещера и мокша живущие по границам земель полтесков к востоку от озера Неро и Волги, когда половодье или враг мешал поднять прах покойного к небу вместе с огнём. Храброго Куна схоронили в ветвях старой берёзы, завернув в дерюжную ткань и меховой кожух, привязав к стволу так чтоб ни лиса, ни всадник копьём не смогли достать его. Окропили тело ядовитым снадобьем, отпугивающим птиц и насекомых, привязали рядом оружие, оставив руки свободными на случай если дух Куна, получив новое имя и жизнь от Коршуга, решит вдруг начать себе поиск нового тела чтобы вернуться в мир живых. Испросив прощения у мёртвого за то, что нет времени исполнить все заговоры, спеть всё необходимое над телом, они поклялись исполнить последнюю волю погибшего, а по возвращении сжечь на жертвеннике перед изображением Коршуга прядь его волос. Полтески оставались у прохода в засеке последними. Несколькими брёвнами проход был ими снова перекрыт. Появившиеся вскоре по ту сторону засеки авары, снова увидев всадников в чёрном, не рискнули её преодолевать. Они даже не пытались пускать стрелы, а отошли на восток в сторону Орлицы, справедливо решив что охота на их главных врагов — лангобардов и моравов для них сейчас важнее борьбы с непонятными и волшебными воинами.