Золото небесных королей

Глава тринадцатая ВОРОЖБА

Стребляне и кривичи продолжали заниматься лошадьми. Одни поили их из кожаных вёдер, наполненных выше по течению ручья у бобровой хатки, где берега не были взбаламучены переправой дружин. Они использовали и кожаные меха. Кроме питья, воду они использовали для отмывания лошадей от лесного сора и глины. Передавая вёдра и меха с водой, и обратно по цепи из рук в руки, воины беспрерывно лили чистую воду на кожу животных. Так все они боялись лошадиной хвори, боялись остаться безлошадными в бесконечном чужом краю, что трудились не жалея сил. Потом уже мыть и поить своих лошадей стали полтески и бурундеи. Они лучше знали как следует ухаживать за лошадьми, чего стоит при этом опасаться, а чего можно не бояться. Они спокойно выковыривали из копыт животных мелкие камни, грязь, соскребали с разномастных конских шей и крупов катушки пыли вперемешку с потом и сукровицей от ссадин. У тех лошадей, что имели подковы, они правили гвоздочки, а если подковы совсем никуда не годились, снимали их и откладывали до того времени, пока не будет возможности их починить в кузнице. Заодно всадники чистили и скребли себя и друг друга, раздевшись по пояс чесали из волос блох, стригли чубы, виски и бороды. Многие жевали лепёшки, сушёное мясо или сырое зерно. Они правили узду, сёдла, менялись припасами, шили, чинили одежду и обувь. Говорили все мало, никто не пел, не смеялся. Все воины были крайне утомлены и подавлены. За бобровыми хатками ниже по течению ручья, на берегу оврага лежали вповалку и отдыхали викинги. Большую часть дороги через ночной лес они проделали пешком, ведя лошадей с поклажей под уздцы. Сейчас их лошади беспризорно бродили вокруг, многие даже не освобождённые ещё от груза. Только неутомимый Ладри ходил вверх и вниз по склону и носил им от ручья воду в своём шлеме. Эта трогательная но бесполезная забота мальчика о животных была похожа на детскую игру из оставшейся далеко в прошлом спокойной жизни. Тем временем оправившись от избиения, устроенного Семиком, проповедник Драго вместе со своим братом Тихомиром удалились от оврага к толпе крестьян, окружающих место остановки их святой. Новгородские заложницы князя с помощью служанок отгородили себе тканью, натянутой на жердях, небольшое пространство, скрытое от любопытных взоров и расположились там на отдых. Служанки то и дело выходили оттуда то за водой, то за дровами, то за вещами к своим корзина и сундукам около лошадей. Кто-то в толпе очень красиво пел звучным женским голосом:

Было видно, что Драго никак не может найти себе места после избиения, и что он сильно напуган. Тихомир ходит за ним и уговаривает принять свою судьбу как данность и испытание христианского терпения. Рагдай, поглядывая в ту сторону, не сомневался, что серб согласится изображать крестоносный отряд. Этот способ передвижения воинов под видом церковного отряда Рагдай увидел во время своего пребывания в Константинополе, когда обучался книгописанию, медицине и запрещённой там греческой философии. Тогда армянский отряд с крестами на щитах и одежде, в сопровождении священников в чёрных нарядах с золотыми крестами на груди, собирался и отправлялся в набег на аилы печенегов, прикочевавших без разрешения императора к северной границе Византии. Все городские отряды, гвардия, стражи пропускали беспрепятственно крестоносцев через любые ворота и препятствия, торговцы не смели просить с них плату за товары, а в харчевнях боялись даже заикнуться об оплате за еду и вино. За теми крестоносцами-армянами стоял как призрак кровавый палач — император Флавий Фока, а ещё благословение и деньги тогдашнего византийского патриарха Фомы I. Здесь же за как бы крестоносным отрядом Стовова будет стоять мнимое благословение Кёльнского архиепископа, друга короля франков. Но для того, чтобы обезопасить себя на несколько недель от лишних стычек с воюющими за Богемию и Моравию сторонами, этого могло вполне хватить.

Стень всё ещё никак не мог выбрать курицу для гадания, пока подошедшие Семик и Рагдай не сделали этот выбор за него:

— Да вот эта, большая, с чёрным пером в хвосте! — воскликнул Семик, выдирая из рук мечника вялую курицу, торжественно поднимая её над головой и направляясь к князю, — взрослая, хороша для волхования.

— Ворожить он сейчас будет? — полюбопытствовали шатающиеся без дела неподалёку Оря и Резняк, — позвать воинов?

— Нет.

— Князь гадать желает без шума и толпы, как ему быть, что Велес скажет и на что Ярило намекнёт, — ответил Рагдай, — поход всё опаснее и труднее.

— Чего гадать? Дело-то плохое… Как ручей в овраге переходили, видел я, что вода бурая была… Кровь это! — глухо сказал Оря и покосился на Резняка, — плохой знак, кровь…

— Это глина взбаламученная, рыжая, вот и померещилось тебе кровь, — ответил кривич, — откуда её так много может быть, что как будто река кровавая течёт?

— Да ладно, неужто я кровь в воде от глины не отличу? — угрюмо сказал стреблянин, — не маленький, кровищу видел достаточно в жизни.

— Кровь в ручье? — кудесник Рагдай вытер ладонью влажный лоб, — да, дела вокруг творятся лихие, сидеть нам нужно тихо, как мышам под лавкой, на которой кот сидит.

— Может недалеко мясо разделывают, забивают стадо на продажу или как добычу на колбасы? — высказал предположение Семик, — а пахнет так странно, будто протухло что-то, из-за цветов цветущих вокруг.

— Кто скот-то весной забивает, когда он самый тощий в году? — спросил с удивлением Оря и указал пальцем на белую стену берёз, — это оттуда, куда ушли мои воины Алтус, Хилок и Скван, оттуда дует гнилью, будто рыбу старую коптят или шкуры, или смолу с чем-то жирным варят для обмазывания лодок снизу.

— Правда?

— Да, похоже, клянусь Матерью Змеёй! — при этих словах Оря дотронулся кулаком до груди, — оттуда крики воронья слышно иногда с порывами ветра, смолой пахнет, а дыма от костров над лесом нет и земля дрожит от копыт.

— Она всё время дрожит от копыт, — ответил Семик, — тут вокруг полно конных отрядов, это-то понятно…

— Может, мне попробовать сходить туда, вдоль оврага, надеть аварский халат — если дело припрёт я за авара сойду… — оглядываясь по сторонам спросил Рагдай, — шапку железную надену, а полтесков за аваров выдадим, а викингов за франков, если что…

— Нет уж, ты уже впереди всех один раз на Одере оказался и после этого было сражение и куча людей погибла! — замахал руками на него Семик, — потом на короля лангобардов набросился и нас чуть не настигли разозлённые германцы!

— Да он там решил нас схватить, этот король, — ответил Рагдай, — сколько раз можно об этом говорить? — он невесело усмехнулся и хотел было пойти в сторону варягов, посмотреть на то, как чувствуют себя раненые, особенно Гелга и Вишена, но Оря удержал его за рукав.

— Скажи мне, кудесник, что ты говорил на дороге старшему дружиннику Торопу? Что он сделал вчера ночью такого, за что благодарил? — спросил он.

— Тороп меня закрыл от стрелы, что пустил в упор аварский воин, подъехавший в темноте вплотную.

— Как закрыл?

— Щит поставил ловко и закрыл, а то убила бы меня стрела, — ответил Рагдай указывая рукой на статную фигуру Торопа, — ловкий он просто.

Тороп в это время о чём-то вполне мирно спорил с бурундеином Мечеком около одной из коров, угнанных ранее у сербов и предназначавшейся по-видимому для принесения сегодня в жертву Яриле.

— Это уже второй раз было. Несколько лет назад Тороп закрыл меня от стрелы в сшибке с аланами на Днепре у порога Эссоупи, когда с малой дружиной провожал меня с книгами и пушниной к морю, так что я его давнишний должник, — книжник выразительно поднял бровь и после этого двинулся всё же к викингам.

Пока он к ним брёл, поглядывая на то на цветы под ногами, то на порхающих и поющих над головой радостных птиц, Семик принёс и показал Стовову курицу. Стоя под берёзой, они связали курице лапы, и князь одним взмахом ножа отрезал ей голову. Струёй брызнула кровь, тельце забилось в его руках. Другим движением лезвия князь вскрыл куриное брюшко. Птица всё ещё неистово билась и во все стороны летели кровавые брызги, а князь уже вынул и держал в ладонях крошечные внутренности. Он размял их пальцами и вгляделся в них. Его дружинники Стень, Семик, Резняк молча за ним наблюдали. Оря Стреблянин тоже был здесь.

— Я вижу на печени чёрные точки, словно указание на то, что Ярило помнит о нас, — сказал наконец князь, поднимая на зрителей озадаченный взгляд, — к центру жизни птицы Ярило притронулся, чтобы поведать нам о множестве событий, ожидающих впереди, а чёрный цвет пятен, а не белый, говорит об их пользе для нас, о каком-то прибытке, а не о пустоте бесполезной!

— Вроде бы в прошлом году перед ледоставом ты говорил, что чёрные точки к беде, — с сомнением в голосе проговорил Резняк, — и тогда курши с мещерой сделали набег у Аузы и скот угнали наш и у стреблян.

— Это мой скот они угнали, успокойся, мой удел луговой по Аузе там, — ответил за князя Семик, — а та курицы белая былая, а это больше курица чёрная и знаки внутри у неё разные будут! И знаки на печени такие обычно редко бывают, и это явные чудеса, а то всё больше на кишочках шрамики и полосы встречаются.

— Как-то так получается… — кивнул Стовов, — в общем, можете сказать всем нашим, мол гадание прошло удачно и есть благоприятный знак от Ярилы, что поход будет продолжаться благоприятно.

— Да-да, — сейчас разнесём хорошую весть, — ответил Семик, — курицу потом сварим?

— Может, зажарим?

Отдалённо слышавший эти рассуждения Рагдай ещё некоторое время бродил среди цветущей растительности: папоротники, белокопытники, лунники, дровяники, астровые пышно заполняли солнечные прогалины леса, а насекомые тучей носились везде над ними, блестя на солнце крыльями и панцирями. Рагдай так засмотрелся на всю эту моравскую живность, что чуть не упал, споткнувшись о лежащее в траве седло. Теперь уже глядя себе под ноги, он прошёл между пасущихся частично рассёдланных лошадей, разгоняющих мух взмахами хвостов. Но всё равно чуть не наступил на руку Ацура, протянутую за какой-то травинкой. Ацур вместе с Ладри ползал тут на четвереньках. Он по-прежнему, как и утром, был бледен: вокруг глаз синие круги, на скулах пятна нездорового румянца. Его длинные тёмно-соломенные волосы слиплись и перепутались с паутиной. В бороде застряли листья и сор. Викинг выдернул из-под ног кудесника искомую травинку, обкусил белую суставчатую её оконечность, а верхушку отдал Ладри, чтобы тот положил её в свою матерчатую торбочку.

— Вот, собираем травку для лечения, — пояснил Ацур, — показываю мальчишке как сделать целебное питьё, чтобы зубы в долгом походе не шатались и слепота куриная не наступала весной.

— Так ты больше щавеля бери и подорожника, — усмехнулся колдун, — чего ты разрыв-траву-то набираешь?

— Мы успеем всё что нужно взять, — ответил за учителя Ладри и его мелодичный голос напомнил Рагдаю о далёком детстве, братьях, сёстрах, которых увидеть теперь ему уже не суждено больше никогда.

След от аварской верёвки на шее мальчика сделался за несколько дней из багрового слабо жёлтым. Молодая плоть быстро перерабатывала кровоподтёк и заживала. Опухоль на лице мальчика сделалась заметно меньше, только правая щека по-прежнему мокла сукровицей.

Ацур нашёл ещё одну травинку, сунул её себе в рот, стал неуверенно жевать, морщась от горечи со словами:

— Это трава, вроде, от ран помогает.

— Да? — мальчик вытянул шею, разглядывая ничем не примечательное растение.

— Умей найти её среди других трав, — назидательно сказал Ацур, — и талисман на шею тебе надо подобрать хороший, и был бы при тебе на Одере правильный оберег, он теплом или холодом своим указал бы тебе на опасность.

— Да…

— Может, замотать ему щёку чем-нибудь? — викинг вопросительно поднял глаза на Рагдая, — или так оставить?

— Нет, пусть сохнет повреждённая кожа без всего, а под тряпкой загнить может, — ответил книжник, — слушай, а князь-то всё ещё гневается на тебя за побоище на реке.

— Не думал я, что он такой злопамятный, — ответил викинг и скривив гримасу презрения.

— Вы тоже все не без злопамятства, — Рагдай приподнялся на носках и обернулся, глядя через спины лошадей.

Князь всё ещё стоял с куриными потрохами в руках, обсуждая что-то со старшими дружинниками. Семик показывал всем безголовую курицу. Рядом с ними быстро собиралась толпа кривичей, стреблян и бурундеев. Они обсуждали исход гадания. Цвет, количество пятен на печени птицы не на шутку всех взволновало, и объяснения возникли самые разные. Если бы перед князем и Семиком была просто толпа клязьминских, окских, московских селян, то можно было бы на них наорать и даже дать пару тумаков, чтобы прекратить пересуды о воле Ярилы, но собственным воинами, да ещё за тридевять земель, помешать было никак нельзя. Полураздетые, злые из-за бессонной ночи, не обладающие видением благ в этом походе, а только видящие постоянно меняющиеся толпы врагов, отрезанные от кораблей и понятного пути на Родину к своим семьям, воины начинали сомневаться в благорасположении Ярилы-Солнца. То ли князь не правильно говорил с богом, то ли жертв было мало, или не были приняты в качестве таковых пленные авары, умерщвлённые на Одере после битвы, то ли сбывалось проклятие старого колдуна-курша из поверия Тёмной земли. Это было древнее проклятье тяготеющее над их страной. Когда-то очень-очень давно, когда ещё не было Новой реки, соединяющей Балтийское море с Ладогой, а только узкое русло части Свири, между реками Волховом, Волгой и Окой ещё таяли остатки гигантского ледника, а всё пространство нынешней Тёмной Земли было покрыто морем и островами. Тогда-то с северо-запада по воде на лодках и плотах пришли в неё племена приморские и финские: чуди, лопарей, биармов, куршей, голиндов-стреблян, мещеры и мери. Ещё про славянские племена кривичей, вятичей, северцев, словен и росов никто нигде не слышал, они только-только задержались в Иллирии и Паннонии. Тогда на Воробьёвых островах, которые сейчас уже только горы над рекой Ауза, Неглимна и Москва, жили галамны, так они себя называли, и Мать Матерей была у них верховным божеством. Все они были в конце концов убиты пришедшими с северо-запада племенами, освобождавшими себе рыбные места, бобровые раздолья, заливные луга для скота и чрезвычайно плодородную чернозёмную, ещё не поросшую лесом землю для пашни. Последний колдун-голамн, был сожжён внутри сплетённого из прутьев огромного, в десять человеческих ростов, изображения Матери Матерей, построенного на Воробьёвых горах голядью и куршами. Умирая в страшных телесных мучениях и душевных муках, глядя на бескрайний простор вокруг, он проклял пришельцев и всех их потомков, предрёк бесконечные несчастья на этой земле, гибель всех начинаний от междоусобиц и нашествий, моров, голода и бесплодия женщин. Голинды-стребляне из поколения в поколение чувствовали на себе действенность проклятья. Сначала с северо-запада появились многочисленные мокши и эрзи. Они сильно потеснили стреблян. Когда вода совсем отступила и земли стало хватать всем и без войны, с юга пришли северцы и вятичи, а с запада кривичи. Опять началась война, болезни, неурожаи, землетрясения, падения комет и затмения. О проклятии колдуна-галмна снова и снова вспоминали. Многовековые попытки разных волхвов и колдунов его снять, как было ясно из продолжающихся несчастий, не удавались.

Сейчас, сомневающимся в благоволении Ярилы людям Стовова, нужна была уверенность, защита от вечного страха быть брошенными на произвол судьбы без божественной помощи. Чистые, розовые и упругие внутренности курицы при ворожбе дали бы им представление о том, что бог наметил для них ровный, понятный и успешный путь. Нужно было как-то ещё объяснять странный вид печени, потому что простое объяснение их уже не успокоили.

— Рагдай! — позвал книжника конунг Вишена, приподнявшись на локте на своих носилках, — подойди ко мне, мне уже лучше, хочется есть и пить, и даже петь, слушай как я уже могу:

Негромко пропел викинг, а сидящий неподалёку Эйнар, бросился к нему, чтобы не дать ему подняться.

— Погоди, Вишена, не вставай, а то раны раскроются какие-нибудь внутренние! — Рагдай махнул рукой конунгу, — я сейчас подойду.

— Рагдай, подойди, что-то интересное скажу! — Вишена улыбнулся и позвал ещё раз.

Счастье, которое охватывает человека когда отступает из его тела боль, говорит о том, что счастье — это отсутствие боли телесной или боли душевной, отсутствие любых переживаний, вызывающих боль или сомнения, и такой путь отправляет нас прямиком в объятия просветления. Именно таким было сейчас ощущение конунга, вернувшегося в жизни и избавившегося от страшной боли во всём теле, преследовавшей его много дней.

— Эйнар, не дай ему встать на ноги, ему нужен покой, — уже на ходу крикнул Рагдай, спешно направляясь назад к князю.

Быстрым шагом, обогнув столпившихся воинов, кудесник встал рядом с ним. Стовов был мрачен. Рагдай увидел на его ладони рассечённое пополам куриное сердечко и желудок. Замешательство Стовова было понятным: сердце внутри было не розовым, а бурым, а в желудочке вились крохотные белоснежные черви. Кроме мелких камешков, зеленоватой массы и нескольких ячменных зёрен, там было стальное кольцо, размером с ноготь мизинца, от кольчужной рубахи. Видимо курица незадолго до того, как была посажена в мешок, склевала его с земли. Ничего близкого к знакам чистой и прямой дороги это явление части воинского доспеха не имело, а очень даже наоборот, выглядело зловеще. Рагдай, быстро оправившись от такого количества дурных предзнаменований в одном гадании, шепнул князю:

— Если не хочешь, чтобы они сейчас взбунтовались и потребовали вернуться назад на родину, сделай торжественное лицо и скажи, что найденный металлический предмет является знаком захвата будущего богатства…

Стовов поднял на Рагдая глаза, полные тоски и тревоги:

— Если они узнают про кольцо от кольчуги и червей… Это знак скотского бога Велеса, пожирающего своих детей перед концом мира… Они знают про смысл таких вещей…

— А ты не показывай им, — тихо ответил Рагдай, — прикрой рукой и побыстрее избавься от всего, и скажи им потом уже что-нибудь другое, и не стой как туман над болотом…

— Брось потроха в ручей или наступи, пока все крутят головой, ну! — Рагдай незаметно ударил князя по ладони и кровавые кусочки едва не упали в траву.

Стовов в нерешительности переминался с ноги на ногу. Рагдаю почудилось, что на глазах у него выступила влага. Ацур, понимая, что напряжение всё растёт и может вылиться в стычку или ссору из-за гадания, положил руку на плечо Ладри и отвел его на несколько шагов в сторону. Стовов распластал вдруг руки крестом, отчего белая с красной вышивкой льняная рубаха развернулась от наборного пояса к локтям, как парус корабля, и провозгласил торжественно:

— Ярило и Стрибог благоволит нам, наши больные и раненные оправятся, в колодцах не будет яда, шаг коней будет ровным, добыча обильной, враг будет слабым от болезней, ржавчина возьмёт их мечи, всё будет хорошо, так говорит через птицу Велес и говорит Ярило с ним!

Ему ответило зловещее молчание.

Все видели, как кудесник пытался сбросить потроха на землю. Они могли быть растоптаны и измазаны землёй, и никто не смог бы убедиться, как они выглядели до этого, и как водится, проверить правильности толкования жреца-князя. Оря подошёл поближе, присел на корточки с выжидательным видом. Стребляне и кривичи зашептались, исподволь продвинувшись вперёд, оказались совсем близко. Кто-то из бурундеев побежал, огибая лошадей, к тому месту, где слышался сейчас голос Мечека, принуждающего воинов торопиться с водопоем и чисткой коней. Отовсюду раздались возмущённые голоса:

— Надо звать воеводу Мечека, воеводу полтесков и викингов, и устраивать совет, определиться сообща как быть дальше!

— Надо принести побольше жертв и ждать хорошего знака, прежде чем продолжать поход!

— Надо принести кого-то знатного в жертву, иначе Ярило всех поглотит!

— Надо принести в жертву князя!

— Это их-за него нас преследуют несчастья!

— Или Семика!

— Всё будет хорошо! — рявкнул Стовов Багрянородец так, что лошади у оврага прижали уши и дёрнулись, — сам Велес мне сказал! Ярило мне сказал то же самое, послал в желудке птицы весть о том, что сытость ожидает нас всех впереди, а в сердце птицы он послал знак здоровья полнокровного и отсутствия любых страданий!

Сказав это, и торжественно подняв над головой потроха, как бы показывая их всем, Стовов вдруг развернулся и со всего размаха запустил внутренностями в сторону ручья, на дно оврага.

— Так пускай моравская вода примет моравскую птицу и утвердит приговор Ярилы для этой земли! — крикнул он при этом.

— Э-эй! Князь! — зашумели кривичи, а стребляне переглянулись совсем уже недоумённо, — почему он нам не показал хорошенько требушицу-то? Что такое?

— Ты зачем так сделал? — оправившись от неожиданности спросил князя Семик, делая несколько шагов к нему, — разозлить всех нас хочешь, за людей не считаешь?

— Тише, тише, — сказал Рагдай, вставая между Семиком и князем, и разводя руки как препятствие для всех, — князь гадает как положено ему, он жрец Ярилы, а не ты!

— Я жрец Ярилы и мне лучше знать! — подхватил Стовов слова книжника, — хочешь собрать дружину и поговорить об этом?

— Так не делается, князь!

— А я никого в дружине не держу, и в жрецах хожу по вашей милости, каждый может взять своих холопов, долю казны, и идти к другому князю и жрецу, хоть в Тёмной Земле, хоть в местных моравских землях!

— Но…

Князь медленно нагнулся, опустил обе руки, подобрал ими меч, но не повесил на пояс, а оставил в руках, немного выдвинув белый клинок, как бы осматривая его. Потом он поднял на всех недобрый взгляд и прорычал:

— Ну, чего, кособокие, кто княжеского тела хочет попробовать, или забыли, как я могу не курицу только резать? Выходи сюда смельчак, и скажи что я не прав!

Семик закусил губу, кривичи и стребляне попятились от неожиданного поворота дела. Сейчас всё могло закончиться тем, что князь вызвал бы первого попавшегося воина на судебный поединок для защиты своего доброго имени и неминуемо убил бы на глазах у всего войска, разрубил бы надвое, пользуясь своей легендарной медвежьей силой. Поставив таким образом всё на свои места, хоть и потеряв при этом безоговорочную поддержку, но получив до возвращения на родину полностью послушную и управляемую рать.

— Что у вас тут? — послышался из-за спин толпы голос Мечека, — дайте пройти!

Бурундейский воевода в сопровождении Вольги и Гелги, с трудом протиснулся к Стовову.

— Кто не хочет есть, долго не живёт, — сказал Вольга, в очередной раз ставя всех в тупик поговоркой с глубоко спрятанным смыслом применительно ко времени и месту.

Вдруг в той стороне, где отдыхали викинги, а за ними толпились христиане у матерчатых пологов Ясельды, послышался шум.

— Стребляне возвращаются! Стребляне! — крикнул оттуда один из бурундеев, тыча пальцем в белую берёзовую стену леса, — что-то случилось!

Было видно, как трое разведчиков бегут что есть сил, прыгая через упавшие сучья и стволы, не особо обращая внимание на секущих их кустарник. Сербы и викинги поворачивались к ним с любопытством, раненые приподнялись, чтобы лучше видеть. Стреблянин Алтус нёс в руке верёвку с нанизанными на них странными предметами, не то шляпками грибов, не то кусочкам рыбы или маленькими существами. Но больше всего это было похоже на гирлянду из отрезанных человеческих ушей.

Весь стан войска приумолк. Вдруг громче сделался шум ручья, ему ответили шуршание на ветру кроны деревьев, обнаружил себя звонкий дятел, саранча стала скрежетать лапками и крылья по другую сторону оврага, появился назойливое жужжание оводов. Перед лицом Рагдая промчалась пара стрекоз, яростно треща сверкающими на солнце крыльями. Травы источали густой, медвяный запах, тень отозвалась пряной прохладой. Далёкий вороний гомон сделался отчётливей из-за порывов ветра. Стребляне и кривичи, столпившиеся из-за ворожбы, разошлись пошире, уже не образовывали плотную толпу. Оря Стреблянин поднялся на ноги, испытующе глядя то на Стовова, то на Рагдая, а те смотрели на приближающихся разведчиков.

— Сейчас и посмотрим, что говорили внутренности птицы! — сказал он.

— Всё будет так, как князь предсказал! — ответил Рагдай и с усилием улыбнулся.

— Раз такие ведуны как ты говорят, что всё будет хорошо, ладно, но отчего обряд порушили, не дали посмотреть желающим?

— Так было надо. Тут люди чуждой веры рядом, монах из Кёльна, мог своими богами и святыми спугнуть удачу нашу, — ответил кудесник первое, что пришло ему в голову, — мог подсмотреть, словом и помыслом исказить послание Ярилы.

Оря просветлел и было понятно, что такой ответ его вполне устраивает. Он с силой хлопнул Рагдая по плечу, выбив пыль из свиты, скинул свою волчью шапку с мокрого лба на затылок и сделал несколько шагов навстречу разведчика

— Ну что, братья стребляне?

Рагдай и Стовов переглянулись, и оба сказали друг другу взглядами о том, что, скорее всего несчастная ворожба завершилась и можно больше не опасаться за возможный бунт.

Между воинами, уже забывшими о ворожбе, проскользнули трое стреблян. Было видно, что они бежали долго и как могли быстро. Они тяжело дышали, рты их были раскрыты, глаза вытаращены. Хилоп упал от усталости, но тут же вскочил, словно ужаленный гадюкой.

— Там! — сказал Скван тыча себе за спину пальцем, — злой подземный змей Валдутта пришёл и убил их всех. Близок разрыв Алатырь-камня, крушение небес и провал всей земли в пустоту!

— Предсказанное сбывается? — шепнул книжнику Семик, — или наоборот, не пойму.

— Толком рассказывай! — Стовов ухватил за шкуру Сквана, — что за уши у вас на верёвке? — и стреблянин повалился на землю от рывка, тяжело дыша.

— Это? — поднял на вытянутой руке свой страшный груз из десятков человеческих ушей, спросил Алтус, — это мы нашли на поле с мертвецами.

— Ой, уши! — воскликнул сдавленно Ладри, — и маленькие и большие!

— Ну! — князь тряхнул Сквана, — говори!

— Там поле мы нашли, где множество убитых лежат, решили вернуться и всё рассказать! — сказал Алтус со странной лихостью, остановив на Ладри свои расширенные зрачки.

Князь повернулся к Оре, но тот только пожал плечами, потом князь повернулся обратно к Хилопу и Сквану.

— Ну? — повторил он вопрос.

— Много там их, лежат как умерли, земля чёрная, большие вороны сидят и стаи ворон кружатся, много, глаза мертвецам клюют, всё там выглядит как волхвы предрекали про разрыв Алатырь-камня… — пробормотал Хилоп.

— Чего ты так мертвецов испугался? — с удивлением посмотрел на соплеменника Оря, — ты же знатный охотник, медведя вдвоём с сыном брал на рогатину не раз, бился и удавкой валил, что тебе какие-то мертвецы чужие? И ты, Скван, в одиночку по лесу проходил всю Мещеру…

— Духи пострашнее медведей…

— А если дух ещё и в медведя вселится… — послышались голоса.

— Это другое… — Скван осторожно высвободился из руки князя и отполз в сторону.

Оря взял у Алтуса связку отрезанных ушей осмотрел её как охотничью добычу, потом снова вернул стреблянину и спросил:

— Хилоп, ты внятный охотник, наверное самый умный из них, скажи, что там было?

— Посечённые мечами, пробитые копьями и топорам там, земля чёрная от крови, словно крылатый змей Валдутта там устраивали пиршество перед тем как отправиться спать в своё подземное царство, — сдавленно ответил Хилоп и схватил Орю за шкуру на груди, словно напуганный ребёнок за одежду отца, — мы близко не подходили, боялись чтоб на гиблое место не ступить и проклятье с собой на нас всех не перекинуть, да ещё птицы чёрные, огромные кинулись к нам, видать и впрямь ныне Алатырь в степи сухой треснул!

— Ты чего это? — Оря высвободился от рук товарища, — совсем струсил?

— Там много посечённых, целое поле, никто из нас такого раньше не видел, клянусь Матерью Матерей, — снова заговорил Скван, поднимаясь на ноги и отряхиваясь, — видать на место гиблое они там зашли и погибли все до единого.

— Просто на них кто-то напал, — сказал спокойно Рагдай, — какое-то войско.

— А на кого они похожи, эти убитые? — спросил Оря, — это сербы, хорваты, моравы?

— Нет, восточные какие-то, похожи на аваров, но там женщины, дети старики, — ответил Скван, — там кибитки с волами, ослы, лошади бродят, козы и бараны бегают без присмотра.

— То ли битва там была, то ли обоз кочевников в засаду попал, — заключил Рагдай, — при чём тут Валдутта?

— Валдутта всегда при чём…

— Чего делать-то надо нам?

Все обернулись к Стовову, но он только почесал затылок:

— Тут надо поразмышлять, угрожает нам что-то и нужно быстро что-то делать, или наоборот, затаиться и ничего не делать.

Он начал расхаживать вдоль оврага среди шёпота и гулких обсуждений создавшегося положения: в окружении разных противоборствующих отрядов в охваченной войной стране, сами подвергшиеся прошедшей ночью нападению, рать Стовова всегда была в опасности. Сейчас для войска Стовова из Тёмной земли не было безопасного продолжения похода или спокойного места в Моравии, где можно было бы ждать возвращения из Фракии разведчиков Хетрока.