Золото небесных королей

ЭПИЛОГ

Как бы ни был окружён человек житейскими невзгодами, драмами и историческими катастрофами, множеством людей приятных и неприятных ему, по мере удаления вместе с ним от земной поверхности, где видна только одна искорка его жизни, единственной, мгновенной и от того бесценной, всё окружающее уменьшается в размерах и исчезает по мере удаления, только для мысленного взора звезда человеческой жизни продолжает сиять всё так же ярко, сколько бы мы не удалялись от неё спиной в бесконечный космос, И улетев мысленно край сущего мира, среди звёзд и галактик, и главное с ними будет светиться жизнь человека, даже когда источник света уже погаснет где-то бесконечно далеко, мы всё ещё будем сидеть его свет. Можно любоваться им, можно отвернуться и глядеть на другие звёзды, представляя их себе другими жизнями.

Также и с героями легенды. Прошли как бы их времена, и потом времена минули те, что были за ними, могучие правители превращались во прах и дела их оборачивались против их народов и близких, сжигались и уничтожались величайшие произведения искусства и человеческого труда, возникали хитроумные устройства, а старые выбрасывались, народы собрались как птичьи стаи и рыбные косяки, и рассыпались, как листья осенью в небытие и забвение, а знакомые нам по этому повествованию люди продолжают существовать за толстым стеклом прошлого, ярко освещённого мыслью рассказчика. Став живыми, приняв вид реальности, они говорят через пятнадцать веков всё о том же, что волнует и сегодня: любовь, гордость, жажда славы и богатства, верность, любопытство, отвага, страх смерти. Голоса многоязычные их сливаются в мощный хор, и стирается грань реальности, и будущее смешивается с прошлым в единое пространство, где время идёт не линейно, а во всех направлениях, словно сила притяжения, и нет сложности, чтобы двигаться поперёк привычному пути, или вообще вспять…

— Теперь нам отрезан путь назад! — сквозь зубы процедил Стовов Багрянородец, наблюдая стремительное приближение второго отряда франков, — их теперь сто на нас на одного!

— Будем с ними сражаться — нас всех перебьют, — ответил на это Ацур, — не будем сражаться — нас просто убьют!

— Чего же нам теперь делать? — страдальчески воскликнул побледневший Ладри, — я не хочу умирать! Хочу обратно в Викхейль!

— Никто не хочет умирать! — согласился с ним Рагдай, — я тоже не хочу!

— На колени! — громко сказал король, а его любовницы злорадно засмеялись, выкрикивая угрозы и обещания самолично отрезать всем наглецам чресла, долго пытать их огнём, сыпать солью под содранную кожу, ломать кости железной дубинкой и дробить зубы молотком.

— Не будет так, — сказал на это Рагдай, — я не мастер по части смертельных увёрток, но у нас есть возможность спастись только используя короля как щит против его же воинов!

— Да, это правильно, нужно приставить ему нож к горлу и потребовать остановить своих псов! — зло крикнул Мышец и, не дожидаясь уже согласия князя, поскольку франки были теперь слишком близко, бросился к королю.

— Мы его сейчас заставим нас уважать! — вторя ему воскликнул Тороп, одновременно вынимая из-за ножен на поясе большой медвежий нож, — голядь белоглазая, помогайте!

Помощь кривичам действительно потребовалось, потому что им попытались помешать девушки. Их снова пришлось удерживать стреблянам. Сам Дагобер, увидев перед собой нож, отпрянул назад и попытался отойти за ствол дерева, чтобы выиграть время. Это получилось у него весьма ловко, несмотря на высокий рост. Однако Мышец, не теряя ни секунды бросился к нему, как к раненому на охоте кабану и, обхватив за шею, повис на нём, стараясь опрокинуть.

— Вали его! — зло крикнул Оря, бросаясь Мышецу на помощь, и вовремя, потому что Дагобер стряхнул с себя руки дружинника, освободился, и едва не пустился бежать.

Оря повторил попытку захвата и преуспел: от толчка Дагобер упал на одно колено, а подоспевший Тороп приставил к его горлу остриё ножа с хриплым воплем ярости.

— Они схватили короля! Они схватили короля! — пронзительно закричали и завыли девушки, — на помощь!

— Они схватили короля! — послышались крики со стороны франков, которые были уже совсем близко, — спасайте короля! Спасайте Дагоберта!

— Не люблю я длинные копья при встречном ударе, — нарочито спокойно произнёс Вольга, осматривая тонкую чёрную линию из своих товарищей, хмуро глядящих из-под козырьков шлемов на приближающуюся смерть, — только цапля с длинной шеей может достать лягушку со дна кувшина!

— Я тоже, — прошептал Ацур, вытягивая меч и левой рукой делая движение, словно отбивая несуществующим щитом устремлённое в живот копьё, — Ладри, мальчик мой, слезь с коня, сядь на траву и положи меч и нож перед собой, потому что только так ты можешь спастись, и то если король тебя пощадит…

— Если бы стребляне успели пустить хотя бы по две стрелы, то у нас, считай, было бы больше возможностей, — сказал Мышец, удерживая разведённые руки Дагобера за спиной, и тем давая возможность Торопу скручивать его кисти кожаным ремнём, — стребляне, ну, покажи меткость!

— Лучшее конечно, чтобы у нас крылья появились, и мы отсюда улетели, — закончив связывать королю руки, ответил Тороп и почесал потный затылок, — и если, конечно, у тех крылья не тоже прорастут.

Франки уже были близко, можно было различить зрачки в их глазах и, значит, это был последний рубеж, когда можно было выпустить стрелы перед тем, как оружие ближнего боя не даст на это больше времени. Хотя полтески при свободе для перемещений были способны стрелять в упор, заменяя стрелой удар копья.

Далеко, можно было, наверное, десять раз ударить в ладони, прежде чем звук рога достиг бы их.

— Ну, что ждёте, стрелки, Оря, Вольга? — зло крикнул князь, — хотя бы спесь с них сбейте, если уж число выровнять не получится никак!

Книжнику было слышно, или он подумал, что ему было слышно, как скрипнули зубы князя, и Стовов дёрнул поводья так, что в морде его коня что-то хрустнуло, а глаза животного стали круглыми.

— Железо камню, ветер солнцу! — как обычно произнёс бессмысленную поговорку Вольга и вытянув вперёд руку с железной палицей отрывисто добавил, — стреляйте скорее!

После этого у полтесков, словно волшебников, в руках мгновенно возникли аварские тугие луки с костяными накладками и по одной стреле каждый из них пустил прежде, чем это можно было осознать наблюдателю. Девять стрел с чёрным оперением одновременно врезались во врага, и ни одна не прошло мимо: один франк был убит мгновенно в переносицу, двое ранены в грудь и плечо, и выронили оружие, две стрелы попали в голову одному из коней и заставили его повернуть в сторону, другому коню стрела пробила шею и застряла, принудив животное замедлить скачку, три стрелы, задев копья и щиты, отлетели в стороны, из-за чего двое франков пригнулись, потеряв направление движения, а один, уворачиваясь, не удержался в седле и упал, оставшись одной ногой в стремени. Не то, чтобы для сотен яростных воинов эти потери были чувствительны или могли остановить всадников, много раз видевших ужасные кровавые битвы, просто сбившиеся с пути кони стали вдруг препятствием, появившимся мгновенно. Сразу множество всадников были вынуждены менять направление скачки, часть лошадей сами сделали это, толкая соседних, а те, в свою очередь, следующих. Новый десяток стрел полтесков и стреблян, пущенный почти в упор, ранил ещё несколько всадников и лошадей. Три упавшие лошади вместе с седоками создали свалку, препятствие, которое следующим сзади пришлось огибать с двух сторон, как река обходит остров. Возникшие мгновения заминки стрелки использовали успешно, убив ещё двух и ранив трёх противников. После этого стрелять времени уже не оставалось, потому что франки оказались на дистанции удара копьём.

— За Ярилу! — крикнул яростно Стовов и двинул коня навстречу врагам, выставив перед собой меч так, чтобы отбить нацеленное в него копьё.

Ближайший к нему франк, огромного роста воин в коническом шлеме с конским хвостом на макушке, выставив ромбический щит со львом, нанёс удар копьём князю в грудь. Широкое и длинное лезвие наконечника содрало кожу с конской головы, попало в клинок меча и отскочило с сторону. Франк пронёсся мимо, яростным взглядом провожая уцелевшего врага, и попал под удар палицы Ори, не причинившей, впрочем, существенного вреда. Следующий за ним копейщик, однако, попал в цель. Его наконечник на древке, окрашенном в красный цвет, пробил кольчугу на груди князя между пластин усиления, разорвал войлочную свиту и вошёл в грудину самым остриём. Если бы кольца не удержали и дали наконечнику полностью войти в тело, Стовов был бы убит на месте. А так он повалился на спину своего коня, стараясь удержаться за поводья, отчего поводья натянулись. Конь попятился, а потом встал на дыбы. Франк, вынужденно повернувшись в седле из-за того, что его копьё задержалось в теле князя, выехал к Ацуру боком, не прикрытым щитом. Викинг без промедления ударил его мечом по плечу. Лезвие с хрустом погрузилось в незащищённое даже одеждой тело, почти отделив руку в плечевом суставе. Выронив копьё и отпустив поводья, франк с раскрытыми от боли и ужаса глазами ускакал в поле.

— Князь! — крикнул в отчаянии Мышец, — прекратив держать короля и бросаясь к Стовову, — князь!

— Вот и конец похода! — воскликнул Рагдай, вынимая из ножен меч, — никогда я не увижу золотой небесной лоции императора…

— А я не увижу отца, Маргит и старших братьев! — горестно произнёс Ладри и слёзы выступили на его побледневшем юном лице, — может быть я встречусь с ними, если не у Одина в Валгалле, то хотя бы в подземном Хеле!

Двое полтесков этот же момент были выбиты из сёдел копейными ударами: один погиб сразу, другой, зажимая руками фонтан алой крови из разорванного горла, ещё некоторое время шевелился под ногами коней. Двое других полтесков были опрокинуты на землю вместе с конями, и франки, столкнувшиеся с ними, тоже упали вместе с конями на скаку, страшно крича и выпуская из рук оружие. Один из следующих за ними воинов вылетел из седла через голову резко остановившегося коня, а второй свалился на землю со стрелой, пробившей грудь насквозь. Усидевшие в сёдлах полтески, развернувшись на месте, пускали стрелы уже в спины проскакавших мимо франков, в то время как следующие франки могли беспрепятственно наносить удары в неподвижные цели. Так и произошло ещё с двумя полтесками: несмотря на то, что их многослойные панцири выдержали удары копий, в отличии от кольчуги князя, однако, в одном случае остриё соскользнуло и пронзило руку полтеску в подмышке, в другом случае древко копья сломалось и обломок пробил воину бедро.

— Не стойте, скачите за мной! — закричал Вольга, уворачиваясь от одного копья и отбивая другое палицей, — уходите скорее!

Однако было поздно, потому что часть франков оказалась позади полтесков, отрезая дорогу назад, а справа и слева были те, кто огибал завал из человеческих и лошадиных тел. Франков столпились вокруг полтесков и стали бить копьями. Множество уколов, отбитых щитами, попавших в тела коней и панцири, в шлемы и подставленное оружие, было нанесено франками, прежде чем полтески, один за другим были тяжело ранены или убиты.

Вольге удалось отъехать к дубу, где стояли стребляне. Сохильда и Рунегонда, по-прежнему без одежды, измазанные кровью, увидев, что помощь пришла и вот-вот их освободят, с безумием и яростью снова напали на Торопа и стреблян. Дагобер же наоборот, увидев смертельную работу своих воинов и понимая, что его обидчикам осталось жить недолго, прекратил сопротивление. Он не интересовался зрелищем избиения чужеземцев, а думал о том, что говорить жене. В сердце и мыслях сейчас царила путаница.

Только что умер его отец Хлотарь II Великий, и мажордом Пипин с епископом Арнульфом даже ещё не успели толком рассказать двадцатичетырёхлетнему Дагоберу о всех делах королевства, состоящего теперь, кроме Австразии, ещё из Нейстрии и Аквитании, как пришлось провести быструю войну с саксами и вторгнуться в земли славян. Его жена, красавица Гоматруда, младшая сестра Сешильды, вдовы Хлотаря II, и без того безумно ревновавшая Дагобера к его давней любовнице по прозвищу Голубка, узнав теперь о сёстрах-саксонках, с которыми её супруг предавался любовным забавам недалеко от их шатра, могла устроить на виду у всего войска неимоверную сцену. Гоматруда и так всем жаловалась, что вместо того, чтобы стараться сделать ещё одного наследника престола с ней, законной королевой франков, он нажил ребёнка с простолюдинкой Голубкой, прячет ребёнка в Клипьякюсе под Парижем, и теперь ещё тратит силы с саксонками. Она считала, что именно потому он постоянно отсутствует. Епископ Арнульф хорошо знал вкусы короля, и перед смертью послал из Меца двух саксонских красавиц с просьбой устроить им хорошее замужество, чтобы его поразвлечь. Так оно и получилось. Дагобер не отослал сестёр куда-нибудь в Марсель или ко двору болезненного брата Харибера, а оставил в своём походном лагере. После победоносной войны с саксами, закончившейся выплатой баснословной дани, множество саксонских нобилей-землевладельцев и без того желали предаться дружбе с франками.

Бродульф, дядя Дагобера по материнской линии, злой из-за того, что вместо болезненного и управляемого Харибера королём при помощи головорезов Пипина стал Дагобер, не преминул бы сейчас поднять шум об измене, чтобы усилить надежды бургундцев на падение власти короля-выскочки.

На юге его королевства вестготский мажордом Сисенанд желал свергнуть вестготского короля Свинтилу, и неоднократно присылал к Дагоберу просьбу о военной помощи в обмен на десять тысяч золотых триенсов. Быстро разделавшись со королём славян Само, нужно было бы идти с объединённым войском к Тулузе и дальше на вестготов Свинтилы и басков. В этом случае позорные склоки из-за двух саксонок могли настроить нобилей Австразии против короля, даже невзирая на авторитет Пипина Ланденского, и они могли отказаться идти в Испанию со своими отрядами, ведь король пригрел представительниц их злейших врагов — саксов…

Всё это промелькнуло в воображении, пока над головой короля с треском ломались копья, ржали кони и истошно кричали раненые. И когда Сохильда и Рунегонда снова бросились его спасать, Дагобер больше думал о том, как объяснит воинам их присутствие, а не то, что девушкам угрожает опасность. Однако развязка загадки наступила неожиданно. Просто Тороп, увидев как падает сраженный копьём князь Стовов Багрянородец, перестал примеривать свои поступки к какому-то смыслу. Смысла жить для него не было больше никакого. Без князя все леса, луга старшего дружинника и пасеки вдоль Москвы-реки становились лёгкой добычей их прежних владельцев, стреблян Претича и мокшан. Ни княжна Бела, ни княжич Часлав с братьями, не могли и не захотели бы снова утверждать власть кривичей южнее Нерли и Клязьмы. Для них Каменная Ладога была пределом мечтаний. Старые дружинники Стовова, многие из которых, вроде Семика, Торопа и Мышеца служили ещё его отцу, до женитьбы Стовова на Беле, были не милы, ни самой Беле, ни её дружине и приближённым старейшинам, состоящей из биармов, чуди и литвы. Что могли без князя и самого Торопа сделать его дети, челядь и рабы на захваченной земле против недругов? Только пойти к ним в услужение и сдаться на милость, уступив весь прибыток с торговли пушниной, рыбой, зерном и скотиной, переженившись на стреблянах и мокшанах, забыв гордое имя кривичей, город предков Гдездо, с старшего Торопа и само славянство своё, сменив славянского бога Ярилу на прибалтийского, литовского бога Перкуна. Умирающий на руках своего соратника князь с каждым мгновение всё более сужал мир Торопа до размеров поля вокруг одинокого старого дуба в весенней Моравии. Тут, под деревом, помнящим наверно ещё кельтское племя богемов, живших здесь когда-то, разыгрывалась последняя ужасная сцена милой кривичу жизни. И когда разъярённые обнажённые юные ведьмы снова набросились на него, мечник не стал с ними драться, таскать за волосы, заламывать руки и толкать на траву. Он вынул из-за пояса широкий и длинный нож с костяной рукояткой, и нанёс этим ножом каждой из девушек по удару в живот. Они даже не сразу поняли, что произошло, просто вдруг силы разом покинули их, дыхание спёрло, а перед глазами возникла тёмная дымка, словно небытие вырастало прямо из солнечного дня. Только повалившись на землю и нащупав ладонями под сомкнутой кожей страшные широкие и глубокие раны, полные крови и не переваренной пищи, они поняли, что их убили, потому что спасения от смерти при таких ранах не существовало никогда.

— Что ты наделал? — в ужасе закричал Рагдай, — теперь нас точно всех убьют, это же были женщины короля!

— А чего они? — не задумываясь больше ни о чём, сказал Тороп, вынимая меч и поворачиваясь к Дагоберу, равнодушно взирающему на то, как побледневшие девушки ищут незрячими уже глазами его лицо, — этого злодея я тоже сейчас прикончу!

Однако, как и обещали саксонки, девушки спасли своего возлюбленного короля, пусть и ценой жизни, пусть и не так, как они предполагали. Именно этих мгновений, что он потратил на убийство красавиц, не хватило Торопу, чтобы расправиться с королём. Несколько конных франков, благоразумно не попав в свалку тел около убитых, на всём скаку обогнули дуб с другой стороны, и оказались прямо рядом королём. Один из них, почти голый, в островерхом шлеме с конским хвостом, косицами соломенных волос и пышными бакенбардами, с размаху и сверху вниз ударил Торопа копьём. Длинный наконечник пробил руку, грудь слева и вышел через правый бок. Древко с хрустом сломалось и кривич отлетел от удара на несколько шагов с обломком копья и потерял сознание. Тем временем умер и князь на руках у склонённого Мышеца. Просто он перестал дышать, глаза остановились, а лицо сделалось белым.

Уже удалившись на недосягаемое для живых расстояние от места боя, Стовов Багрянородец увидел день своего отправления в этот поход и услышал, как хриплый звук рога разнесся над холмом города Стовграда, словно птицей пролетел над местом слияния Стохода и Нерли, и утонул в буреломах окружающих лесов. Он увидел, как шесты оттолкнули его корабли с дружинами от берега, лопасти вёсел нырнули в воду и под счёт, и команды кормчих, стали отходить на середину реки, преодолевая течение, обходя большие льдины. Кормчие налегали грудью на правила, стараясь избежать столкновения. Шесть стреблянских лодок быстро отчалили и ушли вперёд. Гребцы весело ударяли вёслами и махали на прощание руками. Стреблянские женщины и дети махали им руками в ответ, напевали, прихлопывали в ладоши, дули в свистульки. Провожающие подошли к воде. Долго смотрели, как выравниваются промежутки между деревянными головами на носах кораблей, как мутная, коричневого цвета вода, струится по свежесмолённым бортам и белой пеной завивается вокруг вёсел. Солнце играло ослепительными бликами на воде, шлемах и кольчугах воинов, меховых оторочках, золотом шитье воротников, на самоцветных и янтарных украшениях. На берегу среди смеющихся и кричащих, многие плакали. Снова возвышенно запели волхвы, а княжич Часлав вдруг повернулся, и отчаянно крикнул в толпу:

— Они вернутся, они все обязательно вернутся!

После мимолётного видения князя не стало. Мышец в горе вскочил на ноги, отвёл в сторону руку с мечом, и исторг из глотки прямо в голубое, солнечное небо не то вой, не то рык. В этот же момент и его сразило копьё в спину между лопаток. Так он и упал, с мечом в руке, на тело своего князя, и быстро умер, даже не успев вспомнить перед смертью свою тяжёлую и короткую жизнь.

Стребляне Крях и Полоз, увернувшись от копейных ударов, отпрыгнули в сторону от места, где находился Дагобер. Понимая, что их ножи и дубины бессильны всерьёз бороться со всадниками, вооружёнными копьями, и к тому же прекрасно ими владеющими, они выхватили луки и успели пустить по одной стреле. Крях попал в щит одного из франков, Полоз вовсе промахнулся. Увидев опасных стрелков, несколько всадников бросили охоту на полтесков и викингов, и устремились к ним. Стреблянам ничего не оставалось, как попытаться спастись бегством. Им не удалось сделать и нескольких шагов, как их настигла смерть. Крях и Полоз повалились лицом в цветущий вереск, словно кули соломы, беззвучно и медленно, как иногда бывает в страшном сне.

Тем временем Вольга снова отбил палицей направленное в него копьё, и метким сокрушительным ударом разбил на одном из врагов шлем. Оглушённый франк повалился на землю, не выпуская поводьев, повалив таким образом и свою лошадь. Так он создал помеху другим. От воя и истошных криков его разочарованных товарищей дрогнула листва. Им только с сожалением пришлось наблюдать, как умелый враг снова отошёл в сторону. Оря Стреблянин с Ацуром и Ладри хотели было отступить к дереву, но франки уже окружили там своего короля, и стояли плотной стеной.

— Подождите! Подождите! — стал кричать им Ацур по-норманнски, опуская меч и поднимая левую руку с растопыренными пальцами в знак внимания, — мы сдаёмся, сдаёмся, подождите!

— Вы, мерзавцы, напали на короля, вы все умрёте! — крикнул в ответ один из франков со щитом с изображением орла, — проклятые саксы!

— Они нас всё равно убьют? — хватая наставника за рукав, спросил Ладри, и в этот момент его забрызгало кровью и кусками мозга из головы Ори, потому что один из франков, оказавшись сзади, со всей силы обрушил на стреблянского вождя огромную секиру-франциску.

Оря упал замертво, похожий в своей шкуре теперь на убитого волка.

— Стойте, мы не виноваты! — закричал в свою очередь Рагдай, — прекратите бойню!

Франки первых рядов, промчавшись в поле мимо поредевшего отряда врагов, стали нервно поворачивать своих коней, мешая друг другу. Они частью своей побросали или передали товарищам копья, и стали вытаскивать из ножен мечи, отвязывать от сёдел топоры с двусторонними лезвиями. Видимо им хотелось показать соратникам свою германскую боевую удаль в убийстве обидчиков короля. Поскольку бить их как кабанов на охоте длинными копьями было не таким отважным делом, как приблизиться на расстояние вытянутой руки, они и решили действовать иначе. Краснолицые, косматые, кольчужные и панцирные, но по большей части полуголые, как если бы только что вставшие с постелей, на огромных конях, они толкались зло и спорили, кто должен иметь право первым приблизится и убить наглецов.

Один из них выбил из седла Крепа, чей щит отлетел, как брошенный над водой плоский камень, а затем ударом ужасной франциски отсёк слуге кудеснику поднятую в мольбе руку. Истекая кровью, побледневший Креп повалился с коня на вереск.

В глазах Рагдая всё стало белесым от навернувшихся жгучих слёз обиды на жизнь. С Крепом он был связан больше, чем отношениями хозяина и слуги, или учителя и ученика. Их совместное житьё в Константинополе при императорской библиотеке в качестве переводчиков и переписчиков книг, и свитков с греческого, латинского на германский, персидский и армянский, их учительство детей императорской гвардии счёту и письму, были полна опасностей и невзгод. Огромная столица Византийской империи всегда кишела грабителями, убийцами, отравителями и всеми, кто желал завладеть чужим имуществом без угрозы быть наказанным экзархами, занятыми только своими делами. Креп много раз спасал книжнику жизнь на вечерних узких улицах, принимая на себя удары дубинок и ножей. Он занимался пищей, водой, дровами, починкой одежды и жилища, он договаривался с продажными женщинами, таскал с полок на полки неподъёмные кипы и стопки книг, и рукописей. В Тёмной Земле, в пещерах в Воробьевой горе над Москвой-рекой, он делал то же самое, только вместо армянских головорезов и ливанских воришек снаружи бродили огромные медведи и матёрые волки. Кроме них хитрые мокшане и дикие стребляне, не подчиняющиеся ни кривичам ни своим вождям, постоянно воровали их коз, свиней и разоряли огород. Если бы не Креп, книжнику пришлось бы по большей части голодать, не говоря уже о том, что стребляне ограбили бы их пещеры подчистую во время его поездок для продажи книг. И вообще, Рагдай помнил Крепа ещё безусым юношей, своим возрастом отмеряющим почти половину жизни самого книжника.

— Несчастный друг мой… — прошептал горестно Рагдай, — прощай!

Несколько десятков франков с весёлым улюлюканьем погнали Воеводу полтесков Вольгу и последнего его воина, несмотря на всю их булгарскую отвагу и сноровку, франки гоняли по полю словно зайцев. К тому же им наперерез устремились всадники из отряда под прапором с лилиями. Погоня скрылась на опушке леса. Как погиб Вольга было не видно из-за кустарника.

— Бог Один ждёт нас в Вальхалле, мой мальчик! — воскликнул Ацур, тоскливо озираясь, и гадая, с какой стороны последует первое нападение.

Он, Ладри и Рагдай стояли втроём, спина к спине, окружённые врагами, последнее из передового отряда. Дагобер тем временем влез в седло подведённого к нему коня, и оживлённо переговаривался с несколькими знатными франками. Он глядел совершенно в другую сторону, видимо участь трёх своих обидчиков его совсем не интересовала.

— Готовы мы умереть? — воскликнул Рагдай, а потом взял меч двумя руками и сделал шаг вперёд.

— Погодите! — неожиданно крикнул воинам один из знатных франков в длинном плаще, золотых цепях, застёжках, браслетах и кольцах, — король хочет, чтобы их схватили живьём и пытали, разорвали конями на части за убийство саксонских княжон Сохильды и Брунегонды!

Рагдай сделал ещё один шаг, намереваясь вступить в бой, но ближайшие к нему всадники дёрнули коней в сторону и назад. Другие разочарованно застыли, как перед стеной. Они закрутились на месте, опуская оружие, и даже дали возможность Ацуру и Ладри пройти немного к открытому месту, перешагивая через убитых.

Тот франк, что зарубил Орю, краснолицый, без щита, в синей шёлковой рубахе под безрукавным панцирем их сверкающих стальных чешуек, с длинной чёрной бородой, заплетённой в косу, зычно крикнул:

— Сдавайтесь, фризы, проживёте ещё пару дней!

— Не убивайте хотя бы мальчика, за него сможете получить очень богатый выкуп, очень богатый, его отец ярл в Скании! — с отчаянием в голосе крикнул Ацур.

— Мои фермы, пожалованные королём на Рейне приносят тысячу солидов в год, и ты думаешь, глупец, что мне нужен выкуп в сто солидов за мальчика, так, чтобы король был мною недоволен? — с хохотом ответил франк.

Засмеялись и остальные всадники, слышавшие разговор. Множество из них быстро спешились и стали обступать Рагдая, Ацура и Ладри. Копья они перевернули тупыми концами перед собой, чтобы использовать как дубины. Ими они и стали бить троих противников немилосердно куда придётся. От града ударов со всех сторон они выронили своё оружие, закрываясь и уворачиваясь как можно. Потом они попадали на землю, пока не потеряли сознание от боли и оглушающих ударов.

Серб Тихомир с самого начала боя ползал на коленях, изображая радость по поводу освобождения короля, называл себя пленником чужеземцев, что было правдой. Он выражал страстное желание служить королю, что тоже было правдой. Он был пощажён ввиду своей явной ничтожности и собачьей преданности новым хозяевам, написанной у него в глазах.

Ликуя от осознания великой услуги, оказанной своему молодому королю, и рассчитывая за это получить землю, рабов или хорошую партию для женитьбы в южных частях объединенного королевства франков, австразийские и нейстрийские воины тут же принялись истязать пленников. Едва приведя их в чувство и выполняя зловещие обещания мёртвых саксонок, они принялись изощрённо пытать их, выворачивая конечности, сдавливая и дробя пальцы, срезая ногти. Несмотря на подробный рассказ серба о чужеземцах, о существовании их войска неподалёку отсюда, и они при пытке быстро узнали о существовании основного войска за полем мертвецов, состоящего из нескольких немногочисленных дружин. Книжник Рагдай пытался спасти свою жизнь рассказом о золоте восточного императора, и о том, что среди сокровищ находится предмет, подаренный первому императору Китая небесным королём в знак власти над миром. Это Золотая Лоция — шар размером с голову, из золота, которое невозможно расплавить. На Лоции изображены известные и неизвестные земли. В лето 6138 от сотворения мира или в 630 год от рождества Иисуса Христа, отряды из дружин разных князей Тёмной земли и викингов, он сплотил в рать князя Стовова сладкими посулами. Поиски Золотой Лоции привели их в Моравию, сюда, где пересекается Янтарный путь из Балтики в Византийское море, с дорогой из Хазарии через Киев в Регенсбург-на-Дунае.

Однако франки сочли этот рассказ бредом умирающего, малодушно цепляющегося за жалкую жизнь. Рагдая, уже плохо понимающего, что происходит вокруг, привязали за руки к молодому сильному коню и под улюлюканье пустили прочь. Плечевые суставы почти сразу разошлись, книжник потерял сознание. Бесчисленные удары и кочки, камни, сучья, стволы кустарника и деревьев последовавшие после этого, он уже не осознал. Его тело очень быстро превратилось в бесформенное окровавленное нечто, состоящее из мяса, обрывков кожи, одежды, сора и верёвок. Франки были удовлетворены тем, что осталось от упрямого хитреца. Они немного боялись его колдовства, о котором предупреждал серб Тихомир, и поэтому выбрали такой способ убийства, чтобы ни на кого не пало его предсмертное проклятье. Зловредная королева и колдунья Брунгильда тоже так закончила много лет назад свою жизнь, и её колдовство исчезло, и её убийцы выжили потом. Странный человек с востока теперь так закончил свой поход, жажда знаний и презрение к приметам привела книжника Рагдая к смерти.

В сторону селения Коницы, серб Тихомир после этого проводил многочисленный конный отряд франков. Окружив и неожиданно напав на отдыхающие дружины войска Стовова, они в коротком бою перебили всех воинов, за исключением нескольких стреблян и полтесков, сумевших спрятаться в бобровых хатках на дне оврага. Верующие сербы и хорваты разбежались, несмотря на заступничество проповедника Драго, княжны Ясельда и Ориса были захвачены в рабство. Дольше всех сражались викинги, сплотившись вокруг своего конунга Вишены. Поскольку ко времени нападения они упражнялись с оружием, франков они встретили на ногах, в кольчугах и шлемах. Сразу отступив в густой кустарник, они лишили всадников с копьями из главного преимущества. В стеснённых условиях леса франки не смогли быстро перебить отчаянно сражающихся северян. Потеряв множество друзей убитыми и ранеными, они стояли вокруг конунга, уже много раз раненого, поклявшись, что больше не дадут ему умереть в бою раньше чем они сами. Так всё и получилось: Вишена остался последним, кто был убит. Падая на бездыханные тела своих товарищей, он произнёс только:

— Прощай Ясельда, прощай, жизнь!

Княжон и их служанок, а также нескольких молодых сербок, франки увели с собой для использования как своих общих наложниц. Купцы и торговцы, еврейские, греческие и славянские, прибыв вместе с франками, с брезгливостью осмотрев тряпьё и неказистое оружие стреблян, полтесков и кривичей, не стали брать ничего, поскольку оружие и вещи кутургутов, в изобилии разбросанные по соседнему полю, занимали их внимание гораздо больше, и ограниченность объёма их вызов, времени и сил, заставляли их выбирать лучшее. Взяли они только меховые шкурки, монеты, золотые и серебряные украшения, несколько богато украшенных мечей из хорошей стали. Только евреи печалились расточительной жесткости франков, убивших множество молодых воинов, которых можно было использовать сначала для сбора трофеев, а потом и выгодно продать в города для работы в качестве подмастерьев в кожевенные, кузнечные или суконные гильдии, где всё время заканчивались здоровые рабы, несмотря на все их заискивания перед древними языческими богами и обильные жертвоприношения.

В тот год грозные силы разрушили в Паннонии власть аваров, королевства германских англов в Британии воевали с бесчисленными кельтами Ирландии и Шотландии, в Испании баски готовились к войне с франками, славянский король Само отражал нашествие лангобардов с юга, франков и алеманов с запада и аваров с востока, умер пророк Мухаммед, утвердив непререкаемый авторитет новой веры в Аллаха, и торговые караваны из Китая теперь шли через Багдад к Константинополю и Дамаску вполне безопасно, потому что все разбойничьи шайки теперь призваны были к газавату против Византийского императора, и все они двинулись на армянские земли у Алеппо, Антиохии и в Киликии. Торговля пошла ещё лучше не только поэтому, но и потому, что китайские отряды проникли вплоть до Персии, обезопасив своими заставами и отрядами торговые пути через всю центральную Азию.

Так или иначе, но в Тёмной земле, вдоль Клязьмы, Москвы, Нерли и Протвы, множество семей остались в результате гибели маленького, по тем временам, войска Стовова без своих отцов, мужей, сыновей, защитников и кормильцев. Женщины, девушки и девочки, ждущие их обратно из похода, никогда их больше не увидели, и даже не узнали, что же с ними случилось, как приняли смерть их родные и близкие люди. Месяц за месяцем медленно угасала их надежда и, может быть через десятки лет, один из выживших в той бойне у безымянного моравского оврага, появится и расскажет, вернувшись из плена и рабства, беззубый, измождённый, сгорбленный болезнями старик, о том, как всё было. Но кто тогда сможет всё соединить в своём сознании, чтобы сложить поучительную былину или сагу о том, какие последствия вызвало желание князя Стовова и конунга Вишену обрести чужое, проклятое золото восточного правителя, чтобы править единолично всем пространством разноязычных племён между рекой Ока и рекой Нерль, или властвовать в Нордланде.

Как потом прекрасная княжна Ясельда оказалась наложницей Дагобера среди его бесчисленных жён и любовниц, никто не знал, но люди утверждали, что словенку из Новгорода-на-Волхове он любил не меньше, чем свою вторую жену Нантильду. Обе, как оказалось, были причастны к церкви Христовой, одна как певчая в храме, а вторая как народная святая. Однако, набожность короля всегда отступала, когда речь шла о женщинах, золоте и власти. Поэтому он и был самым великим королём франков из рода Меровингов.

Ясельда ни в чём не нуждалась, но в конце концов погибла во франкской неволе, словно цветок без солнечного света и тепла, словно вольный лесной зверь в золотой клетке. Золотая клетка — это явление присущее любой человеческой общности во все времена и для самых разных обществ, при котором женщина попадает в результате замужества или сожительства в намного более богатую семью, чем была её собственная, но привычка получать в её составе большие блага не дают ей внутренней личностной силы вернуться к более скромной жизни, даже при проявлениях деспотизма к себе со стороны мужа и членов его семьи, сопровождаемых ограничением свободы, воли, разными видами насилия, диктата и надругательствами.

До конца её несчастной, недолгой жизни. Ясельде казалось, что она жила на самом деле только тогда, когда была в милом отчем доме, когда её баловала мать, тётки и няньки, окружала забота сестёр и братьев, когда строгие глаза отца и его сильные руки были её миром. Её колыбель, куклы, кораблики и украшения, шитьё и одежды, бронзовое зеркало были её друзьями и советчиками. Сказки и обрядовые песни создали у неё представление о природе, людях, богах и природных силах, сотворили её уникальный внутренний космос, и второго такого космоса никогда не было, и никогда потом не возникало, просто даже потому, что для этого нужно было быть северной словенкой, княжной, красавицей и маленькой девочкой с чуткой, ранимой душой. Если не было хотя бы чего-то одного из этого, то не было и души Ясельды, её прекрасного и бесконечного мира.

Чётче всего она в жизни помнила своё последнее свидание с матерью, когда кривичи князя Стовова Багрянородца увозили её вниз по Волхову к Ладожское озеро. Было серое и холодное весеннее утро, туман висел над рекой и окрестными низкими берегами и лесом. У места впадения в Волхов реки Любши, ещё забитой льдом и застрявшими с осени брёвнами лесосплава, высилась свежепостроенная каменная стена крепости Любша, единственной каменной крепости к югу от Тулы бирамов, что на Соловецких островах пред устьем Северной Двины…

Уходя в зимний поход на лопь и чудь, мешающей соляной торговле князя биармов Аварика. Древние торговые соляные пути из варанг бирамов на Белом море через Лапландию в Балтию постоянно подвергался грабежам диких финских племён, не признающих никакой власти и веры. Пока Аварик отправлял корабли древним путём вокруг северного Норрланда в германские земли на западе, вместо того, чтобы коротким путём отправлять соль на Балтику через Ладогу, князь Водополк терял десятую часть от стоимости товара за право провоза соли и солёной трески через свои земли. Это и заставило его пойти на решительный и отчаянный поступок. Он оставил дочерей в самом своём большом городе Новгороде-на-Волхове, в тылу, а жён своих с сильной наёмной дружиной из норманнов и биармов, посадил стеречь вход в Волхов с Ладоги. Он не знал, что кривичи нарушат договор о мире, разграбят Новгород и тем более захватят его дочерей в качестве заложников, гарантирующих их беспрепятственное возвращение через Волхов к реке Москве. Собрав всех своих людей, способных носить оружие, взяв всю дружину, наёмников викингов, князь Водополк Тёмный выступил против лопарей и финнов к Изборску в лютые морозы, в месяц сечень, когда большая часть Ладоги замёрзла и передвигаться стало легче.

И поэтому Ясельда так легко и внезапно была захвачена в плен, и смотрела тогда на Ладогу-на-Волхов, где ждала возвращения мужа из похода её мать, уже из корабля врагов. Она тогда увидела сквозь дымку речного тумвна, как на валу крепости появилась её мать в сине-красных византийских парчовых одеяниях, блестя височными кольцами, вплетёнными в ленты вокруг платка, с лунницами и блестящими стеклянными бусами на груди. Она всмотрелась в проплывающие корабли, узнала Ясельду на одном из них, и в отчаянии простерла к ней руки над остриями частокола и закричала:

— Девочки вы мои ненаглядные, Ясельда и Ориса, голубицы белокрылые! Плачет по вам матушка ваша, княжна Лада, взывает к Яриле за помощью, и к отцу Водополку за правдой!

— Мама! Мама! — закричала в ответ Ясельда, — мы здесь, мама, спаси нас!

— Мама, забери нас отсюда! Нас увозят навсегда — срывающимся голосом закричала младшая княжна Ориса, и зарыдала жалостливо, горько и безысходно.

— Я вернусь из похода и отдам княжон невредимыми, если к тому времени мои города и земли Водополк не тронет! — крикнул в сторону крепости тогда Стовов, — верну их когда вернусь из западного похода, клянусь Ярилой…

Однако вышло всё иначе…

Младшая дочь Водополка, княжна Ориса сгинула в огромном франкском лагере, как и три её верные служанки.

Спустя год, не дождавшись никаких вестей о своих дочерях, князь всех ладожских земель, Водополк Тёмный, заключив перемирие с литвой и биармами, пошёл с дружиной своей, дружинами с варанг соляной руси Белого моря, и с наёмными дружинами викингов на своих теперь кровных врагов — кривичей. На кораблях, лодках и плотах они грозной силой двинулись на юго-восток. Каменная Ладога была захвачена, срыты валы, разобраны и сожжены дома. То же самое произошло в Стовграде и Боре-на-Москве. Жёны, наложницы и дети Стовова были в Каменной Ладоге, по закону кровной мести были схвачены и убиты. Были перебиты и семьи старших дружинников князя и их домашняя челядь. Купцов ограбили, ремесленников обратили в рабство. Не убитые кривичи так же были обращены в рабов, и отданы в качестве оплаты за поход биармам. Эти славяне потом были угнаны на Северную Двину добывать без устали для биармов в варангах соляную русь, выпаривая их на камнях зимой в мороз из морской воды, или вываривая летом на кострах. В Биармии в нескольких варангах на островах Туле в двинском заливе Белого моря, они ещё строили для беармов крепость из гигантских валунов, дома, каналы, кладовые, молитвенные места, плели сети, валили лес. Дружины Водополка Тёмного в тот кровавый поход продвинулись до реки Москва и Клязьма, где разорили стреблянские и мокшанские сёла. Оставшиеся в живых, до осенней распутицы отошли в сторону края мещеры, где и укрылись среди рязанских озёр и болот, возле Оки и Курши, и вернулись они к Москве только после наступления холодов, когда отряды Водополка ушли обратно к Ладоге. Прочее голядское и мокшанское население, жившее в стороне от речных дорог, даже не узнало о конце власти кривичей над их краем…

Что касается отряда бурундейского воеводы Хетрока, посланного Стововым ещё с Одера, от Зелова к византийскому городу Адрианополю на реке Марице, с целью выяснить, там ли ещё золото, или авары вывезли его оттуда, то он сгинул без следа. Никто никогда не вернулся, ни к месту на Одере, где были некоторое время спрятаны корабли кривичей, драккар и лодки стреблян, ни на Волгу, домой. Зря беспокоился Стовов о трудностях с ожиданием разведчиков в неспокойным крае. Ни самого войска, ни отряда разведчиков не стало.

Говорили однако, что у первого правителя Великой Болгарии хана Кубрата был советник Хетрок. Он был известен тем, что совершал набеги на аварские селения и области с целью поднять сербское и хорватское племя на борьбу с ними, считая что аваров можно сокрушить их силами, сохраняя дорогую болгарскую кровь, что было вполне возможно. По его мнению аварский народ был близок к гибели, потому что у них были сильны взаимные обвинения, самые смелые и умные среди них уже погибли, а воры и несправедливые стали судьями, многие стали пьяницами, потом — взяточниками, а все, кто стал купцами, друг друга обманывали. Он просил хана защитить булгар от этих аварских напастей, унаследованных от римлян и греков. Однако тот ли этот был Хетрок, что пришёл с полтесками в составе воинства Стовова из Тёмной земли с Волги, или нет, не знает теперь никто.