Золотой медальон

10

Ратман вернулся к себе усталый. Бросившись в кресло, он принялся перебирать в памяти события прошедшего дня. Где же все-таки Рид?..

Визит в отель «Фон Гумбольдт» оказался таким же безрезультатным, как и посещение британского посольства. Дежурный администратор, получив несколько долларов, пытался помочь Ратману, но сумел лишь выяснить, что Рид в гостинице не появлялся.

Пронзительно зазвенел телефон. Ратман взял трубку и сразу узнал голос своего друга Эла Спидела — американского корреспондента в Рио-де-Жанейро.

— Говорит Спидел. Это ты, Джо?

— Да, да! Какие новости?

— А вот какие. Я кое-что узнал о Халкинсоне Листере из того списка, что ты прислал мне. Он канадец, преподает историю и только что получил назначение… как ты думаешь, куда?

— Не представляю.

— В университет Лимы.

— Ну и что?

— Поговори с ним.

— О чем?

— Откуда мне знать! О его предках, о прошлогоднем снеге, о Канаде или об истории, если ты еще имеешь представление о ней.

— К сожалению, все перезабыл.

— Тогда вот тебе для ориентировки несколько фактов. Окончил среднюю школу в Торонто, потом колледж «Спарта» в Ванкувере, после чего учился в Англии в Кембриджском университете. Первое место работы — колледж «Спарта» в Нью-Йорке, преподаватель истории, а позже — в той же должности — в колледже «Спарта» в Сан-Франциско; в течение десяти лет был советником канадского и американского правительств, затем профессор истории в Берлине, потом занимал крупные посты в университетах Буэнос-Айреса, Рио-де-Жанейро и вот теперь в Лиме. Специализируется по истории Европы, но неплохо знает историю ацтеков и инков.

— Спасибо. Возможно, когда-нибудь мне представится случай оказать тебе такую же услугу.

— Возможно, возможно… Да, чуть не забыл. Я ведь узнал, кое-что о некоем Пьере Бриаке — он тоже есть в твоем списке. Весьма странный тип. Ему около сорока, француз, президент «Международного банка». Родился в Париже, образование получил в Лионе, потом в колледже «Спарта» в Париже. Из Парижа уехал в Берлин и служил там в различных банках. Был советником «Всемирного банка». Здесь находится по каким-то делам, имеющим отношение к Торговой палате Буэнос-Айреса. Влиятельный и скрытный человек. Выгнал меня из дому, когда я пытался получить у него интервью.

— Так. Что еще?

— Все. Буду наводить дальнейшие справки, а пока заканчиваю, затянулся наш разговор.

— Еще раз спасибо тебе.

Ратман едва успел положить трубку, как снова раздался звонок.

— Джо?

— Я.

— Наконец-то! Весь день тебе названиваю. Это Пит.

— Слушаю, Пит.

— Я по поводу того списка, что ты мне прислал.

— Ну, ну?

— Мои коллеги из Нью-Йорка помогли мне проверить человек двадцать.

— Так, так.

— Как правило, большие тузы, птицы высокого полета.

— Дальше.

— Вот, собственно, и все, если не считать одного примечательного факта: все они…

— …все они получили образование в различных колледжах под одним и тем же названием — «Спарта»? — живо перебил Ратман.

— Правильно. Значит, ты уже знаешь?

— Я только высказываю предположение.

— По-твоему, эта деталь имеет какое-то значение?

— Не исключено.

— Как бы то ни было, меня это заинтересовало, и я стал копаться дальше. Скажи, ты знаешь, что во многих странах западного мира среди членов правительства и тех, кто занимает различные крупные посты, сплошь да рядом встречаются люди, получившие образование в одном из колледжей под названием «Спарта»? Кстати, я взял да и написал об этом очерк.

— Что?! — Ратман даже вскочил с кресла. — И его напечатали?

— Черта с два! — раздраженно ответил Пит. — Не напечатали и вряд ли напечатают. Во всяком случае, моя газета наотрез отказалась. На вопрос «Почему?» редактор по отделу очерков Оуэрс ответил мне: «Спарта» не новость». А в «Нью-Йорк гардиан», куда я со злости послал очерк, вообще ничего не ответили — вернули, и все. Кажется, не осталось ни одной крупной газеты в Соединенных Штатах, которой я не предложил бы свой материал, и все напрасно.

— Любопытно. Но почему мы почти ничего не знаем об этих колледжах «Спарта»?

— Понятия не имею. Наша газета — я специально проверял — за последние пять лет даже не упоминала о них. Может, моему старику надо было бы в свое время послать меня в один из этих колледжей, а? Правда, я не одолел даже средней школы — потому, наверно, он и не решился.

— Не унывай, Пит. Простые люди не кончают колледжей «Спарта». Говорят к тому же, что их студенты живут в холодных общежитиях, занимаются зубрежкой, а каникулы проводят в горах, где им приходится, в частности, взбираться на вершины Гималаев. Нет уж, лучше я во время отпуска поваляюсь на морском пляже да полюбуюсь на хорошеньких девушек. Так что у тебя еще, Пит?

— Пока все. Английские газеты сообщают, что при авиационной катастрофе где-то там, в ваших краях, погиб некий Рид. У тебя не найдется каких-нибудь подробностей?

— Пока нет. На поиски самолета в джунгли отправилась экспедиция. Если она что-нибудь обнаружит, я обязательно извещу тебя.

— Благодарю, дружище. Мне это не помешает, а то редактор поедом ест меня с тех пор, как узнал, что я занимаюсь этой твоей «Спартой», будь она проклята. Ну, желаю успеха.

В трубке зазвучали гудки отбоя. Ратман достал сигарету и закурил. Он понимал, что есть много такого, над чем нужно хорошенько подумать.

Хосе чувствовал себя униженным. Он поколотил Марию, отчитал Кристобаля, охранявшего выход из тоннеля, однако настроение у него не улучшилось. Он жаждал мести, но не знал, кому мстить. Прежде всего надо было отыскать Рида. Хосе зашел к Марии и, покуривая неизменную сигарету, уселся у нее в ногах.

— Мария, моя маленькая голубка, я хочу поговорить с тобой.

— О чем еще? — спросила девушка, переставая всхлипывать.

— О Риде.

— Я уже все тебе рассказала.

— Ничего ты мне не рассказала.

— Потому что и рассказывать нечего.

— Лжешь!

— Клянусь всеми святыми!

— И все равно лжешь. Это ты помогла ему бежать?

— Нет.

— Нет, ты!

— Хорошо же, я скажу тебе правду. Да, это я помогла ему бежать. Я оставила на полу тоннеля капли стеарина, и по ним он нашел выход.

— Он сказал тебе, куда пойдет?

— Да, сказал. В свое посольство.

— Он не был в посольстве.

— Но он же сказал, что хочет вернуться в Англию. Зачем ему говорить неправду?

— Мужчины постоянно лгут женщинам, иначе на земле никогда бы не было мира.

— Он говорил со мной искренне.

Хосе встал.

— Мне следовало бы убить тебя, но я подожду, ты поможешь мне найти Рида. Он в опасности и только из-за твоей женской глупости. Слушай, что тебе нужно сделать.

Он говорил в течение нескольких минут, и Мария внимательно его слушала.

— Поняла, — кивнула она, когда Хосе умолк.

— Выполнишь все, что я сказал, и тогда, быть может, заслужишь прощение. Я ухожу, моя красавица. До свидания.

Как в какой-то хитроумной составной детской картинке-загадке, отдельные детали постепенно вставали на свои места, образуя определенный рисунок. После долгих размышлений Ратман наконец увидел перед собой картину, написанную ненавистью, страхом и жаждой реванша, — картину, писать которую начали люди, замыслившие покорить весь мир. Их попытка оказалась тщетной, но у них нашлись последователи, они добиваются той же цели, используя еще более изощренные средства и способы.

«Интересно, — подумал Ратман, — когда им удалось захватить в свои грязные лапы колледжи «Спарта»? Они были созданы с благими намерениями, а теперь превратились в питомник будущих палачей и убийц, собирающихся установить свое господство над всем человечеством… Но, может, я заблуждаюсь? — перебил Ратман самого себя. — Может, все это существует только в моем воображении?»

Размышляя и хмурясь, Ратман продолжал возиться с магнитофоном, потом подошел к письменному столу, нажал кнопку, спрятанную между тумбами, под средним ящиком, и внятно произнес: «Алло, алло, говорит Эйбл Джек, говорит Эйбл Джек…» Выключив запись звука, он подошел к спрятанному магнитофону и, прокрутив пленку, убедился, что голос звучит отчетливо и громко. Ратман с довольным видом потер руки. «Ты же, оказывается, замечательный радиотехник! — похвалил он себя. — В следующий раз, когда меня навестит Корт или его дружки, у меня останется хотя бы память об их визите».

Он опять закурил и снова принялся ломать голову над тем, куда мог скрыться Рид. «Если даже Корт захватил его, это ничего ему не даст. Корту нужен портфель, а он у меня… Так где же Рид? Все-таки я, кажется, успел к нему привязаться…»

Ратман тяжело вздохнул и загасил сигарету. Надо было начинать визиты и первым делом навестить Халкинсона.

В квартиру постучали. Ратман открыл дверь и оказался лицом к лицу с довольно полной женщиной.

— Мистер Ратман?

— Да.

— Я фрау Каппелман.

— Фрау Каппелман? — переспросил пораженный Ратман.

— Можно войти? — Не ожидая ответа, женщина вошла в комнату, закрыла за собой дверь и повернула ключ в замке. — Так будет лучше, — заметила она.

— Извините, я, право, несколько удивлен… — заговорил было Ратман.

— Разрешите сесть? — Она подошла к креслу и опустилась в него. Посетительница держалась уверенно и спокойно. — Вы тоже садитесь, молодой человек. Мы должны поговорить.

Ратман сел напротив, пытаясь справиться с чувством беспокойства, вызванного этим неожиданным визитом.

— Рад познакомиться с вами, миссис Каппелман, — проговорил он; одновременно Ратман незаметно просунул руку под стол и включил магнитофон.

— Точнее говоря, вы поражены, не так ли? Но неважно. Если не ошибаюсь, вас интересует деятельность моего мужа?

— Как вам сказать, миссис Каппелман… Я журналист, не связанный с какой-нибудь определенной газетой, и если мне кажется, что я чую запах сенсации, я, естественно, стараюсь разузнать подробности.

— И уже успели узнать, что у Каппелмана есть жена, что стюардесса разбившегося самолета — моя дочь и что она погибла, — печально сказала миссис Каппелман.

— Пока никто не может утверждать, что ваша дочь погибла. Ее захватили индейцы, и, возможно, она жива.

— Если Розелла и жива, ко мне она не вернется. Ее-то я и оплакиваю. Понимаете, мистер Ратман, я любила ее.

— Она ваша дочь от первого мужа?

— Да… Вскоре после катастрофы выясняется, что Эрик жив, и меня навещает ваш человек. Естественно, я спрашиваю себя: «К чему все эти расспросы?» Обращаюсь к властям, а мне отвечают: «Ваш муж болен, находится в больнице, где его, несомненно, поставят на ноги». Но это меня не успокаивает. Затем у меня появляются двое неизвестных и велят молчать. Я поняла, что у Эрика опять какие-то неприятности, но на этот раз другого характера, нежели прежде. Раньше в подобных случаях он всегда присылал мне распоряжения: сделай то, сделай другое… А на этот раз — ничего. Вот я и подумала, что дело, видимо, обстоит не так, как раньше, и решила отправиться в Лиму и сама все разузнать. Сказано — сделано: я беру билет на самолет и лечу в Мехико…

— Позвольте, но почему в Мехико? Ведь есть же более короткий…

— Потому, что я вовсе не дура, мистер Ратман. Потому, что я достаточно долго жила с Эриком Каппелманом и научилась никому не доверять. Я лечу в Мехико, а за мной, как я и ожидала, слежка. Те, кто следил за мной, хитры, но я хитрее — женщина при желании перехитрит кого угодно. Я иду туда, иду сюда, и в конце концов они теряют меня… Я прилетаю в Лиму и об этом никто пока не знает. Адрес ваш я получила от того человека, которого вы посылали поговорить со мной. И вот я у вас и жду, что вы откроете мне правду.

— Правду, миссис Каппелман?

— Скажите, мой муж жив?

— Почему вы думаете, что его нет в живых?

— Я уже сказала. Но у меня есть и другое доказательство. Пока мой муж был жив, он всегда пересылал в банк чек на мое имя, а в этом месяце чека не поступило. Управляющий банком уверяет, что, возможно, это недоразумение, однако какое уж тут недоразумение… Мой муж…

— Я ничего не знаю. Видите ли…

— Мне нужна правда, мистер Ратман. Вы опасаетесь, что я начну плакать? Не собираюсь. Эрик — дурной человек.

Ратман удивленно взглянул на женщину и по выражению ее лица понял, что она говорит искренне.

— Видите ли, только одному человеку удалось живым выбраться из джунглей — некоему Риду. Он видел, как ваш муж… был убит.

— Вы уверены?

— Вполне. У Рида нет причин лгать.

— Могу я поговорить с этим Ридом?

— Его нет.

— Нет? Где же он?

— Миссис Каппелман, с Ридом и мной, после того как мы начали интересоваться делами вашего покойного мужа, произошло многое, причем главным образом неприятное.

«А что я, собственно, теряю?» — спросил себя Ратман и рассказал женщине все, что знал. Она слушала молча.

— Вам известна только часть истины, — проговорила она, когда Ратман кончил, — а я знаю ее всю.

Ратман почувствовал, что его охватывает волнение, но усилием воли заставил себя выслушать свою странную собеседницу. Она рассказала, как тяжело переживала смерть первого мужа, о своем одиночестве, о первой встрече с Каппелманом.

— Я была моложе, изящнее, да и он, хотя уже начинал полнеть, все еще выглядел хорошо и к тому же располагал средствами…

Мы поженились, а вскоре Каппелман сумел отделаться от моей дочери. Он устроил ее стюардессой. Так что мы с ней фактически перестали видеться. Потом Каппелман перевез меня в Каракас и тем самым изолировал от всех друзей и знакомых. Мы встречались только с его друзьями. Все они были весьма влиятельными людьми с очень хорошими связями, но все… как бы это сказать… словно замирали в присутствии Каппелмана…

— То есть?

— Они очень боялись моего мужа, мистер Ратман.

— И вы узнали, почему?

— Узнала.

— Каким образом?

— Через женщину. Женщины, мистер Ратман, когда наступает время сурового испытания, сохраняют единственную нерушимую верность — верность друг другу. Один из так называемых друзей моего мужа покончил самоубийством, и его вдова явилась ко мне… с ножом.

— Убить вас?!

— Нет, моего мужа. Но не решилась: не выдержали нервы. У нее не хватило сил даже вынуть нож из сумочки. Зато она мне все рассказала…

— Продолжайте, продолжайте.

— Ее будущий муж подростком учился в одном из колледжей «Спарта». Как-то его подвергли испытанию на храбрость, и он не выдержал. Тогда классный наставник остался с ним наедине и…

— Наставник был немец?

— Да. Он остался с ним наедине и сказал: «Я буду молчать, никто ничего не узнает, если ты подпишешь вот этот документ. В нем говорится, что ты — трус». Мальчик подписал, и произошло чудо. Нет, у него не прибавилось ни храбрости, ни способностей, но с того времени он стал получать блестящие оценки, а когда окончил колледж, ему предоставили хорошую должность на государственной службе в одной из латиноамериканских стран. Он быстро сделал карьеру, но пришло время расплачиваться. Он стал выполнять чужую волю, делать то, на что никогда бы не решился сам и что вовсе не казалось ему правильным. Он беспрекословно выполнял все указания мужа, который все время напоминал ему о существовании того документа и о том, что в любой момент может предать его огласке.

— Но такая мелочь вряд ли могла бы…

— Это только один и далеко не самый главный из многих способов, с помощью которых люди, подобные моему мужу, заставляли других подчиняться себе и считать, что «Спарта» всегда права. Того человека, о котором я рассказываю, предупредили, что, если он все же рискнет пойти на позор, бесчестие и крушение своей карьеры, этим ему не отделаться. Если он посмеет открыть рот, выболтать хотя бы одну из тайн «Спарты», умрет не только он сам, но и его жена и дети. Ему не оставалось ничего другого, как слепо подчиняться любым приказам. Он знал к тому же, что и другие воспитанники колледжей «Спарта» находятся точно в таком же положении.

— Буквально все, миссис Каппелман?

— Нет, конечно. Из каждого выпуска того или иного колледжа «Спарта» обычно отбирают одного-двух студентов. Колледжи под таким названием есть в Лондоне, Париже, Западном Берлине, Мадриде, Копенгагене, Нью-Йорке, Сан-Франциско, Буэнос-Айресе и в других крупных городах. В принципе-то, мистер Ратман, в этой системе образования нет ничего предосудительного, скорее наоборот. Вся беда в том, что с некоторых пор руководство ею перешло в руки маньяков, мечтающих о мировом господстве и озабоченных подготовкой нужных кадров. Они отбирают наиболее способных студентов и умело их компрометируют. Потом помогают им «выпутаться», и такие люди, естественно, испытывают к своим «спасителям» чувство признательности. Ну, а если и обнаруживают, что стали жертвой грязных махинаций, выбраться из рук таких людей, как Каппелман, они уже не могут.

— Но во имя чего это делается?

— Я же сказала. Насколько я понимаю, речь идет о создании нового рейха и новой расы господ из особо отобранных американцев, англичан, испанцев и кое-кого еще. А руководить ею будут из Западной Германии. Женщина, о которой я говорила, сказала так: «Ваш муж является одним из руководителей. Он гаулейтер всей Южной Америки. Мой муж покончил с собой, потому что не мог бороться с ними. Вашего мужа нужно убить…»

— Ну, и как же вы поступили?

— Я отправила ее домой. Не скажу, что я поверила ей или не поверила, — ни то, ни другое. Просто я решила сама понаблюдать, стала заглядывать в бумаги мужа. Да, женщина была права! Каппелман мертв, и это хорошо, но вместо него сюда пришлют другого человека, и только… Скажите, мистер Ратман, сможете вы написать обо всем этом и опубликовать в какой-нибудь газете? Я готова рассказать все подробности и даже разрешу сфотографировать себя. Я не боюсь, я же теперь совсем одна, и…

— …и слишком болтлива, — послышался чей-то голос.

Ратман резко повернулся. В проеме двери, открытой на крохотный балкон, покачивалась спущенная сверху веревка. Прозрачная занавеска отлетела в сторону, и в комнату шагнул Корт с пистолетом в руке. Миссис Каппелман вскрикнула и хотела подняться, но Корт вытянул руку, из дула пистолета, снабженного глушителем, вылетел огонек, послышался негромкий щелчок, и женщина, застонав, медленно сползла на пол.

Это было последнее, что видел Ратман. Он хотел закричать, позвать на помощь, но успел лишь пробормотать несколько слов: снова блеснуло пламя, снова прозвучал легкий щелчок, и голова журналиста безжизненно откинулась на спинку кресла.

Корт быстро подошел к письменному столу и, обнаружив, что ящик закрыт на ключ, вынул из кармана отмычку, сломал замок и вполголоса выругался: ящик был пуст. Некоторое время Корт стоял, сдвинув брови и размышляя, потом прошел в спальню, тщательно обыскал кровать и уже осмотрел несколько ящиков комода, когда услышал крик и поспешно вернулся в гостиную. Какая-то женщина взволнованно кричала сверху:

— Боже, кто-то забрался в квартиру под нами! Взгляни, Аннет, веревка! Я же говорила тебе, что слышала… Сейчас же звони в полицию…

Проклиная обладательницу пронзительного голоса, Корт еще раз осмотрелся, подошел к входной двери и осторожно открыл ее; в коридоре никого не оказалось. Корт вышел из квартиры и спустился по лестнице. Он знал, что рискует, но иного выхода не было. Еще больше рисковал он сегодня, решив проникнуть в квартиру Ратмана, когда его люди, день за днем наблюдавшие за домом, сообщили, что у подъезда, не решаясь, видимо, войти сразу, прохаживается миссис Каппелман.

Корт спустился в безлюдный вестибюль и вышел на улицу как раз в ту минуту, когда за углом послышался приближающийся вой полицейской сирены.