Золотой отсвет счастья

16

Пасмурным июльским днем «Алый Танагра» вошел в Кингстонскую гавань. Капитан Эван Дэвис, молодой энергичный человек, приказал спустить паруса и бросить якорь. Кинкейд и Бесс стояли на кормовой палубе и завороженно смотрели на гудящий, как улей, портовый город, который раскинулся среди зеленого прибрежного леса.

Эван, спустившись с мостика, подошел к ним.

— Это местечко просто богадельня в сравнении с Порт-Роялем, — заметил он, указывая на далекий берег прямо напротив Кингстона. — Говорят, сам дьявол дважды подумает, прежде чем швартоваться там. Такого скопища пиратов и головорезов, как в Порт-Рояле, свет еще не видывал.

Бесс не отрывала взгляда от острова, который, как изумруд в сапфировом обрамлении, лежал перед нею. Воздух был напоен ароматами орхидей, лилий, фруктов и казался мягким и нежным, похожим на шелковый бархат.

— Людей надо отпустить на берег, сэр, — обратился Эван к Кинкейду. — И они, конечно, захотят, чтобы…

— …Им заплатили, — закончил шотландец. — Работа каждого будет оплачена справедливо и строго по договору. У ребят должна быть монета, чтобы удовлетворить свои аппетиты. Но я хочу, чтобы на борту оставался ты, пока я на берегу, а также чтобы команду отпускали поочередно группами не более шести человек. Шхуну нельзя оставлять без защиты.

— Такой, как она была, когда мы нашли ее? — усмехнулся Эван. — Не беспокойся, Манро, я сумею защитить свою красавицу.

— Кстати, можешь нанять здесь еще две пары рук, если найдешь опытных и надежных матросов. Они получат вознаграждение в две трети того, что причитается тем, кто идет с нами из Чарльстона.

— Да, сэр, конечно. Все сделаем.

Эван откозырял Бесс и вернулся к своим капитанским обязанностям.

— Хороший хозяин, — заметил Кинкейд ему вслед. — Хотя это и первая его команда. Прекрасно знает повадки моря, я уж не говорю про здешние воды. По-моему, он заслуживает доверия.

Бесс кивнула. Из всех людей, нанятых Кинкейдом, Эван Дэвис нравился ей больше всех. Не считая, конечно, Руди, но негр был сдержан и молчалив, как обычно. Остальная же команда запросто могла бы называться пиратской. Попадались просто ужасающие личности! Особенно неприятен был Флойд Хартли — кок, плотник и доктор в одном лице. Он приходился братом тому самому торговцу лошадьми из Чарльстона. Флойд Хартли был одним из первых, кого Кинкейд нанял на «свой» корабль. Кстати, именно Флойд свел Кинкейда с Руди и Эваном Дэвисом.

— Неужели ты думаешь, что провернуть этот фокус со шхуной, да еще под носом у Британского флота, мне помогали церковные служки? — насмешливо удивился Кинкейд, когда Бесс впервые неодобрительно высказалась о подборе людей. — Конечно, публика эта грубая. Флойд только с виду злодей. Он бывалый матрос, работает прекрасно, жалоб от него не услышишь, он всегда бодр, умеет шуткой или байкой поддержать настроение команды. Согласен, он не красавец. Но это только заставит тебя выше ценить мои достоинства.

Флойд действительно был безобразен — приземистый, кривоногий, да еще с огромным носом, который ломали и сворачивали столько раз, что теперь он просто сидел на широком рябом лице как невесть откуда взявшаяся распухшая картофелина. У него были водянистые, блекло-серые глазки навыкате, а седые жидкие волосы, собранные в косицу, напоминали крысиный хвост. Но не внешность этого человека настораживала Бесс. Просто она нутром чувствовала дурное.

Ей хватило случайного, мимолетного прикосновения, когда кок, накрывая на стол в капитанской каюте, дотронулся до ее руки. И тут же жестокий спазм сжал желудок, а грязно-бурые потеки перед глазами скрыли белый свет.

Весь морской путь от Чарльстона на юг прошел без приключений. Зато Бесс теперь понимала, почему ее отец влюблен в море. Она сама могла часами стоять на палубе и наблюдать за постоянно изменчивым океаном. Дух захватывало от потрясающей красоты восходов, сердце замирало от плеска волн за бортом, счастливые слезы выступали на глазах от соленого влажного ветра, от дивной картины играющих в синеве дельфинов или вздыбившейся громады кита.

Бесс и Кинкейд уже много дней и ночей провели наедине, разделяя не только радости физической близости. Кроме чувственного влечения друг к другу, они ощущали потребность разговаривать, смеяться, мечтать, размышлять вместе. Оторвавшись от Большой Земли, Кинкейд будто сбросил десяток лет и часто забавлял Бесс мальчишескими выходками, оставаясь при этом неизменно внимательным и нежным.

Когда Бесс впервые поднялась на борт «Алого», она полагала, что Кинкейд сам станет его капитаном, но шотландец выбрал Дэвиса. Бесс подозревала, что Дэвис прежде уже плавал на «Алом», но при загадочных обстоятельствах, о которых он никогда не распространялся. Главное, ей было непонятно, почему такой молодой жизнерадостный валлиец, рискуя карьерой, головой, свободой, согласился участвовать в их противозаконном морском переходе.

Кинкейд взял Бесс за руку и потянул в каюту.

— Я не хочу вниз, в эту духоту! — запротестовала она. — Я хочу сойти на пристань, побродить по городу, заглянуть в местные лавки! Хочу попробовать свежий сахарный тростник. Хочу, в конце концов, принять горячую ванну. Мне надоело купаться в соленой воде.

— Ты все, все получишь, ненасытная ты женщина, — шутливо успокаивал ее Кинкейд.

Закрыв дверь каюты, он сгреб девушку в объятия. Его теплые губы нежно припали к ее устам, и она вздохнула от удовольствия. В его крепких руках она всегда чувствовала покой и безмятежность, чего уже не находила много лет.

— Я хочу поесть нормальной еды, а не той, которую своими грязными руками стряпает Флойд, — продолжала капризничать Бесс.

— Не такие уж грязные у него руки, — возразил шотландец. — По крайней мере для судового повара. Когда я плавал на «Ревендже», то у нас был кок… — Кинкейд замолчал, усмехнувшись. — Ладно, тебе все равно не понравится эта история.

— Ты никогда не упоминал никаких плаваний и ни о каком «Ревендже» не говорил, — удивилась Бесс. — Когда же это…

— Ш-ш-ш! — Он приложил палец к ее губам. — Я немало делал такого, что принадлежит, считай, другим мирам и другим временам. — Кинкейд проказливо улыбнулся, и сердце девушки екнуло от этой улыбки. — Бесс, мне нужен твой заветный кожаный кошелек. Пришло время расстаться с маленькой золотой дикой киской и прочими ценностями. Я знаю, что значат для тебя эти украшения, но за работу людям мы обязаны заплатить, иначе не миновать мятежа.

— Ты говорил, что ягуара продавать небезопасно. Помнишь, тогда, в Каролине? А здесь — разве не то же самое?

— Флойд говорит…

— Опять Флойд! — Бесс вырвалась из рук Кинкейда. — Почему всегда Флойд? Только и слышу — Флойд, Флойд. Я вообще не доверяю ему. В нем что-то…

— Флойд говорит, что знает на острове одного человека, который покупает такие вещи. Да и я о нем достаточно слышал, поэтому…

— А я говорю, что Флойду нельзя доверять, — горячо сказала Бесс. — К кому, ты думаешь, он тебя направит? К старому замшелому пиратскому главарю!

— К бизнесмену, Бесс, к бизнесмену. К ловкому торговцу, который занимается перевозкой рома и рабов и не гнушается ничем, что может принести выгоду. Он известен под именем Сокольничего, а подлинное свое лицо тщательно скрывает. Говорят, в его руках все карибские воды.

— Я уже много лет слушаю морские истории своего отца. И ни разу он не упоминал ни о каких Сокольничих.

— Сокольничий слишком хитер и опытен, чтобы обнародовать свои темные авантюры по всем европейским колониям.

— Если Сокольничий нарушает закон, почему же власти не арестуют его? — потребовала ответа девушка.

— Он невероятно скрытен и осторожен, почти отшельник, но говорят, живет как король в своем королевстве. У него даже войско есть. Богатство его огромно, возможности безграничны. Ходят слухи, будто бы Сокольничий — это сам британский губернатор.

— Ты говоришь, он занимается работорговлей?

— Да. Грязное дело, не могу не согласиться. Запах от судна, везущего «партию» живого товара, распространяется на полмили в открытом море. Мужчин, женщин набивают в трюмы как сельдь в бочки. Но только не на судах Сокольничего. Свою «черную» добычу он бережет. Покупает самых крепких и сильных, обеспечивает всех пресной водой, нормальной пищей, даже на воздух выводит во время морского перехода. Разумеется, не сам лично. Его корабли доставляют рабов вдвое меньше, зато все остаются живы, и все расходы по их содержанию с лихвой покрываются ценами, которые готовы платить местные хозяева.

У Бесс мурашки побежали по коже.

— Извлекать выгоду за счет человеческих страданий… Даже животные не способны на это, — сказала она. — Ненавижу рабство, и ненавижу работорговцев.

— Ах, Бесс, дорогая моя, было бы на свете побольше таких, как ты, и поменьше таких, как Сокольничий, — вздохнул Кинкейд. — Впрочем, нам придется иметь с ним дело, если мы хотим достичь своей цели.

— Но почему? Почему придется?

• — Какая ты наивная, Бесс. Когда оказываешься в чужих водах, лучше сразу выйти на самую хищную акулу. А если мы отыщем клад, ты сможешь очистить свою совесть, купив десяток рабов и немедленно освободив их.

— Ты меня за блаженную принимаешь или за дуру, — тихо сказала Бесс.

— Ничего подобного. Но ты должна понять, что в одиночку мир нельзя изменить. Рабство существует веками и существует всюду — от Китая до Африки. Людской алчности нет предела.

— Значит, ты считаешь, что хороших добрых людей вроде нашего Руди можно держать в скотских условиях, пороть кнутом, как…

— Я сам был в рабстве, — оборвал ее Кинкейд. — И я был под кнутом. И мы оба прекрасно знаем, кто держал его в руках.

— Тебя секли не за то, что ты батрак, — возмущенно бросила в ответ Бесс. — Тебя секли в наказание — за конокрадство… а также во избежание виселицы.

— Ну да, — горько заметил он. — Это будет мне утешением, когда в сырую погоду разболятся мои раны. — Он протянул руку. — Давай золото, госпожа нанимательница.

Слезы готовы были брызнуть из ее глаз.

— Кинкейд, прости… прости меня за ту боль. Она встретила его сверкающий от гнева взгляд.

— Но ведь ты сделаешь это вновь?

Бесс была поражена глубиной его переживаний. Горечь, обида, негодование — он не скрывал ничего.

— Если тебе придется сделать это — сделаешь, так ведь? — настаивал он.

— Да, — пересохшими вдруг губами сказала Бесс.

— Тогда ты не имеешь права задавать вопросы. Я делаю то, что считаю нужным.

Дрожащими руками Бесс развязала шнурок, на котором висел кошелек с ее богатством — золотой ягуар, оставшиеся монеты, кое-какие драгоценности.

— Кинкейд…

Лицо его окаменело, карие глаза смотрели отчужденно. Трудно было поверить, что перед ней тот самый мужчина, с которым она всего несколько минут назад зашла в каюту.

— Жди меня здесь, — приказал он. — Я вернусь, как только закончу дела с Сокольничим.

— Кинкейд, честное слово, я не хотела…

— Мы как кремень и сталь. Мы не можем долго быть вместе без того, чтобы не схлестнуться. А я уже не в том возрасте, чтобы ломать себя — и, боюсь, ты тоже.

Бесс молча проводила его глазами. Несколько недель между ними не было и намека на ссору, и вот, пожалуйста, — Кинкейд взорвался, как китайская пороховая шутиха.

— До чего несовершенные существа эти мужчины, — наконец пробормотала она в задумчивости. — Все с ног на голову перевернут.

Спустя три часа немолодой человек, известный под именем Сокольничего, держал на своей белой холеной ладони фигурку золотого ягуара.

— Прелестно, — пробормотал он, осторожно поворачивая статуэтку. — Мне уже приходилось видеть такую изысканную работу. — Он обезоруживающе улыбнулся Кинкейду. — Где, вы говорите, раздобыли эту вещицу?

— Я ничего не говорю, — ответил Кинкейд. Хозяин взял увеличительное стекло и стал разглядывать все до мельчайших подробностей.

— Не соблаговолите ли просветить меня, — не отрываясь от лупы, произнес он, — как вам удалось попасть на борт «Алого Танагра». Насколько мне известно, у капитана Кеннеди возникли своего рода осложнения в Чарльстоне.

— Можно сказать и так.

Осведомленность Сокольничего настораживала. Когда судно выходило из Чарльстона, Кеннеди и его ребята уже доживали последние часы перед казнью, рассуждал Кинкейд. Кроме того, «Алый Танагра» никогда не плавал под своим именем. Кеннеди предусмотрительно менял названия, наверное, до дюжины раз замазывая старое и выводя поверх новое. Когда шхуна попала Кинкейду в руки, она именовалась «Шарлоттой». Буквы эти теперь были стерты. Так что узнать безымянный парусник мог только человек, знакомый и с Кеннеди, и с его промыслом.

Сокольничий осторожно поместил ягуара на деревянный столик, где лежали другие драгоценности Бесс.

— Известно ли вам, что ягуар этот перуанской работы? — поинтересовался Сокольничий. — Вероятнее всего, он попал оттуда по испанским тропам через джунгли Панамы. Сокровища из древних индейских гробниц. Но этот экземпляр на редкость хорошо сохранился.

— Что вы скажете об остальных драгоценностях?

— Все подлинные. Чистой воды камни, золото — словом…

Он назвал сумму, во много раз большую, чем надеялся выручить Кинкейд. Такие деньги позволяли не просто покрыть необходимые расходы, но шотландец покачал головой и, потянувшись к безделушкам, сказал ровным голосом:

— Боюсь, я обратился не совсем по адресу. Сокольничий поднял ладонь, останавливая его.

— Не надеетесь же вы на лондонские цены, — произнес он. — Здесь дела, знаете ли, связаны с определенным риском.

— Я думал, вы солидный покупатель, — заметил Кинкейд. — А так я на Барбадосе зайду к парню, который…

— К Джону Николсу? — Сокольничий поморщился. — Он даст половину того, что предлагаю я, да еще и властям донесет за ваше сотрудничество с пиратами.

— До Барбадоса путь долгий.

— Боюсь, вы не совсем меня поняли, — спокойно произнес Сокольничий. — Я не торгуюсь. Желаете продать ваши безделушки за хорошую цену — милости просим, принимайте мои условия. Нет — тогда нам нечего более сообщить друг другу ни сегодня, ни… — Он открыл серебряную табакерку, взял щепотку нюхательного табака, вдохнул, прикрыл нос кружевным платком, беззвучно чихнул, — когда-либо.

— Я думаю, мы можем считать сделку состоявшейся, — сказал Кинкейд.

Сокольничий снисходительно улыбнулся.

— Я тоже так думаю. — И этот элегантный пожилой человек протянул ему руку; Кинкейд пожал ее и был удивлен неожиданной силой. — На Ямайке вам нечего опасаться, — уверил его Сокольничий. — Я держу в тайне все свои дела и с ненадежными людьми связей не имею.

— Похвальная политика для бизнесмена, — заметил шотландец.

— Не остановитесь ли вы в наших краях на какое-то время? — поинтересовался хозяин, отсчитав нужное количество монет.

— Нет.

Сокольничий вытер бисеринки пота на верхней губе.

— Что ж, разумно. Ведь здесь немало тех, кто может опознать «Алый Танагра», и среди них наверняка будут старые приятели капитана Кеннеди, — многозначительно сказал Сокольничий. — Вряд ли им придет в голову, что в ваших руках шхуна оказалась законным порядком.

Кинкейд покинул второй этаж трактира тем же путем, что и пришел туда: спустился по лестнице на задний двор, через проулок попал в пекарню, оттуда в лавку и только потом на улицу. Флойд предлагал сам отвести Кинкейда к Сокольничему, но шотландец строго приказал не выпускать его с борта шхуны. Капитан Дэвис получил распоряжение держать на «Алом Танагре» всю команду, пока Кинкейд будет отсутствовать.

Шотландец был абсолютно уверен, что найдет Сокольничего самостоятельно. Так и вышло. Сначала он в первой же портовой гостинице поинтересовался о нем у разносчицы пива. Девица отправилась выяснять, может ли кто-нибудь ответить на такой вопрос. Где-то через полчаса к Кинкейду подсел седой грузный моряк и попросил угостить его доброй порцией рома. Они выпили, поболтали, нашли общих знакомых, после чего этот бывалый морской волк посоветовал Кинкейду зайти в лавку к пекарю и обратиться там к его жене. Именно она и договорилась обо всем, указав точное время и место встречи с Сокольничим.

На обратном пути Кинкейд обратил внимание, что бабенка ростом и размерами походит на Бесс. Тогда он спросил, не найдется ли у нее на продажу кое-какой легкой женской одежды, с лукавой усмешкой объяснив это тем, что, мол, его сестренке совершенно нечего надеть по такой жаре. Пекарша понимающе кивнула и через десять минут вручила ему ворох ношеных женских платьев и белья, за что получила очередную серебряную монету.

Кинкейд жалел, что наговорил Бесс столько резких слов, а поскольку извиняться ему всегда было нелегко, то он надеялся на волшебную помощь женских обновок, которые он в открытую нес в руках, не замечая косых или удивленных взглядов, посылаемых ему вслед портовой публикой.

Да, он обещал Бесс и всей команде отдых на берегу, но теперь все изменилось. Будет лучше, если они быстренько снимутся с якоря и уйдут из гавани в открытое море. Обещания Сокольничего отдавали фальшью, и Кинкейд начал думать, что в споре о Флойде Бесс во многом, возможно, права.

Занятый своими раздумьями, он чуть не пропустил «хвост» — негра в зеленой ливрее, который следовал за ним по пятам. Куда бы ни сворачивал Кинкейд, негр повторял все его ходы. Сокольничий! Власти так не работают. Тревога все сильнее жгла его. Интересно, подумал Кинкейд, сильно ли разойдется Бесс, когда он отдаст Дэвису приказ поднимать якорь и немедленно уходить из Кингстона. Но Сокольничий разъярится, наверное, не меньше. Впрочем, как знать, улыбнулся сам себе Кинкейд, как знать, чего ждать от женщины, которую ты лишил возможности пробежаться по лавкам.

Сокольничий с силой нанес удар Флойду Хартли, да так, что тот отлетел к противоположной стене.

— Ты знал, что Элизабет Беннет находится на борту «Алого Танагра», и вовремя не сообщил мне, чтобы я успел преградить им выход из гавани! — гневно провозгласил обычно сдержанный пожилой человек, рывком вытащил из-за пояса своего могучего мулата-телохранителя пистолет и направил его Флойду в лоб. — Ты жалкий, презренный червь. Твою пустую башку следует разнести в клочья, — процедил Сокольничий.

Лицо Флойда приобрело пепельный оттенок, только красным пятном светился на щеке след от тяжелой печатки хозяина.

— Ради всего святого, не стреляйте! — завопил Флойд. — Брат мой не был уверен, та ли эта женщина. Он просто предположил так, ведь она ехала с шотландцем, говорила не по-деревенски — многое сходилось.

— Час назад они покинули гавань, — продолжая угрожать оружием, сказал Сокольничий. — Час назад. Ты плыл с ними от самой Каролины, чтобы после их побега явиться ко мне и сообщить, что добыча была почти в моих руках?!

В дверях стояла встревоженная Аннеми. Добром это для Перегрина не кончится. Она сразу поняла, что быть беде, сразу, как только он пришел домой с той золотой фигуркой. Он поставил ее перед собой на столик и замер рядом, приказав Аннеми принести ларец с самыми ценными его сокровищами.

Ягуар этот все стоит здесь, вот он, в компании «братьев»: диковинной птички, грациозной ламы и человека в лодке. Все фигурки были сработаны в одном стиле, каждая — шедевр, каждая идеальна. Лодочка была до того совершенна, что Аннеми могла бы пересчитать золотые тростинки, из которых «сплел» ее мастер. Лицо гребца было украшено боевой татуировкой. Золотая кошечка сверкала бирюзовыми глазками; поражали изысканностью линий и птичка, и лама. Только слепой не оценил бы такой красоты.

Однако Аннеми сейчас было не до золота — слишком очевидна становилась угроза надвигающейся беды. Не за себя Аннеми боялась, за Перегрина Кэя.

Хозяин давно перестал скрывать от нее свое второе лицо — Сокольничего, поэтому Аннеми знала, что войти в его рабочий кабинет она может без опаски.

— Сэр, — тихо сказала женщина. — Не надо стрелять. По крайней мере, здесь. Это может испортить полы.

— Ты ворвался в мой дом, в мои личные покои, — продолжал громить Флойда Кэй. — Ты явился сюда и сообщаешь, что торчал на судне, пока я был… — Перегрин Кэй смолк, не справившись с приливом ярости.

— Я не смог удрать с корабля, — заныл Флойд. — Шотландец заподозрил меня. Он приказал капитану, что любой, кто покинет шхуну без его личного распоряжения, должен быть застрелен. Шотландец называет себя Роберт Манро, но женщина обращается к нему иначе. Кинкейд. — Флойд медленно встал с пола и начал пятиться. И тут Флойд поднял глаза на огромную картину на стене. — Точно, сэр, это она. Она там, на шхуне, клянусь вам.

У Аннеми защемило в груди; ее зазнобило. Господи, спаси нас от нечистой колдовской силы, начала она беззвучно молиться.

— Этого не может быть, сэр, — еле выговорила Аннеми. — Она давно умерла. Она давно в могиле покоится.

— Нет, — настаивал Флойд. — Она жива так же, как живы вы. Ну, конечно, это она. Немногие дамочки к рыжим волосам получают голубые глаза.

— Голубые? — встрепенулся Кэй. — Голубые?

— Да, сэр.

— Вот видите, сэр, — вмешалась Аннеми, — это никак не может быть она. — Женщина указала на портрет. — У нее же карие глаза. А если бы эта… — Аннеми с улыбкой снова посмотрела на картину, — если она была жива, то ей сейчас было бы за восемьдесят. Она была бы седая и старая.

— Ты что, держишь меня за сумасшедшего? — резко повернулся к Аннеми Перегрин Кэй. — Я прекрасно знаю, что Лейси Беннет давно умерла. Речь идет о ее внучке, Элизабет.

— Точно, сэр, — заволновался Флойд. — Она, точно она. Шотландец зовет ее Бесс.

— Куда они направляются? — жестко спросил Перегрин.

— В Панаму, сэр.

— Зачем?

— Не знаю. Никто не знает. Только шотландец и, наверное, женщина.

— Пока они в карибских водах, им не скрыться, — сказала Аннеми. — Вы поймаете их, сэр. Вы же сами знаете, что иначе и быть не может.

— Да. — Губы Перегрина тронула ледяная улыбка. — Да. Наконец-то. Она будет в моих руках. — Он повернулся к грозному мулату. — Отведи Хартли на кухню и проследи, чтобы ему дали хороший ужин.

— Я не голоден, — сказал Флойд. — Но я хотел бы кое-что получить за работу. Столько дней, такой длинный путь…

— Разумеется. Тебе здорово досталось. — Кэй отпустил его и сделал широкий жест рукой, указывая на столик, где поблескивали золотые фигурки. — Вот твоя плата. Бери. Чистое золото.

Флойд замялся.

— Ну же, храбрец! — заторопил его Перегрин. — Это твое, бери.

Флойд ринулся к столу, и в этот момент хозяин кивнул мулату. Телохранитель грациозным прыжком преодолел несколько футов и почти изящным движением всадил в спину повара кинжал. Аннеми отвернулась, закрыв лицо руками, чтобы не видеть, как Флойд, коротко вскрикнув, повалился на бок, все еще протягивая руки к вожделенному золоту.

Перегрин жестом приказал мулату убрать тело умирающего.

— Торопись, а то весь ковер кровью зальет. Аннеми было дурно. Закрыв глаза, она пыталась глубокими вздохами унять тошноту, а главное, найти хоть какие-то объяснения, извиняющие ее любимого хозяина.

— Мне жаль, что тебе пришлось стать свидетельницей происшедшего. Жаль. — Перегрин взял ягуара и поднес его к свече. — Но он явился в мой дом. Никто не должен связывать имя Сокольничего с достойным именем сына королевского, губернатора. Промашка вышла. Оплошность. Придется избавиться и от того, кто его направил в мой дом.

— Вы же знаете, как мне неприятны такого рода дела, — наконец выговорила Аннеми.

Более жесткой критике подвергнуть своего господина она не решалась.

— Прими мои глубочайшие извинения, Аннеми. Больше такое не повторится, уверяю тебя. — Перегрин улыбнулся. — А ягуар тоже из компании моих «малышей», как ты думаешь?

— Да, сэр, это так.

— Тогда он принадлежит мне… так же как и Элизабет Беннет. — Кэй повернулся к огромному портрету. — А то, что принадлежит мне, я беру. Даже если для этого придется разнести врата преисподней.