Золотой отсвет счастья

8

Кинкейд и Бесс продолжали путь до рассвета. Весь день они проспали в заброшенном сарае. К вечеру Кинкейд был уже бодр и полон сил. Целый час он где-то ходил и вернулся очень довольный. В руках у него была корзиночка, полная светло-коричневых свежих яиц и тарелка с румяным пирогом. Все это он раздобыл на подоконнике дома какой-то рачительной хозяйки. Бесс возмутилась его наглостью, но Кинкейд возразил, что он оставил у окошка два пенни — за глиняную тарелочку.

— Ворованного я никогда не ела, — с жаром сказала Бесс. — И не намерена привыкать к этому. Но ты! Почему ты не мог купить у хозяйки еду?

— А что, ты разве не накормила бы голодного путника, постучавшегося в твою дверь?

— Конечно, накормила бы. Но при чем здесь…

— Чем меньше людей видят меня, тем лучше. Считай, что я просто воспользовался положенным мне, как нежданному гостю, угощением. К тому же я избавил хозяйку от необходимости хлопотать.

С ребячливой ухмылкой он разрезал пирог на четыре части, две из которых проглотил в мгновение ока, не обронив ни крошки.

— Отлично! — с набитым ртом промычал он, протягивая Бесс тарелку. — Ты так и не съешь хоть кусочек?

Взгляд Бесс был прикован к румяной хрустящей корочке, под которой алели сочные вишни. Запах был такой, что у нее потекли слюнки.

— Я не нуждаюсь в ворованном.

— Тебе же хуже, — отозвался Кинкейд.

Бесс не успела и глазом моргнуть, как он уже ставил пустую тарелку на пенек около дороги.

— Ну, кто-нибудь заберет эту посудину.

— Но совершенно не обязательно, что это будет обворованная тобой хозяйка, — сказала Бесс.

Теперь, когда от пирожка не осталось и следа, она подумала, что, наверное, зря была такой щепетильной. А, судя по глухо рокотавшему вдали грому, ей предстоит сегодня не только остаться голодной, но и промокнуть до нитки.

— Как насчет яичка? — Кинкейд двумя пальцами держал аккуратное и чистенькое куриное яйцо, потом проткнул ножом дырочку в скорлупе и выпил содержимое.

Бесс содрогнулась.

— Как ты можешь? Бр-р.

Она любила яйца «в мешочек» и не представляла, что кто-нибудь способен есть их сырыми.

— Тебе еще и не такие яства придется отведать, миледи, — съязвил Кинкейд и принялся за второе яйцо.

— Не понимаю, почему нельзя поймать рыбу или подстрелить утку?

Мысль о сочной румяной жареной птице вызвала приступ головокружения. Даже печенная на углях рыба сейчас показалась бы Бесс изысканным деликатесом.

— Никаких костров. Хотя рыбку можно и сырую съесть — не хочешь попробовать? Мне вот приходилось — и не раз. Так как насчет яичка?

— Лучше я буду голодать.

— Ну валяй. Это лишний раз доказывает, что англичане глупы и строптивы, — заявил Кинкейд, разбивая дырочку в четвертом по счету яйце.

Игривый настрой шотландца показался Бесс подозрительным. Она приблизилась к нему и втянула носом воздух.

— Да ты нетрезв! — возмущенно воскликнула она. — Выпивку тоже стащил?

— Здесь редко кто ездит без фляжечки. Так что я по дружбе одолжил вот это. — Кинкейд показал на привязанную к седлу пинтовуго флягу в плетенке.

— Все ясно. И что это? Ром?

— Да какой ром! Пива чуток, — ухмыльнулся он. — Я хлебнул немного, и ты знаешь, должен признать, что это не самое скверное пойло.

— Предупреждаю, я не потерплю пьяниц в своем окружении! Если ты переберешь и грохнешься в канаву, клянусь, я так тебя и оставлю. Подыхай!

Кинкейд, оставив без внимания ее недовольство, начал напевать себе под нос какую-то шотландскую песенку. И Бесс вдруг обнаружила, что настроение у нее, несмотря на приближающуюся грозу, улучшилось, улетучились досада и раздражение.

В тех местах, где они ехали, полуостров, лежащий между Атлантическим океаном и Чеспикским заливом, сужался до нескольких миль. Предыдущей ночью путники преодолели незримую линию, разделяющую Мэриленд и Вирджинию. Теперь дорога шла вдоль побережья на юг. Океана хоть и не было видно, зато ветер приносил его солоноватый запах. По правую сторону бушевали травы, полыхавшие яркими пятнами цветов. Сумерки быстро сгущались. Допевали последние песни птицы, монотонно и немного печально ворковали дикие голуби.

Слева от дороги стояла глухая стена леса. Первых европейцев, ступивших на вирджинскую землю, наверное, встречали эти же вековые дубы и платаны.

— Щедрая здесь земля, — вдруг сказал Кинкейд. — Посмотри-ка, ни валуна, ни камешка. На севере Шотландии плодородный слой мелок. Хорошо, если травы растут густо, а богатых урожаев там не знают.

Бесс удивленно взглянула на него. При вечернем освещении резкие черты его лица смягчились. Он стал казаться моложе. А может, выпивка так подействовала на него, недоумевала Бесс.

Вспыхивали зарницы. Было тихо. Гром притаился в толще серого неба.

— Мне трудно судить. Я в других краях не бывала, — сказала девушка. — Но знаю одно: эту землю я люблю. Я родилась здесь и даже не представляю, смогу ли жить где-то еще. Почва у нас действительно богата и плодородна. Реки чистые, полноводные, а сколько в них рыбы! У нас такой густой лес, что любой путник там оробеет. Осенью небо черным становится — стаи диких гусей и уток затмевают солнце. И дождей, и солнца всегда столько, чтобы урожай был хорошим. Англия достаточно далеко, чтобы не докучать нам налогами, но достаточно близко, чтобы защищать от французов или испанцев. — Бесс улыбнулась. — Некоторые называют наш край восточным побережьем Райского сада.

По-моему, с этим можно согласиться.

— И все же до Шотландии вам далеко, — возразил Кинкейд. — Ничего общего. Гор нет. Так, какие-то возвышенности, которые и холмами с трудом назовешь. Вереска нигде не встретишь. Редкая женщина может тягаться с шотландками. — Тут он растянулся в ухмылке. — К присутствующим это, конечно, не относится. Хорошим сочным куском мяса нигде не угостят, я уж не говорю о виски. Настоящего виски я не пивал с тех пор, как попал в эти места. Но земля здесь щедрая. — Кинкейд вздохнул. — О большем и мечтать не стоит.

От внезапного глухого раската грома содрогнулось небо. Молнии сверкали все ближе и ближе. Заметно похолодало, ветер задул порывами, взъерошил лошадиные гривы, разметал волосы Бесс.

— Похоже, промокнем, — заметила она.

— Очень может быть, — согласился Кинкейд, оглядываясь по сторонам. — Нам туда, — указал он на сухой дуб-великан, который возвышался над другими деревьями. — Дорога там раздваивается. Надо добраться до трактира…

— Единственный трактир, который есть поблизости, это «Петушиный гребень», — сказала Бесс. — Бывать в нем я не бывала, но слышала, что там собирается всякая сомнительная публика.

— А мы с тобой, интересно, кто? Одержимые верой паломники? — усмехнулся Кинкейд и пустил лошадь галопом. За ним устремилась Бесс…

Голоса и хохот ветер принес прежде, чем они увидели сам трактир. Но вот за деревьями замелькали огни — в окнах таверны горел свет. Пришпорив лошадей, Кинкейд и Бесс влетели под хилый навес около большой «гостевой» конюшни. В этот момент дождь полил стеной.

Шквал превратил струи в мириады ледяных стрел, и Бесс даже под крышей мгновенно промокла. Кинкейд слез с лошади, открыл дверцу конюшни.

— Заходи! — крикнул он, но его голос заглушали вой ветра и шум ливня. Бесс не нужно было торопить. Пригнувшись, чтобы не стукнуться головой о низкую притолоку, она вошла в полутемное помещение. Осталось только ввести лошадей — для них пришлось распахнуть широкие двери.

В сарае не было ни одного отдельного стойла, лошадей пришлось просто привязать у стены. Бесс и Кинкейд быстро расседлали их, промокнули. В полумраке девушка нашла ведро для пойла, понюхала содержимое и только после этого дала животным попить.

— И что теперь? — немного растерянно спросила Бесс.

— Теперь бегом в трактир.

— Но судя по звукам…

— Да уж, это не деревянная церквушка. Ты будешь все время около меня. — Кинкейд взял девушку за руку. — Никуда не отходи. Не бойся. Я тебя в обиду не дам.

— А наши вещи? — замешкалась Бесс.

— Пока оставим их здесь, рядом с седлами. Насколько я понимаю, все посетители сидят в тепле и пьют.

Кинкейд потянул ее за собой. Несколько ярдов до двери в трактир им пришлось пробежать.

Разумеется, Бесс намеревалась войти первой, но Кинкейд удержал ее, недовольно проворчав:

— Уже все позабыла, красотка? Помни наш план: я — бывалый наемник, ты — моя подружка. Предупреждаю, я мрачный и ревнивый тип, так что если полетят головы, держи себя в руках.

Бесс пришлось прикусить язык, чтобы не разразиться едкой тирадой, и она покорно последовала в «Петушиный гребень» за своим «любовником».

Кинкейд остановился на пороге, оглядывая трактир. За его широкой спиной Бесс почти ничего не видела. Шагнув, наконец, в сторону, он жестом приказал ей следовать за собой. В дальнем углу горел очаг, над углями дымился большой закопченный чайник. Бесс с таким облегчением бросилась к огню, что даже внимания не обратила ни на жадные взгляды, облепившие ее, ни на говорок, пробежавший над столами.

Немного обогревшись у очага, Бесс осторожно осмотрелась. Зал трактира был мрачным и душным. Низко висевшие потолочные балки давно прокоптились дымом. Пол, выложенный широкими сосновыми досками, похоже, не мыли с самого основания трактира. У трех грубо сколоченных столов сидели три компании. Всего посетителей было около десятка.

Духота была пропитана перегаром и потом, да так, что Бесс стало не по себе. Она пыталась отрешиться от всего и насладиться теплом. Но мысль о шарящих по ней глазах не давала покоя.

— Что, промокла, крошка? — раздался грубый голос. — Я буду не прочь тебя…

Наглый рыжебородый мужик осекся, потому что Кинкейд уже был около него.

— Если хочешь поговорить, обращайся ко мне, — взяв бородача могучей рукой за грудки, сказал Кинкейд.

— Ах ты, сукин сын! — Рыжебородый задохнулся от ярости. — Я тебе устрою…

Но Кинкейд не раздумывая приложил его пару раз головой о стол, потом спихнул на пол и, прежде чем тот успел опомниться, добавил еще и сокрушительный удар под ложечку. В одно мгновение за спиной Кинкейда оказался приятель рыжебородого, в руках у него зловеще поблескивало зазубренное горлышко разбитой бутылки. Но шотландец был начеку. Круто развернувшись, он одной рукой перехватил запястье нападавшего, другой въехал ему в челюсть. Все произошло в какие-то секунды, Бесс глазом не успела моргнуть, как на грязном полу уже лежали два бесчувственных тела.

Кинкейд сурово оглядел притихших посетителей.

— Еще кто-нибудь хочет поговорить с моей бабой? — спокойно поинтересовался он.

Бесс поразило, что после этой короткой, но жестокой схватки Кинкейд выглядел так, будто вообще ничего не произошло.

Несколько пар мужских глаз, как ни в чем не бывало, обратились к своим кружкам. С лестницы спустился полный седой человек. Вытирая о фартук руки, он откашлялся и крикнул:

— Эд! Лестер! Выбросьте этих шакалов вон. — И нервно улыбаясь, повернулся к Кинкейду. — Ну и погодка сегодня вечером, а? Что желаете? Ром? Жаркое из оленины?

Легким движением поставив на место тяжеленную опрокинутую скамью, Кинкейд сел, смахнул со стола грязные тарелки и кружки. Потом кивком подозвал Бесс. С некоторой опаской она прошла через всю комнату и устроилась рядом с Кинкейдом. Хозяин торопливо вытирал стол.

— Давай сюда все, что у тебя есть из жратвы, — резко сказал шотландец, — да побольше. Я буду виски, если оно есть, если нет — ром. Даме подашь пива.

— «Петушиный гребень» всегда к вашим услугам, мистер… мистер… — Хозяин вопросительно взглянул на Кинкейда.

— Роберт Манро, — ответил тот.

Хорошо врет, подумала Бесс, незаметно отодвигаясь от своего спутника.

— Прекрасно, мистер Манро. А меня зовут Аира Джексон. «Петушиный гребень» — мое детище. Однако лицо ваше мне знакомо. Не заглядывали к нам несколько недель назад, нет? Вроде бы я припоминаю, что тогда шла неплохая игра, и вы…

— Нет, — прорычал Кинкейд. — Это был не я. Взгляд шотландца был ледяным и жестким.

— Значит, ошибочка вышла, — начал извиняться Джексон. — Салли! — вдруг заорал он, обращаясь в кухонные недра трактира. — Два ужина, да побыстрее.

Через минуту хозяин лично принес на стол большой кувшин пива и огромную бутыль виски. Протерев оловянную посуду полотенцем, Джексон приготовился разливать напитки.

— Оставь всю бутылку, — велел Кинкейд.

— Не желаете ли переночевать? — продолжал суетиться хозяин. — Для вас у меня найдется прекрасная постель. И вы, и ваша дама останетесь довольны. И всего три пенса — включая ужин, разумеется. Виски, правда, отдельно. Виски стоит дорого. Я, конечно, могу вам всю бутылочку оставить, но прежде желательно…

Шотландец швырнул ему серебряный шиллинг, который Джексон поймал на лету.

— Спасибо, сэр. Это другое дело, сэр. Все будет по-вашему, сэр.

— Спать мы будем в сарае, но у тебя возьмем пару пледов. Да чтоб чистые были и без клопов! — Кинкейд налил себе золотистого цвета виски. — Не выношу клопов. Попадется хоть один, я тебе в рот запихаю и его, и само одеяло.

— Что вы, сэр. Мои девки только вчера все постели стирали-гладили. Клопов и близко нет. Дома у меня чище не бывает, ей-богу. — Да-да, а папа у тебя был святым. Джексон натужно засмеялся.

— Был, признаюсь, был. Мой старик был просто святым человеком. Любой вам подтвердит это.

Наконец-то кухарка принесла поднос с ужином. Бесс настолько устала от долгой дороги, от сырости, что не была уверена, сможет ли с аппетитом поесть. Вообще она сейчас, наверное, похожа на выброшенную на берег жертву кораблекрушения. Но больше всего ее тревожило то, что она связалась с этим бешеным, как дикий бизон, шотландцем.

Как бы то ни было, Бесс взяла ложку, подвинула к себе тарелку и храбро взялась за еду.

— Зачем ты устроил такую жестокую драку? — резко спросила Бесс, когда они пришли после ужина в сарай. — Ты чуть не убил тех парней.

Кинкейд тем временем перетряхивал пледы.

— Тише, красотка, тише. Много ты понимаешь. Эх, длинный денек выдался. Я-то думал, ты хоть спасибо скажешь за то, что я обеспечил тебя горячим ужином и мягкой постелью.

— Постель? Где ты видишь постель?

Проливной дождь барабанил по крыше, кое-где в сарай просачивалась сверху вода, но место, которое Кинкейд выбрал для сна, было сухим.

— А вот она. Два прекрасных пледа. Один стели, другим накрывайся. Неплохое ложе, на мой взгляд.

— Неужели ты думаешь, что я разделю его с тобой? — фыркнула Бесс. — Я беру себе одно одеяло, ты другое.

— Нет, красотка, ничего не получится. Ты будешь спать здесь, рядом со мной, иначе я за твою безопасность не ручаюсь.

Скверное место этот трактир, так что нечего тебе бродить где попало: схватят в два счета и обработают известным способом.

Кинкейд уже расстелил пледы, улегся и жестом пригласил ее устраиваться рядом. В сарае было почти темно, но в тусклом свете уличного фонаря, который проникал в помещение, Бесс увидела на его лице самодовольную улыбку.

— Ты просто пьян! — возмутилась она. — В нашем договоре ни слова нет о том, что я должна спать с тобой.

— Ну, хлебнул я маленько, да пусть я даже пьян, тебе нечего бояться за свою добродетель. — Кинкейд громко зевнул. — Сколько бы я ни выпил, я же вижу, кто со мной в постели.

— Благодарю за комплимент, — огрызнулась Бесс.

— При чем здесь комплименты? — откликнулся он. — В женщине мне прежде всего нравится женщина, а не ее норов, когти и зубы. Ложись, спи, неизвестно, когда удастся в следующий раз выспаться в сухой постели.

Бесс насупилась.

— Можно было в трактире устроиться на ночлег. В настоящей, кстати, кровати.

— В «Петушином гребне» отродясь не было отдельных номеров, а если бы и нашлись, то мы бы не вышли оттуда живыми. Нож под ребро — и до свидания. Так что лучше здесь. Клопов нет. Лошади рядом. В случае чего они первые услышат, когда сюда кто-нибудь полезет. Мы будем предупреждены.

— Да, если только ты не заснешь мертвецким сном после такого количества виски, — проворчала Бесс, нехотя опускаясь на одеяло.

— Ты бы сняла это мокрое шмотье. А то лихорадка начнется.

— Это не твои заботы, Кинкейд. Раздеваться я не собираюсь.

— Тогда не вздумай ныть, когда начнешь хлюпать носом и…

— Ладно, хватит, — оборвала она его, поворачиваясь на бок и отодвигаясь подальше, насколько одеяло позволяло.

— Ну вот и хорошо, — тихо сказал Кинкейд.

Он заботливо укрыл девушку потеплее. Случайно их руки соприкоснулись… У Бесс перехватило дыхание. Там, где скользнула его ладонь, кожу покалывало и жгло.

— Укройся получше. Я не хочу, чтобы ты простудилась.

— Все нормально, — ответила Бесс.

Она слукавила. Она была явно не в себе. Изнутри ее разъедал какой-то непонятный холодок. Лежа тихо и неподвижно, Бесс не могла расслабиться. Ее смущал этот мужчина. Она не привыкла к прикосновениям чужих рук и уж определенно не привыкла лежать рядом с мужчиной.

Сколько же лет прошло с тех пор? Впрочем, то, что было между ней и Ричардом, не имело никакого отношения к совместной постели.

Бесс зажмурилась, стараясь не думать о том, кто навсегда отбил у нее желание выйти замуж и даже просто попасть под мужское влияние.

Но лицо Ричарда уже стояло перед глазами. Если Кинкейд думает, что она пугливая девственница, он ошибается. Эту добычу забрал себе Ричард Картер, когда Бесс едва минуло шестнадцать лет.

Ричарду она доверяла. Что же в том удивительного? Семьи их жили по соседству, дружили не один год. В Ричарда Бесс была влюблена с тринадцати лет. И верила ему как самой себе, хотя ее колдовские чары предупреждали неоднократно: не будет с ним счастья. В видениях Ричард всегда являлся Бесс в красных и серых тонах. Но несмотря на все это…

Ему исполнилось уже двадцать два года, когда он приехал домой, закончив учебу в Англии. Дьявольски красивый был парень. Однажды они с Бесс случайно встретились в Честертауне на родео. С того дня Ричард начал всерьез ухаживать за Бесс, которая прекрасно понимала, что как богатая наследница она представляет интерес больший, чем как просто привлекательная девушка. Тем не менее, ей все равно нравилось, что Ричард ухаживает за ней. Ей нравились балы, пикники, маскарады, которые они все время посещали. Ей нравились светские молодые люди и девушки, в обществе которых Бесс никогда не бывала. И она по-прежнему была влюблена в Ричарда, хотя о замужестве пока не думала.

Однажды жарким днем, во время охоты на лис, Бесс и Ричарда застала гроза. Им пришлось укрыться в домике лесника, хозяин отсутствовал.

Тогда-то он и набросился на нее, принялся жадно целовать, шарить по телу руками, ущипнул за грудь.

Бесс отвесила ему пощечину, но Ричарда это не остановило. Он схватил ее в охапку и потащил в спальню. Бесс сопротивлялась вовсю, но он оказался сильнее. Нет, Ричард не был груб или жесток, он просто подмял ее под себя и изнасиловал, изнасиловал прямо на чужой кровати, в чужом доме… Потом он вздыхал, извинялся, уверял ее, что ничего страшного не произошло, что она станет его женой и так далее.

Бесс пережила такой сильный шок, что не могла даже плакать. И ей было так стыдно, что она не решалась никому рассказать об этом. К тому же она понимала, что если признается во всем отцу, то он тут же вызовет Ричарда на дуэль. А одна мысль, что на этой дуэли может быть убит папа, приводила Бесс в ужас и отчаяние. Поэтому она сохранила в тайне свой позор и свою обиду.

С тех пор о замужестве она уже не хотела, да и просто не могла думать.

Ричарда Бесс больше никогда не видела. После нескольких не очень настойчивых попыток продолжить их отношения, он уехал в Бостон помогать своему отцу в делах. Там Ричард встретил одну женщину — богатую вдову, которая была старше его лет на десять. Вскоре они поженились. Но не прошло и года, как благополучная и яркая жизнь Ричарда Картера оборвалась: он оступился на обледеневшей ступеньке и сломал шею.

Бесс плакала, узнав о его смерти. Но она горевала не о нем, она горевала о себе, о том, что не быть ей уже больше наивной и чистой девушкой. Ну а после Бесс постаралась начать новую жизнь, где главное место было отведено «Дару судьбы».

Почему все так преувеличивают значение половой жизни, недоумевала Бесс. Нет, замуж она до сих пор не хочет. Вожделение ее не мучает. Наверное, это «привилегии» простого люда, думала Бесс, лежа на сеновале и слушая шум дождя.

Не хочет… Не мучает… Так было — пока в ее жизнь не ворвался этот неотесанный дикий шотландец.

Бесс свернулась клубочком. Рядом глубоко и ровно дышал Кинкейд. И когда он, повернувшись во сне, обнял ее за плечи, она не шевельнулась, не сбросила его руку. Она просто заснула, странным образом успокоенная его близостью и силой.