Золотой отсвет счастья

20

Ждать было невыносимо. Бесс неотрывно смотрела на черную гладь заводи, на поверхности которой вот-вот должен был появиться Кинкейд. Девушка в напряжении сжала кулаки так, что ногти врезались в кожу. Колени ее подкашивались, тело онемело.

Его нет уже больше минуты. Неужели возможно так долго задерживать дыхание? Они не имели ни малейшего представления о глубине озера, не знали, с какой стороны надо искать клад, не были уверены, удастся ли вообще его вытащить. Кинкейд настоял, что дно будет обследовать именно он. Шотландец утверждал, что он хороший пловец и ныряльщик, но поможет ли ему это, если окажется, что заводь кишит аллигаторами или смертельно ядовитыми водяными змеями? А вдруг эта заводь вообще бездонная? Вдруг он нырнет и не выплывет никогда?

Измученная томительным ожиданием, Бесс не выдержала и начала снимать чулки и ботинки, собираясь прыгать. Но только она приготовилась нырнуть, как над водой показалась светловолосая голова шотландца.

Он перевел дыхание, зажмурился, смахивая с ресниц капли, и растянулся в довольной улыбке победителя. После чего резким движением взметнул вверх руку. В ней сверкнул ослепительный золотой диск с серебряной чеканной инкрустацией в виде полумесяца.

— Есть! — завопила Бесс.

— Да, девочка! — хохотнул Кинкейд. — Есть. Футах в двадцати, в такой густой и вязкой грязи, какая только в преисподней бывает.

Шотландец швырнул ей сияющую добычу. Диск золотой птицей просвистел над водой и попал прямо в руки Бесс.

Мгновенно ее окружили матросы. Четыре пары рук потянулись к золоту, каждый хотел ощутить вожделенную тяжесть сокровища.

— Ну-ка, ну-ка! — вопил Гик Уордер. — Дайте-ка взглянуть!

Он выхватил драгоценный диск у парня по прозвищу Длинный Том и попробовал золото на зуб.

— Ну что, настоящее? — волновался Джон Браун.

— Настоящее. Как нос на твоей морде, — отозвался Уордер, ошарашенно глядя на блестящую пластинку.

Бесс не обращала на взволнованных мужиков никакого внимания. Взгляд ее снова был прикован к заводи, куда нырнул, набрав побольше воздуха, шотландец. В этот раз, правда, секунды не казались уже часами, только минутами. Вырвавшись на поверхность, Кинкейд гордо предъявил Бесс золотой сосуд в форме головы ламы и помятую золотую перчатку, расписанную таинственными знаками. После пятого погружения на берегу лежала уже груда сокровищ: серебряная голова-маска, натуральной величины золотые початки-серьги, где каждое зернышко было отдельной каплей золота, а каждый листик серебряной пластинкой; серебряная фигурка человечка с перламутровыми глазами, в «сандалиях» из драгоценных камней; плетенная из золотых нитей лодочка пятидюймовой длины, сделанная изящно и скрупулезно до мельчайших деталей.

Такое количество золота подействовало на матросов одуряюще. Они будто впали в детство, плясали, прыгали, орали как пьяные. Каждый вцепился в свою порцию богатства, каждый норовил поведать другому, что собирается делать со своей долей, когда окажется в английских землях.

А Бесс оставалась на удивление равнодушна к сокровищам. Клад, в поисках которого они проделали такой долгий и тяжкий путь, казался теперь ненужным и бесполезным. Единственное, что ее волновало, так это состояние Кинкейда, который все продолжал нырять в черные глубины.

— Давай я сменю тебя, — предлагала она, — ты ведь устал. А я прекрасно плаваю.

— Нет, — сопротивлялся Кинкейд, позволив себе немного отдохнуть на берегу. — Здесь коварное дно. Водорослей паутина, завалы коряг. Сундуки давно рассыпались в прах, если вообще они были. Приходится разгребать ил. Нет, женщине там делать нечего.

— И тебе тоже там больше делать нечего, — настойчиво сказала Бесс, удерживая его за руку. — Золота уже предостаточно. Давай закончим, пока с тобой что-нибудь не случилось. — Девушка не скрывала уже дрожи в голосе. — Ты поднял со дна целое состояние. Нет необходимости жадничать.

Кинкейд, прищурившись, отрицательно качал головой.

— Свою долю получит вся команда, не только эти ребята, но и Руди, и все, кто остался на «Алом». Содержать корабль не так дешево. Нам должно хватить на обратную дорогу в Мэриленд и на то, чтобы на Заливе чувствовать себя уверенно. Нет уж, девочка моя, я вытащу все, что смогу. Второй раз нам этот путь не пройти.

И он в очередной раз исчез в черной глуби. Бесс на коленях сидела у кромки заводи, равнодушная к растущей горе драгоценных диковинок. По щекам ее катились слезы. Она была так подавлена, так встревожена, что не заметила, как постепенно изменилась атмосфера у водопада: от радости матросов не осталось и следа. Теперь они погрузились в зловещее молчание.

Тик Уордер, Джон Браун, Длинный Том и Мюррей собрались в кружок в самом дальнем углу прогалины. Ха-кобо был занят костром и приготовлением пищи. Проводник вообще не проявил к золотому кладу никакого интереса. Все это время он сооружал из ветвей, пальмовых листьев и сучьев примитивную хижину. Вот и сейчас он сидел к мрачным матросам спиной и раздувал непослушные угольки.

На поверхности воды появился Кинкейд, медленно подплыл к берегу и, обессиленный, свалился на траву.

— Ладно, — выдохнул он. — Похоже, все. Если там и есть еще золото, то пусть его сам сатана из ила выкапывает.

Бесс обняла Кинкейда, прижала к груди его голову. Изнеможение его было очевидно.

— Зря ты столько раз нырял, — мягко укоряла она шотландца, теребя его мокрые волосы. — Совершенно бездумно.

Пошел дождь. Кинкейд был все еще не в состоянии двигаться, поэтому Бесс так и сидела около него, пока не промокла насквозь.

— Ха-кобо собирается подать нам ужин. Он что-то там подстрелил, — сказала она. — Я не видела, но думаю, это…

Внезапно Кинкейд толкнул ее на землю и накрыл своим телом. Раздался какой-то хлопок, затем крик. Бесс подняла голову и увидела, что через прогалину, пошатываясь, бредет Тик Уордер, в руках у него пистолет, а из шеи торчит короткая, с легким оперением стрела.

Бесс ахнула. Внутри у нее все сжалось. Земля будто уходила из-под них.

— Карибы, — прохрипела она.

— Нет, — отозвался Кинкейд. — Ну-ка лежи, не поднимайся, — велел он и осторожно пополз к куче своей одежды, где оставил пистолет.

Уордер сделал несколько нетвердых шагов, упал на колени, а потом рухнул лицом вниз и больше не шевелился. Бесс посмотрела на проводника — куна, но тот даже не двинулся, просто наблюдал, как остальные матросы похватали все, что смогли унести из золота, и бросились в заросли. Когда они окончательно скрылись из виду, Ха-кобо встал и подошел к Бесс и Кинкейду, протягивая вперед руки. Оружия у него не было.

Шотландец предупреждающе поднял пистолет, но проводник скрестил на груди руки, покачал головой и, приблизившись к Кинкейду, отвел дуло его пистолета в сторону.

Бесс осторожно огляделась. Тишина. Ничто не шелохнется. Только шуршат в траве цикады да шелестит моросящий дождь.

— Я ему верю, — сказала она. — Кто бы ни убил Уордера, не думаю, что куна против нас.

Ха-кобо заулыбался. Сложив у рта ладони, он издал протяжный птичий крик. Секунду спустя из-за зеленой завесы кустарника вышел Че.

— Нет стрелять Че, — громко сказал он. В руках индеец держал полую трубку и пучок коротких стрел. — Англич плохо, — молвил Че. — Англич хотеть смерть желтая голова. Че остановить.

Бесс сглотнула комок страха и выдавила тусклую улыбку.

— Спасибо тебе, Че, — поблагодарила она. — Но почему? Почему они решили убить нас? — бросилась девушка к Кинкейду. — Мы же собирались поделить с ними золото.

— А они захотели забрать его все, — ответил шотландец. — Теперь их навеки поглотят джунгли. Без Ха-кобо далеко не уйдешь. Погибнут от голода или от укуса змеи. А может, попадутся в руки карибам.

— Че видеть все, — продолжал Че. — Кариб быть здесь. Че быть здесь, Че смерть кариб. — Он показал на пальцах «два». — Кариб плохой. Англич плохой. Жен-чи-на Звезд нет плохой. Желтая голова нет плохой. Друг куна. Да?

— Куна друг да! — Кинкейд протянул дружелюбному индейцу руки.

Че энергично потряс их, потом обнял шотландца.

— Можно от дождя где-нибудь спрятаться? — спросил Бесс.

За день она столько пережила, что была на грани срыва. Ей хотелось свернуться клубочком в объятиях Кинкейда, спрятаться от сырости и ни о чем не думать. Голова болела, тело горело, но по нему все время пробегали мурашки.

— Можно? — повторила она. — Ну, пожалуйста… Кинкейд обнял ее за плечи и повел к навесу-хижине.

Под плетеной крышей горел очаг.

— Снимай с себя все, — строго сказал Кинкейд. — Лихорадка начнется, если будешь сидеть в мокром.

Бесс округлила глаза.

— Здесь? Раздеваться здесь, перед всеми?

— Я тебя нагишом видел, пожалуй, не один раз. А на Че и Ха-кобо это вообще не произведет впечатления. Я сказал, раздевайся, живо!

— Вот еще! Жди! — выкрикнула девушка. — Обсохну у огня, но, черт меня побери, раздеваться догола перед дикарями я не стану.

— Меня ты тоже к ним причисляешь, а, Бесс? — хохотнул Кинкейд.

— Тебя самого первого! — парировала она. — Ты мог бы стать королем целого народа голых дикарей!

— Но ты ведь все равно любишь меня! — проказливо поддел ее шотландец.

— Да, — вдруг посерьезнев, ответила Бесс. — И ничего не могу с этим поделать.

После ужина, который Бесс и Кинкейд разделили с Че и Ха-кобо, индейцы молча поднялись и нырнули в пропитанную дождем ночь. Кинкейд растянулся около огня, Бесс устроилась у него под крылом.

— Чего это они? — сонно удивилась она поведению куна.

— Мне кажется, они неуютно себя чувствуют в компании ведьмы, — усмехнулся Кинкейд, — а Че, наверное, боится, что ты превратишь его в лягушку.

Он устал до смерти. Веки щипало, будто в них бросили горсть песка, но он понимал, что сейчас не до сна. На индейцев — куна, конечно, можно было надеяться. Но в сущности все зависело от него. И прежде всего жизнь Бесс.

Она поднесла к губам его ладонь, один за другим поцеловала пальцы. Ее прикосновения-пушинки щекотали кожу, но они же вызвали в его теле тихую дрожь восторга.

— Я ведьма, по-твоему? Только честно? — спросила она шепотом.

Кинкейд смотрел на ее бледное лицо. Глаза девушки были опущены, он не видел их, но чувствовал жар этой лазурной синевы.

— Ты можешь видеть недоступное, предсказывать, это верно, — признал Кинкейд. — Но ведьма — это что-то злое. В тебе же, девочка, я вижу только добро и любовь. Твоя душа чиста и невинна, так же как моя черна и порочна.

Девушка вздрогнула в его объятиях.

— Не говори так о себе. Ты хороший человек. Все, что было в прошлом, не лишает тебя права на свою долю счастья. Мы еще сможем начать новую жизнь.

— Ну, опять… — сквозь зубы произнес он.

— Да опять. И опять. Я ведь люблю тебя, бестолковая твоя шотландская голова. И ты любишь меня. И знаешь это. Так?

— Признать, что я люблю тебя, легко и приятно. Вся сложность в том, что ты ждешь от меня, милая.

— Чтобы ты женился на мне. — Бесс повернулась к нему лицом. — Ты отныне не нищий наемник. Золото, которое ты извлек из-под этого водопада, делает тебя богатым и независимым.

Ну где, где еще он найдет такую женщину? Нигде. Она особенная, совершенно удивительная, одна на миллион. Он всегда будет тосковать по этим шелковистым локонам, по низкому хрипловатому голосу…

— Ах, Бесс, — выдохнул Кинкейд. — Ах ты, моя Бесс.

Склонившись к ее лицу, он нежно коснулся мягких губ, вкусил их яблочную сладость.

Лишь на несколько секунд он представил себя мужем Бесс, хозяином «Дара судьбы»… Что за жизнь будет у него — рубить леса, возделывать землю… встречать весны, зимы… любоваться на Бесс… растить детей… видеть любимую с младенцем у груди… Нет!

— Нет, Бесс, — повторил он вслух, убеждая скорее себя, чем ее. — Мы с тобой опоздали. Я доставлю тебя к родному порогу. Живи на своей прекрасной земле. А я… Пройдет время, и ты забудешь обо мне. Ты встретишь хорошего человека, который будет достоин тебя.

— Не говори так, — ответила Бесс. — Разве ты недостоин меня? Да ты обманываешь самого себя, утверждая это!

— Почему интересно?

— Потому что ты трус, потому что ты боишься позволить себе любить и быть любимым. Твоя первая жена предала тебя. Конечно, легче от всего отказаться, чем рисковать еще раз! — с жаром сказала Бесс.

Проглотив горькие, резкие слова, рвавшиеся с языка, Кинкейд вскочил, схватил пистолет и вышел на дождь. Тот хлестал, пропитывая одежду, волосы, но какое это имело значение! Он понимал, что глупо, опасно вот так разгуливать, подставляясь под стрелы дикарей-карибов, дразня голодных хищников, но ему просто необходимо было побыть одному, подальше от Бесс. И подумать. Он понимал, что если расстанется с Бесс, то, конечно же, никогда не купит и не возделает ни клочка земли, ни на шаг не отступит от жестокого своего промысла. Он найдет себе врага, он найдет себе клинок и мушкет, он найдет себе войну одну, другую, пятую… Свою долю золота он промотает в кабаках и борделях. А когда наконец удача изменит ему, на могиле его некому будет поплакать, некому будет даже начертать на надгробном камне имя.

Назвать его трусом было смертельным оскорблением. Но Бесс сделала это. И, Боже всемогущий, она права. Он никогда в жизни так не боялся. Он хотел верить ее словам любви, но боялся! Он хотел научиться верить этой женщине, но не знал как.

Хочет ли он увидеть Бесс Беннет своей женой? Да, черт побери, хочет. Его страшило другое. Сможет ли ои удержать ее? Вдруг она бросит его, предпочтет ему другого мужчину?.. Видит Бог, тот случай с Жильен не должен повториться. Чувства, которые оживила, распалила в нем Бесс, даже сравниться не могли с его «первой любовью» к Жильен. Бесс почти лишила его разума. Так что если он женится на Бесс, хочешь не хочешь, ее придется держать крепко, чего бы то ни стоило.

Вдруг, почуяв опасность, он крутанулся на месте. Из зарослей прямо на него смотрели сверкающие зеленые, полные ярости глаза!

— Пошел отсюда, ну! — Кинкейд громко хлопнул в ладоши. — Пошел! Фьють! — свистнул он оглушительно. — Пожалуй, мне надо жениться, — пробормотал, помолчав. — Видно, я уже совсем не в себе — стою здесь, с ягуаром беседую.

Он повернулся и пошел к очагу. К Бесс. Девушка сидела нахохлившись и не отрываясь смотрела на огонь.

— Простишь глупого человека? — громко произнес Кинкейд.

Ее лицо озарила улыбка ясная, как солнечный день.

— Кинкейд! — Бесс просто бросилась к нему в объятия.

Он прижимал ее к себе, радуясь теплому податливому женскому телу. Он думал, как же дорога ему эта девушка — дороже всего золота, которое за все века испанцы награбили у индейцев. Потом он поцеловал ее долгим и страстным поцелуем.

— Не знаю уж, как тебя будут величать, — грубовато сказал шотландец, отрываясь от ее уст. — Я даже не имею понятия, имя ли мое Кинкейд или фамилия.

— Я тоже думала об этом, — отозвалась Бесс. — По-моему, Роберт вполне подойдет. Госпожа Роберт Кинкейд к вашим услугам, — лукаво улыбнулась она.

— Ах ты, коварная и хитрая лиса! Значит, ты уже все продумала!

Кинкейд пробежал губами по ее грациозной белой шее, потом по плечам, потом ниже, где в вырезе рубашки круглились груди.

Бесс тихо засмеялась и обвила его руками.

— Я слишком долго жду официального предложения.

— Кто тебе сказал, что я собираюсь делать предложение? Я просто размышляю — «если бы, тогда», «представим, что» и так далее.

— Не ждите, господин Роберт Кинкейд! — ласково пожурила она его между поцелуями. — Ваши слова я восприняла как намерение сохранить честное имя женщины. Короче, я принимаю ваше предложение.

— Да? Ты… ты серьезно? — глухо выговорил Кинкейд, пытаясь сохранять солидный и достойный вид, в то время как сердце колотилось неистово, а тело обмякло, как у человека, только что вытащенного из штормового моря.

— Я люблю тебя, — тихо сказала Бесс. — Люблю больше, чем «Дар судьбы».

— Это впечатляет, — дразняще покусывая нижнюю пухлую губку девушки, пророкотал он.

— Но ты останешься для меня неисправимым правонарушителем и убежденным мошенником, и я не выйду за тебя замуж я не прощу тебя до тех пор, пока ты не вернешь мне мою Джинджер.

— А если ее уж на свете нет?

— Не хотелось бы этого.

— Ты кладешь на одни весы наш брак и свою старую кобылу?

— Во-первых, она не старая. А во-вторых, это в твоих интересах. Молись, чтобы с Джинджер все было в порядке. Я растила ее с рождения.

— Ну, ты и подарочек, Бесс, — вздохнул он.

— Разве? — Она положила его широкую ладонь себе на грудь. — Я так люблю тебя, Кинкейд.

— Это мы уже слышали, — пробормотал шотландец, наслаждаясь упругим ощущением под рукой.

Потом, сглотнув судорожно, прошелся по гибкому стану и сжал округлые мягкие ягодицы девушки. Она подняла голову, губы ее раскрылись, и он припал к ее ароматным устам.

— Ты моя девочка, моя Бесс, моя маленькая Бесс… — шептал он. — Я так хочу тебя.

Руки девушки завладели его телом, ласки несли усладу и радость. Мужчина застонал глухо и сдавленно, когда она прижалась к нему бедрами. Ее тихие стоны вожделения разожгли в нем вулкан страсти; захотелось переполнить эту женщину любовью, сделать ее своей навеки, превратиться с ней в одно целое.

Выскользнув на мгновение из его объятий, Бесс стащила через голову сорочку, и Кинкейд задохнулся от восторга при виде ее вызывающе торчащих грудей, гордой линии шеи и глаз, смотревших на него дерзко, торжествующе, страстно. В этом взгляде жило бешеное желание утолить его голод и насытить собственную жарко-жадную женственность, полыхавшую под нежно-розовой кожей.

Неторопливыми движениями он развязал ленту, оплетавшую косы девушки. Сияющие рыжие потоки полились по обнаженным мраморным плечам. Бесс улыбнулась, соблазнительно сверкнув белыми зубами. Влажно блеснул язычок…

Задыхаясь от желания, Кинкейд сорвал с себя одежду.

— Иди ко мне, девочка, — молвил он, намереваясь продлить минуты восторга.

Бесс не шелохнулась. Когда он хотел вновь броситься в сладкие волны ее тела, она, хрипловато засмеявшись, вильнула в сторону и поднесла ко рту оставшуюся с ужина спелую дикую сливу. Не сводя глаз с Кинкейда, Бесс намеренно медленно вонзила в плод белые зубы… брызнул густой бордовый сок и заструился по подбородку.

— Я хочу получить ее из твоих губок, — сгребая изящное тело могучими руками, сказал он.

Где-то рядом бродит ягуар, мелькнула у Кинкейда мысль, надо быть начеку. Но… но искушение обладать этой дивной женщиной сейчас, сию минуту, было так сильно, что заглушало голос разума. С тихим смехом он коснулся ее губ, слизывая языком сладкие терпкие капли.

— Вкусно… — отрывисто вздохнув, молвила Бесс и сжала мягкий плод, так что сок его оросил белую шею и жаркие груди.

— Очень вкусно, — согласился мужчина, склоняясь к бежавшим по ее коже темным ниточкам густого сока.

Близость этой распаленной женщины, ее податливый стан сводили его с ума, толкали туда, откуда нет возврата.

— Ты ведьма, — прохрипел он почти беззвучно. — Ты наслала на меня свои колдовские чары. Но я знаю, как совладать с тобой…

— И как же? — игриво протянула чаровница.

— Есть вещи, которые лучше продемонстрировать, чем описать.

Бисерины пота появились на висках Кинкейда. В жилах бешено пульсировала кровь. Ему понадобилось собрать всю свою волю, чтобы не распластать эту колдунью прямо сейчас на земле и не овладеть ею.

— Я хочу тебя. Хочу тебя всего. Хочу дико, хочу немедленно…

Каждый звук ее низкого голоса добавлял искр в его пламя. По напряженным изгибам ее тела Кинкейд понял, что костры их страсти разбушевались с одинаковой силой. Но мужчина уже не хотел так быстро расставаться с восхитительной игрой, пусть даже следующий кон станет для них пыткой. Но это будет сладостная пытка…

Кинкейд взял из ее пальцев сочащуюся красной влагой сливу и медленно протащил мягкий плод по ее телу. А потом начал губами и языком собирать каждую сладкую капельку, щекоча бугорки сосков, нежную кожу.

С протяжным стоном Бесс провела пальцами по его пшеничным волосам и вжалась в мужское тело.

— Сейчас… — прохрипела она. — Бери меня…

Поволокой чувственности затянуло его глаза. Вызывающе раскинутое перед ним тело алчно встретило его. Ритмичные судорожно-сладкие толчки сотрясали мужчину и женщину, и наконец взрыв экстаза, так давно грозивший своей всепоглощающей силой, захватил их обоих, вихрем унося в поднебесье любви, где существует только пламенный восторг наслаждения.

Дважды еще в ту ночь они утопали в объятиях друг друга. Казалось, что несокрушимая стихия овладела ими одновременно, стихия, не признающая никаких законов, границ, условий, стихия, пожирающая все горькое и ненужное и оставляющая лишь сияние, сулящее вечное счастье и безмятежный покой.

Рассвело. Заискрились хрустальными переливами кружевные завесы зелени, смолкли тревожные ночные звуки, уступив место звонким песням нового дня.

Кинкейд сел, потер глаза, потянулся. Рядом свернулась Бесс. Она дышала во сне тихо, почти беззвучно. Лицо ее было закрыто рукой. Огонь в очаге погас. По нагроможденным в углу сумкам ползали вереницы муравьев. Шотландец перезарядил пистолет, надеясь, что порох не промок окончательно, оделся и вышел из хижины.

В траве у заводи валялись забытые с вечера сокровища. Кинкейд уже хотел было умыться из озера, как вдруг на черной мягкой земле у самой воды увидел четкий отпечаток когтистой лапы. Ягуар! Значит, пока они с Бесс наслаждались друг другом в хижине, хищник бродил в двух шагах.

Кинкейд тихо выругался, проклиная свою неосмотрительность: подвергнуть Бесс такой страшной опасности! Он ополоснул лицо, почистил сухой мятной травой зубы, вдоволь напился. Снова начинался дождь. Шотландец вернулся в хижину.

— Весь день спать собираешься, а, красавица? — окликнул он Бесс. Она повернулась, легла на спину. Что это за румянец у нее на лице? Вроде ярче обычного. — Бесс, — тормошил он ее, — вставай, девочка моя.

Коснувшись ее руки, Кинкейд похолодел: кожа была сухая и горячая. Ресницы девушки затрепетали.

— Кинкейд… — слабым голосом выговорила она. — Пить хочется… — Бесс провела языком по сухим губам. — Как хочется пить…

Кинжальная боль пронзила его сердце, когда он увидел ее затуманенные лихорадкой глаза.

— Бесс, что с тобой? Ты не в порядке? — бросился к ней с вопросом Кинкейд.

Впрочем, ответ он уже знал.

— Мне не по себе, — медленно произнесла она. — Голова болит… и нехорошо как-то.