Золушка

Глава 5

В десять часов утра в среду Мэтью вспомнил, что должен позвонить Сьюзен насчет уик-энда, на который приходился День отца. Ему очень не хотелось звонить. На письменном столе у него лежали ксерокопии дел Отто Самалсона, снятые с разрешения Мэй в понедельник. Их следовало прочесть повнимательнее, чем он это сделал вчера. Тогда он, по существу, лишь бегло просмотрел их. Специально попросил Синтию Хьюлен, которая была фактотумом их фирмы, не соединять его ни с кем по телефону, а теперь сам вынужден позвонить. И при этом позвонить Сьюзен, покинувшей его спальню в ночь на воскресенье в гневе и раздражении.

Годы назад, когда в их семье еще находилось место шуткам, он и Сьюзен каждую такую вспышку называли «маленькая двухколесная повозка»: тот, кто «пылил» по пустякам, достоин был удалиться лишь в подобном непрестижном экипаже и не мог претендовать на старинную четырехколесную карету «высокого гнева», причем гнева справедливого. Волнение или тревога давали право на самый торжественный отъезд в карете, запряженной множеством лошадей, в богатое имение «Весь дом вверх дном». А если тревога оборачивалась бурей в стакане воды, седок перебирался в «чайничек» — совсем крохотную повозочку, над которой был укреплен полосатый зонтик.

Все это, увы, миновало.

Миновало уже тогда, когда их брак был еще жив.

Теперь он мертв, как старая тетя Хетти, которая покинула здешний мир в особом экипаже, именуемом похоронными дрогами. Мертв и похоронен… Мэтью, прямо сказать, не испытывал пламенного желания звонить сегодня Сьюзен. Но дело есть дело. Он набрал номер. На память — ведь когда-то это был и его номер. Накрутил все семь цифр и стал ждать, слушая гудки вызова. Пять… шесть… семь… ну, опять попал в «дом вверх дном».

— Хэлло? — Голос Сьюзен.

— Привет, Сьюзен, это Мэтью.

— Мэтью! А я только что собралась тебе звонить.

— Я хотел договориться насчет уик-энда, — сказал он (дело обычное, повседневное, о дурацких воскресных объятиях и поцелуях не стоит вспоминать, было и прошло!). — Ты помнишь, что это…

— Конечно, помню, День отца, — перебила его Сьюзен. — Но, Мэтью, я прежде всего хочу извиниться за воскресную ночь.

— Не стоит.

— Мне так стыдно, просто хоть умри!

— Да пустое…

— Я именно поэтому и собиралась позвонить. Чтобы извиниться. Я искренне сожалею, Мэтью.

— Я тоже.

— Уйти так глупо. Просто ужасно глупо. — Сьюзен запнулась и добавила: — Как раз тогда, когда нам было так хорошо.

Разговор оборвался.

Мэтью откашлялся и заговорил первый:

— Слушай, Сьюзен, так как же насчет уик-энда…

— Да, да, — откликнулась Сьюзен. — Я думаю, вот как мы сделаем. Ты бы мог заехать за Джоанной в пятницу часов в пять?

— Разумеется.

— И если у тебя будет время, может, зайдешь чего-нибудь выпить?

Снова тишина на линии.

— Да, это меня вполне устраивает, — сказал наконец Мэтью.

— И меня тоже.

— Хорошо… Пятница, пять часов, так?

— Так. Тогда всего тебе хорошего. И знаешь, Мэтью…

— Что?

Сьюзен понизила голос:

— Было и в самом деле хорошо.

Щелчок на линии.

В голосе Сьюзен прозвучало почти девичье смущение.

Мэтью с улыбкой положил трубку на рычаг. Придвинул к себе первое из двух дел. На обе папки Синтия еще вчера утром наклеила ярлычки — как только он передал ей ксерокопированные материалы. В каждой папке находился стандартный по форме контракт Отто с нанимателем, подписанный обеими сторонами и состоящий из двух основных пунктов. Первый пункт обозначал цель найма, во втором Отто принимал на себя обязательство вести расследование добросовестно и дискретно, но без гарантии, определенной или подразумеваемой, что это расследование непременно даст желаемый результат. Должно быть, Отто однажды на чем-то погорел и не получил свой гонорар, а потому и добавил в контракт последнюю оговорку. В папках лежали тщательно отпечатанные ежедневные заметки Отто по делу.

На ярлычке первого дела стояло имя: Дэвид Ларкин.

С какой стороны вы приближаетесь к городу — с моря или суши — значения не имеет. Отовсюду виден щит «СУДА ЛАРКИНА», двусторонний, белый, с большими синими пластиковыми буквами. Крупнейший торговец плавсредствами во всей Калузе. Продаст вам судно новое или подержанное, любого назначения и размера, от ялика до яхты. Фирма Ларкина, как утверждала телереклама, это Путь к Воде. Выставочный салон расположен на Трейл, а за салоном — глубоководный канал с вместительным доком для пятнадцати, а то и двадцати судов, в зависимости от размера. За каналом Птичий заповедник, за ним начинаются внутренние воды, вы можете взять судно напрокат для прогулки. Будьте моим гостем. Суда Ларкина — это Путь к Воде.

Поздним утром в среду Ларкин сидел с Джимми Бухгалтером на носу яхты класса «крис-крафт констеллейшн», длина пятьдесят семь футов, яхте лет двадцать, но она в превосходном состоянии, можете, если пожелаете, отправляться на ней хоть прямо на Багамы. Ларкин был одет в джинсы с подтяжками и белую прямую рубашку с короткими рукавами. На рубашке синяя надпись: «Суда Ларкина. Путь к Воде». Джимми Бухгалтер носил зеленый костюм из синтетики, коричневые башмаки, белую рубашку и засаленный галстук; на носу зеркальные солнечные очки, на голове соломенная шляпа с узкими полями. Рост у Джимми пять футов восемь дюймов, а вес сто восемьдесят фунтов, и Ларкин считал, что он больше похож на разжиревшего испанца, чем на итальянца, которым на самом деле был. Настоящее имя Джимми — Джеймс Антони Ларгура, но почти все называли его Джимми Бухгалтер или Джимми Ноги, оба прозвища имели прямое отношение к его занятию. Джимми Бухгалтер приходил повидаться с вами, когда наставал час платить долги. Джимми Ноги ломал вам нижние конечности, если вы не могли расплатиться. Или руки. Или голову. А иногда просто разбивал вам очки.

Джимми приходился Ларкину младшим братом.

Он пришел спросить, не одолжит ли Ларкин ему и нескольким его друзьям суденышко, на котором они собирались совершить небольшое путешествие в пятницу двадцатого июня. Нужно было суденышко типа «сигарета», способное обогнать катер береговой охраны. Джимми и его друзья ожидали груз, о котором Ларкин знать ничего не хотел. Он поставил себе за правило не расспрашивать Джимми о его делах. Таким образом Ларкин оставался чист как стеклышко. Время от времени Джимми просил его о такой услуге, как сегодня, и он неизменно отвечал то же, что ответил сейчас:

— Если кто-то случайно оставит ключи от судна, а еще кто-то ими воспользуется, я могу об этом и не узнать. Судно возвращается целое и невредимое, и все отлично. Откуда мне знать, что им пользовались?

— Ладно, заметано, — сказал Джимми.

Ему уже сорок два года, подумал Ларкин, а он выглядит как жирный испанец, одежду покупает на распродажах со скидкой, как сопливая шпана. «Заметано»! Господи Иисусе!

— Тогда мы ее подхватим ночью, сечешь?

— Если я ничего не буду об этом знать, — ответил Ларкин.

— Но ключи останутся в одной из твоих «сигарет»?

— Весьма возможно, что их оставят там по ошибке.

— Ладно, я усек.

«Усек»! Господи!

Они продолжали сидеть на солнышке, потягивая пиво.

— Я слыхал, ты одну шлюху разыскиваешь, — возобновил разговор Джимми.

Ларкин только глянул на него.

— Проститутку из Майами, — как ни в чем не бывало продолжал Джимми.

Ларкин молчал.

— Сперла у тебя часы, — сказал Джимми.

— Откуда ты узнал? — не выдержал Ларкин.

— Ты помнишь Джеки? Джеки Паскони, у него мать держала кондитерский магазинчик, когда мы еще мальчишками жили в Нью-Йорке. Ну? Джеки? Паскони? У которого брата зарезали в Аттике? Не помнишь Джеки?

— А что с ним такое?

— Он иногда работает, то есть работал на того парня, которого застрелили в воскресенье. Еврейчик, я забыл его фамилию. Джеки кое-что делал для него в Майами.

— Что он делал?

— Да так, высматривал, вынюхивал. Вроде осведомителя, только не по-настоящему, потому что не для полицейских, а для этого еврейчика, частного сыщика, не могу вспомнить, мать его за ногу, как его звали, ну не могу сейчас!

— Самалсон, — подсказал Ларкин.

— Да, правильно, Самуэльсон.

— Ну?

— Ну, я встретил его случайно на собачьих боях, он мне рассказал, мол, твой брат нанял частного сыскаря, чтобы разыскал шлюху, которая поперла у него золотой «Ролекс». Это он мне рассказал.

Ларкин глядел на Джимми и молчал.

— Так это правда? — спросил Джимми. — Нагрела тебя на пять долларов да еще сперла «Ролекс»?

— Я ей ничего не заплатил, — ответил на этот раз Ларкин. — Я даже не знал, что она проститутка.

— Но часы она прихватила.

— Да.

— Взяла и ушла с ними?

— Они лежали на тумбочке.

— А ты что, дрых тем временем?

— Да.

— Это уже утром было?

— Да.

— Ты проснулся, а ее нет?

— Да.

— И часов нет.

— Да.

— Так какого лешего ты нанимал сыщика? Почему ко мне не обратился? Я тебе родной брат, помог бы.

— Понятно.

— Лучше, чем обращаться к вонючему сыщику, это уж точно. Тем более что его шлепнули.

— Ладно.

— Ты думаешь, она могла это сделать?

— Я знаю, что это она, — раздраженно сказал Ларкин.

— Пришила его? Право слово?

— Нет, я думал, ты про часы.

— Про часы, ясное дело. Но ты не считаешь, что она убила сыщика?

— Хрен ее знает, что она еще сделала!

Одно он знал наверняка: она украла у него часы. Знал он и еще кое-что, о чем не сказал даже Самалсону и ни в коем случае не собирался сообщать брату. И вообще никому. Никогда. Шлюшка поганая! Ларкин все так же сидел на фордеке надраенной до блеска яхты, и его толстый братец Джимми Ноги-Бухгалтер в своем костюме из полиэстера по-прежнему торчал рядом с ним на палубе, но думал Ларкин вот о чем: что, если девка и в самом деле прикончила Самалсона? Предположим, он подобрался слишком близко? Предположим, она знала, что это посерьезнее солидного золотого «Ролекса», нечто такое, из-за чего хорошенькое девичье личико может неузнаваемо измениться. Предположим, Самалсон установил, что она водит компанию с тем, кому ни к черту не нужна болтовня о его исключительных сексуальных качествах. Самалсон установил, а она это уловила. Все возможно. Отчаянные люди способны на отчаянные поступки.

— Хочешь, чтобы я это дело разнюхал? — донесся до него словно откуда-то издалека голос брата.

— А? — спохватился Ларкин.

— Хочешь, чтобы я разведал, как до нее добраться? Чтобы шарахнул ее по башке и вернул тебе твои часы?

— У тебя и своих дел полно, — ответил Ларкин.

— Да нет, я сейчас не слишком загружен. Так хочешь или нет?

— Я хотел бы найти ее.

— Считай, что мы договорились. Как ее зовут?

— Анжела Уэст. Так она себя называла, но я не думаю, что это ее настоящее имя.

— Фотография у тебя есть?

— Отдал Самалсону.

— Ну хоть опиши ее.

— Блондинка, глаза голубые, рост примерно пять футов девять дюймов.

— Сколько ей лет?

— Двадцать два — двадцать три. Титьки просто выдающиеся, а ногам конца нет.

— Им придет конец, когда я ее разыщу, — пообещал Джимми.

Он ей сказал, что в том доме полно наркотика.

Кокаин. Считай, шесть кило чистого кокаина. Одна клиентка видела — полдюжины пластиковых пакетов лежат в сейфе. А если считать начатый, который на тумбочке, значит, семь пакетов. Он, конечно, мог несколько штук использовать, продал кому-то, осталось ну хотя бы четыре или три, даже если только два осталось, и то дело стоящее.

Уносишь два кило, это больше семидесяти унций. В розницу можешь продавать по сто двадцать пять за грамм. В одной унции двадцать восемь граммов, умножай двадцать восемь на семьдесят — получается тысяча девятьсот шестьдесят граммов по сто двадцать пять баксов, всего двести сорок пять тысяч баксов, почти четверть миллиона. Это если в доме осталось только два кило. Ну а если четыре? Тогда у тебя в руках полмиллиона. Восемь или десять фунтов вполне можешь вынести из дома в сумке. Уходи с ними и исчезни в ночной темноте.

Она ответила, что дело опасное.

Во-первых, откуда он знает эту клиентку, что она не трепло?

Не трепло, он ее знает несколько лет, проститутка, такая же, как ты, к тому же нет ей смысла врать, она просто рассказывала интересную историю, без всякой цели.

Она слушала, как он говорит, а сама думала: лопухам любителям в дела с наркотиками вязаться не стоит.

Она ему тоже может рассказать интересную историю про свою подругу из Лос-Анджелеса. Согласилась подружка провозить наркотики самолетом. Ей платили по пятьдесят тысяч за то, что она привозила порошочек из Антигуа, куда он поступал из Лондона через Марсель. Чемоданчик с двойным дном, взяла и пошла, всего и делов-то. А в один прекрасный день пустили специальных собак, обученных вынюхивать наркотики. Подружка загремела в Сан-Квентин на двадцать лет, а парни, которые ее нанимали, как жили, так и живут красиво, плавают на своей яхте на Французскую Ривьеру. Нет, лопоухим новичкам нечего лезть в такие дела, она ему прямо говорит.

Так ведь можно не связываться с деловыми парнями.

Как же, как же! Именно так лопоухим и вышибают мозги. Когда они пробуют обойти деловых. Кому это понравится, если чужак сунет пальцы ему в миску. Попробуй сунь — тебе же этой миской по башке.

Нет, сказала она, дело не по ней.

А сама думала: Господи, да ведь это для меня единственный выход!

Вот такой разговор был у них в марте месяце.

В доме, который он нанимал, в Халландейле. Они сидели возле плавательного бассейна. Начало марта, плавать еще слишком холодно, кто бы там что ни говорил. Она приехала в Майами из Лос-Анджелеса двадцатого января. Подруга сказала, будто бы в Майами платят по две и даже по две с половиной сотни за час работы, хорошо бы она смоталась туда и проверила, правду говорят или врут. В любом городе, если хочешь узнать, где нужны девушки по вызову, посмотри желтые страницы в газетах, отделы «Массаж» и «Сопровождение». В Лос-Анджелесе Дженни была зарегистрирована на вызовы в одном салоне массажа, который давал объявления на желтых страницах и акцептовал кредитные карточки. Скажем, вы клиент, вы набрали нужный номер телефона, вам сообщают, какую плату берет агентство, а потом спрашивают, хотите ли вы, чтобы девушка вам позвонила. Дженни, когда звонила такому клиенту, первым долгом говорила, что агентство берет пятьдесят баксов, а она плюс к этому должна получить сто баксов за час. Так оно и получалось сто пятьдесят за час, а уж подходит вам такой расклад или нет — вам решать. Бывало, что она успевала обернуться за ночь семь или восемь раз и привозила домой по тысяче баксов, попадались клиенты, которые доплачивали за работу экстра-класса. Насчет Майами, что там будто бы платят две или даже две с половиной сотни, все оказалось липой. К тому же она думала, что там всегда хорошая погода, а на самом деле шли дожди и было холодно. Она решила вернуться.

За день до того, как она собиралась уезжать, познакомилась на пляже с одной девушкой, сказала ей, что работает агентом большой страховой фирмы в Лос-Анджелесе, разместила здесь много полисов и завтра возвращается. Она всегда придумывала истории про то, где работает. У нее было много знакомых среди порядочных людей, не скажешь ведь такому человеку: здравствуйте вам, я шлюха. И она говорила, что работает в банке, или в страховой компании, или в бюро по реализации компьютеров, или служит в офисе текстильной фирмы, ну и так далее. Обычно никто ее о подробностях не расспрашивал. Она любила играть разные роли. За этим она и поехала в Лос-Анджелес — чтобы сделаться кинозвездой. А сделалась всего-навсего самой обыкновенной шлюхой. Но и тут она считала, что играет роль, одну из многих, вот и все.

Ну, короче, они с этой девушкой на пляже — ее звали Молли Райдер — вполне поладили, и Молли уговаривала ее не спешить с отъездом, они только-только познакомились, надо остаться хоть ненадолго, получше узнать город, здесь, честное слово, очень хорошо, просто стыд и срам так торопиться. Как раз нынче вечером будет вечеринка у одного крутого парня в Халландейле, там у него плавательный бассейн и все, что хочешь, и компания собирается отличная. Дженни не пожалеет.

И Дженни пошла на эту вечерушку. Встретила там много занятных парней, они промышляли кокаином и другими наркотиками. Она решила еще немного покрутиться в Майами, может, удастся подзаработать в отелях на пляже или подцепить какого-нибудь старого чудака и поиграть с ним в семейный дом. Вроде бы здесь в Майами жуликов куда меньше, чем в Лос-Анджелесе, там их приходится по тысяче на квадратный дюйм. Зато в Майами приходилось по тысяче тараканов на квадратный дюйм. Тараканов она запомнила еще с детства, когда жила здесь с отцом, мачехой и сводными сестрами. Здешние жители называют тараканов пальмовыми жуками, они большущие, чуть не с указательный палец. А живучие! Ногой не раздавишь, прыгай на нем сколько хочешь, трещит, а все дрыгается, разве что кувалдой убьешь его. И летать умеют. Первые несколько недель в Майами она жила у Молли, там тараканов была уйма. Она чуть не написала в штаны, когда один такой ударил ее с лёту в лоб.

Но это все было в январе.

В начале марта она сидела возле бассейна и слушала байку про четверть миллиона долларов, которые можно огрести за одну-единственную ночь.

В Лос-Анджелесе она за одну ночь зарабатывала пятьсот или даже четыреста, если дела шли похуже.

А тут четверть миллиона.

С ним пополам получается сто двадцать пять тысяч.

— Ну а как я залезу в сейф? — спросила она.

Потому что для нее это выход.