К ракам никакого сочувствия я не питаю:
хватаешь, — цапают клешнями,
отпускаешь, — задом идут наперед.
«Incipit tragedia».
Так безобразно выглядело начало моего конца.
Интересно, кто зомбирует этих чумных исполнителей злой Воли?
Именно с этого момента чьей-то невидимой рукой был включен счетчик, отсчитывающий последние мгновения моей земной жизни. Их, впрочем, набралось достаточно — несколько месяцев.
А пока я наблюдал пунцовую пучеглазую потную физиономию, перекошенную злобой, в отблесках заходящего солнца. Физиономия издавала инородные звуки, похожие на взвизги: «Коз-зел?! Кто — коз-зел? Я — коз-зел? Получи! Получи!!»
И зомбированная особь ширяла в открытое окно, как в амбразуру, свое оружие.
Я был готов к атаке. Занимаясь извозом в наше ожесточенное время, в безумном городе заранее продумываешь различные ситуации, в том числе и криминальные. У меня было припасено свое оружие — два железных крюка, соединенных увесистым замком. На это грозное приспособление я запирал машину. Нижний крючок цеплялся за педаль сцепления, верхний — за руль. Палка впечатляла. Единственный недостаток, крюки, не запертые на ключ, свободно ходили внутри замка.
Пока я шарил под сиденьем, разыскивая оружье, пока доставал его, безумный фехтовальщик молотил мою левую руку, которой я защищал лицо. Молотил в пьяном кураже. Ему нравилось вершить правосудие.
Однако, как я только вырвался из салона со своей железной дурой и смазал ему по плечу (удар не получился — замок съехал к руке, изменив центр тяжести) — всё резко изменилось. Он отбросил биту, вцепился в крюки и утащил меня на землю. Он был грузный, рыхлый и пьяный. После короткой возни, мне удалось вырваться из его объятий; я вскочил, и замахнулся для удара. Но тут — странное дело — меня что-то остановило: я не поддался мстительной радости мщения. Я только подумал, что этой штуковиной можно успокоить его навсегда.
— Не бей! Я заплачу, возмещу… Не бей!! — заверещал он и стал торопливо отползать.
«Верткий, гад,» — подумал я.
Он вскочил и кинулся к своей машине, бормоча какую-то ерунду о возмещении ущерба.
Я пошел за ним. Новая «Ауди» гудела мотором. В салоне, выключив музыку, молча притаились еще два бойца. Я только сейчас сообразил: «Удерет ведь!».
Я кинулся наперерез машине, размахивая своими жуткими крючьями, но — мгновение — и он уже рванул с места, прямо на меня. Я отпрыгнул в сторону и упал. Машина полетела в темноту двора. Единственно, что я успел — запомнил номер машины.
Какой-то мужик, сидящий во дворе на лавочке и, очевидно, наблюдавший за всей этой сценой, крикнул мне:
— Да это Рома Мартынов, из третьего подъезда!
А дальше?
Дальше была долгая нудная и бесплодная история борьбы за свои права. Мушкетера нашли — им оказался действительно Рома Мартынов, живущий действительно в третьем подъезде моего дома. Вы будете смеяться — мастер спорта по фехтованию! История знала одного такого Мартынова — убившего на дуэли поэта Лермонтова. Рецидив повторился, теперь уже в виде пародии…
Наш мартынов был владельцем то ли бензоколонок, то ли автомастерских; имел покровителей в ОВД № 3 «Минский», куда я и написал заявление; ко всему был ушлым изворотливым малым, не обремененным моралью.
Про бензоколонки и фехтование он поведал мне сам.
«Гонит, пацан, — подумал я, — под крутого косит.»
Однако выяснилось: посещали одну школу, занимались в одной секции. У нас была знаменитая секция фехтования — возглавлял ее мастер, воспитавший многих олимпийских чемпионов. Я, правда, занимался там всего несколько месяцев.
Про бензоколонки и прочее подтвердил наш участковый. Толстый дядька с добродушным лицом.
— Я их всю семейку знаю… Мамаша его в ресторане работала, еще в советские времена. Ушлая баба. Много я с ней тогда повозился. А сейчас раскрутились. Рома сам паренек бросовый — фуфло, но за ним большие люди стоят. Приходили уже. Очень тебя просят забрать заявление. Сегодня. Завтра уже, по закону, передадут дело в суд.
— А если не заберу?
— Могут дать «делу» ход.
— И что ему светит?
— Года два… условно. Но зачем тебе это нужно?
— Мне не нужно. Хотя очень хочется… Ладно. Пусть оплатит ущерб, и разбежимся.
Рома повел себя умно, (менты и научили) сначала извинился:
— Я сожалею, что так случилось. Извини, братан. Пьяный был, а тут базар такой… при пацанах… козлом назвал…
Потом, чувствуя «клиента» — слушает, кивает — стал меня «разводить конкретно». Заговорил о школе… секции… «у тебя кто тренер был?» «В одном доме живем…» «…да ты любого спроси, меня тут все знают!»
Мне надоело слушать:
— Деньги на стол — пишу «отказную»; нет — так нет, чего сопли жевать.
— Старичок, пустой я! Просто катастрофа… через два дня — железно!
Это мне показалось странным, тем более, что сумму я запросил приемлемую, а он, как никак капиталист, и ситуация для него, как мне виделось, складывалась паршивая.
— У тебя — и нет денег? А как же бензоколонки?
— Ты не знаешь нашего бизнеса. На меня наехали. Идут разборки. У меня сейчас всё очень сложно… Я сам — без копейки!
Бедняжка, да тебя пожалеть оказывается нужно, а я пристал тут, понимаешь, со своими проблемами.
— Так займи денежку! 300 баксов — не такие уж деньги… Какие дела, Рома?
— Я и прошу у тебя всего два дня!! — Врать не буду, но тогда мне в его честных глазах с поволокой показалось подобие слез. В каждом огромном ромином глазе — по огромной честной слезе! Фантастика!
— А где гарантии?
— Я тебе тачку оставлю — сказал так, словно: «Я тебе коня подарю!»
— О, как! И чего я с ней делать буду? Охранять?
— Хорошо, документы к ней!
Он чуял — клиент дозревает. Вот-вот заглотит наживку!
— Техпаспорт, права… Всего-то два дня, господи! Я тебе свой паспорт оставлю!
И я согласился… Почему — не знаю. Развел-таки, как последнего лоха. Я просто не мог себе представить, что человек, живущий в моем доме, считай — земляк, считай — одной крови, (Рома тоже был еврей) из-за столь незначительной суммы будет так упираться… так крутиться! Это же — неприлично. Я примерял ситуацию на себя. То есть, я бы — так не смог! Еще эти «большие люди» мерещились. Ежики в тумане! Я подумал: «Отцы основатели, тузы, живут по понятиям, а по понятиям Рома — не прав. Почему сами не оплатили? — воспитывают…»
Господи — держите меня семеро! — воспитывают! Насмотрелся кино! До каких же пределов может дойти бред в моей мудрой синайской головке! Других объяснений своей благоглупости найти невозможно. И евреем, после такой дешевой разводки, меня вряд ли кто-нибудь назовет… и в приличное общество не пустит!
Больше ни денег, ни Ромы я не видел. Оказалось, что живет он у жены в другом районе. Здесь — только прописан.
Через неделю ко мне завалился наглый мужичок в гражданке, с манерами дешевого фраера, показал документы: капитан милиции. «Большие люди» оказались обычные менты из третьего отделения. Очевидно, он Ромину фирму элементарно крышевал. Капитан и потребовал вернуть документы:
— Ты же не хочешь иметь проблемы с законом? И с нами… — ухмыльнулся он.
— Угрожаешь?
— Да какие ж это угрозы? — сказал он спокойно, тихо, как-то, даже лениво, — Так, разговор по душам… Скажите, уважаемый, откуда у вас чужие права, техпаспорт?
— Так вы же в курсе!
— Чего?
— Так в заявлении же всё указано. И про драку, и про ущерб, и про руку — могу лишиться трудоспособности. И справка у меня есть из травмпункта.
— Справка — это хорошо! — хмыкнул он. — А какое заявление, уважаемый? Первый раз слышу…
Олух царя небесного! Наконец, до меня все дошло. Кто — я и кто — эти волки. Кстати, только теперь я вспомнил, что за «трешкой» закрепилась слава самой «гнилой» ментовки в Москве. Об этом мне рассказывали ребята из автосервиса и знакомые проститутки. Что ж, решил я, всё правильно — лохов надо лечить. Хорошо, что я не взял его машину, не то вполне могли повесить на меня еще и угон автомобиля.
Я также осознал размер своей правовой безграмотности и наивности! Я ведь не взял с Ромы никакой расписки! То есть, у меня на руках ничего не было — кроме обид и претензий. Вот и жуй их теперь, пережевывай, — сын своего сумасшедшего родителя! Плоть от плоти твоей, не от мира сего — юродивый во Христе!
Мой безумный папаша и после смерти настаивал на своем: «Все это прах, сынок, мелочи жизни, не стоящие внимания! Думай о высоком — о туринской плащанице, о гармонии в душе. Материя — фикция! Дух — вечен! Месть — разъедает душу! Принимай этот мир философски — молча».
Он тихо ухмылялся в бороду: «Какие же вы еще — пигмеи».
Я подергался еще немного и затих.
Впрочем, вся эта история, очевидно, была обречена на провал, или, что хуже, на различные наезды со стороны ментов и оставила у меня на душе только осадок гадливости. Хотелось одного: всё, как можно быстрее забыть.
Я бы не упомянул об этой неприглядной и, в общем-то, довольно тривиальной страничке нашего беспредельного житья-бытья. Однако история имела довольно печальное продолжение.
Через неделю я проснулся от нестерпимой боли в руке — очевидно, был задет какой-то локтевой нерв. Рука моя повисла, как плеть…
В поликлинике сестра, коловшая мне обезболивающие уколы, сказала: «Лучше бы ты сломал руку. Локтевые удары очень коварны. Так просто не лечатся».
Я остался без денег, не имея возможности работать…