Зона риска

ГОРИЗОНТЫ ВСЕ ЕЩЕ В ТУМАНЕ

Андрей наконец добился у Людмилы Григорьевны разрешения понемногу гулять. Врач долго колебалась, привела хирурга и невропатолога посмотреть своего больного. Врачи смотрели, обменивались непонятными фразами, и по их лицам Андрей понять что-либо не мог. В конце концов вмешалась Виктория Леонидовна.

— Ты разреши лейтенанту, — сказала Людмиле Гавриловне внушительно. — Я вижу, ему только на пользу, он из крепеньких мужичков.

— Но вы же видели, что у него с головой... — сомневалась врач.

— Я видела и пострашнее там, на войне, когда не поймешь, где глаза, где нос — все в кровище, кожа лохмотьями... И ничего, после этого в атаки ходили. А наш-то поднимется и еще найдет тех, кто его куском трубы из жизни хотел выбить...

Андрей рывком поднял непослушное тело, напрягая силы, схватился руками за бортики кровати. В глазах все поплыло, и он снова явственно ощутил тот короткий тупой удар, бросивший его на ступеньки лестницы, но пересилил себя и твердо встал на ноги.

— Сволочи! — ясно и сильно сказал он. — Я их найду, Виктория Леонидовна.

— Немедленно ложитесь! — всполошилась Людмила Григорьевна.

А Виктория Леонидовна обрадовалась:

— Вот, видели? Хорошей закваски лейтенант, пусть благодарит родителей...

— Хорошо, Людмила Григорьевна, — покорно ответил Андрей. — Извините меня. Однако видите, я могу встать...

— Кто это отрицает? — рассердилась Людмила Григорьевна. — Вопрос в другом: полезно ли это, не вызовет обострения? Мы ведь вас — теперь это уже можно сказать — с того света вытащили.

— Я понимаю..

— Если понимаете, тогда слушайтесь. Наверное, в глазах сейчас мелькание, слабость по всему телу, голова кружится?

Андрей и в самом деле чувствовал себя неважно. Но сказал храбро:

— Уже все прошло, Людмила Григорьевна.

— Не думаю, и не старайтесь меня успокоить, я-то знаю, что с вами творится. Поэтому давайте так: завтра разрешу вам гулять под присмотром Анечки. Через несколько дней начнут делать массаж, потом — лечебная гимнастика. Мы меньше всего заинтересованы, чтобы у вас руки-ноги отвыкали от движений. Так что вперед не рвитесь, а задерживаться на месте мы вам не дадим...

Теперь каждый день приносил Андрею небольшие радости. Ему разрешили читать газеты — минут тридцать в день. Потом он стал садиться на кровати, когда ему этого хотелось. И наконец, опираясь на Анечку, он совершил небольшую прогулку — это было так тяжело, будто шел навстречу урагану.

— Какой вы молодец, Андрей Павлович! — восхитилась Анечка. — У нас был однажды такой же больной, как и вы, так он начал ходить на месяц позже.

— Не хвали, Анна. — Андрей вцепился в спинку стула и боялся ее отпустить. — Это я еще не хожу, только примериваюсь...

Он вдруг увидел зеленое футбольное поле, на котором их редакционная команда играла против команды факультета журналистики, себя на левом краю в стремительном рывке к воротам. Сможет ли когда-нибудь снова так? Людмила Григорьевна говорит — покой... Какой при его работе покой? Журналист, когда перестанет волноваться, не журналист, а просто писака. Лучше сразу сменить профессию, найти контору потише... Он доплелся с помощью Ани до кровати, откинулся бессильно на подушку. Палата качалась, медленно передвигаясь в неясном, зыбком тумане, все вокруг было серым и неопределенным.

— Не отчаивайтесь, Андрей Павлович, так всегда вначале бывает, — утешала Анечка.

— Спасибо, добрая ты душа.

Андрей только сейчас заметил, что у Ани под белым халатом нарядное платье.

— Очень тебе идет это платье, — сказал он сестре. — На его фоне твои глазищи вообще как фары светят. А по какому случаю мы принарядились?

— Ой, Андрей Павлович, ну как же, у вас такой день... Первые шаги после болезни — это праздник! Пусть тяжело, пусть вы ослабели сильно, но быть снова на ногах, разве об этом вы не мечтали?

«А ведь она права», — подумал Андрей. Первый шаг уже сделан, завтра он снова поднимется с кровати, потом еще и еще, и так будет до тех пор, пока снова не погонит мяч по зеленому полю, почувствует грудью упругий ветер. А потом найдет тех, кто его трубой...

— Чудесный ты человечек, Анечка! — быстро сказал Андрей. — Объясни мне, пожалуйста, почему меня никто не проведывает, кроме Ревмира Ивановича? Странно как-то...

— Да что вы, Андрей Павлович! — всплеснула руками сестра. — К вам все время столько людей рвется! Просто все еще никому не разрешают посещение. А так и звонили многие, некоторые по нескольку раз в день. Людмила Григорьевна даже недовольна была — работы хватает, а они требуют, чтобы она про ваше здоровье все до капельки рассказывала. Да вы какой-то странный! Видите, сколько в палате цветов, и каждый день свежие, это все ваши приятели присылают... И фрукты привозят. А еще однажды понадобилось дефицитное лекарство, так, говорят, ваш редактор где-то его раздобыл... Мы вам не особенно про все это говорили, чтобы не волновать. Но теперь уже можно, дела пошли на поправку.

— Спасибо, Анечка. Чудные вы все-таки люди, медики. Для меня ведь это самое лучшее лекарство. А то лежишь здесь пластом и думаешь, что все про тебя забыли.

Аня, разговаривая с Андреем, ни минутки не сидела без дела, убирала в палате, поправляла постель, сменила воду в вазах с цветами.

— Вот, Анечка, поднимусь окончательно, отметим выздоровление. Примешь приглашение?

Аня покачала головой:

— Вряд ли, Андрей Павлович.

— Это почему же? — удивился Андрей.

— Вы, наверное, отметите свое выздоровление с той девушкой, которая сюда приходила.

— Я ничего не знаю, — смущенно сказал Андрей. — Анечка, миленькая, расскажи! Ты второй раз о ней вспоминаешь...

— Понимаете, к вам никого не подпускали близко, а она добилась своего через какого-то начальника, главврачу позвонили, и тот лично разрешил, чтобы на несколько минут она зашла в палату. Людмила Григорьевна рассердилась — ужас... Но главврач распорядился... У вас как раз было время инъекции успокаивающей, вы обычно после нее дремлете. Вот она и пришла с Людмилой Григорьевной. Увидела вас в бинтах, неподвижного, расстроилась, слезы текут, а лицо неподвижное как камень. Мы ее отпаивали потом...

— Как она выглядела? — нетерпеливо спросил Андрей.

Кто это был? Может быть, прилетела Нина из Киева? Узнала в редакции, что с ним, и прилетела? С нее станется, она, когда захочет, любое препятствие возьмет. Только вряд ли, в последнее время Нина не звонила, она ведь сказала, что все для себя решила... Нет, это была, наверное, не Нина. Но кто?

— Можешь вспомнить, какая она?

Анечка со сдерживаемым раздражением переставила стул от изголовья кровати к тумбочке.

— Красивая, вот какая!

— Не злись, Анечка, ты тоже красивая. Даже очень!

Сестра немного смягчилась.

— В строгом темном костюме, не идет, шествует, по сторонам не глядит, вся из себя выдержанная, серьезная, у нас такие дамочки в проверяющих комиссиях ходят...

— Понял! — обрадованно воскликнул Андрей.

— И кто? — не утерпела, спросила Анечка.

— Так выглядит только одна моя знакомая. Ее зовут Антонина Привалова.

— Невеста? — Голосок у Ани дрогнул. — Она сказала: «Я его невеста».

— Нет, Анечка, у меня невесты. Просто хорошая знакомая.

Андрей и сам не смог бы сказать, какие отношения сложились у них с Приваловой к тому злополучному вечеру, когда он неожиданно попал в больницу.

— Когда ко мне разрешат приходить, как ты думаешь? — спросил он сестру.

— Дней через пять-семь. На днях с вами уже гимнастику делать будут...

И действительно, однажды после завтрака Андрея Навестили врач по лечебной физкультуре и методист. Врач тщательно выслушал Андрея, ощупал его всего, назначил комплекс ЛФК.. Методист, совсем юная девушка, в хорошо подобранном спортивном костюме, стройная, гибкая, с порывистыми движениями, выслушала советы врача, кивнула: мол, все понятно. На Андрея она взглянула мельком, и он уловил в ее быстром взгляде скуку.

— Научите больного полностью расслабляться, — советовал врач. — Ему придется еще долго беречь силы...

— Ясно. — Методист еще раз посмотрела на Андрея, сказала! — Меня зовут Инной. Мы с вами будем встречаться каждое утро, в десять. Идет? Как вас зовут, я знаю.

— Хорошо. — Андрею было все равно: в десять так в десять, его радовал сам факт — с ним начинают заниматься физкультурой, значит, дела идут неплохо.

Занятия длились десять, потом двадцать и наконец тридцать минут. Инна проводила их суховато, по-деловому, избегая лишних разговоров и всем своим видом показывая: ваше дело — раз, два, три... вдох — выдох... дышите ровнее... Андрей послушно сгибал и разгибал руки-ноги, старался дышать ровно. «Не напрягайтесь!» — требовала методист, и он пытался сбросить напряжение. Это не получалось: он во все привык вкладывать энергию, даже если ее и было, как сейчас, совсем немного.

— Представляю, каким вы были энергичным парнем. — После нескольких занятий Инна чуть оттаяла.

— А я снова буду таким!

Однажды неожиданно к десяти пришел Ревмир Иванович, у него накопилось много вопросов, и следователь попросил у врача разрешение на свидание. Людмила Григорьевна видела, что беседы со следователем ее пациент воспринимает без особых волнений, наоборот, они его отвлекают от мыслей о болезни, и не возражала.

Инна вошла в палату сразу же за Ревмиром Ивановичем. В ее темных, обычно безразличных глазах мелькнуло удивление.

— Здравствуйте, — первым поздоровался следователь. — Извините, что я вторгаюсь в ваше время, но у меня срочные вопросы. Вы не могли бы перенести занятия на полчаса позже? А мы бы с Андреем Павловичем поговорили...

— Через полчаса не получится, — отрезала Инна. — В десять тридцать у меня другой больной. Вот на одиннадцать можно, если Андрей Павлович, конечно, не возражает.

— Буду вам признателен, Инна, — сдержанно сказал Андрей. Он уловил и ее удивление, и испуг.

Но следователя холодноватый тон Инны не смутил, он, казалось, вообще не заметил неприязни, которую девушка не смогла скрыть.

— Кстати, — спросил он, — вы уже в больнице познакомились с Андреем Павловичем?

Инна недолго колебалась, что-то взвешивая про себя. Вспомнилось предупреждение Князя, когда он увидел Крылова на Оборонной. Журналист шел куда-то в компании Мушкета и Анчишкиной. «Журналист... — пробормотал тогда Князь. — Повадился на Оборонную и в бар... Ищет здесь то, что не терял, вынюхивает...» Через несколько дней Инна случайно увидела Крылова в театре и узнала его, еще подумав, что у парня такое симпатичное лицо, и Князь напрасно злобствует.

Следователь ждал ответа, и она сказала полуправду:

— Познакомились — да, здесь. Но Андрея Павловича я видела и раньше.

— Очень интересно, — сказал Ревмир Иванович.

— У меня есть приятель, — объяснила Инна, — который знает Андрея Павловича по каким-то общим делам, уж не знаю каким. Однажды мы были с ним В театре на премьере, там же был и Андрей Павлович со своей девушкой.

— Весной было несколько премьер в театрах, — начал припоминать Андрей. — На одной из них я был с Ниной, моей знакомой. Спектакль Гельмана «Мы, нижеподписавшиеся».

— Верно, — подтвердила Инна.

— Но я вас не заметил...

— Еще бы! Вы сидели в первых рядах партера, мы с Романом Жарковым, мягко говоря, несколько выше. Он показал на Андрея Павловича и сказал: «Видишь того парня в сером костюме? Это Крылов, журналист».

Стараясь, чтобы вопрос прозвучал мягко и безразлично, Ревмир Иванович спросил:

— А у вас, Инна, был интересный спутник?

— Мой хороший товарищ, — ответила Инна. И твердо добавила: — К нападению на Андрея Павловича он не имеет никакого отношения, уверяю вас.

Она быстро вышла из палаты, и ни Ревмир Иванович, ни Андрей не успели ничего ей сказать.

— Почему-то очень нервничает наша Инна, — постучал в задумчивости пальцами по крышке тумбочки Ревмир Иванович. — Вы знаете, почему, Андрей Павлович?

— Нет! — вполне искренне ответил Андрей.

— Откуда вы знаете Романа Жаркова?

— Меня с ним познакомила Привалова, они работают на одном заводе.

Андрей мучительно вспоминал, был ли он уже тогда знаком с Жарковым.

— В тот день, когда все случилось, вы не разговаривали по телефону с Мушкетовым или Анчишкиной?

— Дайте вспомнить... Кажется, нет.

Андрей лихорадочно обрабатывал, как говорили у них в редакции, информацию. Он хорошо помнил премьеру в театре. Как-то его приятель, поклонник точных наук, сказал, что в нынешнее быстрое время, как правило, у двух совершенно незнакомых людей обязательно найдется третий, которого они оба знают. Это, мол, экспериментально доказали на спор молодые физики-теоретики. Андрей назвал все это чепухой, ерундой и еще какими-то другими словами того же порядка. Нет, убеждал приятель, под анекдотическое утверждение подведена теоретическая база, можно проверить. Они стояли на тротуаре, и людские волны обтекали их, будто разбиваясь об островок пути. «Ну что у меня может быть общего вот с этой красоточкой, что прилипла к витрине?» — возражал Андрей. «Давай проверим», — предложил приятель и смело подошел к девушке, обстоятельно изучавшей образцы кожгалантереи. Он извинился, объяснил ей суть спора. «Это у вас такой способ знакомства?» — поинтересовалась девушка. Андрей и его приятель дружно запротестовали и убедили девушку, что хотя они и рады были бы с нею познакомиться, но в данном случае обращаются к ней без черных, серых или других мыслей неприятных оттенков. Странно, но девушка поверила им. Втроем они перебрали три десятка разных фамилий, и действительно, общий знакомый нашелся, им оказался молодой журналист, которого Андрей знал по командировке на Украину — там он у девушки брал интервью. Приятель торжествовал: «С тебя причитается». Андрей смущенно мялся, девушка вдруг по-свойски сказала: «Вот что, мальчики. Журналисты все могут. В МХАТе сегодня премьера. Хочу на премьеру. А то сейчас вы скатитесь до пошлого «ставь бутылку»...»

Андрей билеты достал. Это была Нина... Потом побежали дни, как сказал поэт, светлые и печальные, и очень неожиданно Нина уехала.

Жизнь совершила какой-то странный круг и вновь напомнила о том дне, когда была премьера «Мы, нижеподписавшиеся».

Прощаясь с Ниной на перроне Киевского вокзала, когда шел мелкий теплый дождик и пахло железной дорогой — сталью, нефтью, краской, остывающим камнем, — расставаясь с Ниной в тот вечер, Андрей сказал ей: «А может быть, мы с тобой в одном государственном учреждении сыграем сценку из своего спектакля под названием «Мы, нижерасписавшиеся»?» Нина ничего не ответила, посмотрела на большое электронное табло («самое точное время!»), поднялась по лесенке в вагон, махнула рукой: «Я поехала!» И действительно плавно поплыла вместе с вагоном мимо растерянного Андрея: хотелось сказать так много, а получилась глупая шутка.

— ...Вернитесь на землю, дорогой Андрей Павлович! — Ревмир Иванович несколько раз повторил эти слова, прежде чем Андрей услышал его.

— Простите, Ревмир Иванович! — извинился Андрей. — Задумался.

— О приятном?

— Обо всем понемножку. И хорошее вспомнилось, и не очень...

— Не буду донимать вас вопросами. Но если не секрет, с кем вы тогда были в театре?

— Моя знакомая из Киева, Нина. Командировка у нее вскоре окончилась, и она уехала. Сперва звонила часто, потом — не очень...

— Понятно. И еще один вопрос: вы Жаркова хорошо знаете?

Андрей задумался. Хорошо ли он знал Романа? Их познакомила Тоня Привалова в штабе оперативного комсомольского отряда. Ребята после инструктажа собирались расходиться по вечерним маршрутам. С некоторыми из них Андрей был уже знаком, других видел впервые. Роману Жаркову предстояло патрулировать первый раз, и, может, поэтому Тоня сказала:

— Познакомьтесь, Андрей Павлович, с нашим пополнением. Роман Жарков заканчивает ПТУ, работает на нашем заводе.

Фамилия показалась Андрею знакомой. И, пожав руку долговязому широкоплечему парню из тех, кого полушутливо называют акселератами, Андрей включил свою память на полную катушку, выискивая в ее глубинах сведения о том, где он слышал такую фамилию.

— Вспомнил! — воскликнул он так обрадованно, что Тоня забеспокоилась.

— Что-нибудь важное?

— Вспомнил! — повторил Андрей. — О профессоре Жаркове я много слышал во время последней командировки в Африку. Кем он вам приходится?

— Это мой отец.

— В той стране, где я побывал, он пользуется необычайным авторитетом. Я очень хотел с ним встретиться, но он ушел с какой-то экспедицией в глубь страны. Точно: профессор Жарков, геолог. Значит, это ваш родитель?

— Да, — тихо ответил Роман. — Только, пожалуйста, не так громко, — попросил он: на них стали оглядываться другие ребята, — я не очень распространяюсь на темы о родственниках.

— Да что вы! — изумился Андрей, — Таким отцом можно гордиться.

— Понимаете, — объяснил Роман, — не хочу, чтобы ребята принимали меня за профессорского сынка. Отец у меня чудесный, но греться в лучах его известности...

Тоня Привалова с интересом прислушивалась к разговору.

— Молодец, Роман, — одобрила она, — у нас, автозаводцев, собственная гордость. Мы тоже кое-что делаем и для страны, и для планеты, верно?

— Точно! — подтвердил охотно Роман. — На наших машинах ездят во многих странах, в том числе и африканских.

— Пошло-поехало! — засмеялся Андрей. — Мы, рабочий класс... Его величество... и так далее.. Жаль, Роман, что я не встретился с вашим отцом, очерк о нем написать хотел. Когда он возвращается?

— Не скоро, осенью. — В голосе Романа явно зазвучали унылые нотки. Андрей их услышал и еще подумал: надо же, взрослый парень, а так по отцу тоскует.

Ребята взяли красные повязки, вышли на улицу. Ушел и Роман, Андрей и Тоня еще недолго пробыли в штабе, потом Андрей попрощался и побежал в редакцию, в номер была заверстана его статья.

О чем же тогда он писал? Кажется, это было интервью о ходе строительства газопровода «Дружба». Точно, пришлось, собирая материал, побегать по министерствам. Но ведь это было уже в начале лета... Чтобы вспомнить какое-либо событие, Андрей прежде всего прикидывал, что он тогда писал, материалы оставались В памяти надолго, это была чисто профессиональная черта, так строители часто говорят: «Это было тогда, когда мы сдавали школу...»

Значит, он познакомился с Романом Жарковым в дни публикации своего интервью о «Дружбе»... Правильно, было начало лета, стройка развернулась вовсю, он очень хотел поехать туда в командировку, но редактор сказал: «За тобой должок, серия материалов, рассчитайся, а потом уже наматывай километры, транжирь командировочные». Но если тогда начиналось лето, а на премьере с Ниной они были ранней весной, еще снег только сходил, правильно, было зябко, и после спектакля они долго ловили такси, если все это так, то... Получалась какая-то чепуха-чепушинка.

— Снова ушли в себя, Андрей Павлович? — Ревмир Иванович был человеком деликатным, но настойчивым.

— Вы же и виноваты, — попытался отшутиться Андрей. — Задаете вопросы, на которые так просто не ответишь. Знаешь ли хорошо человека? Это вам не дважды два четыре. Роман Жарков на меня произвел прекрасное впечатление: основательный парень, честный и добрый, хорошо знает, что от жизни хочет, на земле стоит крепко.

— Видите, какая исчерпывающая характеристика, — улыбнулся Ревмир Иванович. — Вот бы все так, а то заладят: «устойчив», «повышает», «работает над собой», «книголюб» и что там еще, а копнешься — подлец из подлецов. Значит, крепко стоит Жарков-младший на земле-матушке?

— Думаю, что да.

— Прекрасно, Андрей Павлович. Уже скоро одиннадцать, сейчас придет ваш тренер Инна...

— Тренер... — заулыбался Андрей. — Все мои «тренировки» — вдох, выдох, руки в сторону, опустить...

— Не прибедняйтесь! Все у вас идет хорошо, скоро гантели таскать будете. А сейчас вам надо отдохнуть, и потому разрешите откланяться.

Следователь ушел, пообещав, что на днях наведается, если возникнут новые вопросы, а то просто так — проведать. Андрей снова перебрал в памяти те в общем-то не такие уж и давние события. Получалось вот что: он еще не был знаком с Романом Жарковым тогда, когда ходил с Ниной в театр. Да, в театре он был. Вполне вероятно, тот же спектакль смотрела и Инна. Но Тоня Привалова познакомила его с Романом позже... Значит, Инна зачем-то сказала неправду. Или что-нибудь напутала...

Почему Андрей промолчал и не сказал об этих своих неожиданных выводах Ревмиру Ивановичу, он и сам не объяснил бы. Скорее всего потому, что было у него непреложное правило: если появляются сомнения, вначале разреши их сам, а потом уже делись с другими.

Ревмир Иванович почему-то заинтересовался его, Андрея, знакомыми по бару «Вечернему» и автозаводу. Мужик он сдержанный, и обычно сложно понять, к чему клонит. Вот как организовал «случайную» встречу с Инной в палате, свои вопросики задал мимоходом, будто поддерживая светскую беседу.

Точно в одиннадцать появилась Инна — спокойная, сдержанная, в меру равнодушная.

— Начнем, больной? — спросила она, почти не скрывая, как надоели ей все эти вялые, медленные упражнения — каждый день одно и то же.