Зона риска

НИЧЕГО, КРОМЕ НЕЯСНОСТЕЙ

Инна монотонно приговаривала:

— Руки в стороны, корпус прямо — вдох; руки вниз, расслабиться — выдох. — Она делала небольшие паузы, чтобы Андрей успевал «руки в стороны», «руки вниз»...

Андрею первый раз разрешили делать лечебную гимнастику стоя, а не медленно двигать руками-ногами на стуле.

— Руки в сторону — вдох, руки вниз, наклон корпуса — выдох.

Для него это было большое достижение, вроде бы еще один шаг к той нормальной жизни, когда он, вскакивая по утрам, до пота таскал гантели, орал от восторга под холодным душем, размахивая на ходу кейсом, мчался к троллейбусу. В той, оставшейся за странной, внезапно возникшей чертой, жизни он никогда не думал о нагрузках на сердце, мог сутками не спать, поглощать слоновьими дозами крепчайший черный кофе, после напряженного дежурства в редакции где-нибудь к часу ночи ввалиться к приятелю, веселиться до утра, чтобы к десяти снова бежать в редакцию и писать свои очерки, править авторские материалы. В голосе у Инны были безразличие и тоска.

— Руки в стороны — вдох, подтянуть согнутую ногу к животу — выдох...

Тогда он просто не смог бы вообразить, что гимнастику нужно делать в кровати или на стуле, а от быстрого движения смещается пространство и пол становится шатким, колеблющимся. Анечка, которая почти всегда была рядом, заклинающе уговаривала: «Осторожнее! Очень прошу, осторожнее!» Когда он сделал первый шаг по палате, Анечка, и Людмила Григорьевна, и строгая Виктория Леонидовна смотрели на него с гордостью. Виктория Леонидовна сказала: «Ну вот и пошагал лейтенант». Анечка светилась праздничной улыбкой, а Людмила Григорьевна удовлетворенно кивнула: больной встал на ноги. Для них это был особый, хороший день, ибо они знали, что молодой журналист вполне мог «шагнуть» и по другую сторону черты.

— Спокойнее, ритмичное дыхание средней глубины...

Инна смотрит в окно, она не здесь, она где-то там...

— Отдохните, больной... Пауза...

— Спасибо, Инна, я не устал.

— Все-таки передохните.

Она стояла у окна спиной к Андрею — тоненькая фигурка на фоне светлого прямоугольника. Что-то в ней было жалкое и не по девчоночьи скорбное: усталость, согнувшая плечи, или печальный поворот головы?

Андрею захотелось ее окликнуть, заговорить, но вся она была такой тускло-отчужденной, что он не стал этого делать, мало ли какие неприятности бывают у человека.

— Вас уже разрешают навещать? — неожиданно заговорила Инна.

— Пока нет. Людмила Григорьевна сказала, что на этих днях она позволит ненадолго...

— Значит, дело пошло на быструю поправку.

— Правда? — Андрею приятно было это услышать еще раз.

— Конечно. Людмила Григорьевна не любит рисковать. И если она разрешает визиты — значит, опасность миновала.

— Спасибо! — неизвестно за что поблагодарил Андрей.

И все-таки не удержался, спросил:

— У вас неприятности?

— У кого их не бывает... Вот и у вас...

— Я не в счет. Со мною что-то случилось из разряда чрезвычайных происшествий.

— Скажите, вы знаете, за что вас трубой?

Инна спросила это так, будто поддерживала светский разговор. Но Андрей все-таки уловил чуть заметные взволнованные нотки и удивился: с чего бы?.. Девушка отошла от окна и встала прямо против Андрея. Он увидел ее глаза — в них действительно пряталась тревога.

— Прежде чем ответить на ваш вопрос, мне хотелось бы задать свой: что с вами-то происходит?

— Заметно?

— Не очень, но в общем да.

— Со мною вот что происходит: ко мне мой новый друг не ходит, — чуть изменила слова поэта Инна.

— И только?

— Это очень много, Андрей Павлович! Теперь ваша очередь отвечать. Откровенность за откровенность.

Андрей недолго прикидывал: сказать или нет? И решился:

— Видите ли, я точно не знаю...

Инна чуть оживилась, тревога в глазах начала таять.

— Но догадываюсь... — продолжил Андрей.

— Вы сказали о своих подозрениях следователю?

— Нет, Инна. Предположения еще не факты. А ну брошу тень на ни в чем не повинных людей?

— Очень вы добренький, — грустно сказала Инна.

— Какой есть. В таких ситуациях случайности вредны.

— А они вас трубой. И случайность не то, что ударили, такие ни перед чем не останавливаются, а что остались в живых.

— Что же поделаешь...

— Может, ограбить хотели?

Андрей улыбнулся!

— Да нет...

Инна рассказала, как у них в доме чуть не зашибли до смерти одного жильца. И из-за чего? Из-за дубленки... Хорошо, что рядом проходил сосед с овчаркой. Не собака — телок... Милиционерам осталось только приехать и забрать грабителей.

— Всякое случается, — согласился Андрей. — К сожалению, и грабители еще встречаются, хулиганы. Однако что грабить у меня-то? Куртенку? А здесь явно поджидали в подъезде, выслеживали... Хотя бы поскорее выздороветь...

— Ну и что? — спросила Инна.

— А то, что я их буду искать.

— Мститель-одиночка?

— Не так примитивно. Просто должник. Я привык расплачиваться сполна.

Против желания в голосе у Андрея звучала злость...

— Хватит ли силенок?

— Потренируюсь на мешке с опилками. Тем более что я эту породу знаю, видел, какие они, когда писал серию репортажей об обитателях мест не столь отдаленных — в назидание некоторым потенциальным кандидатам туда...

— Интересная у вас работа, — вырвалось у Инны искренне.

Разговорившись, она стала мягче, исчезла неприязнь, она поглядывала на Андрея с любопытством и почти доброжелательно. Недолго поколебавшись, сказала:

— Андрей Павлович, я тоже немного знакома с бытом и нравами тех, о ком вы говорите. И мой вам совет — оставьте все как есть. Второй раз вас не тронут, а так можете налететь на крупную неприятность.

Было в этих словах что-то такое, что заставило Андрея принять их всерьез.

За тонкими стеклами окон, отделившими его от большого мира, в котором он совсем недавно чувствовал себя свободно и уверенно, а теперь смотрел на него как бы со стороны, шла своя жизнь. Вдали, за парком, в дымке, белыми прямоугольными парусами плыли многоэтажные здания, и квадраты серых окон казались ненужными, лишними на каменной ткани. По близкому шоссе — отсюда, с пятого этажа, была хорошо видна его нить — неслись автомашины, чтобы при въезде в город рассыпаться на множество струящихся ручейков. В ближней беседке больничного парка трое выздоравливающих в пижамах (интересно, почему все больничные пижамы, даже новые, кажутся такими мешковатыми, казенными?) забивали «козла» на столике, и на лицах их даже отсюда прочитывалось блаженное выражение вновь вкушающих маленькие радости бытия людей. Торопливо проходили сестры и врачи. К парню, тоже, видно, из выздоравливающих, приехала на свидание девушка, и они уходили, положив руки на плечи друг другу в глубь парка.

Там, за тонкими стеклами, было хорошо.

Андрей повернулся к Инне:

— Нет уж, я буду искать, милая девушка Инна! И еще у меня такое чувство, что вы, именно вы могли бы мне помочь, если бы, конечно, захотели.

— Придет же такое в голову! — то ли изумилась, то ли испугалась Инна. И резко, резче, чем ей хотелось бы, сказала: — Заболтались мы с вами. Приступим к очередному упражнению.

— Инна...

— Хватит, больной. Вдох поглубже, спокойнее...

Андрей покорился и четверть часа под команду Инны старательно делал упражнения. Вдох-выдох... Руки в стороны, вверх, расслабить, опустить... Полунаклоны влево, вправо, вперед... Приседание — раз, два, три, достаточно...

Простенькие упражнения давались трудно.

— Достаточно, больной, — наконец сказала Инна. — Отдыхайте. Постарайтесь дышать спокойно.

— Уже дышу спокойно, — слабо улыбнулся Андрей. — Можно вас спросить?

— Пожалуйста. Только без волнений. Вам эмоции вредны.

— Инна, почему вы сказали следователю, простите, неправду?

— Больной!.. — повысила голос Инна.

— Андрей или Андрей Павлович, — мягко поправил ее журналист.

— Больной, кто дал вам право...

Андрей ее перебил:

— Факты. А они, как известно, упрямая вещь.

— Какие факты?

— А вот какие. Вы, вероятно, действительно были на той же премьере в театре, что и я, вместе с Романом Жарковым. Но вся штука в том, что я не был еще с ним знаком, он не мог вам меня показать. И тем не менее вы меня тогда уже знали...

Инна покраснела:

— У вас, Андрей Павлович, комплекс подозрительности. Ну, может, Роман видел вас где-то раньше, и ему лестно было похвастаться, какой у него известный знакомый.

— Э нет, Инна. Вот что вы говорили Ревмиру Ивановичу, цитирую, у меня ведь профессиональная память: «Мой знакомый показал на Андрея Павловича и сказал: «Видишь того парня в сером костюме? Это Крылов, журналист».

— И все-таки, очевидно, Роман знал вас раньше. Мало ли откуда?..

— Вы еще очень точно заметили, что я был с девушкой.

— Это уже слишком, Андрей Павлович. Кто же ходит в театры в одиночку? Конечно, вы были с девушкой.

В палату заглянула Анечка, неприветливо бросила:

— Занятия давно закончились. Андрею Павловичу требуется отдых.

Анечка оставила дверь открытой.

— Кажется, она ревнует, — понимающе протянула Инна. — И смотрит на вас как на свою собственность.

— Недвижимую? — пошутил Андрей.

— Скоро вы прочно станете на ноги. И тогда...

— Что тогда?

— Анечке до вас не дотянуться. Из белой ее клетки вы выпорхнете на волю. Может быть, к той девушке, с которой были в театре. Бедная Анечка...

Инна сказала это с неподдельной грустью, и Андрей подумал, что из нее могла бы получиться неплохая актриса. Очень яркая, красивая девушка. И держится непринужденно, и разговор ведет легко, не выискивая слова — это дается тем, кто привык много общаться, бывать в разномастных компаниях, где не требуется глубина, достаточно внешней живости.

— Мы и в самом деле уже закончили занятия. До свидания, Андрей Павлович, до завтра.

— Подождите, Инна. Вы так и не ответили...

— А что мне сказать на ваши придумки? Я понимаю, времени свободного у вас много, стоит дать волю фантазии...

— Извините, если я вас обидел, — чуть отступил Андрей, — но все-таки...

— До свидания, Андрей Павлович, выздоравливайте.

На следующий день в палату пришла незнакомая Андрею девушка в синем спортивном костюме.

— Меня зовут Вера, — представилась она. — Я буду с вами заниматься лечебной физкультурой. И, опережая вопросы, добавила: — Инна очень загружена, сейчас много больных, и она попросила прикрепить вас ко мне.

— Понятно, — протянул Андрей, хотя понять что-либо было сложно.