Зов лабиринта

КАРНАВАЛ ДВОЙНИКОВ

Наутро после бездомной ночевки ломило все тело, но Ди не жалела, что ушла от «карбонариев». При ярком свете дня они представлялись всего-навсего смутными тенями, которые отбрасывает другая, гораздо большая тень со множеством призрачных лапок, члеников и просто отростков. Лучше не думать о них.

Ди стала думать о карнавале. По памяти отыскала рыночную площадь, где раздобыла накануне одежду. Потолкалась в толпе и, изловчившись, стянула с подвернувшегося прилавка сдобную булку, потом – большое яблоко у нерасторопной, но громогласной торговки.

Утолив потребности телесные, перешла к запросам душевным. На карнавале хочешь не хочешь, а без маски нельзя. Зная, что искушает судьбу, она вторично испробовала свои способности к мелким кражам. Сошло благополучно. Видимо, это был такой день – удачный для проявления низменных наклонностей. Из огромной груды сваленных вперемешку дешевых маскарадных костюмов для простолюдья она мимоходом вытянула за веревочку простенькую маску на пол-лица. Хозяина товара одолевали два придирчивых мещанина, вокруг шумела толпа, и, рискнув на второй заход, она умыкнула еще шпагу, сиротски приткнувшуюся к подпорке прилавка.

Шпага оказалась камуфляжной – без заточки, но Ди была довольна. День начался превосходно.

Первые островки возбужденной толпы стали появляться на улицах, когда солнце перевалило за полдень. Они двигались не спеша, разбухая на ходу засчет вновь прибывающих, а те, кто составлял плоть этих островков, задирали одиночных прохожих, галдели, хохотали, свирестели на дудках, трясли бубнами и вообще пытались создать как можно больше гама и суеты.

В маске, шляпе, плаще и при шпаге, торчащей сбоку, Ди без раздумий нырнула в первый попавшийся клочок толпы. Захлебнулась царящим в ней духом шального веселья, отдышалась и незамедлительно выбросила из головы все лишнее, мешающее отдаться на волю маски. Маска диктовала жесты, подсказывала слова, лепила мимику, направляла движения. Ди не надо было думать, как поступить и что сказать. Все это взяла на себя маска. С легкостью птицы паря в бездумном, хмельном, беспамятном маскарадном пространстве, Ди внезапно поняла, что вот это и есть абсолютная свобода. Понимание обдало волной угарного счастья, наполнило еще большей легкостью. Она почувствовала себя всесильной – казались по плечу любые свершения и чудеса. Это было упоение собственной величиной, по сравнению с которой все вокруг виделось пустяками, не стоящими ничего.

В конце концов разрозненные людские островки начали сливаться воедино, заполняя собой центральные площади и улицы. Стало еще теснее и шумнее. Тут и там давали представление балаганы. Резвились, как дети, кукольники, шуты, акробаты, жонглеры. Отовсюду неслось восторженное пение флейт, задиристое дребезжание трещоток и рассыпные звуки тимпанов. Толпу время от времени разрезали, пролагая путь, ряженые на ходулях. Кое-кого из них со смехом стаскивали, и тогда кто-нибудь другой делал попытку взглянуть на мир свысока. Иногда в толпе мелькали и маски особого рода – те, с которыми Ди уже успела познакомиться. Вокруг большеголовых уродов сами собой создавались лакуны – даже уйдя с головой в шальную маскарадную стихию, люди сторонились их, а ненароком угодив в пространство отторжения, сей же миг отшатывались и снова врастали в толпу.

Ди не замечала времени. Они жила жизнью маски – до остального ей не было дела. Огней и фейерверков на улицы выплеснулось столько, что казалось, будто давно наступил вечер – огонь заглушал дневной свет, хотя солнце только-только начало склоняться. Ди играла роль недоросля, сбежавшего из-под родительской опеки. Ей настойчиво и умело подыгрывали местные красотки и дурнушки, одинаково припрятавшие лица под затейливыми масками. Они ластились к фальшивому кавалеру, пытались околдовать, обаять, соблазнить. Ди (маска!) маневрировала между ними, от одной к другой, что-то шептала им на ушко, оглаживала прелестницам бока и то, что ниже, раздавала пустейшие обещания. Кое-кому этого оказывалось мало, и они томно упрашивали жуира снять маску, гадали вслух, что под ней скрывается – невинность или испорченность, пытались внезапно, исподтишка сорвать ее. Ди со смехом лупила их по пальцам, ловко уворачивалась от настырных рук.

Роль сорванца-волокиты настолько удавалась ей, что на нее обращали внимание и мужчины. Некоторые смотрели не скрывая зависти. Другие прятали удивление успехом «мальчишки» под пренебрежением и толстошкурыми шуточками.

– Эй, милашка, идем со мной. Я дам тебе больше, чем ты сможешь получить от этого сопляка, удравшего от мамкиной титьки.

Под незлой хохот тех, кто слышал эту тираду, верзила, наряженный пиратом, закинул руку на плечи одной из красоток и потащил ее в сторону. Тотчас парочка канула в толпе, а Ди ошарашенно смотрела им вслед, прилипнув к месту. На волосатой руке «пирата» она явственно видела татуировку. Дата – «июнь 1999 г.» и имя – «Маша». Только и всего. Ди судорожно пыталась сообразить, что же это такое, но ей никак не удавалось. Мысли не слушались и отскакивали в разные стороны, как мячики. С обоих боков ее теребили барышни, требуя к себе внимания, и в конце концов она решила, что померещилось.

Однако ж заминка имела последствия катастрофические. Ди потеряла бдительность, и барышне половчее удалось наконец-таки сдернуть с нее маску. Ди спохватилась, потянулась за маской, но было поздно. Ее разоблачили. О том возвестили визг и хохот милашек.

– Девица! Ай, срамница!

– Ах, какой хорошенький мальчик нам достался!

– Вот умора. Ой, не могу, ой, держите меня. Опростоволосились мы, девушки. Ну негодница! Ну насмешила!

Мило улыбаясь, Ди помахала им рукой и попыталась улизнуть. Но, пятясь задом, вдруг почувствовала на себе тяжелый, давящий, изучающий взгляд. Она поискала в толпе глазами и почти сразу наткнулась на него. Точнее, споткнулась – потому что узнала. Ее держал в фокусе страшила, которого она видела на крыше с «карбонарием» Филемоном. Тот, у кого из-под носа она увела свалившуюся на нее карту. Он, очевидно, тоже узнал похитительницу – потому и пялился, будто снайпер, по мишени тоскующий. С минуту Ди в ужасе смотрела, как он пробирается к ней сквозь толпу. Как целится в нее глазницами поганой маски. А потом побежала – насколько то позволяла густая, вязкая людская масса. Сердце колотилось как одержимое, к вискам подкатывал жар, ноги норовили подкоситься. Ничего не видя перед собой, она бесчувственно расталкивала ряженых, отдавливала чьи-то ноги, с упорством сверла ввинчивалась в живую плоть толпы. И не оглядывалась. Она и так знала – образина идет за ней, теперь он ее не оставит, он загонит ее, как гончий пес верную добычу.

Внезапно толпа закончилась. Ди вывалилась в пустое уличное пространство, будто вышла из сдерживающей движения воды на берег. Секунду дала себе, чтобы отдышаться, и снова пустилась в бега, уходя от центра города. Люди попадались все реже и реже и в конце концов перестали встречаться вовсе. Их всех вобрала в себя гигантская туша карнавала, окраинный город был совершенно пуст.

Ди замедлила бег. Она запыхалась и почти обессилела. Одной сдобной булки на целый день – да еще с подобными скачками – было все-таки маловато. Скоро перешла на шаг. Настороженно прислушиваясь, старалась не топать и не дышать, как насос. Она почти поверила в то, что ей удалось уйти от урода, затеряться в этих узких, кривых, петляющих улочках. Но как оказалось, успокаивать себя было преждевременно. Будто в дурном сне она вдруг увидела саму себя – идущую навстречу. И почудилось, что кто-то смеха ради перегородил эти два метра уличной ширины зеркалом. Отражение – если это было отражение – тоже увидело ее и теперь испуганно таращилось.

Ди остановилась – отражение сделало еще несколько шагов и тоже замерло в двух десятках метров от нее. Эффект зеркала оказался настолько силен, что Ди, поддавшись его магическому воздействию, не замечала отличий – ни женской одежды (пышная юбка с оборками, корсет, накидка), ни затянутых в узел длинных волос, ни сопровождения двойника. Она смотрела только на лицо женщины – это было ее собственное лицо.

«Нира!» Вслед за вспышкой догадки сверкнула и вторая молния – Ди увидела того, кто стоял за спиной Ниры. Он подошел ближе к женщине и положил руку ей на плечо. Большеголовая образина! Ди вздрогнула и, неосознанно повинуясь магии зеркала, резко обернулась. Чудовище, от которого она бежала, приближалось, лишь немного отставая во времени от «отражения».

Ди сорвалась с места, дикой кошкой заметалась по улице, как по клетке, в поисках хоть какой-нибудь щели. Но дома стояли впритирку друг к дружке, не пускали ее. Она не знала, что ей грозит, попадись она в лапы образин, как не знала и того, зачем здесь Нира, что связывает ее с уродами, – но попадаться в любом случае не желала. Чувствовала – ее стошнит от одного их прикосновения. Не столько от страха, сколько от омерзения. Неужели Нира их не боится?

На ее счастье у образин была медленная реакция. Пока они неторопливо и бесстрастно зажимали ее в клещи, Ди «с мясом» сдернула дохлые ставни с окна убогой хибарки, содрала полупрозрачную пленку бычьего пузыря (кажется, это и в самом деле был он, как и полагалось средневековой халупе) и, не глядя, ухнула внутрь головой вниз.

Очутившись на земляном полу, подивилась, что не свернула себе шею, мигом поднялась на ноги и с внезапной холодной ясностью осознала: если в этой халупе нет противоположного окна, то она сама себя затащила в ловушку.

Слава Богу, окно оказалось на месте – через два простенка. Вскрыв его точно таким же варварским способом, вылезла на соседнюю улицу.

И опять пошла выматывающая гонка. Она убегала, ее догоняли. Она не слышала их шагов, но кожей ощущала их желание схватить ее и уверенность в том, что добыча не уйдет. «Привязалась же нечистая!» – думала Ди, начиная закипать и злиться – на себя, на уродов, на бесконечное бегство. Если бы они сейчас поймали ее, она бы, пожалуй, наплевала им в рожи и обругала последними словами. До чего прилипчивые твари…

Улица, по которой она неслась, оборвалась стеной-тупиком. Прокляв все на свете, Ди попрыгала в тщетной попытке ухватиться за верх стены. Потом принялась штурмовать барьер с разбега. Третья попытка, как ни странно, оказалась удачной. Беглянка вскарабкалась наверх и обессиленно свалилась на землю по ту сторону препятствия. А затем увидела это.

В паре метров от нее стоял мальчик лет восьми и безмятежно поливал цветочную грядку из собственного краника. После безобразия несусветных тварей в поганых масках и вообще нереальности происходящего этот простейший физиологический акт завораживал.

– Что смотришь? Не видела, как писают? – без смущения спросил ребенок, закончив и завязав тесемки.

– Нет. То есть да. Извини. За мной гонятся. Спрячь меня.

Мальчик посмотрел на чокнутую тетку с серьезным любопытством.

– А что ты мне за это дашь?

– Хочешь шпагу? Правда, она длинновата для тебя.

– Ничего, подойдет. Давай.

Ди отцепила от пояса свою игрушечную махалку и протянула ребенку. Он осторожно взял ее, внимательно осмотрел и кивнул:

– Пошли.

Он взял Ди за руку и повел. Отсюда уже недалеко было до городской стены – кромка ее виднелась над крышами низеньких бедняцких лачуг. Мальчик вел ее прямиком туда – к стене. Ди опасливо озиралась, в любой момент ожидая появления страшилок.

– Не бойся. Их здесь нет, – спокойно сказал мальчик.

– Откуда ты знаешь?

– Они никогда не появляются здесь. Их отпугивает Убежище.

– А как ты узнал, кто за мной гонится?

Мальчик пожал плечами.

– Такая большая, а задаешь такие глупые вопросы. Здесь больше не от кого улепетывать с такой дурацкой перепуганной рожей, как у тебя сейчас.

– А-а. Понятно, – Ди попыталась сделать умное и серьезное лицо вместо «дурацкой рожи». – А что за убежище? И чем оно их отпугивает?

– Убежище как убежище. Я там часто бываю. А больше о нем никто не знает почему-то. Даже эти, мордастые. Но они его чувствуют. Оно не подпускает их близко. А почему, я не знаю. Ну, вот оно – Убежище.

Мальчик кивнул, показывая на совершенно голую, ровную стену, сложенную из обтесанных камней.

– Чтобы открылись ворота, нужно назвать имя.

– Но здесь нет никаких ворот. Это стена.

– Ты разве не видишь – это ворота! – нетерпеливо настаивал ребенок.

Ди уже жалела, что доверилась детским фантазиям.

– Я ничего, кроме стены, не вижу. Послушай, ты лучше…

– А-а! Как же я раньше не догадался! О нем никто не знает, потому что не видят! Хорошо, что ты мне попалась. Теперь я буду знать. Только странно – почему же я его вижу?

– Послушай, мальчик, нет ли здесь поблизости…

– Ты просила, чтобы я тебя спрятал, – снова перебил ее ребенок, – ну так прячься. Давай, говори имя.

– Чье? – В конце концов, ребячья уверенность была по-своему убедительна. Ди позволила себе поддаться ее обаянию.

– Свое, конечно. На чужие оно не открывается.

Ди задумалась. Какое имя она теперь может назвать своим? Только Ди. Но это же не имя. Не настоящее имя. Так, обрывочек. Полумера. Хочется думать, что временная.

– Я не могу. Я его потеряла.

– Вот растеряша! – удивился мальчик. – Странно, почему эти взрослые все время что-нибудь теряют? У вас так много всего, что не жалко чего-нибудь потерять?

– Наоборот, – Ди вздохнула. – Очень мало. И постоянно что-нибудь теряется. Когда ты вырастешь, тоже начнешь терять.

– Ну уж нет. Я таким глупым не буду. Я буду хранить и приобретать. И думать, как получить еще больше. Ладно, так и быть, пользуйся моим именем. Мне не жалко.

Мальчик приложил ладонь к стене и произнес:

– Я – Джузеппе Бальзамо.

У Ди уже не осталось сил удивляться. Этот день ее вымотал, выжал до последней капельки. Она даже не разобрала, чему следовало сильнее поразиться – имени Бальзамо, обычно стоящему рядом с другим, более известным – граф Калиостро, или тому, что часть стены внезапно ожила и бесшумно отодвинулась вбок.

Она просто тупо смотрела на открывшийся ход, точнее, провал в стене, и медленно, очень медленно перебирала в голове клочки мыслей и воспоминаний. Голоса «карбонариев» за дверью: «Пятые врата… бабьи сказки…пятые – врата бессмертия». Чародей, авантюрист, шарлатан Бальзамо и его «универсальные тайны», главная из которых – тайна бессмертия. Имя, открывающее врата бессмертия. И эти врата перед ней – вот он, один из секретов Бальзамо, только сделай шаг. Единственный, которым он сам сумел воспользоваться. Имя – единственное, что ему удалось действительно приобрести и сохранить на века. Как проста и прозрачна, оказывается, тайна бессмертия. И как фальшиво это бессмертие.

– Ну? Чего стоишь, иди. Доберешься до конца и выйдешь на ту сторону.

Ди кивнула и сделала шаг.

Ворота закрылись за спиной. Здесь было просторно и прохладно. И светло, хотя источник света отсутствовал. Казалось, свечение испускают сами стены «Убежища». Ди шагала осторожно, чтобы не спугнуть тишину, но как ни старалась ступать бесшумно, каждое соприкосновение ноги с полом рождало негромкое, но гулкое эхо. Ди представила себе «Убежище» как тонкий, очень чувствительный инструмент, созданный чуткими руками неведомого гения. Казалось, здесь нет и быть не может времени. Точнее, оно было будто спрессованным и потому незамечаемым. Здесь мешались друг с дружкой эпохи, тысячелетия, века, слепленные в короткий отрезок пути от входа к выходу из «Убежища». Ди подумала, что подобные же ощущения, вероятно, испытываешь внутри египетских пирамид. Усыпальницы фараонов тоже служили своим хозяевам вратами в бессмертие. И внутренний механизм их тоже был чуток к вторжениям извне.

Ди подошла к противоположным «дверям» – стене, которая, очевидно, должна была выпустить ее наружу. И в самом деле, спустя миг та плавно отъехала в сторону. Не потребовалось ни слов, ни жестов.

Ди вышла из «Убежища», и оно тотчас закрылось.

Беглянка изумленно оглядывалась: вместо зеленых полей, которые она ожидала увидеть за городской стеной, глазам предстал еще один город. Именно еще, потому что это был совсем другой город. Она поняла это по очертаниям домов, по одежде людей, которые вели себя непонятным образом – бестолково суетились, кричали невразумительно, куда-то бежали, наконец, по совершенно иным запахам в здешнем воздухе. Улица поднималась круто в гору. А на другом ее конце, нижнем, Ди увидела то, чего в последнее время было в явном избытке и от чего она уже начала уставать. Ей навстречу торопливо шли двое – парень и женщина, в которой Ди узнала себя. Давешнее отражение в луже, арестованное здешней «полицией».

Но отражение в тот же миг перестало быть отражением. «Загулявший» двойник вернулся обратно. Ди даже не успела понять, как это произошло. Видела только отвисшую челюсть Ансельма да мелькнувшую возле уха тень. Потом парень затряс головой, будто вытряхивая мусор из волос, потер правый глаз и объяснил:

– Мне привиделось, что тебя стало две.

Около часа назад Ансельм разбудил ее диким воплем:

– Город! Он сошел с ума! Госпожа Ди, нужно бежать.

– Кто сошел? Что ты так орешь? Ну чего ты меня все время будишь ни свет ни заря?

– Город свихнулся! Он поддался твоим чарам, госпожа Ди! Твоя сила поистине велика! Город погублен, он агонизирует!

Ди, ничего не понимая, зевая и потягиваясь, вышла из дома во двор. Там все было как и накануне. Только куда-то попрятались и вчерашняя псина, и куры, и хрюшка. А дальше, за забором, метались, крича и стеная, люди. Кое-кто из соседей выносил на улицу свой домашний скарб и увязывал его в узлы. Мимо просеменила, спеша и охая, хозяйка дома, где снимал комнаты лекарь Януарий. Обдав Ди волной панического страха, женщина исчезла в доме и чем-то загремела там.

А в воздухе стоял неясный гул. Не от тревожных людских голосов, совсем нет. Такой гул может доноситься от летящего на небольшой высоте самолета. Урчание холодильника – тоже подходящее сравнение. Вслед за гулом сознание Ди отметило и еще одну вещь. Земля под ногами мелко дрожала, и время от времени ощущались одиночные сильные вздрагивания. Точно этому большому, необъятному существу – Земле – было холодно, или оно рыдало, судорожно всхлипывая.

– Что, часто здесь бывают землетрясения? – спросила Ди у Ансельма, тоже дрожащего, но, по-видимому, не от испуга, а от возбуждения.

– Земля не сама трясется, госпожа Ди, ее сотрясает город.

– Не мели чепухи, это обычное, нормальное землетрясение. Балла три, не больше. Но ты прав, лучше переждать его на улице.

Ансельм не успел ответить – только рот раскрыл, да так и оставил его разинутым. У Ди тоже глаза на лоб полезли. Все ее рациональные доводы тотчас полетели вверх тормашками. Дом, откуда они вышли пять минут назад, внезапно стронулся с места и пошел прямо на них. Против всех законов природы и домостроительства он при этом не разваливался на куски – стены не отъезжали друг от дружки, крыша не сдвигалась набок и не проваливалась внутрь. Ни единой трещины, ни мало-мальской неисправности. Дом оставался целехонек – и он передвигался. С визгом из него вылетела вдова и мелко крестясь на бегу, пустилась наутек.

Ди завороженно смотрела на рехнувшийся дом, будто сорвавшийся с привязи, пока ее не дернул за руку Ансельм, утаскивая с дороги этой новоявленной колесницы Джагернаута.

– Надо уходить, госпожа Ди. Город сбесился. Он раздавит нас.

Ансельм потащил ее дальше, по улице, пока еще остававшейся улицей. Ди безропотно подчинялась ему, временно потеряв способность здраво мыслить. В голове от соприкосновения двух простеньких Ансельмовых фраз – предпосылки «Так ты правда ведьма? Значит, так тому и быть» и следствия «Город сбесился, он агонизирует» – произошло короткое замыкание. Ди не хотела, не могла в это верить. Голова отказывалась соединять несоединимое.

– Куда мы идем?

– К западным воротам. Они ближе остальных. Это в гору. Оттуда виден весь город. Я оставлю тебя там, а потом пойду за учителем.

– А что мне там делать?

– Что хочешь, госпожа Ди. Там наши пути должны разойтись. Мне больше нечего у тебя просить. Тебе больше нечего мне дать.

– У вас тут все такие откровенные до тошноты? – вяло поинтересовалась Ди.

Ансельм непонимающе пожал плечами, продолжая тащить ее за собой, как на буксире.

«Впрочем, не стоит благодарности, – флегматично думала Ди. – Ведьме полагается наводить пагубу. Это ее профессиональный долг. Навела – поди прочь. Больше не нуждаемся в ваших услугах… Интересно, как же мне это удалось?»

Дорогу беглецам то и дело заступали ожившие дома. И халупы, и хоромы уверенно перекраивали план города, строясь в каком-то новом, только им ведомом порядке. Навстречу и наперерез двигались и одиночные здания, и целые группы, с высоты птичьего полета, наверное, похожие на небольшие стада доисторических животных. То и дело приходилось петлять между ними, уворачиваться от наступающих на пятки мастодонтов, делать большие крюки.

Потом дорога стала забирать вверх.

– Тут уже близко до ворот, – сказал Ансельм. – И дома здесь вроде потише ползают.

– Наверное, боятся рассыпаться на этой крутизне.

Вдруг Ансельм остановился. Ди ткнулась ему в плечо и тоже встала. С расстояния десятка метров на них устало смотрела женщина в черном плаще. Ди поразилась ее сходству с собой. Более того, у нее возникло неприятное ощущение, что это она сама стоит там, впереди, и чего-то ждет. И ей, той, второй, тоже очень не нравится эта встреча.

А потом она исчезла. Сразу и бесследно. Ди не успела понять, как это произошло. Только какая-то тень мелькнула перед глазами. Ансельм помотал головой и потер глаза.

– Мне привиделось, что тебя стало две.

Ди дернула плечом.

– Бывает. Ладно, пошли.

Хоть идти и впрямь было теперь недалеко, подъем занял много времени. Ансельму, даром что тощий, как жердина, все было нипочем – он ничуть не запыхался, не устал и упрямо тянул Ди вперед. Ему нужно было как можно скорее доставить ее в целости к выходу из города и идти спасать своего учителя. Но Ди уже задыхалась от быстрого подъема и еле переставляла ноги. А временами и вовсе останавливалась, и тогда Ансельм ходил вокруг нее кругами, однообразно уговаривал идти дальше и грыз в нетерпении палец.

В конце концов Ди осточертела его самоотверженность, и она заявила, что он может проваливать. Что она и без него найдет дорогу. Ансельм неуверенно топтался на месте.

И вдруг она увидела, как домик, до того стоявший смирно и тихо, прытко отскочил в сторону. А с того места, где он раньше находился, открылся превосходный вид на город, лежащий внизу.

Ди потянула Ансельма за рукав.

– Смотри.

То было удивительное зрелище ожившего города. Это только в непосредственной близости казалось, что дома двигаются хаотично, без всякой цели и смысла. Сверху все выглядело иначе. Город перестраивал самого себя в строгом порядке. Исчезли узкие, неровные, извилистые темные коридорчики, которые громко звались здесь улицами, больше не было слепых скоплений лепящихся друг к дружке домов и домиков. Прямо на глазах у Ди протягивались длинные, совершенно прямые, широкие проспекты, от них под прямыми углами тотчас ответвлялись улицы поуже и покороче, очищались места для площадей. Лишние здания, мешающие новой, привольной планировке рассыпались в пыль безо всякого следа. Скоро уже весь центр города был исчерчен перпендикулярными линиями новых улиц.

– Потрясающе! – пробормотала Ди. – Нет, определенно это не я. Я бы так не смогла.

Один из широких радиальных лучей, тянущихся от центра, все никак не кончался – дома продолжали расступаться, освобождая дорогу дороге. Линейный проспект рос плавно, скользящими мазками, но при этом быстро и без заминок. И через десять минут уперся в городскую стену невдалеке от южных ворот.

Ди было прекрасно видно пространство и перед стеной, остановившей продвижение уличной ленты, и за стеной.

– Ансельм! Ты видишь? Кто это?

– Господь всемилостивый, это еще кто? – выпучив глаза, повторил за ней Ансельм.

По ту сторону стены неподвижно стояли несколько всадников. Ди разглядела их одежды – они были необычны для здешних мест. Слишком обтягивающи, слишком экзотичны и изысканны в деталях, слишком ярки – и при этом ни одного чистого цвета, только оттенки. Чуть впереди всех остальных на огромном вороном жеребце сидела женщина. Все они чего-то ждали.

Миг спустя стало ясно – чего. Фрагмент стены перед всадниками внезапно рухнул, открыв пришельцам прямую, как стрела, дорогу к сердцу города.

Ди неожиданно для себя торжественно процитировала:

– И вот она явила себя – как вспышка молнии – внезапно, величаво, гневно.

– А? – Ансельм уставился на нее в явной растерянности и недомыслии. Ди не отвечая смотрела на вступающую в город кавалькаду. Странно, но, кажется, пришельцев встречали. Какой-то человек в красном плаще и красной же округлой шапочке вышел на середину дороги-проспекта и, видимо, что-то говорил. Всадники остановились перед ним, слушая.

– Учитель! – радостно и одновременно озадаченно возопил Ансельм и, хотя тот не мог слышать его, закричал: – Учитель, я тут, подождите меня. Я уже бегу.

И сорвался с места – без всяких прости-прощай. Госпожа ведьма Ди перестала для него существовать, затерявшись в блеске и сиянии того, ради кого фактически была снята с костра. В общем-то это было как будто естественно, и все же Ди ощутила мгновенный укус тоскливой обиды. Слишком сильный для того, чтобы делать вид, будто на самом деле она не обижена, а оскорблена, и неосознанно вымещать на чем-нибудь раздражение.

Нет, просто стало невероятно грустно.

Ансельм, пробежав совсем немного, от большой, видимо, радости запнулся на ровном месте и ткнулся носом в землю. Но сейчас же вскочил и снова помчался. Ди заметила, как что-то выпало из его кармана. Она подошла поближе и подобрала предмет, уже поняв, что лучше бы она не делала этого. Потому что от находки на душе стало еще поганей. Как от зубной боли. Или зеленушной морской болезни.

Она держала в руке электронные наручные часы. Их выронил хитрый простак Ансельм, средневековый ученик средневекового лекаря и прорицателя.

Размахнувшись, Ди отправила часы в короткий, но выразительный, эмоционально красноречивый полет.

Потом повернулась и зашагала прочь – к выходу из города. Города, который она наивно вообразила своим, подвластным ей. Размечталась дуреха. Радостно напялила на себя предложенную маску ведьмы да еще и поверила – в самом деле поверила! – в истинность фальшивой личины. А ей всего-то навсего навязали роль и легонечко подтолкнули: «Иди, порезвись, поиграй в сильную личность». А сильная личность возьми да и окажись в конце концов мыльным пузырем. Потому что – яснее ясного теперь – этот город – не ее. И не ей его разрушать и возрождать. Не ей, а той, другой, на вороном гиганте. Наверное. Хотя неважно кому. Просто кому-то другому.

Лабиринт вытолкнул ее сюда. Просто потому, что в нем, в лабиринте, таких вот чужих городов, наверное, немеряно. И когда она отыщет свой – и отыщет ли – кто его знает. А без этого из лабиринта не выбраться. Не выпустит. Выход из него – не там, где вход. Иначе было бы слишком просто. Но лабиринт не хочет, чтобы было просто.

Ди шагала, уйдя в мысли, ничего не видя вокруг, только землю под ногами. Город все не кончался, превратившись в бесконечность. Уже и мысли стали расплываться в скользкую неопределенность, и настроение сделалось ровнее, а улицы тянулись и тянулись, переходя одна в другую, сворачивая, разветвляясь, обрываясь. И не вдруг, не скоро до нее дошло: это не город бесконечен, это лабиринт без конца, без края. Не выпускает. Преследует. Навязывает себя.

– Эй! Принцесса Диана! Ты перестала узнавать старых знакомых? Или мне нужно думать, что ты обиделась на меня тогда, на фуршете в «Грандиссимо»? Но я ведь уже извинился! И вдобавок ты сама мне навесила! Вот, смотри, шрам даже остался.

Ди посмотрела, не понимая. Перед ней стоял незнакомый парень в джинсах и майке и, придерживая рукой волосы, демонстрировал свой лоб.

Жизнь становилась разнообразнее час от часу.