Зримая тьма

ГЛАВА XXII

Мое внимание привлекли цветы. За запотевшими стеклами теплицы, вмещающей крохотный уголок бразильского леса, в слюнявых губах диковинного цветка, похожего на рог, сделанный из белого воска, тонула муха.

Джи Джи вывел меня из задумчивости.

— Раз у вас будет несколько свободных часов в Алжире, я попрошу вас, Стив, заглянуть к одному человеку. Это грек, по фамилии Хазопулос. Я запишу вам. Он живет в Форт-Жорже. Не можете ли вы прихватить для него ящик сигар и передать ему мой привет?

— С удовольствием, — ответил я. — Будут ли другие поручения?

— Нет, не думаю. Во всяком случае, сейчас я не могу ничего вспомнить. Мэри будет очень огорчена вашим отъездом. Как жаль, что ее вызвали. Целый день она занимается этим планом восстановления арабских кварталов. Вы, может быть, слышали, что ее выбрали председателем комитета? Лично я подозреваю, что здесь сыграл некоторую роль тот факт, что наша фирма пожертвовала сто тысяч долларов

— Я бы этого не сказал. По-моему, Мэри любят и уважают за ее собственные несомненные достоинства.

— Во всяком случае, благодаря поддержке Мэри у них будет канализация.

— Да, на этот раз ей действительно есть куда приложить свою энергию. Между прочим, пожертвование этих ста тысяч долларов — довольно-таки ловкий ход со стороны компании.

— Конечно. Таким жестом можно дешево завоевать расположение населения. Кроме того, дела идут так, что компания вполне может себе это позволить. Скажем прямо, здешние источники оказались гораздо богаче, чем мы ожидали. Настроение у всех отличное.

— Хотя директора компании никогда не отличались излишним оптимизмом.

— Совершенно верно, черт возьми! — воскликнул Джи Джи. — Дело в том, Стив, что изменилась обстановка. В течение двух лет были одни разочарования. Потом вдруг пришел успех, и перспектива прояснилась. Наконец-то налаживается сотрудничество. Каждый лезет из кожи вон, чтобы показать свое самое лучшее отношение к нам. Например, новый префект. Он просто готов в лепешку расшибиться. А офицер, которого назначили вместо Латура? Я ожидал, что это будет один из тех воинственных армейских тупиц, которые способны все испортить за одну неделю. Но он, как видно, вполне порядочный человек. Еще раз повторяю: мне очень жаль, что вы уезжаете как раз в тот момент, когда барометр установился наконец на ясной погоде. Но не беспокойтесь, я не буду больше попусту тратить время, чтобы вас переубедить. Вы знаете, что для вас здесь всегда найдется работа. Думаю, на этом можно и покончить.

— Спасибо, Джи Джи. Я вам верю, и особенно не удивляйтесь, если в один прекрасный день я вернусь, чтобы поймать вас на слове.

— Надеюсь, Стив, надеюсь. Наступают великие времена, и я бы очень хотел, чтобы мы с вами встретили их вместе. — Джи Джи был в чудесном настроении. Казалось, за эту неделю он помолодел. — Удивительно, — в раздумье произнес он, — как все изменилось с тех пор, как уничтожили этого колониста Блашона. Как будто кто-то переключил рычаг. Теперь уже нет никаких сомнений, кто именно портил все дело. — Джи Джи замолчал, по-видимому ожидая комментариев, но я промолчал.

— Все сложилось как нельзя лучше для нас. Это не значит, что наш общий друг Блашон мог бы в конечном счете добиться большего. Какой бы он ни был важной персоной по местным масштабам, он все равно не смог бы долго сопротивляться международным нефтяным компаниям.

В его деланно-задумчивом тоне я уловил скрытую гордость. Джи Джи снова был во власти политики большого бизнеса, его глаза блестели, как будто где-то в глубине их зажглись светильники. В эту минуту он действительно стал человеком эпохи Возрождения. На первый взгляд, казалось, что он поглощен аксессуарами своего успеха — прекрасным домом, коллекцией икон, драгоценными безделушками. Но вдруг на какое-то мгновение Джи Джи показал другую, до сих пор скрытую сторону своей натуры, — свойственную лишь великим людям способность проникать мысленным взором в глубь вещей и находить причины, объясняющие те или иные явления и факты; глубокое понимание окружающего мира, на который он взирал одновременно с горькой усмешкой и со снисходительным благодушием.

Мой взгляд снова упал на теплицу. К этому времени муху уже засосало в испещренный тонкими жилками желудок, выпиравший под самым горлом цветка. Джи Джи говорил мягким голосом, в котором, однако, звучали трезвые нотки реалиста.

— Это не что иное, как простая арифметика эволюции. Лук и стрелы против танка. Разорившийся фермер против одного из крупнейших картелей нашей планеты. — Легкая самодовольная улыбка, казалось, говорила: «Если бы только я мог рассказать вам половину того, что знаю».

Доводы Джи Джи были справедливы, и, бесспорно, со временем Блашон встретил бы в лице нефтяной компании достойного противника. В этом можно было не сомневаться.

Со временем? Меня поразила одна мысль, но я отбросил ее, как слишком невероятную.

— Интересно, всплывет ли когда-нибудь на свет вся правда об этом деле? — заметил я.

— Нет. В этом можете быть уверены. Ему суждено остаться одной из классических загадок. Поверьте мне, тот, кто уничтожил Блашона, знал, как замести следы.

— Здесь, конечно, помогло и то, что Блашон успел нажить так много врагов?

— Безусловно. Убийцей мог быть чуть ли не любой из них. Ну хотя бы этот сицилиец или кто-нибудь из полдюжины разоренных Блашоном коммерческих конкурентов, или один из армейских тузов. Блашон то и дело наступал им на любимую мозоль, не правда ли? Но гадать можно до бесконечности. А может быть, его уничтожили совместными усилиями?

Совместными усилиями? Я боязливо поежился, думая, не кроется ли за этим добродушным подшучиванием какой-то намек. Мои нервы были настолько напряжены, что в любом замечании я искал какой-то особый смысл.

— Говоря о совместных усилиях, — продолжал Джи Джи, — я. имею в виду нечто похожее, во всяком случае в принципе, на тот способ, каким в этой стране правосудие отсекает голову человеку. В каморку над эшафотом помещают шесть человек, и по сигналу каждый из них должен разрезать одну из протянутых к гильотине веревочек. Таким образом, никто из них не знает, чья веревочка опустила нож гильотины… Послушайте, у меня возникла еще одна мысль. Может быть, это сделал ваш старый друг Кобтан? На следующий день после убийства он счел благоразумным бежать к повстанцам. Вам не кажется это подозрительным? — Теперь уже Джи Джи широко ухмылялся.

— Кобтан? — удивился я. — Я не знал, что вы с ним знакомы.

— Не знали? Представьте себе, Стив, я знаю его очень хорошо. Можно сказать, слишком хорошо. Помните, я говорил вам, что мы откупаемся от Фронта национального освобождения? Так надо же было кому-то вручать деньги. В то время я не считал себя вправе называть вам этого человека, но теперь не вижу оснований скрывать от вас его имя. Кажется, вас это поразило?

— Должен признаться, я немало удивлен, — пробормотал я. — Мне всегда казалось, что Кобтан — ну, как вам сказать, религиозный человек.

— Да, так оно и есть. Но разве религиозный человек не должен защищать дело, которое он считает правым? — Стихийный пантеизм Джи Джи позволял ему терпимо относиться к убеждениям и предрассудкам своих собратьев-людей. Он усмехнулся. — Одним из старомодных предрассудков, которых он придерживался, было пристрастие к наличным деньгам. Мы обычно платили свой взнос десятидолларовыми купюрами. Эдакая небольшая, аккуратная пачка, уложенная в жестянку из-под табака, вручалась пунктуально первого числа каждого месяца. Теперь дело поставлено на более разумной основе: мы пользуемся банковскими переводами. Вот тут-то и выступает на сцену наш греческий друг Хазопулос. Между прочим, он говорит, что все колонисты в округе снова стали платить.

— Интересно, что же стало с его женой? Я хочу сказать — с женой Кобтана.

— Жена ушла с ним. Вы бы никогда не подумали, но Кобтан сам говорил мне, что именно жена убедила его присоединиться к националистическому движению. Она лишь ловко играла роль восточной женщины-затворницы. Поверьте мне, жена вашего приятеля была вполне эмансипированной особой. — Он вынул из кармана конверт и протянул его мне. — Да, кстати, вот здесь кое-что для вас. Это письмо пришло вместе с запиской, которую я получил сегодня от старины Кобтана.

Я открыл конверт и прочитал:

«Дорогой мистер Лейверс! Мне очень жаль, что приходится покинуть Эль-Милию, даже не пожав Вашей руки, тем более что, как сказал мне мистер Хартли, Вы тоже уезжаете на родину. Не сомневаюсь, что мы еще встретимся, и в лучшие времена. Жаль, что Вам пришлось узнать нашу страну только в горькие для нее дни. Мы надеемся, что, когда наконец наступит мир, Вы и все наши друзья вернетесь, чтобы помочь нам в великом деле восстановления страны из руин…»

Мои мысли блуждали где-то далеко, я думал о будущем.

Джи Джи вывел меня из задумчивости:

— Да, ведь вы просили меня проследить за кое-какими вашими поручениями. Как насчет цветов? Вы все еще хотите, чтобы я их послал?

Мне сообщили, что дня через три на самолете с грузом продовольствия прибывает очередная партия цветов. Это не слишком поздно?

— Нет, если только вы успеете отослать их к восьмому. Мне хотелось бы отметить одну годовщину.

— Кто бы она ни была, цветы ей понравятся, — сказал Джи Джи. Я распоряжусь, чтобы послали самые редкие сорта. А адрес вы мне все-таки дадите?

— Да, да, конечно. Я чуть не забыл.

Я нашел карточку, на которой был написан

адрес, и передал ее Джи Джи. Он положил было ее на стол, но потом взглянул, и я увидел, как изменилось выражение его лица. Раньше я его никогда таким не видел. Это длилось только одно мгновение. Джи Джи быстро овладел собой, однако чувствовалось, что он чем-то поражен, смущен и даже испуган.

Я ждал, пока он, держа в руках карточку, делал вид, будто рассматривает ее. Затем Джи Джи поднял глаза, исподлобья взглянул на меня и провел кончиком языка по губам.

— Ваш почерк, Стив, не стал лучше. Я все старался прочитать имя дамы.

— Элен, — хрипло ответил я.

К Джи Джи возвращалась прежняя уверенность, но его лицо все еще хранило суровое выражение. Вдруг он рассмеялся лающим смехом.

— Вот как, Элен? А я было прочитал Элис. — Он опустил карточку в карман. — Хорошо, Стив. Положитесь на меня. Все будет сделано.

Элен. Я думал о ней и снова вспомнил библейские легенды об Иаили, держащей в руках молот и кол, и о Далиле, тихо зовущей цирюльника. Теперь я был совершенно уверен, что Элен со свойственным ей вероломством лгала до конца. Ее последний телефонный звонок был не чем иным, как еще одним обманом.

Мы по-прежнему жили в обстановке предательства, описанного еще в библии. В этой охваченной войной стране, в этой зримой тьме нельзя было больше отличить кровную месть от акта правосудия. Блашон уничтожен, и мне пришлось сыграть свою роль в его уничтожении. В этом я не раскаивался. Это был акт правосудия. Но каким же низким целям послужила его смерть помимо того! Разве не может быть, что Блашона принесли в жертву козлобородому Бесу и меднобрюхому богу грубой силы Ваалу?

Через несколько минут мы расстались. На лице Джи Джи снова появилась обычная улыбка, и я еще долго чувствовал на себе его взгляд.