Звёздный час профессора Минорки

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

В момент, следующий за вышеупомянутым моментом, тётушка Тереза оказалась сидящей на земле, Дорка сидела у неё на коленях, а на коленях у Дорки расположилась курица. Вокруг в воздухе кружились разноцветные перья. Царила тишина. Зловещая тишина, как будто смолк весь окружающий мир. Тётушка Тереза осторожно выглянула из-под полей лиловой шляпы. Обычной воинственности её как не бывало.

— Что стряслось? — слегка робея, поинтересовалась она.

Дорка тоже беспокойно елозила в поисках своей флейты, но затем, обнаружив, что держит её зажатой в руке, угомонилась.

— По-моему, тётя, вы что-то столкнули… стронули с места.

При других обстоятельствах тётушка Тереза тотчас одёрнула бы племянницу за непозволительную дерзость, однако необъяснимая странность положения сковывала язык, и она еле выдавила из себя вопрос:

— С чего ты взяла?

Дорка развела руками:

— Так мне кажется.

— Позволю себе заметить, что ребёнок со всей очевидностью прав, — прозвучал чей-то голос.

Тётушка Тереза оглянулась по сторонам.

— Это ты, что ли, сказала? — строго вопросила она.

— Нет, — потупилась девочка.

— Ребёнок употребил, пожалуй, слишком сильное выражение, ведь глагол «столкнуть» почерпнут из разговорной речи, а в данном случае более уместен высокий стиль. Однако это не меняет факта, что ситуация в значительной степени спровоцирована именно тётушкой Терезой, — голос невидимого собеседника звучал внушительно.

На сей раз тётушка огляделась вокруг повнимательней.

— Правда не ты разговариваешь? — ткнула она пальцем Дорку.

— Честное слово.

— Тогда кто же?

От столь прямого вопроса было не увернуться.

— Вы только не пугайтесь, тётя.

— Я не из пугливых.

— Курица.

— При чём здесь курица?

— Она заговорила.

Тётушка Тереза уставилась на курицу. Та по-прежнему сидела на коленях у Дорки, склонив голову набок и виновато помаргивая одним глазом.

— Это правда? — спросила тётушка напрямую. От растерянности ничего лучшего ей в голову не пришло.

— Не стану отрицать, — призналась курица.

— Какая чепуха! Говорящих кур не бывает! — к тётушке начала возвращаться свойственная ей непререкаемость суждений.

— Однако встречаются исключения, — заметила курица.

Тётушка призадумалась.

— Тогда другое дело, — изрекла она наконец. — Ведь исключения лишь подтверждают правила.

— Верно подмечено! — возликовала курица. — Отрадно слышать, что вы признали за мной право на существование. Стало быть, я являюсь исключением. И в качестве такового позвольте, милейшая тётушка, представиться. Надеюсь, у ребёнка нет возражений? — последовал церемонный поклон. — Итак, профессор Фёдор Минорка.

Тётушка Тереза разинула рот. А вот Дорка ничуть не удивилась, одобрительно поглядывая на диковинную птицу, отвешивающую поклоны у неё на коленях.

— С чего это вдруг ты именуешь себя профессором? — поинтересовалась тётушка.

Во всём облике курицы произошла разительная перемена. Осанка выпрямилась, взор затуманился, и голова отвернулась в сторону — так выглядит любое живое существо, которое подверглось тяжкому оскорблению.

— Милейшая тётушка, попрошу мне не тыкать! — голос профессора прозвучал достаточно резко. — Мы с вами люди взрослые, здравомыслящие, давайте же обращаться друг к другу с должным почтением. Я ведь тоже в зрелом возрасте…

— Пардон, — дала задний ход тётушка. Конечно, она заводилась с пол-оборота, однако была далека от намерения оскорблять кого бы то ни было беспричинно. — Тогда как же к вам обращаться?

— Как вам будет угодно, милая тётушка Тереза, только без фамильярности. Этого, знаете ли, я на дух не переношу.

— Будь по-вашему, почтеннейший Фёдор Минорка. Я ведь всего лишь удивилась, что вы назвали себя профессором. В наше время не каждый день приходится сталкиваться с учёными курами… Вы уж простите меня за откровенность, — добавила она. Подчёркнутая учтивость профессора Минорки вынудила и её взять соответствующий тон.

— Да, я профессор. Доктор философских наук, — скромно уточнил Фёдор Минорка. — Я мог бы подтвердить это дипломом, но специфические обстоятельства как-то не располагают к этому…

— Помилуйте, да у меня и в мыслях не было усомниться в правдивости ваших слов! — пустилась в оправдания тётушка Тереза, которая и понятия не имела, что это за титул такой «доктор философских наук» и с чем его едят, но ведь не она первая и не она последняя пребывает в сём мире в плачевном невежестве.

— А Фёдор откуда взялся? — полюбопытствовала Дорка. — Ведь это мужское имя, а курица — женского пола, разве не так?

— Ребёнок, позволю себе заметить, зрит в корень, — сдаваясь, склонил голову профессор Минорка и тяжко вздохнул. — Всё началось с того, что из яиц, какие несла моя дорогая матушка, одна за другой вылуплялись сплошь курочки, а родителям, с течением лет, всё больше и больше хотелось петушка. Желание их достигло такой степени, что когда подошёл мой черёд, родители в радостном предвкушении нарекли меня мужским именем, хотя я ещё не успел вылупиться из яйца. Каково же было их разочарование, когда я появился на свет! Опять не петушок. Отец мой, вседостойнейший Вальтер Минорка, и матушка, Матильда Минорка, даром что ростом не вышли, духа были на редкость возвышенного. Не в силах смириться с прискорбным фактом, они решили бросить вызов природе и дать мне мужское имя. Под ним я и значусь в метрической записи. — Взгляд профессора Минорки с тоской устремился вдаль.

— Ну что ж… Пожалуй, пора вставать, — скупо обронила тётушка Тереза и стала приподниматься. Племянница тотчас соскользнула с её колен.

— Пора так пора, — кивнула Дорка и тоже приподнялась, а профессор Минорка сполз с её колен.

— Согласен, — сказал он и тоже стал разминать ноги.

Словом, вся компания приподнялась, а когда встала на ноги, Дорка смахнула пыль с флейты, тётушка Тереза — со шляпы, а курица тоже встряхнулась и распушила перья. После чего все как по команде огляделись вокруг.

По-прежнему царила зловещая тишина. И картина складывалась такая, словно все впопыхах покинули рынок. Опрокинутые лотки, перевёрнутые ящики, раскатившиеся в стороны сиреневые кочаны капусты, алые помидоры, оранжевые морковки и… нигде ни души. Лишь несколько пушинок парили в воздухе, неспешно опускаясь на землю.

— Ну и ну! — обомлела тётушка Тереза.

— Вот это да! — добавила Дорка.

Фёдор Минорка помолчал и чуть погодя севшим голосом заметил:

— Понятия не имею, что тут могло стрястись, но чутьё подсказывает: самое время спрятаться.

— С какой стати нам прятаться? — повела плечом тётушка Тереза. — Отправимся домой, и все дела. Не знаю, что тут у них сегодня творится, но нас это не касается. Мы пришли за курицей к обеду, так ведь?

— Так, — взволнованно отмахнулась Дорка. — Но раз уж мы здесь, любопытно было бы узнать…

— Совершенно незачем, — тётушка ухватила её за руку, испытывая всё же некоторые угрызения совести в связи с создавшимся чрезвычайным положением. — Каждый должен заниматься своим делом. Моё дело — сварить наваристый куриный бульон, и баста.

— Весьма прискорбно, дражайшая тётушка Тереза, — заявил потрясённый профессор, — что в столь критический момент вы способны думать лишь о подобных вещах.

— Сожалею, дорогой Фёдор, — ледяным тоном парировала тётушка, — но жизнь есть жизнь, и о чём бы вы тут ни разглагольствовали, а я не могу себе позволить выбрасывать тысячу форинтов на ветер. К тому же не понимаю, чем нынешний критический момент отличается от всех прочих.

— Ой, смотрите-ка! — используя флейту вместо указки, Дорка ткнула перед собой.

Прямо посреди разгромленного и обезлюдевшего рынка по-прежнему стоял кран. Вот только сам кран изменился: вырос, потолстел, медь сверкала меднее медного, вода капала пуще прежнего, преломляя солнечные лучи голубыми молниями. Мясник и торговка точно так же поедали, вернее, грызли друг дружку взглядами.

— Кран — наш! — скрежетал зубами мясник.

— Нет, наш! — шипела сквозь зубы торговка.

Они ещё ближе склонились друг к другу, едва не соприкасаясь носами.

— О чём это они? — недоумевала Дорка.

— Откуда мне знать? — пожала плечами тётушка. — Пошли своей дорогой!

— Ну и рожа у тебя страхолюдная! — бросила торговка обвинение прямо в лицо своему недругу.

— Что-о?! — взревел тот. — В мои внутренние дела вздумала вмешиваться?

— Какое же это внутреннее дело, ежели каждый поневоле вынужден на тебя пялиться?! Общее это дело, всех нас касается!

— Думаешь, твоя рожа краше? И башка огурцом!

— Ах, тебе голова моя не нравится?!

— Пойдём отсюда! — рванула племянницу за руку тётя Тереза.

— Что ж, воевать так воевать! — взмахнула большущим огурцом торговка.

— Ты у меня ещё пощады запросишь! — стиснул кулачищи мясник.

— Зрелище не для детей, — решила тётушка и ладонью заслонила Дорке глаза. Однако, к превеликому её изумлению, противники, вместо того чтобы сцепиться врукопашную, развернулись спиной друг к другу и припустили во всю прыть в разные концы рынка.

— Камня на камне не останется! — сыпал угрозами один.

— Ни единой травинки не вырастет! — вторила ему другая.

— На мой взгляд… — пустился было в мудрствования профессор философии, но так и не успел договорить.

— Огонь! — грянул зычный голос.

— Огонь! — столь же воинственно откликнулся призыв с другой стороны.

И небо потемнело, а тётушка Тереза оглохла напрочь. И тысячи боевых снарядов взлетели ввысь. И мириады осколков посыпались на землю. И через считанные мгновенья рынок был обращён в руины.

Лишь посреди рыночной площади отливал золотом роскошный медный кран, и алмазными каплями капала вода.

— Бежим! — скомандовала Дорка.

— А? Что? — таращилась на неё тётушка.

— Устами младенца глаголет истина, — поддакнул профессор.

— Не слышу!

— Бе-жим! — надсаживалась Дорка.

— Языком болтать все горазды, а дело делать — так мне! — с упрёком отозвалась тётушка Тереза, подхватив курицу под мышку и протянув руку девочке.

— Смотрите, вон корзина! — всполошённо кудкудакнул профессор. — Лезем под неё, да поживее!

Тётушка Тереза даже сообразить не успела, что повинуется командам какой-то полудохлой курицы, как они все трое очутились под большущей плетёной корзиной, в каких перевозят картошку, со страхом взирая на хаос сквозь щёлки меж прутьями.

Снаружи творилось нечто неописуемое. С обеих сторон — со стороны мясных рядов и овощных прилавков — то и дело раздавались команды «огонь!», «пли!», в воздух взмывали зелёные огурцы, румяные яблоки, фиолетовые баклажаны и свистящими залпами летели в противника, который, в свою очередь, атаковал увесистыми мозговыми косточками, грудинками и рульками. Картофелины величиной с кулак и глянцевые пакеты с молоком сталкивались на лету с мелкими жареными судачками, раскормленными живыми карпами и толстыми батонами колбасы и падали наземь. Рынок нельзя было узнать.

— Кошмар! — качала головой тётушка Тереза.

— Извольте слезть с моего крыла, — раздался вдруг голос из глубины корзины.

— Прошу прошения, дражайший Фёдор, но я даже шевельнуться не могу.

— Да я и слова не сказал, — пожал плечами Фёдор Минорка, если, конечно, предположить, будто бы курица умеет пожимать плечами.

— Чего это они пуляют друг в друга? — спросила Дорка.

— Охотно объясню, только слезьте наконец с моего крыла! — произнёс тот же голос, но на сей раз с раздражением.

— Я же вам сказала, милейший Фёдор, что с места сдвинуться не могу! — повысила голос и тётушка Тереза.

— Да никто не сидит на моих крыльях! — запротестовал Фёдор.

— А на моём сидят! И я вам никакой не Фёдор! — взвизгнул кто-то столь пронзительно, что корзина едва не опрокинулась, а беглецам пришлось зажать уши. — Моё имя Эмилия, и если меня ещё хоть раз назовут Фёдором, я за себя не ручаюсь!

— Тысяча извинений…

— А если не слезете с моего крыла, я и подавно за себя не поручусь! — визжала безвестная Эмилия пуще прежнего. Дорка вертелась из стороны в сторону, покуда не углядела истеричку.

— Вон она! — воскликнула девочка.

Теперь и тётушка Тереза с курицей заметили некое странное маленькое существо, приткнувшееся в углу корзины. Из спины у него торчало крыло.

— Ну и диковинная птица! — заинтересовался профессор Минорка. — Таких мне ещё не доводилось встречать. У неё всего лишь одно крыло.

— Потому что на другом сидят! — взвизгнуло существо. — Добром прошу, слезьте с моего крыла!!! — Сирена «скорой помощи» была бы посрамлена силой этого звука.

Тут тётушка Тереза подскочила как ужаленная, стукнувшись лиловой шляпой о крышку, вернее, о дно корзины. Фёдор Минорка тоже вроде как вспорхнул, хотя куры слабоваты по этой части, а бедная Дорка зажала уши, в страхе причитая:

— Да что же она так кричит, барабанные перепонки того гляди лопнут!

Меж тем снаружи продолжалась перестрелка, ручьями текли простокваша, томатный сок и рыбья кровь.

В корзине же царило затишье перед бурей. Все с ужасом ждали, что вот-вот снова раздастся вой сирены. Однако этого не произошло.

— Премного благодарна, — послышался наконец приятный голосок, и когда присутствующие решили поднять глаза, то узрели перед собой хрупкую, на редкость бледненькую девчушку, расправлявшую два белоснежных крыла.

Первым пришёл в себя профессор Минорка.

— Помилуйте, за что же?

— За то, что тётушка Тереза слезла с моего крыла. Стоило ей чуть взлететь — что без крыльев совсем не просто, да и с крыльями-то не всегда легко, — она бросила взгляд на Минорку, который заколебался, уж не обидеться ли ему, — как я освободилась. И очень кстати, иначе крыло безнадёжно смялось бы. Чувствительность ещё восстановилась не полностью. Оно и понятно: ногу отсидишь — и то не сразу на неё ступить можно.

— Право же, я не нарочно… — принялась оправдываться тётушка Тереза.

— Не стоит извинений, — отмахнулась Эмилия. — Если уж извиняться, то, во всяком случае, не из-за таких пустяков.

— Любопытно узнать, из-за чего я должна оправдываться!

— Ах, не повышайте голос, пожалуйста, иначе я опять завизжу! Нервы мои вконец расшатаны.

— Смутные времена, — кивнул головой профессор. — Уж мне ли этого не знать! — он сделал знак в сторону рынка.

— Мы, пернатые, без слов понимаем друг друга, — вздохнула Эмилия, и её веко дернулось. Судя по всему, нервы у неё действительно были не в порядке. — Но прежде всего позвольте представиться. Зовут меня Эмилия…

— Это мы уже слышали, — не преминула язвительно вставить тётушка Тереза.

— …а по роду занятий я — добрая фея. — Эмилия сделала эффектную паузу.

Эффект не заставил себя ждать. У всех челюсть отвисла, включая профессора Минорку, если, конечно, предположить, что у кур имеются челюсти. Тётушка Тереза устремила на бледную слабонервную фею испытующий взгляд.

— Скажите, Эмилия, а прежде мы с вами нигде не встречались?

— Как не встречаться — к сожалению, встречались. Всего лишь несколькими минутами раньше. Это я торговала метёлками, а вы изволили выхватить у меня из рук метёлку из белоснежных перьев.

— Ну и что тут такого? — опять перешла на воинственный тон тётушка Тереза. — Почему было не отдать по-хорошему?!

— Метёлка была не простая, а волшебная! — голос Эмилии дрогнул. — И то, что сейчас творится снаружи… ваших рук дело!

Заваруха на рынке по-прежнему продолжалась.

— Ну уж нет! — взвилась на дыбы тётушка Тереза. — Оскорблений я отродясь не терпела и впредь не потерплю! Вставай, Дорка, мы немедленно уходим домой!

— Не получится. Ворота закрыты, стены непроходимы. Покуда длится заклятие, ни войти на рынок, ни выйти отсюда нельзя. И это тоже на вашей совести, тётушка!

— При чём здесь я? Пришла за покупками, и нате вам…

— Какое заклятие? — оживилась Дорка.

— Я читал о подобных вещах. Ни сном ни духом не ведая о заклятиях, ненароком нарушишь запрет, и готово — лавина стронулась… И не знаешь, куд-куда кривая вывезет, — глубокомысленно кудахтнул профессор.

— Прошу прошения, почтенный Фёдор, но в данный момент ваша начитанность никого не интересует.

— И напрасно! Просвещённость способна вывести из любого тупика.

— Корень зла в том, что тётушка Тереза умудрилась крутануть волшебную метёлку Великой Кудесницы.

— Что такое?!

— О-о, Великая Кудесница, — со знанием дела кивнул Фёдор Минорка.

— Кто она такая? — в один голос поинтересовались тётушка Тереза и Дорка.

— Старшая над нами, феями. Она нам, можно сказать, как мать родная. Она примирила мясников и торговок во время их последнего побоища. Ведь испокон веку, сколько себя помнят люди, да и феи тоже, мясники и торговки всегда были на ножах. Ну, а последний раз Великая Кудесница разгневалась и заявила: чаша терпения моего переполнилась. А от родимой матушки всех фей-волшебниц такое нечасто услышишь. Разве что раз в тысячелетие. И тогда она встала посреди поля сражений, крутанула над головой волшебную метёлку из белоснежных перьев и воскликнула: «Ах ты, будь оно неладно! Стоит ли из-за этого на стенку лезть?!»

— Это и есть заклинание? Может ли такое быть?

— Может, может, отчего бы нет?

— Не сказать, чтоб формулировка была изящной, — заметил профессор.

— Дорогой Фёдор, — веко Эмилии предательски дёрнулось, — не мешало бы нам, крылатым, проявить единомыслие. Вы как образованная курица должны понимать: заклинанием может быть всё что угодно. Любые слова. Весь секрет в том, кто, где и для чего их произносит.

— Ясно, — серьёзным тоном ответил профессор Минорка, и чувствовалось, что всё ему действительно ясно.

— А дальше что? — нетерпеливо поинтересовалась Дорка.

— Стоило только ей произнести заклинание, и торговки с мясниками враз примирились. А мне Великая Кудесница доверила охранять заветную метёлку. Вот я и переоделась продавцом, чтобы всегда над моей головой колыхалась белая метёлка, напоминая торговкам и мясникам о случившемся. Я следила за ней, берегла её пуще глаза, и всё шло тихо-мирно, покуда тётушка Тереза не схватила её, не крутанула над головой и не выкликнула заклятие.

— Вы так визжали и скакали, милейшая Эмилия, что прямо-таки вывели меня из себя. Ну, я и одёрнула вас — чего, мол, из-за пустяка на стенку лезть.

Эмилия чуть не разрыдалась.

— Неужели вы не понимаете, что выпустили на свободу зло?!

— Вот ведь беда… — пробормотала тётушка Тереза, лишь теперь смекнув, что натворила. — Да разве ж я могла предположить, что такая ерунда в заклинание годится?

— А между тем так оно и есть. Именно это я и пытаюсь довести до вашего сознания, хотя коллега вон с полуслова меня понял. — Она махнула ручкой в сторону профессора Минорки, который с достоинством выпрямился, растроганно подумав про себя: редкая курица может похвалиться тем, что добрая фея, пусть даже с расстроенными нервами, величает вас коллегой. «Вот что значит иметь крылья», — с удовлетворением констатировал он.

— Стоило только вам произнести эти слова, — ротик Эмилии скривился, — и разверзся ад. — Не в силах сдержать отчаяние, фея разрыдалась.

Тётушка Тереза поспешила прикрыться лиловыми полями шляпы, без всяких сомнений, испытывая стыд. Лишь сейчас она окончательно прочувствовала, какое неслыханное бедствие обрушила на рынок.

— Я ведь говорила, что вы вроде бы что-то столкнули, — заметила Дорка, а тётушка — невероятный случай! — смолчала.

— П-прошу п-прощения, — наконец тихонько пролепетала она. — П-право же, я не на-нарочно… Мне и в г-голову прийти не могло, что этакая безделица…

Дорка не сводила с тётки восхищённых глаз.

— Заклинанием могут послужить любые слова, — покровительственным тоном изрекла она. — Какие угодно. Всё зависит от того, где, когда и для чего их произнести…

— Какой переимчивый ребёнок! — одобрительно констатировал профессор.

— Я бы и рада простить, — сказала Эмилия, — в конце концов, на то я и добрая фея; только в данный момент это нам не поможет. Всё, всё перевёрнуто вверх тормашками! — безутешно рыдала она.

— Полно расстраиваться, полно, — попытался утешить её профессор. — Нет худа без добра.

— Любопытно узнать, что хорошего вы углядели.

— Ну, например, то, что я вдруг научился говорить. Ведь до сих пор я, как бы это выразиться точнее… изъяснялся лишь на курином языке…

— Скажите, Фёдор, — вновь обрела голос почтенная дама, — вы действительно способны радоваться тому, что научились говорить… радоваться именно в такой момент, когда… — голос её сорвался.

— Извините, извините, — обиженно пошёл на попятную профессор, — я всего лишь попытался влить каплю радости в нашу горькую чашу, но если вам не угодно… Я ведь и сам по натуре склонен к пессимизму…

Снаружи настала тишина. Перестрелка как по команде прекратилась.

Беглецы приникли к прутьям корзины. Глазам их предстал лунный пейзаж. Всё, чем можно было пулять, расстреляно; всё, что можно разбить, — разбито, что можно опрокинуть, — опрокинуто, развалено, рассыпано, разбросано.

— Конец! — встрепенулась тётушка Тереза. — Отвоевались! Тогда пошли по домам.

— Какой там конец! — простонала Эмилия. — И не мечтайте. Это была всего лишь артподготовка. Вояки устроили себе передышку — надо же зализать раны, потолковать, посовещаться, а уж потом приступать к настоящим разборкам. Не вздумайте никуда выходить. Я же вам объяснила: пока заклятие в силе, ни на рынок, ни с рынка, все пути перекрыты.

— А из-за чего, собственно, они воюют? — спросила Дорка.

— Подумать только! — восхитился профессор Минорка. — Ещё ребёнок, а до чего мудра! Да, кстати, из-за чего сыр-бор?

— Из-за рынка, — коротко ответила Эмилия.

— Вот это да! — просиял Минорка. — В литературе нередко встречается упоминание о том, что войны ведутся из-за рынков сбыта.

— Точнее говоря, из-за крана, — мрачно продолжила фея.

— Воевать, сражаться ради какого-то крана?

— Давным-давно, в незапамятные времена, там, где сейчас торчит кран, из-под земли бил источник с прохладной, кристально чистой водой. Не было тогда здесь ни улицы, ни рынка, ни Восточного вокзала поблизости, не было ничего, кроме восхитительного источника. Каких только чудес ему не приписывали! Но, если верить легенде, стоило испить водицы из этого источника и произнести при этом заветные слова — самые простые, их и младенцу впору пролепетать, — и становился человек богатым, богаче некуда: источник одаривал его серебром да золотом, алмазами-топазами, сапфирами-зефирами, словом, всякими драгоценностями. Поговаривали, будто бы многие обогатились таким образом. Шло время. Появились новые люди, выросли высокие дома, был построен Восточный вокзал и основан рынок. Ключевую воду запрятали в трубу, сверху водрузили кран. Волшебные истории мало-помалу поглотило забвение, и люди выбросили из памяти заклинания, не помнили даже самые что ни на есть простейшие, из тех, что и младенцу впору освоить. Но однажды кому-то вдруг вновь взбрело на ум обогатиться за счёт источника. То ли этот умник наткнулся на старинную рукопись и там вычитал легенду, то ли некий злокозненный гном внушил ему эту пагубную мысль — кто знает…

А только с той поры торговки с мясниками непрерывно враждуют, за обладание краном готовы головы друг дружке поотрывать. Война за войной, месть за местью — и так без конца и края. Но главное, что борьба эта начисто лишена смысла, ведь волшебных слов заклинания теперь уже не знает никто. А если бы и знали — что толку? Родник давно заглох, и из крана течёт не та кристально чистая вода, как бывало, а обыкновенная, из городского водопровода. Оттого она и хлоркой воняет.

— Надо сообщить им об этом, тогда они перестанут сражаться, — вмешалась Дорка.

— Да знают они, знают! — горестно махнула рукой Эмилия. — Великая Кудесница самолично явилась к ним. Сперва пыталась добром урезонить их и установить мир. Обратилась с проникновенной речью, втолковывала, что враждовать нет смысла, из крана не польются золотые и серебряные струи, не посыплются рубины-изумруды, а потечёт обычная водопроводная вода. «Простая, НЕ волшебная вода!» — внушала им Великая из величайших фей и волшебниц, но мясники и торговки слышали одно. «Ах, вода?! Тогда — огонь!» И знай себе палить друг в дружку с новой силой. Теперь уже и воюют-то не ради серебра-злата, и даже не из-за воды, а из-за крана, потому как он на рынке один-единственный. Чаша терпения Великой Кудесницы переполнилась. Схватила она волшебную метёлку из белоснежных перьев и… Остальное вы знаете. Конечно, и после этого вражда не прекратилась, только не в открытую, а исподтишка. Ворчали-бурчали, скрипели зубами, ан поделать-то ничего не могли, покуда над головами у них колыхались белоснежные перья. Затаив дыхание, ждали: вдруг да кто-то разрушит заклятие, и тогда можно будет начать заварушку по новой. Ну, тут тётушка Тереза и подоспела… Теперь война в полном разгаре.

— Придумала! — воскликнула Дорка.

— Что именно?

— Выход из положения. Пусть будет на рынке два крана — у каждой из враждующих сторон по собственному крану. Вызвать водопроводчика, да и все дела! — девочка обвела присутствующих торжествующим взглядом.

— У ребёнка ума палата! — восхитился профессор Минорка.

— Да полно вам! — отмахнулась Эмилия. — Думаете, речь идёт о кране?

— А разве нет?

— Именно, что нет! При вражде речь всегда идёт не о том, о чём вроде бы идёт. Не будь крана, нашлась бы какая-нибудь другая причина. Ссорились бы не из-за воды, не из-за воздуха, так из-за Луны на небе или какой-нибудь крохотусенькой звёздочки, которую и ясной ночью-то едва разглядишь.

Воцарилось гнетущее молчание.

— С ума, что ли, они посходили? — хорошенько подумав, предположила тётушка Тереза.

— Похоже на то.

— Нельзя ли их хоть как-то примирить? — размышлял вслух профессор Минорка.

— Даже Великой Кудеснице это не удалось.

— Тогда как же нам быть? — тётушка Тереза вдруг сникла, даже широкие поля лиловой шляпы уныло обвисли. — Не сидеть же до скончания века под корзиной! Нам домой пора! — но как ни старалась она выговаривать слова с присущим ей апломбом, к концу тирады голос её сорвался.

— К сожалению, курам не пристало слёзы лить, — тихо вздохнул профессор Минорка, — однако поверьте, я чувствую себя как побитый пёс. Если, конечно, сравнение уместно в моём случае.

— Вполне уместно, — заверила его добрая фея. Какое-то время все молчали. Эмилия нервно шевельнула крылышками и наконец решилась. — Есть один-единственный выход, — чуть слышно вымолвила она. — Все дружно повернулись к ней, враз преисполнясь надеждой. — Необходимо отыскать метёлку, крутануть её и произнести волшебное заклинание.

— Только и всего-то? — оживилась тётушка Тереза. — Тогда, можно сказать, дело в шляпе! Дорка, не ковыряй пластинку, сколько раз говорить! Ну и где она, эта ваша метёлка?

— Откуда мне знать? Вы же сами, тётушка Тереза, выхватили её у меня из рук, так что это вас надо спрашивать, куда вы её подевали!

— Дайте вспомнить. Когда я её поворачивала, метёлка ещё была у меня в руках, когда я плюхнулась наземь, её уже не было… — тётушка вновь сникла. — Значит, в этот промежуточный момент она и пропала…

— В таком случае надо её отыскать! — практичности Дорке было не занимать.

— Что нам стоит?! Конечно, отыщем!

— Эмилия нам поможет, — подбадривали они друг друга.

Но у феи опять задёргались веки, дрогнули нос, ушки и — что самое ужасное — затрепыхались оба крыла.

— Я н-не п-пойду н-никуда. Н-ни-п-почём, н-ни за что н-на с-свете.

— В чём дело, что случилось? — сочувственно склонилась к ней Дорка.

— Н-нич-чего н-не с-случилось. П-просто я б-боюсь.

— Чего именно?

— В-всего… — у несчастной феи дрожали губки. — Э-эта в-война с-совсем м-меня д-доконала. Н-никуд-да я отсюда н-не п-пойду!

— В жизни своей не встречала такой пугливой феи, — заметила тётушка Тереза.

— Запросто сдрейфишь при таком шухере!

— Фи, Доротея, что за выражения!

— Ничего удивительного, что уважаемая коллега дошла до нервного срыва, — вступился за крылатого сородича профессор Минорка.

— Я уж лу-лучше тут пережду и ф-ф…

Что намеревалась выговорить бедняжка Эмилия, так и осталось невыясненным, поскольку, едва фею заело на звуке «ф-ф», Дорка вдруг отчаянно вскрикнула:

— Флейта! Флейта моя пропала! — Она ощупывала землю вокруг. — Наверное, так и осталась на том месте. Пойду поищу!

— Никуда ты не пойдёшь! — непререкаемым тоном заявила тётушка Тереза. — Сиди здесь!

Но Дорку было не удержать.

— Вы и охнуть не успеете, как я вернусь! — на ходу бросила она, выбралась из-под корзины и припустила бежать со всех ног.

— Стой! — взвизгнула тётушка Тереза. — Доротея, погоди!

Тётушка мигом вскочила, вернее, вскочила бы, но… от долгого сидения в неудобной позе отсидела ноги. По икрам словно забегали мириады муравьёв, и почтеннейшая матрона вновь шлёпнулась наземь.

— Ох, ноги подвели некстати! Доротея, стой, кому я говорю!

— Отсидели? — сочувственно поинтересовался профессор.

— Отсидела, чтоб им ни дна ни покрышки!

— Право же, воспитанной даме не пристало выражаться столь вульгарно.

— Ещё не хватало, чтоб какая-то курица с навозной кучи меня хорошим манерам учила!

— П-позвольте, я в-вам п-помассирую н-ноги, — вызвалась Эмилия. — Всё-таки, ч-что н-ни г-говорите, а я ж-же д-доброй ф-феей з-зовусь.

Она принялась разминать затёкшие мышцы, а тётушка Тереза то хихикала от щекотки, то принималась истошным голосом призывать Дорку остановиться. Наконец она вновь обрела способность стоять на ногах.

— Сердечно благодарю, — сказала она Эмилии и выбралась из-под корзины.

— Д-до с-свидания. В-вы уж н-не обессудьте, а я п-пока з-здесь п-посижу.

Тётушка Тереза на прощание одарила фею презрительным взглядом и отбыла.

— Желаю скорейшего выздоровления, дорогая коллега, — учтиво раскланялся профессор Минорка.

— Д-до с-свид… — пролепетала вконец истерзанная страхом Эмилия.

Фёдор Минорка тоже выбрался из убежища. Впереди колыхались поля лиловой шляпы и раздавались вопли:

— Дорка, деточка, постой! Доротея, куда ты сбежала?

Позади во всю свою куриную прыть мчал профессор Минорка и всполошённо кудахтал:

— Детка, куд-куда же ты! Куд-куда ты запропастилась?!