Звёздный двойник

4

Моё обучение в гостиной мистера Бонфорта продолжалось до самого торможения. Всё это время я ни минуты не спал — сон под гипнозом не в счёт — да и не чувствовал такой необходимости. Мне постоянно помогали док Чапек или Пенни. К счастью, имелась масса фотоснимков и записей с Бонфортом — этого добра, слава богу, у любого политика навалом. К тому же со мной были те, кто очень хорошо его знал. Словом, материала хватало — вопрос был в том, сколько я в состоянии — под гипнозом или без — усвоить.

Не помню, когда именно я избавился от неприязни к Бонфорту. Чапек уверял — и я склонен верить — что этого он мне под гипнозом не внушал. Больше я не возвращался к этой теме — в вопросах врачебной этики доктор был исключительно щепетилен. Как врач и гипнотерапевт, он заслуживал всяческого доверия.

По-моему, дело тут в следующем: вжиться в роль человека, вызывающего отвращение, невозможно. Похоже, мне понравился бы и Джек-Потрошитель[16], если б я его задумал сыграть. Судите сами — вживаясь в роль, полностью отождествляешь себя с персонажем. Вы становитесь им! А человек — либо себе нравится, либо кончает самоубийством — тут уж одно из двух.

Говорят: «Понять — значит простить». А я начал понимать Бонфорта.

Когда началось торможение, мы получили обещанный Дэком отдых при нормальном притяжении. В невесомости мы не провели ни минуты: вместо того, чтобы выключить двигатели — чего космачи очень не любят, — команда проделала, по словам Дэка, «косой поворот на 180 градусов». Двигатели при этом работали на полную катушку, и маневр сей довольно удачно обманывал ваш вестибулярный аппарат.

Не помню, как этот эффект называется. То ли Кориолана, то ли Кориолиса[17].

Вообще я мало знаю о космических кораблях. Те, что могут стартовать прямо с планеты, космачи презрительно зовут «самоварами» — за густую струю пара или водорода из сопел. Однако они — самые настоящие ракеты, и двигатели их тоже работают на ядерном топливе — в смысле, котёл им подогревают, или ещё что. Хотя космачи их за корабли не считают. Планетолёты же, вроде «Тома Пейна» замечательны, как мне объяснили, тем, что работают на каком-то Е, равном мс-квадрат, а может, М, равном ес-квадрат… Знаете, наверное: то самое, которое Эйнштейн изобрёл.

Дэк из кожи вон лез, пытаясь мне всё это втолковать. Тем, кого заботят подобные штуки, вероятно, было бы весьма любопытно, однако не понимаю, для чего джентльмену такие вещи? По-моему, стоит научникам выдумать свой очередной «закон» — и жить на свете становится гораздо сложнее. Плохо нам что ли было без всего этого?!

Нормальная гравитация продолжалась часа два. Меня провели в кабинет Бонфорта, где я занялся лицом и костюмом. Теперь окружающие называли меня не иначе, как «мистер Бонфорт», или «шеф», или (это — док Чапек) — «Джозеф», желая облегчить мне перевоплощение.

И только Пенни… Она просто физически не могла звать меня мистером Бонфортом. Она старалась изо всех сил, но ничего не выходило. Впрочем, и без очков было видно, Пенни — классическая тайно-и-безнадёжно-влюблённая-в-своего-босса-секретарша. И меня здесь она воспринимала с глубочайшей, никак не объяснимой, но вполне естественной горечью. Сей факт не давал покоя ни ей, ни мне, тем более — я находил её весьма привлекательной. Ни один человек не способен ни на что путное, если рядом женщина, которая его презирает. Сам я для Пенни ничего худого не желал — мне было просто жаль её. И всё же такая обстановка порядком надоедала.

Наконец подоспело время для генеральной репетиции. На «Томе Пейне» далеко не все знали, что я вовсе не Бонфорт. Не могу судить, кто знал, а кто нет, но выходить из роли и задавать вопросы мне позволялось только при Дэке, докторе или Пенни. Ещё — почти наверняка — знал обо всём управляющий Бонфорта, мистер Вашингтон, но он ни разу не подал вида. Это был пожилой, худощавый мулат. Лицо его, с плотно сжатыми губами, здорово напоминало лик статуи католического святого. Было ещё двое посвящённых, но не на «Томе Пейне» Они оставались на борту «Рискуй» и обеспечивали тыл, взяв в свои руки пресс-релизы и текущие дела. Одного звали Билл Корпсмен, он занимался связью с прессой, другого — Роджер Клифтон. Не знаю, как описать словами деятельность последнего. Политический представитель? Вы, может, помните, в бытность Бонфорта премьер-министром Клифтон занимал пост министра без портфеля? Однако это ещё ни о чём не говорит. А положение было таково: Бонфорт разрабатывал, а Клифтон — осуществлял.

Эти пятеро должны были быть в курсе, возможно знал кто-то ещё — меня на этот счёт не предупредили. Остальной персонал и команда «Тома Пейна» наверняка заметили некоторую странность происходящего, но совсем не обязательно им было знать, что к чему. Прибытие моё видела куча народу, но в облике Бенни Грея. А в следующий раз я появился перед ними уже как Бонфорт.

Кто-то из посвящённых сообразил запастись настоящим гримом, но я им почти не пользовался. Вблизи «штукатурку» очень легко заметить — даже силикоплоть по фактуре слишком уж отличается от кожи. Поэтому я лишь наложил несколько мазков «полупрозрачного», и поверху — «надел» лицо Бонфорта. Пришлось пожертвовать большей частью моих волос, после чего док Чапек затормозил их рост, но это всё вздор, актёру и так постоянно приходится пользоваться париками. Кроме того, я был уверен — этот ангажемент обеспечит меня на всю оставшуюся жизнь, и подумывал уже, не провести ли остаток дней в праздности.

С другой стороны, меня одолевало сомнение, таким ли уж длинным выйдет этот «остаток». Помните старую, мудрую пословицу — о парне, который чересчур много знал, и ещё одну — насчёт неразговорчивости покойника? Но, по чести сказать, я начал доверять этим людям. Сами по себе они рассказывали о Бонфорте больше, чем все плёнки и фото, вместе взятые! Политический деятель — не просто некая человеческая фигура, это — люди, сплотившиеся и поддерживающие его, так я понимаю. Если бы Бонфорт не был достойным человеком, рядом с ним никогда не сложилось бы такой команды, как эта.

Наибольшей проблемой оказался марсианский язык. Как большинство актёров, я в своё время нахватал понемногу — марсианский, венерианский, наречия спутников Юпитера — хватит, чтоб выдать пару слов перед камерой или на сцене. Но эти «раскатистые», или — «дрожащие», согласные… Наши голосовые связки далеко не так универсальны, как мембраны у марсиан. А транскрипция этих звуков привычным для нас алфавитом — «ккк», «жжж», или там «ррр» — имеет столько же общего с их настоящим звучанием, как «г» в слове «гну» — со щелчком на вдохе, который произносят в этом слове банту. А «жжж», в частности, ближе всего к приветственному улюлюканью в Бронксе.

Счастье ещё, что Бонфорт не блистал способностью к языкам, а я всё-таки профессиональный актёр и довольно легко подражаю как пиле, которая наткнулась на гвоздь, так и курице, которую подняли с насеста. Марсианский же я должен был освоить лишь в той мере, в какой владел им Бонфорт. Он изучал язык, компенсируя недостаток способности трудолюбием: всё, что заучивал, непременно писал на плёнку и по записи исправлял ошибки.

Таким образом, я получил возможность работать над его ошибками с проектором и Пенни, которая отвечала на вопросы.

Земные языки делятся на четыре группы: флективные, как англо-американский, аморфные, вроде китайского, агглютинативные, например, турецкий, и полисинтетические, скажем, эскимосский. К последним теперь относят и инопланетные — такие странные и непривычные, что порой совершенно не поддаются человеческому восприятию. Чего стоит один «неповторяющийся», или «прогрессирующий» венерианский… По сравнению с ним марсианский ещё ничего — он хоть по форме похож на земные. Бэзик-Марс, деловой язык, по типу относится к корневым и содержит простые, конкретные понятия — вроде приветствия: «Рад видеть тебя». Гранд-Марс полисинтетичен и включает в себя массу оттенков для выражения сложнейших отношений в их традиционной системе поощрений и взысканий, обязанностей и обязательств. Для Бонфорта он оказался почти непосильным; Пенни рассказывала, что марсианские точечные тексты Бонфорт читал достаточно бегло, но разговорный… На нём он мог изъясняться лишь сотней-другой фраз.

И пришлось же мне попотеть, братцы, чтобы овладеть этой парой сотен!

Но Пенни доставалось ещё больше, чем мне. Они с Дэком говорили немного по-марсиански, однако репетиторство целиком легло на неё. Дэк всё время был занят в контрольной рубке: со смертью Джока ему приходилось тянуть за двоих. Последние миллионы миль до Марса мы шли под одним g, и за всё это время он к нам ни разу не заглянул. Я же, с помощью Пенни, зубрил церемониал усыновления.

Я как раз завершил изучение своей предстоящей речи. Произнеся её, я должен был стать полноправным членом Гнезда Кккаха. По духу она вряд ли отличалась от той, какую правоверные иудейские юноши читают, налагая на себя бремя мужчины, но была отточена и стройна, словно, по меньшей мере, монолог Гамлета. Я прочёл её с характерными ошибками и мимикой Бонфорта, а закончив, спросил:

— Ну как?

— Очень хорошо, — серьёзно ответила Пенни.

— Спасибо, Хохолок.

Выражение это я почерпнул из записей с уроками языка. Так Бонфорт называл Пенни, когда бывал в настроении. У меня вышло точно как у него.

— Не смейте так меня называть!

Я с откровенным недоумением взглянул на неё, всё ещё выдерживая роль:

— Пенни, малышка, что с тобой?!

— Не смейте меня больше так называть! Вы — обманщик! Трепач! Вы… актёр!

Она вскочила и бросилась было бежать, но у двери остановилась. Не поворачиваясь ко мне, она зажала лицо руками; плечи её при каждом всхлипе вздрагивали.

Пришлось напрячься, чтобы снова вернуть свой облик — я подобрал живот, сменил выражение лица Бонфорта на моё собственное и моим же собственным голосом произнёс:

— Мисс Рассел!

Она прекратила плач, обернулась и раскрыла от удивления рот. Уже в собственном облике я предложил:

— Вернитесь и сядьте.

Похоже, она хотела мне возразить, но передумала и медленно прошла к своему месту. Присела, зажала руки между коленями, на лице её просто написано было: «Я с тобой больше не играю!» Точь-в-точь маленькая, капризная девочка…

Выдержав паузу, я мягко заметил:

— Да, мисс Рассел, именно актёр. Это что, повод орать на меня?

Она упрямо молчала.

— Именно как актёр, я здесь. И именно для актёрской работы. И вы знаете, кому из нас это нужно. И знаете, что нанят я был с помощью надувательства — если б сразу узнал, что придётся делать — пальцем бы не шевельнул; по мне — уж лучше с голоду подыхать. Я подобные дела ненавижу гораздо сильней, чем вы ненавидите меня в этом качестве. И, знаете ли, несмотря на вдохновенные заверения капитана Бродбента, вовсе не думаю, что смогу выкрутиться из этой истории, не попортив шкуры. А шкуру свою я люблю до неприличия — она у меня единственная. Послушайте, более, чем уверен, — знаю, отчего вам тяжело со мной примириться. Но — верно это или нет — какого чёрта вы ещё осложняете мне работу? Чем я-то виноват?

Ответила она еле слышно.

— Что? — переспросил я.

— Это нечестно! Это… чудовищно!

Я вздохнул.

— Точно. И более того — абсолютно невозможно, когда тебе не помогают другие. Так что зовите капитана Бродбента и скажите ему: с этим делом пора завязывать.

Пенни так и вскинулась:

— Нет, нет! Мы не можем всё бросить!

— Отчего бы это? Гораздо лучше сразу выкинуть всё из головы, чем продолжать и заведомо сесть в лужу. Какая уж работа в такой обстановке… Или я не прав?

— Но… но… Мы должны!.. Мы вынуждены!

— Что значит «вынуждены», мисс Рассел? Политические игрища? Вот уж чем никогда не интересовался. И не уверен, что вы действительно настолько поглощены этим занятием. Ну, так почему же мы должны?

— Потому что… Потому, что он…

Слова её прервал приглушённый всхлип. Подойдя, я опустил руку ей на плечо:

— Я знаю. Потому, что, если мы бросим, — всё, что он создавал годами, пойдёт, извиняюсь, псу под хвост. Потому, что он не может сделать этого сам, и его товарищи скрывают сей факт, пытаясь провернуть всё за него. Потому, что соратники верны ему! Потому, что вы верны ему! И всё же вам больно оттого, что кто-то занимает место, принадлежащее ему по праву! Кроме этого, вы с ума сходите от горя и неизвестности! Так?!

— Т…так…

Я еле расслышал ответ. Взяв её за подбородок, приподнял лицо:

— И я знаю, отчего тебе так тяжело видеть меня на его месте. Ты любишь его! Но ведь для него я делаю всё, на что способен! К чёрту, женщина! И ты ещё мешаешь меня с грязью?! Ты хочешь, чтоб мне было в десять раз тяжелей?!

Пенни была потрясена. Похоже, она собиралась закатить мне оплеуху, но вместо этого, запинаясь, проговорила:

— Простите… Простите меня, пожалуйста… Я… я не буду так больше.

Отпустив её подбородок, я бодро сказал:

— Ну что ж, продолжим.

Она не пошевелилась:

— Вы… простите мне?..

— А? Да вздор всё это, Пенни. Просто вы любите его, и очень беспокоитесь. Ну, за работу! Я должен знать роль назубок, а времени у нас — чуть больше часа.

И я снова принял облик Бонфорта. Пенни выбрала бобину и пустила проектор. Просмотрев запись ещё раз, я заглушил звук и прочёл речь, проверяя, совпадают ли мои — то есть, его — слова с движениями губ на экране. Пенни изумлённо наблюдала за мной, переводя взгляд с меня на изображение и обратно. Речь кончилась; я выключил проектор.

— Ну, как оно?

— Замечательно!

Я улыбнулся — точь-в-точь как он:

— Спасибо, Хохолок.

— Не за что, мистер Бонфорт.

Спустя два часа мы вышли в точку рандеву. Едва корабли состыковались, Дэк провёл в мой кабинет Роджера Клифтона и Билла Корпсмена. На фото я их уже видел. Поднялся навстречу:

— Привет, Родж. Рад видеть вас, Билл.

Звучало достаточно сердечно, однако вполне обыденно: с Бонфортом они не виделись лишь те несколько дней, которые он «провёл на Земле». Прохромав им навстречу, я подал руку. Корабль всё ещё шёл с включёнными двигателями, уходя с орбиты «Рискуй». Клифтон быстро оглядел меня и подыграл — вынул изо рта сигару, пожал мою руку и ответил:

— С возвращением, шеф. Рад видеть вас.

Он оказался невысоким, лысоватым, средних лет человеком. По виду, собаку съевшим на различных юридических штучках и здорово играющим в покер.

— Было тут без меня что-нибудь выдающееся?

— Нет, шеф, текучка, как всегда. Я передал Пенни.

— Хорошо.

Повернувшись к Корпсмену, я протянул ему руку, но он словно бы не заметил: руки в боки, он оглядел меня сверху донизу и наконец присвистнул:

— Чудеса! Теперь точно верю, что мы имеем шанс!

Он ещё раз так и сяк осмотрел меня и сказал:

— Повернись-ка, Смайт. Ага, теперь пройдись, посмотрим, как у тебя с походкой.

Я понял, что раздражён такой наглостью, как был бы раздражён сам Бонфорт. Видимо, на лице моем это тотчас отразилось — Дэк дёрнул Корпсмена за рукав:

— Кончай, Билл. Забыл, о чём договаривались?

— Ладно, не трусь, — ответствовал Корпсмен, — кабинет звукоизолирован. Я только поглядеть хотел, точно ли он подходит. Да, Смайт, а что там с твоим марсианским? Можешь выдать чего-нибудь?

Я ответил одним многосложным, скрипучим словом на Гранд-Марсе, переводимым примерно так:

— Приличия требуют, чтобы один из нас покинул это место!

На самом деле смысл его гораздо сложней — это, по сути, вызов, после которого чьё-нибудь Гнездо получает известие о смерти. Но Корпсмен, похоже, ничего не понял. Ухмыльнувшись, он сказал:

— Здорово, Смайт. Я тобой доволен.

Зато Дэк понял всё. Он взял Корпсмена под руку и напомнил:

— Билл, я сказал: кончай. Я здесь пока капитан, и это — приказ. Начинаем спектакль немедленно — и без антрактов, понял?

К Дэку присоединился Клифтон:

— Действительно, Билл, мы именно так и решили, помнишь? В противном случае кто-нибудь может в самый ответственный момент забыться.

Покосившись на него, Корпсмен пожал плечами:

— Ладно, ладно. Я же только проверить хотел. Идея-то моя, в конце концов.

Он улыбнулся мне одними губами и сказал:

— Добрый день, мистер Бонфорт. С возвращением.

Слишком уж он нажимал на это «мистер», но я ответил:

— Рад видеть тебя, Билл. Есть что-нибудь, о чём я непременно должен знать до посадки?

— Нет, похоже. Пресс-конференция в Годдард-Сити[18], сразу после церемонии.

Он явно следил за моей реакцией на сообщение. Я кивнул:

— Отлично.

— Родж, — торопливо вмешался Дэк, — как так? Это что, горит? Вы уже дали согласие?

— Я что хочу сказать, — продолжал тем временем Корпсмен, повернувшись к Клифтону, — пока наш кормчий не передрейфил вконец. Я ведь и сам могу её провести — скажу ребятам, у шефа ларингит после церемонии, или ограничимся ответами на письменные вопросы, если хотите. Они их нам заранее дадут, а я, пока идёт обряд, составлю ответы. Но раз уж он так похож на шефа, то я согласен рискнуть. Как, «мистер Бонфорт»? Справишься?

— Не вижу препятствий, Билл.

Я подумал, что если уж удастся надуть марсиан, то беседу со стадом диких земных репортёров выдержу и подавно. Им ещё самим надоест. Теперь я неплохо владел Бонфортовой манерой разговаривать и, хоть в общих чертах, усвоил его политическую платформу и систему ценностей. А подробности для пресс-конференции не понадобятся.

Однако Клифтон выглядел озабоченным. Но прежде, чем он успел что-либо сказать, по внутренней связи передали:

— Капитана вызывает контрольная рубка. Минус четыре минуты.

Дэк направился к дверям, быстро проговорив:

— Ну, вы тут сами разбирайтесь, мне ещё эту телегу в сарай загонять, а у меня там только салажёнок Эпштейн.

И он направился к выходу.

Корпсмен крикнул вслед:

— Эй, кэп! Хотел тебе сказать…

С этими словами он выскочил за Дэком, даже не попрощавшись. Роджер Клифтон, прикрыв за ним дверь, тихо сказал:

— Согласны вы рискнуть на пресс-конференцию?

— Вам решать. Моё дело — устроить всё, как надо.

— Мммм… Тогда я, пожалуй, склонен рискнуть. Конечно, с вопросами в письменном виде. Но ответы Билла я прежде проверю сам.

— Отлично. А если найдёте возможность дать их мне минут за десять до начала, то вовсе проблем никаких. Запоминаю я быстро.

Клифтон пристально меня разглядывал.

— Не сомневаюсь, шеф. Хорошо. Пенни передаст вам ответы сразу после церемонии. Тогда вы сможете удалиться в мужскую комнату, и спокойно всё просмотреть.

— Договорились.

— Ну и отлично. Ох, скажу я вам; насколько лучше я себя почувствовал, увидев вас! Чем-нибудь ещё могу вам помочь?

— Пожалуй, всё, Родж. Хотя… О нем слышно что-нибудь?

— Э-э… И да и нет. Он — в Годдард-Сити, в этом мы уверены. Его не могли вывезти с Марса, или хотя бы из города. Мы перекрыли все лазейки; им просто не удалось бы проскользнуть.

— Да, но Годдард-Сити — городишко небольшой? Наверняка не больше сотни тысяч? Так что ж вам мешает…

— Мешает то, что мы не можем пока объявить о похищении. Едва кончится обряд усыновления, уберём вас с глаз долой и объявим — будто всё произошло лишь сейчас. И вот тогда — заставим их по винтику город разобрать! Конечно, городская верхушка — все ставленники Партии Человечества, но после церемонии они вынуждены будут с нами сотрудничать. И сотрудничество будет таким искренним, какое вам и не снилось. Они уж постараются найти его, пока не налетело всё Гнездо Кккахграла и не устроило на месте города поле под эту свою кукурузу — не помню, как называется.

— Да-а… Похоже, обычаи и психологию марсиан мне ещё зубрить и зубрить.

— Как и всем нам.

— Родж… э-э… А почему вы уверены, что он до сих пор жив? Почему бы им — чтоб не рисковать понапрасну — просто не убить его?

Меня вдруг замутило — вспомнил, как, оказывается, просто избавиться от тела, если убийца — человек бывалый и не боится крови…

— Да, понимаю вас. Но это тоже связано с марсианскими понятиями о «приличиях» (Родж воспользовался марсианским словом). Смерть, пожалуй, единственная уважительная причина невыполнения обязательств. И если Бонфорта убьют, Гнездо Кккаха усыновит его посмертно — и после в полном составе, а возможно, вместе со всеми семействами Марса, задастся целью отомстить. Уверяю вас, они даже и не почешутся, вымри всё человечество, или будь оно уничтожено! Но если убьют одного, чтобы он не смог пройти обряда усыновления — тут уж совсем другой коленкор! Это становится вопросом обязанностей и приличий, а на подобные вещи марсиане реагируют просто автоматически; иногда это здорово напоминает инстинкт! Шучу, конечно, но то, что они порой выделывают, иначе как дьявольщиной не назовёшь.

Нахмурившись, он добавил:

— Временами я сожалею, что не остался в своём родном Суссексе.

Корабельная сирена прервала нашу беседу и заставила разойтись по компенсаторам. Дэк устроил всё по первому классу — катер из Годдард-Сити уже ждал, когда мы перейдём в свободный полёт. Впятером мы отправились вниз, заняв все пассажирские места в катере. Сделано это было потому, что резидент-комиссар изъявил намерение встретить меня, поднявшись на борт. Удержало его лишь сообщение Дэка, что все свободные места заняты.

Я пытался получше рассмотреть Марс: до этого я видел его лишь мельком из контрольной рубки «Тома Пейна». Но туристского любопытства особенно проявлять не следовало — ведь до этого «я» много раз посещал планету. Разглядеть мне так ничего и не удалось. Вначале пилот закрыл при развороте обзор, а когда, уже в атмосфере, мы перешли в планирующий полёт, я провозился с кислородной маской.

Эти мерзкие маски марсианского образца чуть не положили конец всей затее. Я ни разу не имел с ними дела, а Дэк впопыхах не подумал, что простая кислородная маска может создать такую кучу проблем. Космическим скафандром и аквалангом мне уже доводилось пользоваться, думал, и здесь то же самое. Чёрта с два. Любимая модель Бонфорта — «Лёгкое дыханье», изделие компании Мицубиси — оставляла рот свободным, подавая кислород из зарядного устройства на спине прямо в носовой зажим. Что и говорить, отличный аппарат! Если к нему привыкнуть. Хотите, можете в нём есть, пить, болтать и всё такое. Но я скорей позволил бы дантисту запустить мне в рот обе руки!

Сложность состояла в том, что постоянно приходилось контролировать движения губ, языка и лицевых мускулов. Иначе, вместо, скажем, приветствия окружающие услышат от вас прекрасную имитацию кипящего чайника. А всё оттого, что эта чёртова штука работает на разности давлений. К счастью моему, пилот сразу же установил в катере марсианское давление, всем пришлось надеть маски, и я получил около двадцати минут на репетицию. Тем не менее уже через несколько минут у меня возникло жгучее желание сплясать на этой дурацкой маске джигу и растоптать её ко всем чертям. Тогда я принялся убеждать себя, что тысячи раз пользовался этой дрянью, что она для меня привычнее зубной щётки — и в конце концов убедил.

Дэк, как вы помните, избавил меня от бесед с резидент-комиссаром в космосе. Увы, на Марсе он не мог сделать того же — резидент-комиссар встречал катер на космодроме. Но время поджимало, пора было ехать в город, и от общения с другими людьми я был избавлен. И весьма странную вещь я вдруг ощутил: среди марсиан дышалось куда свободнее, чем среди своих земляков.

Но ещё более странно было — оказаться на Марсе.