Звонница

ОС УБИВАТЬ НЕЛЬЗЯ Рассказ

От душистого сена защекотало в носу так, что сон начал отступать, таять, пока не растаял вовсе. Генка открыл глаза. Солнце пробивалось сквозь щели на крыше, и лучи его тянулись по сеновалу длинными белыми нитями строго по линеечкам. Одна линейка, вторая… Где-то рядом застрекотала сорока, ей ответил воробьиный гвалт. Смешные. Птичий спор за прогнувшийся конек крыши на старом сарае продолжался не первый день. С конька пернатым было удобно караулить, когда во дворе по двум старым треснувшим корытам рассыпался корм для куриц. Генка счастливо улыбнулся: надо бы посмотреть, как воробышки гоняют сороку.

Там, внизу, где кудахтали куры, слышался негромкий говор: дед Пахом разговаривал со всем, что его окружало. Эту привычку дедули знали и люди, и птицы, и домашний скот. Бормотал, наверно, от одиночества. Бабушки Серафимы давно нет в живых, дети разъехались, только внук скрашивал одиночество, но, пока Генка досыпал свои утренние минутки, деду не терпелось пообщаться с собачонкой Пеструшкой, со стенами старого амбара, со смелым воробьем, сидевшим на краю одного из корыт.

— Ha-ко, бойкий, зернышек. Поклюй. Не обидят тебя мои куры, — мягкий голос деда зазывал птаху к трапезе. Наверно, любимчик он у дедули. «Чирик-чирик», — раздалось в ответ.

Над сеном сверкали в солнечных нитях белые пылинки. Чудно, как живые! Беззаботная утренняя пора. Лучи, пробивающиеся под крышу сеновала, доползли до Генкиного плеча; поспела пора спуститься с сеновала вниз. Скрип, скрип…

Лестница отпустила сползающего мальчишку, и он озорно закричал, оказавшись в ограде:

— Дедуля, вот я и проснулся!

В ответ услышал приветливое:

— Выспался ли, жеребенок?

Внук залился смехом:

— Вчера ты меня плясуном обозвал. Подумаешь, у ворот с ребятами под балалайку поскакал. А сегодня я — жеребенок. Выдумщик ты, деда!

Дед поднял вверх указательный палец и загадочно улыбнулся:

— Чуешь?

Внук прислушался:

— Что?

— А у наших у ворот ходит пестрый хоровод. Ребята собрались куда-то. Наверно, тебя кликать сейчас начнут.

И угадал дедуля.

— Ге-е-е-енка! — раздалось за воротами.

Хозяин подворья развел руками: мол, ничего не поделаешь, отвечай. Внук почесал затылок — как же это он забыл, что подрядился пойти с утра за земляникой. Дед как заранее догадался: стакан с квасом и ломоть хлеба, прикрытые обрывком старой газеты, ждали Генку на скамейке возле завалинки.

— Иду, иду, — прокричал он в ответ и бросился уминать хлеб, запивая кисловатым квасом. — Подождите. Иду-у!

Недалеко к стене прислонилось берестяное светло-желтое лукошко. Пока Генка жевал, удивлялся: «И как дед все прознал и заранее приготовил? С ребятами он не разговаривал, о намерениях пойти в лес я ему не рассказывал. А будто мысли мои прочитал: и хлеб приготовил, и лукошко выставил. Раньше не так охотно в лес отпускал, а на этот раз ни словом не воспротивился. Дивно. Наверно, я стал совсем большим».

— Прочь, прочь! — замахал Генка руками на подлетевшую осу. Та уселась на стену избы и, пошевеливая усами, поползла в сторону стакана с квасом. Генка принялся сворачивать газетный обрывок в трубку. Замахнулся, но ударить не успел.

Дед стоял спиной. Странно, затылком, что ли, видел, если вдруг проговорил:

— Ос убивать нельзя. Живые они, как мы с тобой. Для радости на свет появились.

Внук опустил «оружие», глотнул квасу и бросился на выход.

— Дедуля, спасибочки! Скоро ягод тебе принесу…

Генка не оглянулся и не увидел, как дед помахал ему вслед рукой. Не услышал он и то, как дед выговаривал петуху за жадность: куриный вожак отгонял настырного воробья от корыта. Не слышал внук, как дед, поглаживая собачонку, обещал ей к вечеру добрую кость, которую «внук беспременно обгложет так, чтобы и тебе, Пеструшка, мяска с прожилочкой хватило».

Переходя от одной зеленой поляны с краснеющими ягодами к другой, Генка вдруг услышал странный рев в небе. Последовали гулкие разрывы в той стороне, где осталась деревня. Ребята переглянулись: неведомый молот ухал и ухал так, что земля подрагивала даже в лесу. В окружении высоких елей и сосен Генка и его товарищи не могли видеть, как стая пикирующих бомбардировщиков с черными крестами на крыльях падала почти отвесно на деревенские дома, оставляя после бомбометания развороченные проплешины земли. После нескольких воздушных атак от строений ничего не осталось.

Побросав лукошки, корзинки и бидоны, мальчишки кинулись по лесной тропинке в деревню. На околице их встретил вой испуганных собак и запах гари. Привычная глазу картинка исчезла. Деревни не было.

Пораженный Генка разглядывал незнакомый пустырь. Ни избы на нем, ни амбара, и сарай с сеновалом исчезли. Ничего… Свежевзъерошенная земля да чадящие остатки бревен ничем не напоминали дедово хозяйство. Где Пеструшка, где дедуля? Куда он мог деться? В ушах звучал его тихий голос: «Ос убивать нельзя…»

Пермь 2014 г.