Аполлоний Тианский

• Часть III • ИНДИЯ И ГРЕЦИЯ

Исследование жизни и деятельности Аполлония представляет огромный исторический интерес еще и потому, что он был восторженным приверженцем индийской философии. В связи с чем возможны следующие вопросы: какое влияние, если оно имело место, оказали брахманизм и буддизм на западную мысль в те давние годы? Одни горячо утверждают, что это влияние было очень значительным; другие в равной степени его отрицают, утверждая, что такого вообще не могло быть. Очевидно одно: ни для какой точки зрения нет действительно неоспоримых фактов.

Разногласие в этом вопросе схоже с той ситуацией, когда одни исследователи приписывают возникновение общин ессеев и терапевтов влиянию пифагорейцев, а другие — буддийской пропаганде. Причем, последние не только прослеживают это влияние в догматах и практиках ессеев, но и даже сводят основы учения Христа к буддийскому началу еврейского монотеизма. Более того, некоторые полагают, что за два столетия до непосредственного контакта Греции с Индией, произошедшего во времена походов Александра, Индия через Пифагора оказала сильное влияние на всю последующую философскую мысль Греции. Этот вопрос не может быть решен поверхностным утверждением или отрицанием. Он требует не только хорошего знания общей истории и тщательного исследования философской мысли, но и тонкой, фактически интуитивной оценки подлинности некоторых косвенных фактов, ибо прямые письменные свидетельства не обладают определяющим характером. Мы не можем претендовать на столь обширные познания, и зз потому наша главная цель сводится к формулировке некоторых указаний для размышления над обозначенной темой.

Древние греки определенно утверждали, что Пифагор путешествовал в Индию. В свою очередь, неопифагорейцы и неоплатоники, жившие после Аполлония, заявляли, что этот момент в биографии великого самосца появился исключительно благодаря путешествиям самого Аполлония и, более того, что именно Аполлоний породил этот вымысел в «Жизни Пифагора». Однако очевидное сходство многих черт пифагорейской доктрины и индоарийской мысли, а также практик не позволяет нам полностью отрицать возможность того, что Пифагор посещал древнюю Арьяварту. И даже если мы не можем подтвердить этот факт, то следует принять во внимание, что Ферекид, учитель Пифагора, был знаком с некоторыми основными идеями ведического знания. Ферекид учил в Эфесе, но сам скорее всего был персом. Поэтому вполне вероятно, что образованный азиат, проповедующий мистическую философию и основывающий свою доктрину на идее перерождения, был косвенно — или непосредственно — знаком с индоарийской мыслью.

Персия, по всей вероятности, в это время находилась в тесном контакте с Индией, ибо мы знаем, что примерно во время смерти Пифагора, в правление Дария, сына Гистаспа, персидский военачальник Скилакс устроил экспедицию к реке Инд. Более того, из сочинений Геродота известно, что в это время Индия (то есть Пенджаб) была двенадцатой сатрапией персидской монархии; что индийские части входили в состав войска Ксеркса, — они вторгались в Фессалию и сражались в битве при Платее.

Начиная же с Александра, стал осуществляться прямой и постоянный контакт между Арьявартой и царствами преемников завоевателя. Тогда многие греки писали об этой земле чудес, но в дошедшей до нас информации тщетно искать даже размытые сведения о том, чем действительно занимались «философы» древней Индии.

Само предположение, что брахманы того времени могли позволить читать свои священные книги яванам (т.е. ионийцам — общее название греков в индийских записях), противоречит всему, что мы знаем об их истории. Яваны были млечхами, то есть не ариями, и они могли прикоснуться к ревностно охраняемой брахма-видье лишь в качестве сторонних наблюдателей. Но в то время в Индии доминирующей религией был буддизм, который, в свою очередь, протестовал против жестких кастовых и расовых разграничений, установленных брахманской верхушкой. Более того, его приверженцы с поразительным энтузиазмом осуществляли религиозную пропаганду не только среди многочисленных сословий и народностей Индии, но и вне границ своей страны. Из чего мы можем сделать вывод о самом непосредственном контакте между религиозно-философской мыслью Индии и Греции.

Например, мы знаем из эдикта Ашоки, индийского императора-буддиста, что еще в середине III века до н.э. Константин, правитель Восточно-Римской империи, посылал миссионеров к Антиоху II Сирийскому, к Птолемею II Египетскому, к Антигонию Гонатию Македонскому, к Магию Корейскому и Александру II Эпирскому. Таким образом, Индия, в которой практически не сохранилось исторических свидетельств того времени, представляет нам очевидные факты активнейшей миссионерской деятельности. Но в греческих источниках мы не находим прямого подтверждения такому взаимодействию. Разумеется, отсутствие непосредственной информации по этому вопросу не дает нам права обобщать. И тем не менее наше общее представление о том периоде позволяет заключить, что проводники Дхармы не взволновали общественности Запада. Иными словами, эти буддийские бхикшу не произвели должного впечатления ни на правителей, ни на народ. Но была ли их миссия совершенно бесплодной? И исчезло ли дело буддийских миссионеров на Западе вместе с ними?

Ответ на этот вопрос, как нам кажется, таится во мраке, окружающем жизнь религиозных общин. И все же мы не можем зайти настолько далеко, чтобы согласиться с теми, кто пытается разрубить гордиев узел, активно утверждая, что общины аскетов в Сирии и Египте были основаны этими буддийскими пропагандистами. Ведь в самой Греции уже существовали не только пифагорейские, но и появившиеся до них орфические общины. В связи с чем можно предположить, что Пифагор скорее развил то, что уже существовало, нежели создал что-либо совершенно новое. И если такие общины уже встречались в Греции, то можно сделать вывод, что несколько раньше они появились в Сирии, Аравии и Египте. Население названных государств гораздо активнее предавалось религиозной практике, чем скептически настроенные и во многом консервативные греки.

Быть может, именно в таких общинах буддииские проповедники могли найти благодарную и внимательную публику; но подтвердить это невозможно, поскольку отчетливых следов их влияния нет. Тем не менее морские и караванные пути были постоянно открытой линией связи между Индией и империей наследников Александра; и будет позволительно представить, что если бы, например, мы отыскали каталог знаменитой Александрийской библиотеки, то могли бы среди прочих пергаментных свитков со священными текстами разных народов наткнуться и на индийские манускрипты.

Так, в первых сочинениях последователей Гермеса Трисмегиста встречаются словесные обороты, которые в весьма близком соответствии можно найти в упанишадах и «Бхагавадгите». Этого факта достаточно, чтобы предположить об осведомленности писавших относительно содержания брахманических священных текстов. Трисмегистическая литература имеет происхождение из Египта, и самые ранние ее произведения датируются, по меньшей мере, I веком н.э., если не более ранним периодом. В этом ключе следует отметить и еще одно поразительное сходство между возвышенной мистической метафизикой врача-гностика Василида, жившего в конце первого — начале второго столетия нашей эры, и идеями веданты. В целом же и школа Гермеса, и школа Василида, равно как и их непосредственные предшественники, практиковали жесткую самодисциплину и глубокие философские воззрения и потому, наверное, тепло принимали любого философа или мистика, который мог приехать с далекого Востока.

Но мы не будем уподобляться тем исследователям, которые обрекли себя на поиски некоего непосредственного физического контакта для объяснения сходства идей или стиля документов. Всем известно, что существует очень близкое сходство между Дхармой Будды и Евангелием Христа, и что оба эти учения проникнуты единым духом любви и доброты. Но это вовсе не означает, что причину такой схожести следует искать в чисто физической передаче учения. То же касается и других школ и других учителей. Сходные условия вызывают сходные явления, сходные воззрения порождают сходные идеи, сходный опыт — соответствующую реакцию. Конечно, этот тезис не имеет характера закона, но он явственно определяется поведением истинных хранителей веры.

Следовательно, мы не должны уделять большого внимания вопросу физической передачи учения или искать подтверждения заимствования идей. Человеческое сознание в разном социальном климате и в разное время в большей степени одинаково, а его накопленный опыт образует общую почву, в которую можно посадить семя после того, как она будет вспахана и очищена от сорняков. Все хорошие семена — из одной и той же житницы общего опыта, и тот, кто их сажал, не обращал никакого внимания на установленные кем-то внешние различия — расовые и религиозные.

Доказать же непосредственное влияние индийской мысли на концепции и практики отдельных религиозных общин и философских школ Греко-римской империи будет нелегко даже с помощью дошедших до нас исторических свидетельств. И хотя в каждом конкретном случае схожесть идей не следует объяснять их физической передачей, остается высочайшая вероятность, если не полная уверенность, что тайное знание основных идей веданты и Дхармы существовало в Греции еще до Аполлония. О самом философе в этой связи можно сказать следующее: ту долю мудрости, которую Аполлоний привез из Индии, он распространял в религиозных братствах и институтах Империи с серьезным намерением.

Такое утверждение останется уместным даже в том случае, если мы не примем во внимание девять десятых сведений, связанных с ним. Ведь мы действительно обнаруживаем, что в конце первого века и в первой половине второго в таких мистических объединениях, как школы герметиков и гностиков, существовали идеи, сильно напоминающие нам теософию упанишад или аргументированную этику сутр. Поэтому следует принимать во внимание не только высокую вероятность того, что Аполлоний посещал эти школы, но и возможность того, что он подробно излагал там индийскую мудрость. Более того, воспоминание об этом влиянии должно было надолго сохраниться в философско-религиозных кругах — иначе почему Плотин, корифей так называемого неоплатонизма, был бы настолько очарован тем, что он слышал в Александрии об индийской мудрости. Вероятно, что именно под этим воздействием он отправился в злополучную экспедицию Гордия на Восток в надежде добраться до этой страны философов. Правда, после провала экспедиции и убийства императора он был вынужден вернуться, навсегда потеряв надежду осуществить свою мечту.

Но не следует думать, что Аполлоний пропагандировал индийскую философию так же, как обычный миссионер излагает свое понимание Евангелия. Никоим образом! Аполлоний старался помочь своим слушателям, кем бы они ни были, подбирая лучший для понимания способ, подходящий для каждого из них. Он не начинал с изложения того, что они считали крайне ошибочным и погибельным для души, и не заявлял, что их вечное благоденствие зависит от немедленного принятия предлагаемой им схемы спасения. Он просто пытался очистить и подробнее разъяснить то, во что они верили и что практиковали. Нетрудно поверить, что Аполлония в его неустанной деятельности поддерживала некая мощная сила; и те, кто пытается сорвать завесу тайны, любят поразмышлять на тему, что не только Павел, но и Аполлоний получал помощь и указания «учителей».

Правда, еще не пришло то время, чтобы рядовое сознание Запада могло подойти к этому вопросу освобожденным от предрассудков и смириться с мыслью о том, что, по сути, не только Павел, но и Аполлоний был «учеником Господа» в истинном смысле этих слов. Для осознания этого потребуется время, тем более что внешне их деятельность кажется во многих отношениях несхожей и даже, вследствие теологических предубеждений, полностью антагонистичной.

Следует отметить, что сегодня появляется все больше мыслящих людей, которых такое мнение не только не шокирует, но и воспринимается ими с радостью как символ предвестника истинного солнца праведности. И это восходящее солнце гораздо лучше осветит все многообразие религиозной жизни человечества, нежели чем фарисейство в любой организации религиозных фанатиков.

Именно с таким милосердием и терпимостью просим мы читателя подойти к рассмотрению личности Аполлония и его дел, а также жизни и деятельности его сподвижников.