• Часть XVI • ИЗ ЕГО ПИСЕМ


Аполлоний написал много писем императорам, царям, философам, в различные общины и государственные структуры, но это ни в коем случае не была «обширная переписка»: стиль его коротких записок чрезвычайно сжат, и составлены они были, как говорит Филострат, «по образцу лакедемонийского скитала»[117] (IV, 27; VII, 35).

Очевидно, что Филострат имел доступ к письмам, приписываемым Аполлонию, так как цитирует целый ряд иx[118], и у нас нет никаких причин сомневаться в их подлинности. Откуда он взял эти письма, Филострат нам не сообщает,— скорее всего они были из коллекции Гадриана в Антиуме (VIII, 28).

Чтобы читатель мог оценить стиль Аполлония, мы приводим несколько образцов писем или, скорее, заметок, ибо они слишком коротки, чтобы получить звание «послания». Вот письмо членам городского правления Спарты:

«Аполлоний — эфорам, приветствую! Люди могут не совершать ошибок, но благородные люди должны уметь признавать, что они их совершили».

Во всех своих письмах Аполлоний использует в два раза меньше слов, чем обычный грек. А вот — обмен записками между двумя величайшими философами того времени, которые оба были брошены в тюрьму и находились перед угрозой смерти.

«Аполлоний — философу

Музонию, приветствую!

Я хочу приехать к тебе, делить с тобой беседу и кров, быть тебе полезным. Если ты все еще веришь, что Геркулес когда-то спас Тесея из Аида, то напиши, чего бы тебе хотелось. Прощай!»

«Музоний — философу

Аполлонию, приветствую!

За добрые мысли тебя ждут добрые заслуги. А у меня в запасе — человек, ожидающий суда и доказывающий свою невиновность. Прощай».

«Аполлоний —

Музонию, приветствую!

Сократ отказался выйти из тюрьмы с помощью своих друзей и предстал перед судьями. Он был осужден на смерть. Прощай».

«Музоний — философу

Аполлонию, приветствую!

Сократ был приговорен к смерти, потому что не подготовился к своей защите. А я это сделаю. Прощай!»

Стоик Музоний был послан Нероном на каторжные работы.

А вот послание кинику Деметрию, еще одному из наиболее преданных друзей нашего философа.

«Философ Аполлоний собаке[119] Деметрию, приветствую!

Я поручаю тебе обучать императора Тита искусству правления, а ты, в свою очередь, позволь мне говорить ему правду; и вызывай в нем все, что угодно, кроме гнева. Прощай!»

Кроме записок, цитируемых в тексте Филострата, существует и собрание из девяноста пяти писем, в основном коротких записок, тексты которых приводятся во многих изданиях[120]. Почти все критики считают, что они не подлинные, однако Джоуэтт[121] и другие полагают, что некоторые из писем вполне могут быть подлинными.

Вот пара примеров таких писем. Аполлоний пишет Эвфрату, своему злейшему врагу, который противопоставлял чисто рационалистическую этику науке о священном:

17. «Персы называют тех, кто обладает божественным даром (или подобен богам) магами. Следовательно, маг — это служитель богов, наделенный от рождения божественными способностями. Ты же — не маг, но отрицаешь богов (т.е. являешься атеистом)».

А в письме, адресованном Критону, мы читаем:

23. «Пифагор говорил, что самое божественное из искусств — это лечение. А если искусство врачевания самое божественное, то оно должно заниматься как телом, так и душой; ибо ни одно существо не может быть здоровым, пока больна его высшая часть».

Выступая в письме к дельфийским жрецам против практики кровавых жертвоприношений, он говорит:

«Гераклит был мудрецом, но даже он[122] никогда не советовал народу Эфеса смывать грязь грязью[123]».

Тем же, кто провозглашал себя его учениками и «считал себя мудрецами», он пишет в порицание:

43. «Если кто-то говорит, что он мой ученик, то пусть он добавит, что воздерживается от посещения бань, не убивает живых существ, не ест мяса, свободен от зависти, злобы, клеветы и враждебных чувств, а его имя вписано среди тех, кто завоевал свою свободу».

Среди этих писем есть одно довольно длинное, адресованное Валерию, вероятно, Валерию Азиатскому, бывшему консулом в 70 г. В этом мудром письме содержится философское утешение, которое должно было помочь Валерию вынести тяжесть утраты сына[124]:

«Смерти нет — только ее видимость, и нет даже рождения, кроме кажущегося. Переход из бытия к становлению кажется рождением, а переход из становления к бытию кажется смертью, но на самом деле никто никогда не рождается и никто никогда не умирает. Это просто переход из видимого бытия в невидимое. Первое происходит благодаря плотности материи, а второе — из-за тонкости бытия — бытия, которое всегда то же самое, а единственная случающаяся с ним перемена — это движение и покой. Ибо бытие имеет такую непременную особенность, что его изменения не могут вызываться никакими внешними причинами, но целое становится частями, а части — целым во всеобщем единении. А если спросят: что это такое, что порою видимо, а порою — невидимо, что сейчас — одно, а потом — другое? — то на это можно ответить: таким образом — все здесь, в земном мире, когда наполнено материей, видимо благодаря сопротивлению ее плотности и невидимо, когда лишено материи благодаря ее тонкости. Хотя материя по-прежнему все окружает и протекает через все в той безмерности пространства, которое находится вокруг нас, но не знает ни рождения, ни смерти.

Но почему это ложное представление [о рождении и смерти] так долго остается без опровержения? Некоторые думают, что случившееся с ними они вызвали сами. Они отрицают то, что человек рождается с помощью родителей, а не родителями, подобно тому, как что-либо производится с помощью земли, а не из нее. Перемена, происходящая с человеком, вызывается не его видимым окружением — это перемена в той самой вещи, которая есть в каждом человеке.

И какое нам дать ей название, как не изначальное бытие? Это именно оно действует и страдает, становясь всем для всех через все, вечное божество, лишаемое самой своей сути именами и формами. Но это менее серьезно, чем то, что следует скорбеть о человеке, когда он перешел от человека к Богу, изменив состояние, а, не разрушив свою природу. Ты должен вовсе не оплакивать смерть, но уважать и почитать ее. А самый лучший и подходящий для тебя сейчас способ оказать почтение смерти — это оставить того, кто ушел к Богу, и заняться своей работой — править теми, кто оставлен тебе на попечение, как ты обычно это делаешь. Было бы бесчестьем для такого человека, как ты, предоставить излечение времени, а не разуму, ибо время избавляет от скорби даже простых людей. Сильная власть — великая вещь, а из величайших правителей лучший тот, кто умеет управлять собой. И допустимо ли желать изменения того, что произошло по воле Бога? Если в природе существует закон, а он существует, и если он установлен Богом, то праведный человек не будет пытаться изменять добрые события, ибо такое желание эгоистично, и противостоять закону, но будет думать о том, что все происходящее — хорошо. Давай же! Исцели себя, будь справедлив к несчастным и утешай их — так ты высушишь свои слезы. Ты не должен ставить свои личные несчастья выше твоих общественных забот — наоборот, ставь общественные заботы выше личного горя. И посмотри, какое утешение уже есть у тебя! Народ скорбит вместе с тобой о твоем сыне. Так отблагодари же немного тех, кто рыдает вместе с тобой; а сделаешь ты это гораздо быстрее, если избавишься от слез и не будешь упорствовать. Разве у тебя нет друзей? И у тебя есть еще один сын. И разве нет у тебя того сына, который ушел от нас? Есть! — ответит любой действительно думающий человек. Ибо «то, что есть» не исчезает, более того, существует, хотя бы потому, что должно появиться. А что касается “не существует”, то как такое может быть, если существует никогда не исчезает?

Опять-таки могут сказать, что ты непочтителен к Богу и несправедлив. Это правда. Ты непочтителен к Богу, ты несправедлив к своему мальчику; более того, ты непочтителен и к нему. Ты хотел бы узнать, что такое смерть? Тогда умертви меня и отправь в обществе смерти, и если ты не сменишь одеяние, которое накинул на нее[125], то ты тут же сделаешь меня лучше, чем ты сам»[126].

Загрузка...