Человек рождается дважды. Книга 1

ГЛАВА 20

Печь быстро прогорела, и стало прохладно. Фомин подложил дрова, набросил на пижаму шинель и снова взялся за письмо Матвеевой.

«…Нина, вспомни тот штормовой ветер, мы преодолевали его только потому, что были вдвоём. Он неожиданно натворил всяких бед и утих. Но ведь моряки заделали пробоины в катерах. Строители вставили выбитые рамы и починили оборванную кровлю. Люди вычистили пыль и высушили одежду.

Наши поступки, как и мысли, не всегда зависят от наших желаний и воли. Возможно, они, как погода, подчинены законам природы. Муж Вали — инженер Корзин — объяснял происхождение ураганного ветра разностью температур и плотности слоёв воздуха. Может, и в нас существует что-то подобное, что вызывает порывы. Во всяком случае, меня подхватила такая волна, как соломинку, не дав ни опомниться, ни подумать. Всё это, конечно, мерзко, но, поверь, произошло помимо осознанного желания. Может быть, ты всё же сочтёшь возможным поправить изломанное, напиши, я приеду. Мне поручили подготовить новую партию специалистов для приисков. Стоит только заикнуться, и я немедленно получу назначение.

Несколько слов о наших магаданских новостях.

Руководство Дальстроя приняло решение начинать дорожные работы и на втором плече — от Элекчана до приисков. На реке Мякит, это около восьмидесяти километров от Элекчана, будет строиться новый посёлок — штаб управления дорожного строительства. Готовятся и к развороту горных работ. В устье Среднекана будет организовано управление по добыче полезных ископаемых. Прибыл соратник директора Дальстроя по Вишере — Пемов, очень приятный товарищ. Он как будто намечается начальником управления.

У нас теперь горячая пора. По отделениям проводится зачёт рабочих дней. Очевидно, в ближайшее время выеду на трассу, одновременно буду заниматься и отбором рабочей силы.

Да, видел Прохорова, он прибыл на несколько дней. Привёз отличные отзывы о работе, но удивила его подавленность. Расспрашивал — не говорит».

За стеной ударили стенные часы — двенадцать раз. Как же закончить письмо? Нина отмалчивалась, хотелось написать ей что-то сердечное. Тихо скрипнула дверь. Он обернулся. У порога стояла Алла Васильевна, Она уже расстегнула шубку и, сбрасывая платок, смело поправляла то самое зелёное платье в белый горошек.

— Да вы с ума сошли, Алла Васильевна? Зачем вы здесь? — вскочил он, вспыхнув до ушей. Первой его мыслью было любыми средствами, как можно быстрей выпроводить гостью.

— Дорогой мой, к сожалению, женщины более склонны к привязанности. Что делать, если гора не идёт к Магомету… — Она не договорила и, распахнув шубку, крепко-крепко прижалась.

Он хотел отстраниться, но рука, скользнув по тонкой ткани платья, остановилась. Протест и голос рассудка снова утонули в нежности и ласке…

С тяжёлым чувством Прохоров вошёл в зону. После происшествия с медикаментами Матвеевой ворьё оставило его в покое, возможно, бойкотировало. Его просто не замечали. Всё это напоминало затишье перед грозой.

Подумав, он всё же решил не говорить о полученных им посылках и об отношении к нему уголовников. Это поставило бы перед необходимостью назвать некоторых заключённых, в частности, рябого и его товарища. Но это бы ещё больше осложнило его положение. Как-то он намекнул трактористам о столкновении с жуликами. С тех пор кто-нибудь из парней колонны всегда оказывался рядом.

А вот сейчас он был один и чувствовал, что добром это не кончится. Если бы не пропуск, он отказался бы от зачётов, лишь бы скорей туда, в колонну.

Староста поместил его в транзитный барак. Ему всё казалось, что заключённые смотрят на него пустыми взглядами и даже палатки, обнесённые завалинами и обшитые фанерой, косятся на него подслеповатыми, тусклыми глазами окон. К его удивлению, никто за это время к нему не подошёл.

Наконец он закончил дела и утром следующего дня собирался вернуться в колонну. Оставалось взять в старостате пропуск. Он пришёл в общежитие и лёг. Значит, всё обошлось. Был уже вечер, заключённые лежали, переговаривались, курили.

Прохоров почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Он посмотрел по сторонам. Нет, никто на него не обращал внимания, но беспокойство не покидало его. Он случайно бросил взгляд на окно и вздрогнул. На него смотрели бесцветные, немигающие глаза. Прохоров вскочил и прильнул к стеклу. Но там уже никого не было.

Он нащупал в кармане телогрейки гаечный ключ и снова лёг. Пусть только сунутся.

В барак пришёл Фомин, и его сразу же окружила шпана.

— Что, гражданин начальник, на прииски? Возьмите, может потрафит, глядишь, и воля, — доносились голоса от стола.

Прохоров поднялся и подошёл к толпе.

— А, Прохоров, — улыбнулся Фомин, заметив тракториста. — Завтра зайди, поговорим. Ну как, оформил всё?

— Да, гражданин начальник, вроде бы всё, — ответил он тихо. Не хотелось напоминать жуликам о своём скором отъезде. Фомин уже снова разговаривал с заключёнными, делая пометки в блокноте.

— За что осуждён? — спрашивал он какого-то паренька.

— Халатность, — спрятал тот глаза.

Прохоров чувствовал себя чужим.

Фомин собирался уже уходить, как вдруг подошёл рослый брюнет лет тридцати трёх, в зелёном френче из тонкой шерсти, с холёным лицом и чёрной бородой. Густые волосы закрывали половину высокого лба. Карие с поволокой глаза смотрели пристально и смело. Он довольно пренебрежительно раздвинул толпившихся людей, попросил разрешения и сел.

— Улусов, — назвал он себя, протёр пенсне белоснежным платком и ловко нацепил его на тонкий нос. Фомин уловил знакомый волнующий запах духов. Но где его слышал, так и не вспомнил.

Все смолкли, ожидая представления. Сергей обратил внимание на чисто выбритую синеватую кожу лица и белые руки с длинными полированными ногтями.

— Если ваши условия подойдут, то вы можете заполучить нужного и даже ценного для вас работника, — заговорил тот внушительно, разглядывая пальцы рук, как бы давая понять, что о мелкой и грязной работе не может быть и речи. — Знаю снабжение, свободно читаю и анализирую баланс, знаком с вопросами труда и планированием.

— Статья? — поинтересовался Фомин.

— Какое значение имеет статья? Не в кассу банка вы набираете служащих, а если бы даже и в кассу? — Он значительно улыбнулся и скользнул глазами по сторонам. — И тогда, можете быть уверены, всё было бы под надёжным контролем.

Фомин рассказал о предстоящих работах и трудностях, с которыми можно столкнуться.

— Меня интересует один вопрос — могу ли рассчитывать в тайге на пропуск для бесконвойного хождения? — спросил он пытливо.

— Это будет решать режимный отдел.

— Благодарю вас, но мне это не подойдёт, — проговорил он любезно и снова отправился в конец барака, где, очевидно, спал.

На вахте раздались сигналы вечерней поверки. В дверь заглянул староста.

— Живей! На поверку становись!

Фомин пошел в учётно-распределительную часть.

Пожилой инспектор раскладывал дела заключённых в отдельные стопки и записывал в ведомости. Очевидно, готовил этап. Фомин передал списки отобранных им людей и поинтересовался заключённым Улусовым. Инспектор открыл шкаф и вынул его личный формуляр.

— «Улусов, он же Политик, он же Миллер, по кличке Дипломат», — прочёл он надпись на личном деле и положил на стол. — Любопытнейшая персона, аферист особого жанра — руководящий работник. По последнему личному делу числится за ним три судимости и три побега. Знаете, приезжает по липовым документам с назначением из центра в какой-нибудь отдалённый городок, преимущественно среднеазиатский, занимает директорское кресло и действует. А посмотрите отзывы о работе — святой, икону писать можно. Где бы ни работал, с делом справлялся хорошо, и, казалось, всё было чистым. Только поздней стали выявляться ловкие аферы с банковскими операциями по расчётным счетам предприятий.

Фомин раскрыл страничку его формуляра и увидел широкую красную полосу с угла на угол.

— Ого! Спецограничение? — протянул он удивлённо и пробежал глазами несколько страничек.

— Да, подлежит строгому режиму. Птица хищная и хорошо умеет летать, — вздохнул инспектор и поставил папку на старое место в шкаф.

Нижние две койки в конце бараков считались привилегированными. Тут действительно было много преимуществ. Неожиданный приход начальства не заставал врасплох. Кроме того, если повесить на стойки нар одеяло, получалась кабина, похожая на купе вагона, а сплошные верхние нары являлись как бы потолком.

В транзитном бараке пересыльного лагеря эти койки были заправлены полотняным постельным бельём и накрыты ватными одеялами. Здесь спали Волк и Дипломат. Оба они отказались от казённых постельных принадлежностей и пользовались личными. Это отличало их от остальных заключённых и, кроме того, подтверждало, что в лагерях они не новички и рассматривают заключение не как случайное местонахождение.

Над постелью Волка висели на стене всевозможные безделушки. А выше, с картины, написанной маслом, протягивала руки женщина. Она не то о чём-то просила или умоляла, не то бросалась в объятия. Понять было трудно, картина вытерлась от времени.

После поверки заключённые с шумом расходились по лагерю. Дипломат прошёл на свою койку и лёг, Волк задержался у сушилки. С обеих сторон дверей, прислонившись к стене, остановилось двое, третий пришёл с шубой и стал выколачивать воротник. Какой-то парнишка заглянул в барак и, увидев Волка, тут же выбежал обратно. Через несколько секунд раздался предупреждающий стук в окно, и показалась фигура Прохорова. Но не успел он переступить порог, как на его голову упала шуба и парни, стоявшие по сторонам, придавили его к полу. Подскочило несколько человек, и сразу потух свет.

Поднялся невообразимый галдёж. У входа снаружи собралась толпа. Люди толкали друг друга в темноте и переругивались. Кто-то сдерживал заключённых у наружного тамбура. Сквозь гвалт не было слышно ни стонов Прохорова, ни наносимых ему ударов.

— Что случилось? Пропусти! Включить свет! — донёсся зычный голос старосты.

Тракториста вышвырнули в коридорчик, и сразу вспыхнула лампочка. У двери никого не было. Заключённые укладывались на нарах, как будто ничего не произошло.

— Да тут «тёмная»? Здорово его, кажись, не дышит?

— Нет, шевелится, держи руки — ив больницу. — Послышались тяжёлые шаги и сдерживаемые стоны. Прохорова увели. Скоро и остальные заключённые разошлись по своим местам.

Свет потух. Дежурные лампочки еле-еле мерцали в табачном дыму, как ночные светлячки, освещая только себя. Не спали Волк и Дипломат. Они лениво курили, изредка перебрасываясь короткими фразами.

— За что подбросили парню? — спросил Дипломат.

— Необъезженный. Не хочет идти в упряжке, да и брыкается, жаба.

— М-да! — промычал Дипломат, и снова оба замолчали.

Будильник зазвенел настойчиво и громко, Фомин сбросил одеяло и решительно вскочил. В комнате было холодно, печь прогорела ещё с вечера, а он ни разу не подложил дров.

Сергей вымылся, закинул на спину приготовленный ещё с вечера рюкзак и вышел. Ветер гнал белые космы позёмки, и они скрывали не только тропинку, но и всю дорогу.

Он поднял воротник и вышел на полотно трассы. Здесь уже кружились снежные хороводы. Он повернул в управление.

Вот тут меня ожидала Алла Васильевна… — вспомнилась ему встреча с Левченко.

Коньячком соблазнила. На осетринку потянуло! Вот теперь и выпутывайся как хочешь! — упрекнул он себя с горечью.

Всё это время он мучительно переживал случившееся. И не только потому, что разрушилась возможность счастья с Ниной. Его связь с Левченко казалась ему до нелепости грязной и случайной. Но несмотря ни на что он, вопреки рассудку, легко поддавался её очарованию.

Вспомнилась их последняя встреча. Он набрался мужества и высказал прямо, что он о ней думает. В ответ она засмеялась, колко, с иронией.

Ему стало жаль её мужа. Столько ждал, как радовался при встрече, а через неделю вынужден был собрать свои вещи и перебраться в общежитие. Не он ли всё же тому причиной?

В управлении горел свет, и тенями серели на крыльце люди.

— Товарищ Фомин! Все собрались, ждём только тебя! — донёсся нетерпеливый голос.

Васьков пришёл напутствовать работников управления.

— Зачёты — это одна из основных форм перевоспитания бывших преступников в исправительной политике нашего государства, — говорил он, энергично расхаживая по кабинету. — Особенно тщательно следует подойти к коллективам. Разобраться с каждым нарушением и обязательно найти его корни. Поменьше формальностей, побольше здравого смысла. К трудовым коллективам приковано внимание и всех вражеских элементов. Проверять состояние каждого подразделения от закладки продовольствия в котлы до правильности выписываемых нарядов.

Фомин слушал рассеянно. Мысли продолжали кружиться, вызывая ощущение пустоты.

— Чёрт возьми, да при чём здесь Левченко? — вдруг проговорил он вслух.

— Вы что-то хотите сказать, товарищ Фомин? — посмотрел на него Васьков.

— Нет-нет — смутился он.

Васьков подошёл к вешалке и взялся за шубу. Фомин поднялся и сразу вышел. В коридоре его ждал Прохоров. Он был бледен, угрюм, с отёками на лице.

— Ты что это? Уже выписался? — спросил его Фомин.

— Хватит, оклемаюсь в тайге, — махнул он рукой и робко попросил — Разрешите с вами на машине. Колонна выходит дальше в тайгу, до Чёрного озера, боюсь остаться.

— Пожалуйста! — Фомин положил ему на плечо руку и, пропуская впереди себя, тихо спросил — Кто всё же тебя? Может, следует принять какие-то меры? Хотя причина Ясна — медикаменты?

— Не только. А кто, зачем вам? Постараюсь управиться сам. — Он озлобленно блеснул глазами и хлопнул себя по карману. — А самая подходящая мера — гаечный ключ потяжелей.

— Напрасно, Прохоров, напрасно. Получишь Ещё один срок.

— Напрасно содержат всех в одной куче, — перебил его тракторист. — Сядешь бытовиком, а выйдешь уголовником.

Измученный снежной пылью, серый рассвет медленно разгонял тьму. Водитель сигналил: торопил пассажиров. В каркасе горела печь и было жарко. Грузовик рванулся, пламя в печке метнулось и весело загудело.