Две строки до востребования

Богач

Если бы Швыреву еще вчера утром сказали, что он будет просить извинения у англичанки, Гринька только рассмеялся бы, ни за что бы не поверил.

И вот он стоит у лестницы, жалкий, взволнованный, больно прикусывая губы, и все смотрит, смотрит в коридор, где у окна разговаривают двое пожилых людей — географ Василий Васильевич и тучная, в обвисшей кофте Зоя Николаевна. Сколько раз Гринька видел ее на уроке, все; казалось бы, можно было разглядеть в ней, но только сейчас он заметил, как сутулится спина Зои Николаевны, как неверно стоит левая нога (то-то она прихрамывает), как набухли на руке вены (очевидно, портфель тяжелый и рука устала держать его). И чем дольше он ждал, когда Зоя Николаевна закончит разговор с географом и направится сюда, к лестнице, тем яснее, отчетливее становилась для него та истина, что он, сильный, ловкий и такой уверенный в себе, нанес боль этой старой больной женщине. Вчера, слушая Ларису Васильевну, он до конца не понимал этого. Только сейчас увидел все. Сознавать это было гадко и совершенно непривычно для него. И потому Гринька страдал.

Прихрамывая, Зоя Николаевна шла к Гриньке. Ему так казалось, что она идет к нему. На самом деле учительница намеревалась спуститься на первый этаж, к буфету, и выпить минеральной воды. Ее мучила изжога. И потому Швырев возник перед ней неожиданно, она даже сбилась с шага. Он стоял, не зная, что сказать. То есть знал, чего бы легче сказать: «Простите меня, Зоя Николаевна», но эти слова не выражали того, что он чувствовал.

— Ты мне хочешь что-то сказать? — помогла ему Зоя Николаевна.

— Да.

— Я слушаю.

— Вы можете меня ударить?..

У Чумаковой не было привычки оборачиваться назад. Сидела она за партой прямо, чинно и слушала, что говорят учителя. А на уроке истории дважды оглянулась. Первый раз соседка ногой толкнула ее под партой:

— Посмотри-ка, «биолог» цветет! Шесть номеров, наверно, по лотерее угадал.

И правда: будто не в классе Швырев сидит, а в кино и показывают какой-то веселый фильм.

Галка даже растерялась: на человека неприятности свалились, а он радуется. Оглянулась во второй раз — то же самое.

Пресса все должна знать. Может быть, у человека что-то хорошее случилось. Не все же время карикатуры рисовать!

И Галка окончательно изменила своим правилам прилежной ученицы. На листочке бумаги четким почерком написала: «Швырев! Только для прессы. Отчего сияешь, будто тебя на «Мосфильм» пригласили сниматься? Г. Ч.».

Записка ушла на пятую парту и через минуту вернулась с Гринькиным ответом: «Уже разнюхала! Точно, обещают главную роль в комедии. Совместное производство СССР — Франция. Г. Ш.».

«А он неглуп», — подумала Галка и на обратной стороне листка вывела новые строчки: «А еще, говорят будто шесть номеров угадал по карточке спортлото».

Когда листок вернулся к девчонкам на вторую парту, то Галкина соседка, первой схватившая записку, едва не рассмеялась вслух — хорошо, успела зажать рот руками. Гринька написал: «И об этом узнали! Точно! Пять тысяч выиграл. Кричите «ура». Каждому в классе обеспечено по пуду мороженого!»

Так Галка и не дозналась, по какой такой причине улыбается злостный нарушитель дисциплины Гринька Швырев.

Дома его ждал приятный сюрприз. Усатый постоялец, словно не желая портить хозяину квартиры хорошее настроение, сказал, что завтра утром уходит. Обрадованный Гринька даже почувствовал угрызения совести: так плохо думал о парне, а тот, оказывается, ничего мужик, пьет себе крепкий как деготь чай и от книжки не отрывается. Вон сколько отмахал! Так и закончить успеет.

Похоже было, что квартирант и в самом деле решил не ложиться спать, пока не дочитает роман. Гринька заснул поздно, около одиннадцати, а на кухне все горел свет…

Но утром, когда он проснулся и, потягиваясь, вышел из-за ширмы, то увидел, что усатый уже поднялся. Только какой же он усатый? Вчера были усы у него черные, подковыкой, а сейчас на губах — чисто, ни волоска. Будто другой человек. Уложив в коробочку, бритву, постоялец: сказал:

— Здорово, хозяин! — И посмотрел на себя в зеркальце. — Вроде красивше стал… А спать ты силен! — с усмешкой покосился на Гриньку. — Я заправиться успел, красоту навел, а ты знай жмуря давишь. Опухнешь… Книженцию твою дочитал. Сильная штука. За нее спасибо… Вот так, хозяин, отчаливаю.

Парень спрятал коробочку с бритвой в портфель. Туда же положил и серый пиджак, в котором пришел три дня назад.

— Теперь рассчитаться надо. Как положено. Верно говорю?

Гринька пожал плечами. Конечно, продукты квартирант слопал. Но рассчитываться… Уходил бы скорей, и то хорошо.

— Проживание… — сказал парень. — Доволен. Хата отдельная, с удобствами. По рупь семьдесят, как в гостинице. Это пять со звоном. Харч. Кинем десятку. Всего — пятнадцать. — Он достал из кармана деньги. — Не обижен?

— Что вы! — опешил Гринька. — Зачем столько?

— Бери, пока дают! — Парень поднялся из-за стола и взял портфель. — Услуга за услугу. И помни: я здесь не был, меня ты не видел. Усек?

— Ясно. — Гринька хотел помочь открыть дверь и выйти на площадку, вызвать наверх лифт, но парень, имени которого он так и не узнал, от двери его отстранил.

— Я сам. — И тихо вышел.

Гринька вернулся к столу, с удивлением, словно не веря, посмотрел на деньги. Быть хозяином такой суммы ему никогда еще не доводилось. Ну и Чумакова! Как в воду глядела. Хоть и правда пуд мороженого ей покупай!

Ради смеха Гринька принялся подсчитывать в уме — хватит ли денег на пуд мороженого? Считал, считал, аж вспотел. Если по одиннадцать копеек, фруктовое, то почти пуд и получается. Дальше уже сама собой в его воображении нарисовалась такая фантастическая картина: втаскивает он в класс большущий картонный ящик и на парту Галки Чумаковой высыпает целую гору мороженого!

Гринька засмеялся от удовольствия. Вот ухнули бы! Галка — молоток, а тут наверняка в обморок бы упала.

Молодец все-таки усатик — денег столько оставил. Усатик… Почему же сбрил их? Говорит: красоту навел… А пиджак для чего спрятал? На улице еще не жарко. Кого-то, значит, опасается, маскировку навел… И кто он такой?..

Но все эти вопросы так и оставались вопросами.

«А! — подумал Гринька. — Все. Нет его. Ушел. Не знаю, не помню, как мать говорит. Молчок. Вот только Вавилону надо сказать. Он просил. Ладно, сбегаю. Время есть. И ребят увижу…»

С не меньшим аппетитом, чем у недавнего квартиранта, Гринька уничтожил остаток любительской колбасы, проглотил стакан чаю и отправился к Вавилону. Тот сказал, чтобы пришел к нему домой, не в парк. На старую квартиру Гринька ходил с удовольствием. Каждый уголок двора значком, сколько игр переиграно, сколько друзей!

Но вдоволь потрепаться с ребятами родного двора Гриньке в этот раз не пришлось. И половины новостей не выложили друг другу, как из третьего подъезда, зачесывая на ходу длинные волосы, вышел сам Вавилон. Гринька увидев его и сразу вспомнил, зачем, собственно, пришел сюда.

— Здравствуй, Вавилон! — пристраиваясь к его быстрому шагу, сказал Гринька.

— А, это ты… — рассеянно и угрюмо ответил тот.

— Спешишь? — спросил Гринька.

— Да нет. — Вавилон сбавил шаг. — Куда спешить… Опять с отчимом сцепились. Жуть. Я же с работы рассчитался. Теперь хоть за стол не садись… Поехать бы скорей. В субботу лечу. Прощальный круг над городом и — к морю! От Сережки телеграмма — ждет!..

Навстречу шла девушка, миловидная, худенькая, в длинной модной юбке и красных босоножках. Вавилон посмотрел ей вслед и сразу вспомнил Наташу, запечалился.

— И я скоро в путь, — напомнил о себе Гринька. — В поход.

— Что? — продолжая думать о Наташе, переспросил Вавилон.

— В поход идем. На две недели. Берем палатку. На четыре человека палатка. (Костину сестру Гринька все же принимать в расчет не хотел.)

— И далеко? — Вавилон проявил наконец какой-то интерес к его новости.

— Весь путь — сто три километра. Все высчитано точно. Нас дядя Аркадий поведет, Костин отец… Помнишь, тот мальчишка, которого ты у меня застал?

— Помню. Небольшого такого росточка. Еще ты говорил, что отец его маг из Японии привез.

— Он самый. И палатка тоже их. Я видел — красивая.

— И не скучно вам будет две недели топать? — с улыбкой спросил Вавилон. — Топ-топ, топ-топ… Сто три километра.

— Не все же время идти, — возразил Гринька. — И некогда будет скучать. Костер разжечь надо, дров натаскать. Наловить рыбы… Дневник вести будем. (О сборе гербариев Гринька говорить не стал.) Еще голоса птиц записывать…

— Маг берете? — спросил Вавилон.

— А как же! И птиц записывать, и музыку послушать. Какие в мире новости.

— Что-то мы с тобой тоже — идем, идем, как в походе, — Вавилон засмеялся и показал на скамейку в сквере. — Присядем?

Они сели, и Вавилон, прикурив от своей красивой зажигалки, стал с интересом слушать парнишку. Такое внимание польстило Гриньке. О будущем походе, до которого оставалось уже совсем недолго (лишь девять дней), он рассказывал охотно, с подробностями, даже вспомнил, как позавчера они в пять минут слопали целую вазу красной черешни.

Вавилон и о черешне послушал, и тоже посмеялся над обжорами, но все-таки его больше интересовал сам поход.

— Да, командир у вас, по всему видно, опытный, — выслушав Гринькин рассказ, с уважением проговорил Вавилон. — Распланировал, как на войне, — где, когда, кому… А на Белом озере этом я был. Место для вашего последнего привала, это правильно, выбрал отличное. Земляники навалом!.. Наберете ягод и двадцать первого, значит, — домой. С подарком: «Кушай, мама, ягодки, отмывай дорогого сыночка мылом и щеткой!» Так, что ли? — Вавилон потискал счастливого Гриньку за плечи. Потом, посмотрев через улицу, где рядом с газетным киоском голенастая девушка в белом переднике продавала мороженое, он достал серебряный полтинник и сказал: — Покажи, походный человек, как умеешь ходить, — доставь в темпе пару пломбиров.

Гринька вдруг радостно засмеялся.

— Могу и десяток! — И он солидно, не спеша извлек из кармана синюю пятирублевую бумажку. — Я ведь к тебе зачем пришел? О квартиранте сказать. Был он. Три дня жил. А сегодня ушел. Сначала жуть до чего не понравился мне. Командует: то, это подай! А потом ничего. Денег дал. — О десятирублевой бумажке, спрятанной в другом кармане, Гринька на всякий случай умолчал. Затем, вспомнив о маскировке парня, улыбнулся: — Был с усами, а сегодня сбрил. Как другой человек стал.

Было заметно, что и сообщение о квартиранте заинтересовало Вавилона. Слушал, не перебивая.

— Ну, а что еще говорил? — спросил он.

— Да ничего больше… За водкой посылал, только не вышло — не продали мне… А уходил когда, то предупредил, чтобы я… в общем, молчал чтобы.

— А ты… — Вавилон не то строго, не то насмешливо взглянул на своего малолетнего приятеля.

— Чего я?

— Да то. Не очень-то молчишь.

— А кому я сказал? — удивился Гринька.

— Мне.

— Так это тебе. — Гринька облегченно улыбнулся.

— Неважно — мне, другому. Велено молчать — ша! Понимать надо такие вещи, Гриня… Ну а за пломбиром-то мне идти?..

Пока посыльный бегал за мороженым, Вавилон снова закурил и, глядя в одну точку, о чем-то глубоко задумался.

И пломбир он откусывал мелкими кусочками, молча. А когда доел, вытер носовым платком изуродованную руку и сказал:

— Послезавтра улетаю… Не зашел бы проводить меня? Друзья все-таки.

— На аэродром? — радостно спросил Гринька.

— Домой приди. А уж потом… Сможешь в десять утра прийти?

— Да когда хочешь приду! Я же вольный казак теперь буду. Последний денек завтра. Три месяца — ни школы, ни уроков.

— Тогда — по рукам! Жду. — Вавилон крепко хлопнул по Гринькиной ладони.