Этюд в багровых штанах

ГЛАВА 19

…Зуб Дина проспорила. Корнилов приготовил сациви и налил коньяка. В стеклянных объятиях растрепанные хризантемы. Дина, осоловевшая, тоже растрепанная, а в голове одна мысль: как тихо.

— Хочешь, поставлю музыку?

— Лучше тишину.

Закрыв глаза физически наслаждаться разделенным одиночеством. И рядом чуть слышный мужской запах. Флюид желания. Черт! Вот сейчас он подойдет, расплющит губы, сомнет грудь, и будет неинтересно.

На сжавшееся тело скользнул пушистый плед. Мужской запах-шорох стал глуше. И так вечность.

Дина открыла глаза. Одна. В полумраке, на столике ее очки, сумочка, из которой нагло высунулся гондон.

— Я, в натуре, не понял, мы, как, надеваться будем или нет.

Что ж, пойдем спросим.

Корнилов сидел за компьютером, тыкая указательным пальцем в клавиши. Рядом дымился чай.

— Ты ко мне приставать будешь или нет?

— А надо?

— Здрасьте, а позвал зачем.

— Поговорить хотел. Уже забывать стал, что с женщиной можно говорить. Это такая редкость.

Дина была готова ответить тем же. Действительно, умный мужчина, не распускающий к тому же руки, большая редкость. Раритет.

Правда, иногда у таких раритетов случается антиквариат посредине, но здесь, похоже, не тот случай. Косой взгляд на фотографию в рамке.

— Корнилов, а кто твоя жена?

Корнилов сладко потянулся.

— Жена.

— Ну, это, допустим, было понятно с самого начала. Она работает?

— Угу. В больнице

Дина вертела в руках фотографию.

— Рамка красивая. А сейчас она где?

— Это так важно? Ну, в командировке.

— Ты ее любишь?

— Люблю. Тебя это обижает?

— Нет. Муж должен любить свою жену. А она тебя любит?

— Наверное. Почему тебя это так интересует?

— По женщине судят о мужчине. Известная истина.

— Тавтология.

— Не дави интеллектом. Я и так на работе устаю. Слушай, а почему мужики в отсутствие жен тащат в дом какую-нибудь смазливую пигалицу.

— Ты не смазливая пигалица. Ты женщина. Холодная, исковерканная. Почему позвал? Во-первых, действительно поговорить захотелось. А во-вторых… — Корнилов отхлебнул чаю и взглянул на гостью. Та сидела в кресле-качалке, закрыв глаза и мерно покачиваясь.

— Самоутверждение. Вот ты. Ноги обалденные. Грудь красивая. И тебя устраивает то, какая ты есть. Тебе вообще ничего не надо, лишь бы все оставили в покое. А вот мне трудно доказывать каждый день, что я умный, красивый и к тому же гигант в постели.

— Кому доказывать?

— Себе. А так тебя привел, вроде и сам в это поверил. Даже если и не переспим.

— А не переспим?

— Ты же не хочешь. Кстати знаешь, как тебя в отделе прозвали?

— ?!

— Динамой. Мужики даже диспут устраивали, говорили, что у тебя манера такая: напроситься в гости, поесть, попить, повеселиться. Потом сказать: извини, милый, я сегодня не в форме, и уснуть в чужой постели.

— Я не люблю секс.

— Знаю. Ты и не должна его любить. У каждого своя история. У тебя история Динамы. У меня — мужика, который очень хочет заняться с Динамой сексом. Я тебя хочу.

— И давно ли?

— Не очень, но очень хочу. Но давно хотел спросить, тебе нравится использовать мужиков?

— Я их не использую. Они меня кормят и дают ночлег на ночь, я даю им свое тело. Тоже на ночь. Равный обмен. Не всегда они меня кормят тем, что мне нравится, так почему я всегда должна быть в форме?!

— Бартерные отношения?

— Ну да. Ты мне, я тебе.

Корнилов взглянул на Дину. Та же расслабленная поза. Обманчиво расслабленная. Не подходите близко… Тигренок, а не киска. Он принужденно помолчал. Потом все-таки спросил:

— Он тебя сильно обидел?

Она мельком взглянула на экран.

— У тебя компьютер завис. Если ты выходишь из программы, то выходи правильно и корректно.

«Он меня не обидел. Просто у любви, как правило, бывает несколько этапов, у нас же случился лишь один, начальный. Все равно где и когда. Главное, чтобы вместе, наедине и подольше. А подольше, Корнилов, не получалось. Наступал момент, когда он провожал меня в ванную, а сам набирал номер, который я знала наизусть. Если не включать воду на полную мощность, то все можно услышать. Да, малыш. Конечно, малыш. Работа, малыш. Я еду, малыш.

А я слушала, тренировала лицевые мускулы, чтобы потом они складывались в бодрую улыбку женщины, при любых обстоятельствах уверенной в себе».

— Красиво говоришь…

— Отрепетировала. Об этом все мужики спрашивают. Как проститутку, почему она вышла на панель. О себе легче говорить отстраненно и красиво. Тогда не так больно.

«Я всегда улыбалась. Улыбалась, когда в двери поворачивался ключ, разделяя нас. Улыбалась, когда он провожал меня до метро — границы любви и пошлости. Каждый раз старалась коснуться его так, чтобы моя помада оставила на рубашке яркий вызывающий след. Примету лжи. Как хотелось, чтобы третья составляющая нашего треугольника наконец заметила четкий рисунок адюльтера… Но Бог, задумав любящую женщину, сделал ее к тому же глухой и слепой. А, может, он сам стирал свои вещи. Не знаю».

Корнилов, твоя жена тоже глухая и слепая?

— Иногда… Ты сама была такою… в замужестве.

— Недолгом. Животик вырос — муж ушел. Так что мне досталось амплуа случайной любовницы. Динамы, о которой сплетничают мужики — от дизайнера до заместителя генерального директора.

— Обиделась?

— Нет. Говорить-то все равно будут, так что пусть будет что говорить. Я ведь не ангел. Уж куда, а на небеса я точно не попаду.

Корнилов хрюкнул. Позвал временно одинокий мужик красивую барышню в гости. А она ему, ах, оставьте, я не ангел, я Динама…

— Небеса! А ну как попадешь туда?! Все то же, все также, но уже с оттенком безысходности. Это только отсюда кажется, что наверху светло, сухо и хорошо. Недаром на небесную канцелярию работает сеть земных агентов, впитавших с последним вздохом удобную идеологию доктора Моуди. Клиническая смерть — просто идеальный пиар. Два воспаленных полукружья на груди, слезы родственников, вопли медперсонала и вот оно, чудо.

Корнилов перевел дыхание. Дина молчала. Не понять — то ли слушает внимательно, то ли спит. Впрочем, позвал он ее для разговора, ведь так? А, значит, пусть, пусть внимает. Раз секс сегодня не светит. Не станешь же ее насиловать после сациви, коньяка. Вот и на хризантемы потратился. Пускай отрабатывает. Ты — мне, я — тебе. Бартерные отношения, сама призналась. Продолжить? А то!:

— Вот оно, чудо. Пациент открывает глаза. Счастливчик вы наш, ну надо же, откачали! Пара вопросов для параномальной газеты. Что вы там видели? И счастливчик начинает вещать, да как гладко, споро, словно шпарит по бумажке. Длинный сверкающий туннель, тени, взлеты и падения, потом пара формальных вопросов. К нам? Или уровнем ниже? Выбирайте. У них компания, у нас условия. Итак… К вам, к вам! Все души в гости к вам! После — БЛАГОДАТЬ! Навсегда.

— Красиво говоришь.

— Отрепетировал. У меня жена — врач. Приходит домой, рассказывает. Про клиническую смерть. А я записываю. На досуге книгу пишу. «Пасынки херувимов» называется. Хочешь, почитаю?

— Давай. Только коньяку плесни.

«…Навсегда? Вот она, основная ошибка, господа. Не стоит мерить мультипликационный рай на свой земной лад. Что именно скрывается под этим мягким слоем ваты? Каково это, проникнуть в субстанцию, откуда нет выхода? Кто об этом расскажет. Последователи Моуди? Ну, уж нет. Хотим правду, правду и только правду. Так что подать нам сюда ангелов! Блин, предупредил бы кто! Где пухлые карапузы с липким пальчиком во рту? Обыкновенные мужики с трехдневной щетиной, немеренным аппетитом (попробуй проживи на одной манне — брр!) и постоянным зудом. В спине. Крылышки, говорите. Мягкие, шелковистые. Какой идиот выдумал крылья у ангелов. Вроде бы фантазия, ан нет, лучшие сны в рай. Вот и мучайся, ощущая, как эта пакость прорастает в твоей спине. Казалось бы, чего мучаться. Подойди к дереву, почешись, зуд на время утихнет. Так-то оно так, да где ж на небесах деревья. Впрочем, есть парочка. Вам налево, нам направо. Одно — яблоня, но от него понос и, как следствие, изгнание из Эдема. А другое… Пока к Валхалле доберешься, сам загнешься. Это ведь через сколько небесных границ придется переползти-перелететь! С какой целью прибыли в скандинавские чертоги? Почесаться! Да вы в своем уме! И вот тебе новый скандал вселенского масштаба. Пока суд да дело, воспитательные меры, спина-то еще пуще прежнего зудит, ноет. И крылышки, заразой пушистой, белой пробиваются.

Выход один — на землю.

От зуда в спине очень хорошо помогает скраб для тела. Сильной фиксации. Производства российской фабрики „Новая роса“. Всего нескольких процедур, и полгода можешь спокойно выполнять свои обязанности. Скраб в магазине. Магазин — на земле. А ты на небе. Спрашивается, что делать-то? Отправляться в командировку. Другого не дано. Обойдешь канцелярию, соберешь подписи, получишь печать и лети вниз, на все четыре стороны. Только для отчетности, пожалуйста, не забудь — подготовь парочку пиарщиков для новых рекламных акций, пропагандирующих жизнь после смерти. Подойди, спроси, посоветуйся. А без этого домой не возвращайся… А вы говорите, земная бюрократия…»

Дина слушала Корнилова с деланным вниманием, украдкой пряча зевоту в широком бокале. Воспользовавшись паузой, осторожно протиснулась в щелку, оставленную для разговора.

— Корнилов, откуда ты все это знаешь?

— Как, а ты не поняла?

— Нет.

— Я все это придумал.

Дина хмыкнула.

— Это ж надо до такого додуматься, скраб сильной фиксации. Да еще российского производства. А знаешь, Корнилов, я, кажется, не против… Ты вроде бы хотел секса?

Он сглотнул и с надеждой посмотрел на гостью.

— Кажется? Или все-таки не против?

— Не против.

Он губами прикоснулся к ее щеке. Словно пуховка оставила легкий след нежности. Едва уловимый намек на страсть. Нежность, да. А вот страсть за время игр «не хочу-не буду» превратилось в нечто иное. Все-таки она против. Но слушать этот бред, нет никаких сил. Спать хочется. Дина прислушалась к себе: так и есть, ни одного из тех признаков, предвестников оргазмов, о которых пишут в порно-журнальчиках. Только желание быть заговоренной и убаюканной на чужой супружеской постели. Чтобы ей поглаживали ноющую поясницу, шептали глупости на ушко и тихонько целовали. Без всяких туда-сюда. Нет, если он хочет, пусть, но лучше бы без этого… Корнилов делал только то, что хотела она. Поглаживал, разминал поясницу, целовал в шею, проходился игривой щекоткой-поцелуями по спине и прижимал ее усталое тело к своему. Без всякого намека.

Дина умиротворенно вздохнула, чувствуя сладость сна. Осталось сделать только один шаг: и двери откроются. Там нет ничего, кроме покоя и счастья. Счастье — покой. Голова стала тяжелой, веки закрылись, словно две перламутровые раковины. И закружилось, завертелось.

Дзинь!

Корнилов ругнулся и взял трубку.

— Слушаю! Вы хоть знаете, которой час?! Что? Хорошо, сейчас. Дина, проснись, тебя.

— Как меня, почему меня… Ведь никто не знает, что я здесь. — Дина сонно помотала взъерошенной головой и неловко взяла трубку.

— Мама? Что у вас там…

— Доброй ночи, Дина…

— Кто это?

Щербатый заросший голос развеял обрывки сна, выпустив на волю липкий страх.

— Дина, зачем ты пошла к нему? Это нехорошо. Без любви нельзя.

— Кто это?

— Дина, я ведь так надеялся… А ты меня предала. Зачем ты пошла к нему, почему ты лежишь сейчас с ним, а не со мной, позволяешь себя трогать. Везде, даже там. И он трогает тебя. Да? Трогает? А я? Почему не я? Дина! Ты меня слышишь?..

— Да!

— Ты очень нехорошая девочка. Мне придется тебя наказать. Очень скоро.

Гудки.

Ночью все мысли серы. Клубок мыслей. Корнилов спит. Рядом. Она старается не шевелиться, если разбудит, то вопросов не оберешься. И так пришлось наврать: дескать, мамин брат позвонил, завтра улетает. В Баку. За мандаринами. А как улететь, не повидав любимую племянницу! Дядя Леша, он такой, пижон. У него даже джинсы оранжевые под цвет мандаринов. Корнилов иронично хмыкнул, но удовлетворился полученными объяснениями. Она только потом сообразила, что мандарины растут в Грузии, в Баку — гранаты. Но ему, похоже, все равно. Золото, а не мужик.

Итак, он нашел ее даже здесь. Поклонник? Маньяк? Черт, что же теперь делать. В милицию? Ага, насмотрелась дамочка американских боевичков, вот теперь и мерещиться всякое. Самое гадкое, что она не знает, чего он от нее хочет. Не знает или не хочет знать? В конце концов, если только секса, то пусть. Легче отдаться, чем объяснить, почему ты этого не хочешь. После он оставит ее в покое. Кто сказал? Все молчат.

Ну, хорошо, увидел ее мужик на остановке. Втрескался по самые уши. Проводил незаметно. Узнал, как зовут и где живет. Нет, сначала узнал, где живет, а потом, как зовут. Теперь надеется на взаимность. Или нет? Или ему все равно, что она чувствует. Спокойно, Дина, спокойно. Если ему наплевать на ее чувства, то чего он хочет? Как там было в последнем письме: «Я приду и возьму то, что мне причитается». Придет и возьмет. С психами не спорят. Вот полгода назад к ней один зашел. Псих. Руки дрожат. Ноги дрожат. Губы, и те — дрожат. Дескать, к вам пришел как к последней надежде. Рассказывал свою историю больше часа и все норовил ей, Дине, руки поцеловать. За внимание и гуманизм. А суть истории была стара как мир. Когда возникли проблемы в интимной жизни, обратился к рекламе. Поддался на провокацию, купив порошок какого-то древнеиндийского корня. Мол, выпьешь, и станешь таким супербизоном, что мама не горюй. Горюют теперь все: и жена, и мама, и дети, и он сам. Нет, половая функция восстановилась. Он теперь может где угодно и когда угодно, хоть час, хоть два, но… Об этом «но» Дина уже знала: стараясь не дышать и подсесть поближе к окну. Несло от мужика катастрофически. Да что там катастрофически, капитально несло. Экзотическими цветами, помойкой и сыром дор-блю.

— Понимаете, я даже в транспорте теперь не могу ездить — выкидывают на ходу. С работы уволили. Жена ушла. Цветы в доме подохли. И главное, постоянно о сексе думаю, а не с кем, — пожаловался он, плотоядно оглядывая аппетитный динин бюст.

Дина отодвинулась подальше:

— А вы к врачам не пробовали?

— Все перепробовал: и врачей, и знахарей. Даже к прокурору ходил.

— К нему-то зачем?

— Чтобы наказал виновных. Эх, не наказал. Но благодарность объявил: после моего визита исчезли крысы.

— От меня-то что хотите?

Мужик приободрился:

— Найдите того, кто эти порошки выпускает. Может, у них есть какое-нибудь контрсредство? Чтоб и в постели, и… сами понимаете.

После долгих увещеваний Дина его послала. В гомеопатическую аптеку.

А этого анонима как спровадишь? Куда пошлешь? Видела всего один раз. Из примет — ванильный запах. Или это не он. Поди теперь, разбери. Кто ей звонит и пишет? КТО?!

Господи, страшно-то как. А из всех лекарств от страха только муж. Теплый и уютный. Чужой.

….Метро было грязным и душным. Длинные вагонные скамьи — как грядки садовода-любителя: жухлые кустики волос перемежались с буйной растительностью, сочные пятна сменяли унылые гнилостные вкрапления. Сорт пассажирский, размножается в экстремальных условиях.

Слева шумно вздыхала упитанная дама: острый локоть Дины штопором вошел ей в бок. Справа мужчина с задатками интеллигента потягивал пиво — человек, у которого на ближайшие две остановки есть цель. С каждым глотком она приближалась к своему логическому завершению. Мужчина ерзал, тесня Дину к соседке.

Щелкнули двери. Тоскливый голос затянул:

— Люди добрые! Поможите! Сами мы не местные…

Дама слева осторожно вывинтила бок, отодвинулась и закопошилась в хозяйственной сумке. Мужик отрыгнул пиво и забренчал мелочью. Дина закрыла глаза. С возрастом все труднее не поддаваться на подобные провокации. Вагон оживился: звук бренчащей мелочи и шуршащих бумажек сливался с речитативом: «Поможите! Поможите!»

Дина нехотя открыла глаза.

Все как обычно: запах немытого тела, одежда с чужого плеча, пыльные крылья за спиной. В руках бейсболка. Небритый ангел терпеливо ждал, когда Дина отреагирует. Так, как и должно реагировать в подобных случаях. Потом снисходительно посмотрел на пальцы, сжавшие замок модной сумочки.

— Злая ты, уйду я от тебя!

Самый неприятный момент при совместном пробуждении — процесс одевания. Дина и Корнилов старательно не обращали друг на друга внимание. Дополнительная неловкость в том, что между ними ничего так и не было.

— Кофе? — отстраненно спросил Корнилов, надевая измятые брюки.

— Хорошо бы, — в тон ответила Дина, застегивая юбку. И для проформы уточнила: — В ванную можно?

— Можно, — зевнул Корнилов и отправился варить кофе.

Во рту — коньячная сухость, на голове — воронье гнездо, на теле — одежда вчерашнего дня. Набор соответствует настроению. Дина посмотрела в зеркало. Поморщилась. Есть разные зеркала: одни относятся нежно, по-родственному, выгодно подчеркивая твои достоинства. Другие кривятся, ухмыляются, дразнятся. И вот уже синяки под глазами превращаются в синячищи, большой рот напоминает клюв утенка Дональда, а мелкие морщинки множатся, прокладывая новые дорожки на лбу и около носа.

Зеркало в ванной Дину невзлюбило с первого отражения. Еще вчера оно ревниво показало самозванке, что тут ей делать нечего. Корнилов занят. На него исключительные права имеет только гражданка Корнилова. И никто больше. Дина, посмотрев на себя, согласилась. Не имеет. Никому она не нужна. Даже себе.

До работы добирались порознь.