Филипп II Македонский

Афинское посольство к греческим государствам, призывавшее к общей войне с Филиппом, потерпело полную неудачу. Вряд ли стоило этому удивляться, учитывая то, как афиняне обращались с союзниками, а также их неблаговидную роль в Третьей Священной войне, тогда как действия Филиппа против фокейцев вызывали всеобщее одобрение.[355] Таким образом, дипломатические усилия, предпринятые по предложению Эвбула, лишь отягчили отношения с Филиппом. Царь раскрыл Афинам свои объятья, но те отвергли протянутую им руку. Вполне возможно, что жест доброй воли, продемонстрированный Филиппом, был лишь одной из хитрых уловок, которыми он так любил пользоваться, но действия афинян ясно показали македонянам, с чем и кем они имеют дело.

Заигрывание с Афинами: изоляция Фив

Распустив Халкидский Союз, Филипп развязал себе руки. Теперь он мог призывать к оружию своих союзников в Фессалии и Беотии и выступить в поход, чтобы положить конец Священной войне. При этом существовала большая вероятность того, что следующей его целью станут Афины. По сути, афиняне могли рассчитывать на помощь только спартанцев и фокейцев,[356] однако Спарта находилась в тяжелейшем финансовом и военном кризисе вследствие войны с Мегалополем. В одиночку Афины вряд ли представлялись Филиппу серьезным противником, так почему же он стремился заключить с ними мир?

Ответ заключается в том, что македонский царь хотел уничтожить фиванское влияние в Средней Греции и использовал для этой цели Афины и Фокиду.[357] Опасность союза между Афинами и Фивами всегда оставалось реальной (то, что Афины были союзниками Фокиды, а Фивы — ее врагами, не могло существенно повлиять на межгосударственные отношения), и этот союз представлял бы большую военную угрозу для любых попыток Филиппа утвердиться в Средней Греции. Афиняне не приняли его мирных предложений, как показала реакция Эвбула и посольства, которые они разослали к другим греческим полисам. Поэтому, как только Фокида потерпела бы поражение в Священной войне, Фивы неизбежно восстановили бы свою власть в Средней Греции, и Македония столкнулась бы с возможностью новых конфликтов. Юстин сообщает, что фиванцы навлекли на себя всеобщую ненависть, и ставит им в упрек хищничество, которому они предались во время своей гегемонии, и развязывание Третьей Священной войны,[358] но особенно (эту вину они разделяли со спартанцами) то, что «Греция, еще и в то время первая среди всех стран мира и по силам своим и по достоинству, неизменная победительница царей и народов и еще тогда владычица многих городов, лежала простертой ниц перед чужим престолом и униженно просила то начать, то прекратить войну. Те, кто был оплотом всех стран мира, теперь все свои надежды возлагали на мощь чужестранца, раздорами своими и внутренними войнами доведенные до того, что пресмыкались перед тем, кто недавно еще был ничтожнейшим из их подопечных; и особенно усердствовали фивяне и лакедемоняне, которые раньше соперничали между собой из-за власти над Грецией, а теперь наперебой добивались милостей властелина».[359]

Почему же Филипп обратился против Фив, а не против Афин? Я полагаю, что причина лежала в области личных отношений, так как Филипп воспользовался случаем припомнить фиванцам все обиды, которые он перенес, будучи у них заложником. Хотя он и многому научился у таких полководцев, как Пелопид, и почерпнул полезные знания, наблюдая за обучением Священного отряда, он не мог забыть о том, что он оказался в Фивах против своей воли и прожил там три года, будучи еще совсем юнцом. Отношения между Македонией и Фивами никогда не были простыми, но теперь, став царем и оказавшись участником событий, разворачивающихся в Средней Греции, Филипп не смог отказаться от искушения отомстить фиванцам за прошлое. Таким образом, он поставил себе задачу изолировать Фивы, поддерживая устремления Афин и одновременно стараясь насколько возможно отдалить окончательное поражение Фокиды.[360]

Поэтому он вступил в переговоры с афинянами и, возможно, еще на этой стадии тайно уведомил их о своих планах защитить фокейцев и ограничить влияние фиванцев. Конечно, Филипп не мог открыто угрожать Фивам, поскольку в таком случае они быстро переметнулись бы к Афинам. По этой причине он должен был убедить фиванцев в том, что он готов отстаивать их интересы. Для этого он начал плести интриги с Фессалийским Союзом (союзником Фив) и Афинами, чтобы установить в Греции такой послевоенный порядок, который максимально ослабил бы позиции Фив. Чтобы достичь этой цели, ему необходимо было закончить Третью Священную войну и войну с Афинами за Амфиполь. Как указывал Демосфен, последние месяцы Священной войны и переговоры о мире с Филиппом относились к двум разным войнам, но сплетенным в такой запутанный клубок, что отделить одну от другой не представлялось возможным.[361]

Священная война: Фалек заступает место Фаилла

К тому времени Священная война скатилась на уровень стычек между выдохшимися фокейцами и фиванцами, также не особо рвавшимися в бой. Афины и Спарта практически устранились от этого конфликта, так как были заняты собственными делами.[362] В конце 352 года Фаилл умер после «тяжелой болезни, в жесточайших страданиях, как и подобает святотатцу»,[363] и место командующего фокейскими войсками занял Фалек (сын Ономарха), а в помощники ему назначили Мнасея. Фалек не смирился с недавними неудачами фокейцев в борьбе с Фивами и перешел в наступление. Хотя Мнасей погиб во время ночного нападения беотийцев, к 349 или 348 году Фалеку удалось нанести ряд поражений фиванским войскам и захватить Коронею, Корсии и Орхомен.[364] В результате его побед перевес оказался на стороне фокейцев, и это привело к тому, что фессалийцы попросили Филиппа вновь вступить в войну. В то время македонский царь воевал в Халкидике, однако же обстановка в Фессалии снова начала вызывать его беспокойство, так как в Феры вернулся тиран Пифолай. Очевидно, сложилась довольно опасная ситуация, так как Филипп был вынужден прервать свой олинфский поход и повернуть против Пифолая, после чего вернуться в Халкидику.

Затем, весной или в начале лета 347 года, очевидно, вследствие каких-то междоусобных распрей в Фокиде,[365] Фалек был снят с поста командующего. Официальным поводом для этого решения стало разграбление храмовых сокровищ. Поскольку все его предшественники занимались тем же самым без каких-либо неприятных последствий для себя, по-видимому, истинная причина заключалась в другом.

Фалек и прочие фокейские военачальники (за исключением Филомела) вместе с государственным казначеем Филоном были признаны виновными во взяточничестве и растратах. Разбирательство велось также в отношении афинян и спартанцев, чьи войска оплачивались фокейскими командующими из храмовых средств.[366] Опозоренного Фалека сменили три полководца — Дейнократ, Каллий и Софан, которые немедленно выступили в поход на Беотию. Столкнувшись с новой угрозой, фиванцы призвали на помощь Филиппа, потому что, по сути, больше им не к кому было обратиться.

Диодор сообщает, что Филипп «с удовольствием наблюдал их растерянность и был полон решимости укротить гордыню беотийцев после Левктр», то есть, иными словами, собирался еще больше ослабить Фивы.[367] Он не мог открыто проявить свою радость, рискуя тем самым ввергнуть фиванцев в объятия Афин, или отказать в помощи, вызвав обвинения в поддержке фокейцев. В конце концов он отправил в Фивы символическую помощь в виде небольшого отряда под началом Пармениона.

Действия Филиппа встревожили афинян, которые небезосновательно полагали, что в следующий раз фиванцы могут попросить снова попросить военной помощи и, может быть, против самих Афин. Они боялись, что, как только Филипп пройдет через Фермопилы, они окажутся полностью в его власти и будут вынуждены принять любые условия, какие ему заблагорассудится выставить. Эти опасения также вовсе не были лишены смысла, потому что, как мы уже видели, Филипп привык без зазрения совести настраивать одного союзника против другого и подчинять союзников своей власти, когда этого требовали его замыслы. Впрочем, на тот момент греки совершенно не понимали, в чем состоят эти замыслы, и такая неопределенность только подогревала их страхи.

Действия Афин

Демосфен, бывший в том году членом Совета, призвал афинян послать войска, чтобы защитить афинские интересы во Фракии и Геллеспонте (Дарданеллах), так как Филипп собирается уничтожить афинское влияние в этих областях. Некоторые влиятельные граждане, включая Эвбула, прислушались к совету Демосфена, и в Херсонес был послан отряд под командованием Хареса. Прибыв на место, он объединился с войсками коварного перебежчика Керсоблепта и поставил в городах на побережье Пропонтиды и северной части Эгейского моря несколько гарнизонов, вероятно, укомплектованных воинами Керсоблепта. Со своей стороны, Филипп приказал Антипатру создать военную базу неподалеку от одного из этих гарнизонов в Герайон (на берегу Пропонтиды), хотя в тот момент он намеревался лишь следить за действиями афинян в этой области.

В это время в Греции разворачивались следующие события: фиванцы при помощи небольшого македонского отряда разбили фокейцев, которые укрепляли Абу, где находилось святилище Аполлона. Божественный гнев настиг пятьсот фокейцев, укрывшихся в храме: они погибли во внезапно вспыхнувшем пожаре. Диодор пишет об их участи: «Боги не простирают на грабителей храмов защиту, обычно даруемую просителям».[368] Заканчивая повествование о Третьей Священной войне, Диодор также рассказывает о божественном возмездии, покаравшем фокейских военачальников, разграбивших храмовые сокровища, как и их жен, присвоивших драгоценности и также умерших ужасной смертью.[369]

Теперь фокейцы обратились за помощью к афинянам и спартанцам, обещая взамен уступить укрепленные города Альпон, Фроний и Никею, запиравшие Фермопильское ущелье. Неудивительно, что Афины и Спарта ухватились за возможность поставить под свой контроль этот жизненно важный проход. Спартанцы послали в Фокиду тысячу человек под началом царя Архидама, а афиняне отправили пятьдесят кораблей с войском, набранным из всех боеспособных мужчин в возрасте до 40 лет, под командованием Проксена. Эти соединенные войска при поддержке фокейцев были способны защитить Среднюю Грецию от Филиппа (как сделал Навсикл в 352 году) и разбить беотийцев.

Кроме того, афиняне решили отправить войско в Фессалию. Формальным поводом послужило намерение оказать помощь портовому городу Галу, который располагался к югу от Крокусова поля на главной дороге, ведущей из Лариссы, Фер и Пагасов. Гал в то время вел борьбу с Фарсалом (примерно в 48 км к северо-западу от него), который входил в число крупных городов Фессалийского Союза и располагался на главной дороге в Ламию. Афиняне не заключили с Галом договора о союзе, но любые приобретения Афин в этой области, как и во Фракии, нанесли бы удар по позициям Филиппа. Кроме того, возможные раздоры внутри Фессалийского Союза также имели бы неприятные последствия для македонского влияния.

С целью установить свой контроль над Фермопилами и ослабить позиции Филиппа в Фессалии в конце 347 или начале 346 года афиняне послали новое посольство к греческим государствам. Первое посольство, отправленное по предложению Эвбула более года назад и имевшее своей целью разослать призыв к оружию, провалилось. Второе отличалось от него в том смысле, что афиняне призывали греческие государства прислать своих представителей в Афины, чтобы обсудить вопрос, стоит ли заключить мир с Филиппом или же создать против него объединенную коалицию во главе с Афинами. Впрочем, подобно первому, это посольство также не увенчалось успехом, хотя его исход не был известен еще несколько месяцев.

Если Филипп все еще хотел обустроить Среднюю Грецию по своей воле, ему нужно было действовать быстро и без промедления. Поэтому он приказал Пармениону осадить Гал. Таким образом он получал возможность держать одного из своих лучших военачальников и македонский отряд неподалеку от Фермопил. На тот момент он не собирался приближаться к ним вплотную, чтобы не подтолкнуть греческие государства к созданию коалиции (что могло бы случиться в случае успеха афинского посольства). Необходимо было перетянуть на свою сторону Афины и не дать усилиться Фивам. Поэтому в январе или феврале 346 года Филипп отпустил Ятрокла, одного из афинян, взятых в плен в 348 году при падении Олинфа, и передал с ним весть, что он хочет мира.

Афинские пленники из Олинфа: слабое звено Филиппа

Судьба афинян, захваченных в Олинфе, была животрепещущей темой в Афинах. Филократ и Демосфен несколько раз поднимали ее по разным поводам перед Народным Собранием. Вероятно, они убеждали афинских граждан, что если удастся вернуть их на родину, Филипп потеряет важный козырь в переговорах о мире. В конечном итоге Собрание согласилось с этими доводами, и в Пеллу был послан Аристодем, актер и друг Филиппа, чтобы узнать, что намерен делать с пленниками македонский царь. Это произошло в начале 346 года, до того, как Филипп отпустил Ятрокла, и, следовательно, до того, как афиняне узнали о его желании заключить мир. Таким образом, вести, которые привезли от Филиппа Ятрокл и Аристодем, до некоторой степени пересекались.

Перед Филиппом стояла дилемма. Отпустив пленников, он на самом деле лишился бы ценной разменной карты. С другой стороны, удерживая их у себя, он сыграл бы на руку Демосфену и его сторонникам, изображавшим его лицемером, всеми силами вредящим афинским интересам. Неизвестно, что именно сказал Филипп Аристодему, но по своем возвращении он должен был выступить с докладом перед Советом (Буле). Однако он не стал этого делать, оправдываясь тем, что его задерживают личные дела. Вероятно, эту затяжку времени спланировал Демосфен, чтобы дождаться результатов второго посольства.

Наконец Аристодему было приказано выступить перед Советом.[370] Он рассказал, что Филипп хочет заключить с Афинами не только мир, но и союз, и Совет сообщил об этом Народному Собранию. Однако вместо радости это сообщение вызвало раздражение и тревогу, потому что тогда же Собрание услышало неожиданные и поразительные вести о том, что не кто иной, как Фалек, распустил афинские и спартанские войска, посланные в Фокиду, чтобы оборонять Фермопилы. Похоже, что пока афинские послы разъезжали по греческим городам, Дейнократ, Каллий и Софан были смещены, а Фалек восстановлен на должности фокейского командующего.[371]

Мирные переговоры

Мы можем заподозрить, что Филипп приложил свою руку к этому удивительному повороту событий, проявив присущую ему хитрость и дальновидность. Участие Македонии в Священной войне обрекало Фокиду на поражение, и Филипп, вполне возможно, начал тайные переговоры со смещенным Фалеком, а также, вероятно, с фокейским правительством, чтобы заставить их отослать афинские и спартанские войска и открыть ему путь через Фермопилы.[372] Единственный способ достичь этой цели заключался в том, чтобы Фокида сдалась македонскому царю, а не совету амфиктионии, скорее всего, в обмен на обещание смягчить наказание, когда закончится война. Возвращение Фалека на пост военачальника являлось необходимым условием для осуществления замыслов Филиппа.

Филипп затеял опасную игру, так как он вовсе не хотел оказаться другом святотатцев в глазах других греков, не в последнюю очередь потому, что в таком случае от него отдалились бы его фессалийские союзники, дружба с которыми была так важна для него. Опять же, было чрезвычайно важно вбить клин между афинянами и фокейцами, чтобы приблизить к завершению войну с Афинами. Филипп снова ввязался в авантюру, но она вновь принесла ему успех. Хотя второе афинское посольство к греческим государствам вернулось в Афины лишь спустя два месяца, вести о действиях Фалека лишили его всякого значения. Все афинские граждане, включая и Демосфена, теперь понимали, что Филипп скоро положит конец Священной войне, и таким образом необходимо как можно быстрее заключить с ним мир, пока он не сделал новых приобретений. Афинян особенно заботили их интересы во Фракии и союз с Керсоблептом, но эти тревоги отступали на второй план перед опасностью, грозившей Афинам в случае, если Филипп перевалит через Фермопилы.

Филократ, выступавший за посольство к Филиппу в 348 году, после падения Олинфа, предложил теперь отправить к царю десять человек, чтобы обсудить «мир и общие интересы Афин и Филиппа».[373] Народное Собрание с радостью поддержало это предложение. Это было первое из четырех посольств к Филиппу. В знак доброй воли Демосфен предложил наградить Аристодема почетным венком за успехи, достигнутые им в переговорах (Ятроклу, судя по всему, ничего не досталось).[374]

Замечание об источниках[375]

Хронология различных событий последующих нескольких месяцев, приведших к окончанию Третьей Священной войны и заключению Филократова мира (завершившего войну между Филиппом и Афинами за Амфиполь), чрезвычайно запутана. Главными источниками по мирным переговорам и концу Священной войны служат две речи «О преступном посольстве», произнесенные Демосфеном и Эсхином на суде над последним в 343 году. Дополнительные (и часто повторяющиеся) сведения можно также почерпнуть в обвинительной и защитной речи этих ораторов во время суда по поводу венка для Демосфена в 330 году.[376] Я осознанно ограничил количество ссылок на эти четыре важных источника: в противном случае практически каждое предложение в этой главе и далее во всей книге пришлось бы снабдить соответствующими ссылками. Речи Демосфена и Эсхина следует читать полностью, чтобы получить отчетливое представление о событиях не только 346 года, но и последующих лет.

Сведения о мирных переговорах в этих речах подчас подвергались намеренному искажению из-за личной вражды между двумя ораторами, и особенно в свете того, что к 343 году оба они старались всячески отстраниться от тех ролей, которые они сыграли при заключении мира.[377] Демосфен убеждает слушателей в том, что Филипп якобы собирался уничтожить Афины и Фокиду и защищать интересы Фив в Средней Греции. Эти утверждения являются частью пропагандистской кампании по очернению Филиппа и не соответствуют действительности. Диодор дает хороший и подробный отчет об окончании Священной войны, но ничего не сообщает о переговорах, повлекших за собой заключение Филократова мира. Юстин добавляет ряд подробностей о событиях в Македонии до мира с Афинами. Таким образом, свести воедино все эти сведения, чтобы получить более или менее точную картину, представляется весьма сложной задачей.

Первое посольство к Филиппу

Десять послов, в число которых входили Филократ, Навсикл, Демосфен (его кандидатура была внесена Филократом)[378] и Эсхин, отправились в Пеллу и прибыли туда приблизительно через неделю, в середине марта 346 года. Они ехали через северную Эвбею, а затем Лариссу, где их встретил официальный представитель царя, сопроводивший их в македонскую столицу. Каждый посол должен был произнести речь о предложении мира и союза, а Филипп должен был выступить с ответной заключительной речью. Представ перед царем, первым выступил старейший из послов, как того требовал обычай, а затем все остальные, в порядке старшинства. Демосфен говорил последним; значит, он был самым младшим. Эсхин произнес свою речь предпоследним.

Когда настала очередь Демосфена, по словам Эсхина, он оробел и[379]

В целом рассказ Эсхина, вероятно, правдив, поскольку свидетелями случившегося были прочие послы, которые могли бы оспорить его подлинность, но, скорее всего, он преувеличил конфуз Демосфена, чтобы привести в смущение своего противника.[380] Смелость речей, которые Демосфен произносил перед Народным Собранием, особенно после 346 года, доказывает, что он отошел после этого инцидента, но вражда между ним и Эсхином своими корнями уходит именно к этому посольству.

В своих речах афинские послы, вероятно, затрагивали такие вопросы, как афинское влияние во Фракии, доступ к региону Черного моря (жизненно важному для поставок зерна), Священная война и помощь, которую афиняне продолжали оказывать Галу в Фессалии. По словам Эсхина, он убеждал Филиппа в том, что Амфиполь должен принадлежать Афинам, обосновывая это тем, что предшественники Филиппа признавали права Афин на этот город.[381] Однако требование вернуть Амфиполь не могло увенчаться успехом ни при каких обстоятельствах, и странно, почему афиняне этого не понимали. Скорее всего, речь Эсхина только позабавила македонского царя. Вопросы о Фокиде и Гале никак не были формально связаны с переговорами о войне за Амфиполь, поскольку не имели к ней отношения (как и Керсоблепт), поэтому попытки Демосфена и других послов увязать их с заключением мира были нелепы. Важнейшей темой для обеих сторон, вероятно, была Фракия.

Филипп выставил несколько условий: обе стороны должны признать приобретения, сделанные ими на данный момент времени (важная оговорка); кроме мира между ним и Афинами должен быть заключен бессрочный союз; мир и союз должны носить оборонительный характер и распространяться на союзников обеих сторон; и, наконец, учитывая животрепещущую тему пиратства в Эгейском море, обе стороны обязывались не поддерживать пиратов. Возможно, в планах значилась даже совместная экспедиция с целью очистить от них морские просторы. Предложение мира и союза означало, что Филипп хотел заключить договор с Афинами на равных: должно быть, это удивило послов. Таким образом, договор должен был быть двусторонним, между Филиппом и его союзниками, с одной стороны, и Афинами и их союзниками по Второму Морскому союзу, с другой. Сложно сказать, насколько искренним было это предложение Филиппа. Может быть, он хотел цинично использовать представившуюся ему возможность закончить по своему усмотрению и конфликт с Афинами, и Священную войну.

Если афиняне рассчитывали сохранить свое влияние во Фракии и держаться за независимые прибрежные города, то формулировка первого условия не предвещала ничего хорошего. Конечно, из соображений собственной безопасности Филипп не мог позволить Афинам и дальше вмешиваться во фракийские дела, точно так же, как не собирался сложа руки наблюдать за тем, как они оказывают помощь Галу и Фокиде (см. ниже). К 346 году он уже решил выступить в поход против вероломного Керсоблепта, но в данный момент сообщил послам, что признает афинские права на Херсонес, имевший важное значение для морского подвоза зерна из Черного моря. Он даже пообещал держать свои войска подальше от Херсонеса, пока идут переговоры.

Филипп решительно отказался обсуждать помощь Галу, резко заявив, что Афины должны ее прекратить. Оставалась Священная война. Прибегнув к испытанному средству дипломатического обмана, Филипп, похоже, дал понять, что он мог бы взять Фокиду под свою защиту, но только если будет уверен в полной поддержке Афин. Иными словами, вопрос о Фокиде должен был быть исключен из переговоров о мире между Афинами и Македонией.

Вероятно, обсуждалась также участь афинских пленников, захваченных в Олинфе. В этом вопросе Филиппу нужно было соблюдать большую осторожность, но, по-видимому, он изъявил согласие отпустить их без выкупа, как только Афины примут его условия. Тем самым он искусно развернул ситуацию таким образом, что судьба заложников оказалась в руках самих афинян. Чтобы польстить им, он пообещал укрепить влияние Афин на Эвбее, восстановить приграничный город Ороп (в то время находившийся под властью Фив) и прорыть канал на Херсонесском перешейке, чтобы облегчить афинянам его оборону от атак с суши.

Все эти уступки польстили самолюбию афинских послов, как и рассчитывал Филипп. 20 анфестериона (около 18 марта) они приготовились к отбытию и должны были вернуться на родину самое позднее к 27-му числу того же месяца (около 25 марта).

Фракийские походы Филиппа

Как только первое афинское посольство уехало из Пеллы, Филипп отправился во Фракию, но перед этим приказал Антипатру, Пармениону и Эврилоху возглавить македонское посольство в Афины, которое должно было повторить предложения о мире, подтвердить его условия и принять от афинян клятву соблюдать договор.

Через месяц, к 23 элафеболиона (около 20 апреля) Филипп добрался до Герайона, крепости Керсоблепта, и разгромил противника.[382] Он оставил Керсоблепту царскую корону, но сделал его своим данником и взял в заложники его сыновей, чтобы он не вышел из повиновения.[383] Следующие два месяца Филипп захватывал независимые фракийские прибрежные крепости и к 23 таргелиона (около 18 июня) вернулся в Пеллу. Теперь восточные пределы Македонии простирались до реки Нест, и Филипп вновь мог заняться Афинами и Священной войной.

Споры о мире с Филиппом: позиция Демосфена

Первое афинское посольство представило свой доклад Совету и Народному Собранию 8 элафеболиона (около 6 апреля). Вскоре после этого прибыли македонские послы. Учитывая тяжесть сложившейся ситуации, Демосфен предложил обсудить мир и союз с Македонией не на одном заседании Собрания, как обычно, а на двух, за два дня. Это предложение было принято. В первый день афиняне должны были рассмотреть условия, выставленные Филиппом, а на второй день, в присутствии македонских послов, проголосовать. Союзный синедрион (Афинского Морского союза) внес предложение дождаться возвращения афинских послов, отправленных к греческим государствам по поводу войны с Филиппом. Это предложение было отклонено. Так как скоро должны были начаться Великие Дионисии (9–13 элафеболиона), во время которых приостанавливались все дела, не относящиеся к отправлению культа, было решено провести обсуждение этого важнейшего вопроса 18 и 19 элафеболиона (около 15 и 16 апреля).

Между тем в качестве жеста доброй воли Демосфен предложил посадить послов Филиппа на почетные места в проэдрии (первый ряд в театре) во время праздничных представлений. Если верить Эсхину, он переборщил с любезностью, «наняв для них при их отъезде повозки, запряженные парами мулов, и сопровождал их на коне, не скрываясь во мраке ночи, как некоторые другие, но среди белого дня обнаруживая свою заботу об их нуждах».[384]

В первый день заседания (18 элафеболиона) Филократ предложил афинянам заключить мир и союз с Филиппом на его условиях: иными словами, отказавшись от помощи Фокиде и Галу (не говоря уж о Керсоблепте) и наконец признав потерю Амфиполя.[385] Народ, конечно, хотел мира, но союз на условиях Филиппа был совершенно особым вопросом. Афинские интересы во Фракии оказывались в подвешенном состоянии; поскольку Керсоблепт не был членом Афинского Морского союза (и поэтому афиняне не предавали официального союзника), его отношение к Афинам играло важную роль для сохранения афинского влияния в этих областях. Что именно говорилось во время обсуждения, неизвестно, но Феопомп, по-видимому, приводит выдержки из речи Филократа, который высказался прямо и без обиняков:

Однако Народное Собрание в тот день выслушало не только Филократа. Союзный синедрион призвал к общему миру (koine еіrеnе) с Филиппом. Само название подразумевает, что имелось в виду общее соглашение всех греческих государств, которые должны были заключить союз друг с другом. Если один из членов союза повел бы себя неподобающим образом в отношении другого (например, напал на него), остальные союзники должны были бы встать на защиту потерпевшей стороны. На фоне привычной для греческих городов ксенофобии и междоусобиц, издавна омрачавших историю Греции, общий мир стал бы средством сдерживания, поскольку союзники с радостью воспользовались бы возможностью на законных основаниях выступить против агрессора. Кроме того, синедрион предложил, чтобы в течение следующих трех месяцев к общему миру могли бы присоединиться все желающие. Это означало, что в союз смогут войти и Фокида, и Гал, и любое другое греческое государство (включая союзников Филиппа).[387] Так как афиняне не очень охотно поддерживали Фокиду и Гал (нельзя забывать и об их желании вернуть Амфиполь), и Демосфен, и Эсхин поддержали предложение синедриона. Демосфен убедил Собрание изложить идею об общем мире посланникам Филиппа на следующем заседании, тем самым оставив без внимания выступление Филократа.[388]

Одобрение, которое вызвала у Народного Собрания идея синедриона, показывает, что первое посольство к Филиппу во время доклада перед Советом и Собранием о результатах переговоров не сообщило слушателям точных условий, предложенных македонским царем, в том числе предложение двустороннего мира: в противном случае Демосфен не смог бы так легко использовать беспокойство афинян. Будучи одним из десяти послов, отправленных в Македонию, он прекрасно понимал, что общий мир будет неприемлем для Филиппа, так как к нему могли присоединиться города и государства, которые он специально исключил из договора. Таким образом, Демосфен сменил фронт и повернул против своего союзника Филократа, положив начало вражде, закончившейся в 343 году, когда Филократ был обвинен в измене за политику, которую ныне предлагал Народному Собранию.

На второй день перед Народным Собранием предстал Антипатр. Его спросили, согласится ли Филипп на общий мир. Естественно, он дал отрицательный ответ. Если бы афиняне твердо настаивали на своих условиях, война с Филиппом должна была продолжиться. В этот момент Эсхин (по словам Демосфена)[389] изменил свою позицию, которую отстаивал еще вчера, так как вместе с Эвбулом и Ктесифонтом он высказался за мир на условиях Филиппа (и тем самым за предложение Филократа); против них выступил один лишь Аристофон, один из открытых противников Эвбула. Демосфен, председательствовавший на этом заседании Народного Собрания, не принял участия в дискуссии. Феопомп сообщает отрывок из речи Аристофона, изукрашенной риторическими приемами:

В конечном итоге афиняне проголосовали за «трусливое» предложение Филократа, приняв во внимание резкое предупреждение Эвбула (высказавшегося в тоне, напоминавшем вчерашнее выступление Филократа), который заявил, что Собрание должно либо принять мир и союз на македонских условиях, со всеми исключениями, которые они содержат, или отправиться на войну — немедленно, заплатив налоги и в одиночку неся все бремя военных расходов.[391] Война означала призыв в армию (и неизбежные потери), а также возможное изъятие средств из зрелищной казны в пользу военной. Народное Собрание одобрило политику, предложенную Филократом, но выдвинуло несколько своих требований, а именно: обе стороны должны сохранить владения, которые приобрели на данный момент времени, а участниками договора могут быть только Филипп с его союзниками и Афины со своими. Определение термина «союзник» было намеренно оставлено без уточнений и охватывало всех, кто принес клятву соблюдать союз на момент заключения мира. Это открывало

Галу и Фокиде возможность присоединиться к Афинам и заключить мир в качестве афинских союзников. На деле Народное Собрание отвергло условие Филиппа» по которому из договора исключались некоторые государства и полисы» в надежде, что он этого не поймет! Между тем пришла просьба от Керсоблепта, атакованного Филиппом и желавшего войти в Афинский Морской союз (и тем самым в число союзников Афин), но Народное Собрание отклонило эту просьбу.

После этого афиняне со своими союзниками принесли македонским послам клятву соблюдать условия мира и союза. Хотя македоняне уехали из Афин, они не сразу направились в Пеллу, а сначала заехали в Фивы. Важной частью замыслов Филиппа было стремление внушить фиванцам ложное чувство безопасности, пока он ведет переговоры с афинянами и фокейцами. Фивы предпринимали решительные шаги против других беотийских городов, чтобы удержать их в Беотийском Союзе, и старались всячески укрепить свою власть. Вероятно, македонские послы сообщили, что Филипп не намерен вести борьбу с Фивами, тем самым признавая их гегемонию в Беотии. На тот момент этот дипломатический ход сработал.

Второе посольство к Филиппу

Теперь пришла очередь афинян принять клятву от Филиппа. Однако по каким-то причинам произошла задержка. Миновала неделя, прежде чем Демосфен получил решение Совета о том, что те же лица, которые участвовали в первом посольстве, теперь снова должны отправиться в Македонию. Второе посольство выехало 3 мунихиона (около 29 апреля). Так как царь находился во Фракии, путешествие до Пеллы заняло какое-то время, и послы прибыли туда спустя 23 дня (в конце мая). Там им пришлось ждать еще 27 дней возвращения Филиппа из похода, до 23 фаргелиона (около 17 июня). Демосфен был крайне недоволен промедлением и ясно выражал свое недовольство.[392] Тем не менее, не зная, где именно во Фракии находится Филипп, посольство могло бы потратить еще больше времени, если бы отправилось его разыскивать.

Между тем в Пеллу приехали не только афинские послы. Как сообщает Эсхин,[393] там собрались посольства от, «можно сказать, всей Эллады». Вероятно, это преувеличение, но определенно в то время в Пелле были послы по крайней мере от Спарты, Фив и Фессалии, а также, возможно, Фокиды.[394] Эти государства желали знать, как и следовало ожидать, каковы планы Филиппа относительно Третьей Священной войны и Греции в целом. Вероятно, фиванцы уже подозревали, что над ними нависла серьезная угроза, а присутствие фессалийских и спартанских послов могло только укрепить их в этих подозрениях. Между Фивами и Спартой существовала давняя вражда, и спартанцы дали ясно понять, что они намерены подорвать фиванское влияние на Пелопоннесе, так как дружественные связи Фив с Аргосом, Мессенией и Аркадией угрожали безопасности их государства.[395] Война Спарты с Мегалополем вылилась в широкомасштабный конфликт, в который оказался втянут весь Пелопоннес. Нельзя было исключать того, что в этот конфликт вмешается и Филипп, а это не сулило Фивам ничего хорошего.

Пелопоннесский вопрос, должно быть, составлял животрепещущую тему в Пелле, так как все зависело от того, как решит поступить македонский царь. Если с помощью фиванцев, их пелопонесских союзников (Мессении, Мегалополя, Аргоса и Аркадии), фессалийцев, а теперь еще и афинян, он разобьет фокейцев, то тем самым он поможет Фивам усилить свое влияние в Средней Греции и на Пелопоннесе. Если же он закончит Священную войну, объединившись со Спартой, Афинами, Фессалией и Фокидой, то положит конец заодно и честолюбивым устремлениям фиванцев. Как мы видим, Филипп получил большое влияние на дела в Средней Греции, а также Пелопоннесе, и это тем более поразительно, если вспомнить о крайне шатком положении, в котором он находился 13 лет назад при вступлении на престол.

Обстановка в Пелле накалилась. Филипп сначала выслушал речи фиванских и фессалийских послов. Они требовали закончить Священную войну и наказать фокейцев. Фокейские послы, естественно, просили его не нападать на Фокиду. Затем настала очередь афинского посольства, главную роль в котором играл Эсхин. Он сообщает, что ему удалось склонить Филиппа к выполнению обязательств, налагаемых на членов совета амфиктионии, которые требовали выступить против любого члена амфиктионии, который причиняет вред другому, и покарать тех, кто разграбил святилище Аполлона в Дельфах.[396] Это очень интересно. Если Эсхин действительно высказался в таком духе (и не преувеличил позднее свои заслуги), то он имел в виду не только фокейцев, но и фиванцев. Еще важнее то, что, говоря о тех, кто разграбил святилище Аполлона, он возлагал вину не на все Фокейское государство, а только на тех фокейцев и их наемников, которые захватили Дельфы. Именно поэтому Афины (и Спарта) поддержали просьбу фокейцев не нападать на них. Таким образом, Эсхин избавлял Афины от необходимости принять участие в карательном походе на Фокиду.[397]

Таким образом, начал вырисовываться хитроумный план по окончанию Третьей Священной войны, который не требовал враждебных действий против государства Фокиды, а также позволял предпринять их против Фив. По-видимому, такие же замыслы вынашивал и Филипп, и вполне возможно, что он разъяснил свои намерения афинским послам частным образом, так как он «тайно выслушивал просьбы обоих посольств; одним обещая избавление от войны и обязывая их клятвой никому не выдавать этого ответа; другим, напротив, говоря, что придет им на помощь».[398] Если дело обстояло именно так, то, вероятно, Эсхин преувеличил свою роль в переговорах. С другой стороны, царь мог и обмануть афинян, внушив им уверенность в том, что он собирается выступить против Фив и поддержать Фокиду, поскольку после этого Эсхин стал ярым сторонником мира с Филиппом на его условиях. Конечно, он должен был понимать, что в таком случае Гал, Фокида и Керсоблепт уже никогда не станут союзниками Афин, как того и хотел Филипп.[399]

Филипп оказал афинскому посольству особенно теплый прием. Несомненно, он постарался предоставить пышные развлечения всем иностранным послам; возможно, он не только хотел показаться гостеприимным хозяином, но и стремился просто им понравиться. Впрочем, Демосфен отверг его гостеприимство и позднее обвинил царя в попытке подкупа.[400] Скорее всего, он с тревогой воспринял присутствие при македонском дворе посольств от других греческих государств, но любезность Филиппа по отношению к афинянам показывает, что он ставил их выше прочих, и определенно, так и решили товарищи Демосфена. Ситуация складывалась как нельзя лучше для Филиппа, но затем он умудрился допустить важный просчет, сыграв на руку Демосфену.

Афинские пленники: Демосфен использует слабое звено

Демосфен уже не был тем человеком, впавшим в замешательство при произнесении речи перед Филиппом, как якобы произошло во время первого афинского посольства. Почти сразу же после того, как Филипп выступил с приветственной речью, Демосфен поднял вопрос об афинских пленниках, захваченных в Олинфе. По сообщениям источников, он взял с собой в Пеллу серебряный талант, который театральным жестом предъявил царю в качестве символической платы за освобождение сограждан. Филипп собирался обсуждать только планы по завершению Священной войны и уже немалого добился, но смелый жест Демосфена перевернул положение с ног на голову. Ранее, освободив Ятрокла и отослав его в Афины, Филиппу удалось отвлечь внимание от этого спорного вопроса. Однако теперь, когда афиняне принесли клятву соблюдать условия мира, не было никаких причин, как, должно быть, заявлял Демосфен и понимал Филипп (как и все прочие), и далее удерживать афинских пленников в Пелле.

Филипп столкнулся с явным затруднением. Если он отпустит заложников сейчас, еще не связав себя клятвой о мире, то потеряет важную разменную монету в любых последующих переговорах. С другой стороны, если он откажется освободить пленников, то все его планы по окончанию Священной войны и снижению фиванского влияния пойдут прахом, так как он нуждался для их осуществления в афинской поддержке. Он сыграл бы на руку Демосфену, подтвердив своими поступками обвинения в вероломстве, ненадежности и всех прочих смертных грехах, которые выдвигал афинский оратор. В конечном итоге царь отказался немедленно выдать афинских граждан, но пообещал освободить их ко времени Панафиней (праздника в честь Афины, богини-покровительницы Афин), до которых оставалось около двух месяцев. Это решение дало Демосфену в руки именно то оружие, в котором он нуждался.

Теперь Филипп был вынужден действовать быстро и в совершенно ином направлении, обусловленном отказом немедленно освободить пленников. Возможно, он начал по-другому смотреть на Демосфена, поняв, что, недооценив противника, совершил большую ошибку. Филипп (но не его союзники) принес клятву соблюдать условия мира с Афинами в Пелле.[401] Затем он объявил, что ему необходимо сразу же выступить в поход на Гал, чтобы положить конец его осаде. На самом же деле он решил обустроить дела в Средней Греции по своей воле, прибегнув, если надо будет, к силе, прежде чем Демосфен сможет настроить против него афинян. С ним уехали и посольства прочих греческих государств. В Ферах, находящихся всего в двух или трех днях пути от Фермопил, союзники Македонии принесли клятву соблюдать мир афинским послам, и Филократов мир вступил в силу.[402]

Филократов мир

Таким образом закончилась война между Афинами и Филиппом за Амфиполь. Керсоблепт, Фокида и Гал были исключены из условий мирного договора, а афинянам пришлось смириться с утратой всех надежд на возвращение Амфиполя и признать независимость Кардии.[403] Филократов мир также ознаменовал собой усиление позиций Демосфена в политической жизни Афин: в свете той роли, которую он сыграл в переговорах, некоторые даже называли заключенный мир Демосфеновым миром.[404] Политика Афин в отношении Македонии вскоре вступит в новую фазу, а Демосфен станет главной политической фигурой, определяющей эту политику.

Несомненно, афиняне могли бы потерять еще больше. На протяжении всего своего царствования Филипп всегда выделял Афины на фоне остальных греческих государств, и то, что он захотел заключить в 346 году мир и союз с Афинами, говорит о многом.[405] Причина лежала в его стремлении ограничить фиванское влияние в Средней Греции. Если бы Филипп навязал афинянам более суровые условия, потребовав, например, уничтожить их флот (в котором он, тем не менее, нуждался для осуществления своих замыслов по борьбе с пиратством и, в конце концов, вторжению в Азию) или же отменить демократическое устройство (и даже выдать таких антимакедонски настроенных политиков, как Демосфен), то в Греции не осталось бы государства, способного уравновесить могущество Фив.[406]

Агония Третьей Священной войны

Оставим на время Филиппа и Афины и вернемся к Третьей Священной войне, в которой Афины поддерживали Фокиду. По крайней мере часть афинян по-прежнему опасалась карательных мер со стороны других членов амфиктионии и даже Филиппа.[407] Подобные страхи, должно быть, лишь обострились, когда Филипп выступил из Фер и беспрепятственно перевалил через Фермопилы, благодаря предыдущему соглашению с Фалеком. Последний передал это важнейшее ущелье в руки македонского царя, который разбил там лагерь. Он использовал осаду Гала как повод для похода, не навлекая на себя подозрений и не давая понять своих истинных намерений. В самом деле, вероятно, Парменион искусственно затягивал осаду, выполняя приказ Филиппа: в конце концов, Гал был относительно небольшим городком.[408] Если бы Филипп выступил в поход во главе своей армии, не имея такого повода, греки могли бы понять, что именно он собирается делать, и использовать время для сбора войск, чтобы вновь защитить от него Фермопилы.

Второе посольство к Филиппу вернулось в Афины 13 скирофориона (около 9 июля). К этому времени царь уже вошел в Фермопильское ущелье, но вести об этом, скорее всего, еще не дошли до Афин. Когда послы выступили с докладом перед Советом, Демосфен приложил все усилия, чтобы дискредитировать своих товарищей по посольству, особенно Эсхина, которого он обвинил в получении взятки от Филиппа.[409] Он упрекал посольство в том, что оно потеряло много времени по пути в Пеллу, что оно отправилось сушей, вместо того, чтобы плыть морем (тем самым нарушив приказ Совета), что оно не стало разыскивать Филиппа во Фракии и что оно не сумело получить клятвы со всех союзников Македонии. Он выставил в самом выгодном свете свои заслуги в деле возвращения пленников, в то время как, по его словам, прочие послы наслаждались развлечениями, предоставленными царем. Наконец, он настаивал на том, что афиняне ни в коем случае не должны оставлять без поддержки Фокиду.

Его выступление возымело успех лишь в одном отношении: против обыкновения Совет не вынес благодарности посольству. С другой стороны, требование поддержать Фокиду не прошло, и Совет даже не вынес этот вопрос на обсуждение Народного Собрания 16 скирофориона (около 11 июля). Хотя Демосфен вновь произнес пылкую речь, настаивая на поддержке Фокиды (и, таким образом, обороне Фермопил), Эсхин и Филократ зачитали письмо Филиппа (привезенное посольством), в котором тот подчеркивал свое стремление к дружбе, миру и союзу с Афинами. По-видимому, письмо достигло своей цели, и афиняне распространили мир даже на его наследников. Кроме того, они проголосовали за то, чтобы фокейцы сдали Дельфы совету амфиктионии, пригрозив выступить против всех, кто не подчинится этому требованию.[410] Собрание также одобрило предложение послать к Филиппу третье посольство в том же составе, что и два предыдущих, чтобы доставить ему вести о принятом решении. Посланник с неофициальным уведомлением был отправлен к македонскому царю сразу же после заседания.

Третье посольство к Филиппу и окончание Священной войны

Как мы уже говорили, вероятнее всего, афинянам в тот момент еще не было известно, что Филипп занял Фермопилы. Это объясняло бы призыв Демосфена защищать ущелье, так как он, видимо, полагал, что Филиппа еще можно там остановить. Демосфен также отказался входить в состав третьего посольства к Филиппу, все еще надедсь возбудить общественное мнение против царя. Судя по всему, он имел веские основания полагать, что ему это удастся, так как его соперник Эсхин в свою очередь решил не участвовать в посольстве, а остаться в городе, чтобы быть в курсе событий. Третье посольство выехало 17 скирофориона (около 12 июля), но так и не добралось до Филиппа.

Когда Филипп (в Фермопилах) получил неофициальное известие о решении Народного Собрания, он отправил афинянам письмо с просьбой прислать пехоту против фокейцев. Спартанцы уже прислали в Фермопилы свой отряд, и требование помощи от Афин служило как военным, так и дипломатическим целям. Тайные планы Филиппа относительно Фив вышли наружу, и, вероятно, именно в этот момент фиванцы решили собрать свою армию. По словам Демосфена, Филипп попал в затруднительное положение, «оказавшись между фессалийскими всадниками и фиванскими гоплитами», и был вынужден пойти на уступки «вопреки собственным намерениям».[411] Возможно, против царя действительно выступила фиванская армия. По-видимому, именно это имеет в виду Демосфен, говоря о том, что Филипп решил «держаться осторожно с фиванцами». Если все так и происходило, то события развивались со стремительной скоростью.

Требование помощи со стороны Филиппа обсуждалось Народным Собранием 20 скирофориона, то есть спустя три дня после того, как третье посольство выехало из города. Если верить Демосфену, еще долгое время после принятия мирного плана Филократа афиняне все еще спорили о выгодах и (особенно) опасностях, которые несли для Афин замыслы Филиппа относительно Средней Греции: «тогда вследствие неопределенности положения и неясности дальнейшего на площади собирались кучки людей и велись всевозможные толки».[412] Демосфен вовсе не был другом фиванцев, но он понимал, что если Филиппу удастся умалить могущество Фив, на его пути к покорению всей Греции останутся только Афины. То, что македонский царь не имел таких намерений (во всяком случае, в 346 году), Демосфен либо не осознавал, либо не принимал во внимание. Как бы то ни было, вместе с еще одним политиком из антимакедонской партии Гегезиппом он выступил против требований Филиппа, воспользовавшись его отказом немедленно освободить афинских пленников. Таким образом, это решение в данный момент больше, чем что-либо другое, повредило планам царя. Демосфен предупредил афинян, что если они согласятся послать ему на помощь войска, то Филипп сможет также взять их в заложники, и это предупреждение оказало свое действие. Что бы ни говорил Эсхин, он уже не мог изменить общего мнения.

Между тем третье посольство добралось до Халкидики на Эвбее и осталось там. По-видимому, оно решило не продолжать путешествия, поскольку получило известия о том, что Филипп занял Фермопилы и (возможно) что афиняне только что отклонили его требование о подкреплениях. Учитывая создавшееся положение, никто не мог бы предсказать, как он воспримет эти новости, а послы вовсе не желали отдавать себя в его власть. Как только Филипп перевалил через Фермопилы, его соглашение с Фалеком должно было стать всем известно. Фалеку и его армии в восемь тысяч наемников было позволено спокойно удалиться (сначала на Пелопоннес, а затем на Крит, где Фалек был убит),[413] и Фокида сдалась не совету амфиктионии, а Филиппу.[414] Это событие произошло 23 скирофориона (около 18 июля). Узнав об этом, третье посольство вернулось в Афины.

Таким образом, самопровозглашенный «Защитник Аполлона» завершил Третью Священную войну и освободил Дельфы. Дельфам вернули два голоса в совете амфиктионии, которых они лишились после захвата фокейцами. Само собой, эти новости вызвали панику в Афинах, учитывая недавний отказ помочь Филиппу. Демосфен полагал, что македонский царь нападет на город, возможно, вступив в союз с Фивами. Был издан чрезвычайный указ, по которому сельские жители должны были укрыться в городе, а сами афиняне укрепить приграничные крепости, позаботиться об обороне Пирея и отложить приближавшиеся празднества в честь Геракла.

Четвертое посольство к Филиппу и судьба Фокиды

Однако нападение не последовало. Вскоре после этого, когда совет амфиктионии собрался (вероятно, в Фермопилах), чтобы обсудить фокейский вопрос, афиняне решили отправить к Филиппу четвертое (и последнее) посольство. В его состав вошли те же лица, которые принимали участие в третьем посольстве, и Эсхин; Демосфен вновь предпочел остаться в стороне.

Афины и Спарта не прислали официальных делегаций на совет амфиктионии, но на собрание приехало четвертое афинское посольство.[415] Некоторые члены совета, такие как Этея, предлагали прибегнуть к наказанию за святотатство, полагавшемуся по закону, то есть казнить всех мужчин, сбросив их с близлежащих Федриадских скал. Филипп, хотя он и не входил в совет, сдержал обещание, данное Фалеку, и использовал свое влияние на союзников, чтобы смягчить наказание. Конечно, он поступил так не из сентиментальных побуждений: его не столько заботила участь самой Фокиды, сколько возможная потеря столь полезного союзника против Фив, если Фокида будет стерта с лица Греции.

Фокейцев постигло суровое наказание, но оно могло бы быть гораздо более жестоким.[416] Бежавшие фокейцы, участвовавшие в захвате Дельф или оказывавшие помощь захватчикам, были прокляты и могли быть схвачены, где бы их ни нашли. Их собственность была конфискована. Что касается самой Фокиды, то ей запретили обращаться за прорицаниями к дельфийскому оракулу. Также ее исключили из совета амфиктионии. Фокейцам приказали сдать оружие, которое было сброшено в ущелья (оно считалось запятнанным, так как с его помощью совершались ужасные святотатства). Их лошади были проданы, а жителям Фокиды запретили покупать новых коней и оружие, пока они не возместят ущерб, нанесенный святилищу Аполлона, выплачивая по 60 талантов в год. Все фокейские города (кроме Абы, самого восточного города, всегда выступавшего против захвата Дельф) подлежали разрушению. Их жители должны были переселиться в деревни размером не более 50 домов, отстоящих на стадию (около 180 м) друг от друга. Надзирать над исполнением наказания должен был совет амфиктионии, но Филипп поставил войска в фокейских городах, чтобы не допустить чрезмерных жестокостей в отношении фокейцев со стороны прочих государств (в особенности Фив). В то же время это решение позволяло ему располагать вооруженными силами в Средней Греции на случай, если придется снова заняться фиванскими (или фессалийскими) делами; их присутствие также должно было держать в страхе афинян.[417]

Неизвестно, какова именно была сумма контрибуции. На оплату наемников ушло от 1622 до 3244 талантов, в зависимости от того, как толковать свидетельства источников.[418] Однако полководцам иногда приходилось платить вдвое больше обычного, и нужно учитывать также стоимость сокровищ, розданных их женам и любовницам: например, Филомел подарил золотую корону, посвященную городом Лампсаком, Фарсалии, фессалийской танцовщице,[419] а жены получили золотые ожерелья и прочие драгоценности. Их настигло божественное возмездие, и они умерли страшной смертью: так, одна из этих жен заживо сгорела в своем доме после того, как ее сын сошел с ума и поджег его.[420]

Если бы не Филипп, враги Фокиды воспользовались бы возможностью и устроили бы настоящую резню, как показывает пример Орхомена, Коронеи, Корсии и Гала. Первые три города находились в Беотии и все еще оставались под властью фокейцев. Совет приказал срыть их укрепления, но их участь была оставлена на усмотрение Беотийского Союза, который не проявил ни малейшего снисхождения и продал всех жителей этих трех городов в рабство. Что касается Гала, то после того, как Афины перестали ему помогать, Филипп передал его Фарсалу, а фарсальцы поработили всех его жителей и вывезли их из города. Кроме того, хотя бежавших фокейцев можно было задерживать, где бы они ни находились, их нельзя было убивать. Некоторые направились в Афины, где им было предоставлено убежище. Далее, контрибуция в 60 талантов в год стала выплачиваться лишь начиная с 343 года, а надписи свидетельствуют о том, что в 341 году сумма была снижена до 30 талантов, а после 337 года лишь до 10 талантов в год.[421] Не слишком суровыми были и меры против государств, оказавших поддержку Фокиде. Афиняне лишились своего права промантеи (право преимущества при обращении к дельфийскому оракулу), но не были изгнаны из совета амфиктионии, как и спартанцы.

Филипп и Средняя Греция

В награду за освобождение святилища Аполлона фессалийская делегация предложила передать Филиппу два голоса, ранее принадлежавшие в совете амфиктионии Фокиде. В качестве фессалийского архонта он и так уже контролировал по меньшей мере половину голосов, которыми обладали в совете фесалийские периэки, но они достались ему вместе с правами и властью, которыми была облечена эта должность. Теперь же он лично получил два голоса, став членом совета сам по себе. Кроме того, он вошел в особый совет, учрежденный для восстановления святилища, и приобрел право промантии, отнятое у афинян (сильный удар по афинскому самолюбию). Наконец, он был избран председателем Пифийских игр, составлявших часть Олимпийского цикла, которые не проводились уже 12 лет из-за Третьей Священной войны.[422] Вместе с беотийцами и фессалийцами он должен был устроить их в знак благодарности Зевсу за освобождение святилища Аполлона.

Царь «варварской» Македонии теперь стал членом почтенного греческого совета амфиктионии и получил право председательствовать на общегреческом празднике. В 352 году избрание его архонтом Фессалии ознаменовало собой его вступление на политическую арену Средней Греции. Почести, которые ему принес 346 год, укрепили его вязи со всеми греками. Неудивительно, что в честь освобождения Дельф и своего председательства на Пифийских играх Филипп, вероятно, именно в то время выпустил особый золотой статер. На его лицевой стороне красовалась голова Аполлона в лавровом венке, а на оборотной была изображена колесница, запряженная двумя лошадьми, и колесничий, а также надпись Philippou («Филиппа») (рис. 15). Эта монета, скорее всего, была выпущена в 345 году. Как и памятные серебряные тетрадрахмы, отчеканенные прежде, этот золотой статер имел наряду с пропагандистской и важную финансовую функцию, так как он был призван заменить персидский дарик (основную золотую монету в Северной Греции) и потому способствовать дальнейшему развитию македонской экономики.

Хотя Филократов мир был двусторонним соглашением, принятым на условиях Филиппа, благодаря Демосфену в Средней Греции сложилось не совсем такое положение, которого хотел добиться Филипп Фивы были крайне недовольны Филиппом, потому что отныне они больше не могли использовать совет амфиктионии в качестве политического оружия в борьбе со своими врагами и не получили от македонского царя тех благ, на которые надеялись. Более того, со ранением своего влияния они были обязаны афинянам, так как отказались оказать Филиппу военную помощь, которой он требовал находясь в Фермопилах, когда ему, очевидно, угрожало нападением фиванское войско. Если бы Филипп предпринял враждебные действия против Фив или Афин, они, несомненно, заключили бы союз между собой. Конечно, Филипп уже вряд ли лишился бы сна, узнав о таком союзе, но в то же время он вовсе не хотел его допустить и старался всячески этому помешать.

Интересно, что Филипп не последовал своему обыкновению и не пополнил число своих жен афинянкой, чтобы скрепить союз с Афинами политическим браком. Сложно сказать, можно ли делать из этого какие-то выводы, но одна из возможных причин, видимо, заключалась в том, что брак с афинянкой не вызвал бы одобрения у македонян. Несмотря на то что Филипп достиг такого могущества, которого не имел ни один из его предшественников, а греческие государства продолжали по-прежнему враждовать между собой, Филипп прилагал все усилия для того, чтобы поддерживать свою популярность на родине. В любом случае, по-видимому, он женился только по военным соображениям (исключая, возможно, седьмой брак), ради защиты Македонии или во время войны. Последний раз он вступил в брак в 352 году (женившись на фессалийке Никесиполиде), а в следующий раз он женится только в 342 году на фракийке Меде (во время фракийского похода). В течение десятилетия, разделившего эти события, его власть в Греции только усиливалась, а Македонскому царству не угрожали никакие опасности. Таким образом, в 346 году у него просто не было причин, требовавших очередной свадьбы.

Напряженная обстановка, сложившаяся в Греции, вовсе не означала, что все греческие города бурлили недовольством и были готовы восстать против Филиппа при первом удобном случае. Прежде всего, ряд мелких государств приветствовал его вмешательство в греческие дела, как показывает присутствие их послов в Пелле в 346 году, так как им надоели «тайны более могущественных государств» (таких, как Афины и Фивы).[423] В самом деле, даже в самих Афинах среди интеллектуалов были сторонники Филиппа, о чем свидетельствует письмо Спевсиппа, преемника Платона во главе Академии, в котором он просил Филиппа о покровительстве. Более того, у Филиппа были союзники и на Пелопоннесе, в том числе Мессения и Аркадия, которые опасались возможного усиления Спарты.[424] Эти обстоятельства показывают, насколько глубоко Филипп успел проникнуть в политическую жизнь Средней и Южной Греции, и следует отметить, что он добился этих успехов по большей части дипломатией, а не войной. Как бы то ни было, в 346 году на повестке дня был главный вопрос: как долго продлится мир в Греции и кто первым его нарушит?