Филипп II Македонский

Детство Филиппа

Нам почти ничего неизвестно о рождении и воспитании Филиппа. Его отцом был царь Аминта III, а мать Эвридика, скорее всего, принцессой из царского дома Линкестиды в Верхней Македонии.[59] Она была также внучкой царя Аррабея,[60] который в 424 году успешно воспользовался помощью иллирийцев против Пердикки II. В 392 году, когда иллирийцы вторглись в Македонию, отец Филиппа, которому тогда было уже за 60 лет, женился на Эвридике, вероятно, чтобы заручиться поддержкой союзников. Предок Аминты Темен, которому традиция приписывает честь основания Аргоса в Пелопоннесе, вел свой род от Геракла, сына Зевса. Род Филиппа правил Македонией примерно с 650 года, когда, по легенде, Пердикка бежал из Аргоса в Македонию, где положил начало династии Теменидов. Соответственно, родство с Гераклом связывало Филиппа родственными узами с двумя царями Спарты и с Алевадами, знатным родом из Лариссы в Фессалии (карта 5), стоявшей во главе Фессалийского союза. Таким образом, по рождению он принадлежал к благороднейшей греческой династии.

Филипп родился в 383 или 382 году.[61] Он был младшим из трех сыновей; также у него была сестра Эвриноя.[62] Два старших брата царствовали до него — это были Александр II (369–368) и Пердикка III (368–359). Оба они погибли; Александра убил узурпатор Птолемей Алорит, а Пердикка пал в бою с иллирийцами, как мы уже говорили. У Филиппа было также три сводных брата — Архелай, Арридей и Менелай — от брака его отца с Гигеей, вероятно, происходившей из рода Аргеадов.[63] Нам не известно, как ладили братья между собой, но после смерти Пердикки сводные братья Филиппа вполне могли предъявлять притязания на престол, еще в 349–348 годах двое из них жили (в изгнании?) в Олинфе.

Источники дают нам подробное описание внешности Александра Великого, сына Филиппа,[64] но почти ничего не сообщают о том, как выглядел Филипп. В Афинах, Олимпии, Пелле и Эфесе были воздвигнуты статуи Филиппа (и Александра), но ни одна из них не сохранилась.[65] По некоторым предположениям, голова Филиппа изображена на золотом медальоне из Тарса (рис. 5), а также, возможно, на герме из Копенгагена. Вероятно, именно он изображен в виде бородатого всадника в характерной македонской шапке (kausia) на серебряной тетрадрахме с его именем (рис. 6).[66] Впрочем, лицо всадника на монете слишком грубо прорисовано и мало размерами, чтобы можно было различить его черты, даже допуская, что оно имело портретное сходство с оригиналом. У нас имеется небольшая голова из слоновой кости (найденная в Гробнице II в Эгах), которая, возможно, была частью семейного скульптурного портрета и которая, по моему мнению, вполне убедительно была отождествлена с Филиппом II (рис. 7).[67] Это голова человека с бородой и закрытым правым глазом (указывающим на слепоту): данная черта хорошо соотносится с раной, которую Филипп получил во время осады Мефоны в 355/4 году. Поскольку череп, обнаруженный в этой гробнице, имеет следы травмы правого глаза, как можно увидеть на современной реконструкции лица (рис. 1), весьма вероятно, что в этой гробнице действительно было найдено тело Филиппа. Поэтому голова из слоновой кости отражает реальный облик македонского царя. Дальнейшее обсуждение черепа и ран, помогающих его идентифицировать, см. в Приложении 6.

Судя по останкам, найденным в гробнице в Вергине, которую с большой долей уверенности можно считать местом погребения Филиппа (рис. 8 и см. Приложение 6), он был невысокого роста. Исследование останков показало, что его рост составлял 167–171 см. Учитывая важную роль, которую Филипп сыграл в истории, остается только удивляться тому, что в реальности он был худощавым и низкорослым и отдаленно не напоминал по стати и сложению Вэла Килмера, так хорошо сыгравшего царя в «Александре» Оливера Стоуна (2004 год).

Очевидно, Филипп обучался дома, по македонскому обычаю, и воспитывался, как любой другой отпрыск знатного македонского рода. Нам немного больше известно о воспитании Александра, и надо полагать, оно не сильно отличалось от того, которое получил Филипп.[68]

Судя по всему, оно отличалось привычным для греков упором на физические упражнения: мальчиков учили сражаться, ездить на лошади бегать и охотиться. Охота была важным общественным событием македонские юноши охотились на разных животных — в том числе весьма опасных, — которые водились в стране. Филиппа наверняка также учили читать, опираясь на главные произведения греческой литературы, особенно на Гомера, хотя, по-видимому, он вовсе не подражал мифическим героям, в отличие от своего сына, выбравшего Ахилла в качестве образца для подражания. Его домашнее обучение прервалось в возрасте примерно 13 лет, когда его отдали в заложники фиванцам. Как мы уже говорили, этот поворот судьбы резко измени, всю его жизнь. Физическое и интеллектуальное воспитание продолжилось уже в Фивах, где он, по всей видимости, попал к наставникам, исповедовавшим пифагорейский образ жизни: вегетарианстве целомудрие и пацифизм. Дальнейшая жизнь Филиппа показывает по пример учителей не слишком его вдохновил.

С детских лет Филипп присутствовал на симпозиях (а затем и участвовал в них), которые составляли неотъемлемую часть жизни македонского двора. Несомненно, он слышал разные истории, которые рассказывали во время застолий, в том числе и те, в которых описывались опасности войн с иллирийцами и объяснялись взаимоотношения македонян и греков. Конечно, он верил в греческих богов и поклонялся им по обычаям своего народа, но, вероятно, принимал участие и в отправлении культа Великих Богов (Кабиров) в Самофракии — культа плодородия, связанного с подземными богами. По одной легенде, Филипп встретил Олимпиаду (свою четвертую жену, мать Александра) на религиозном празднестве в Самофракии за несколько лет до свадьбы (которая состоялась в 357 году). Говорят, что он влюбился в нее еще при этой первой встрече, но эта легенда крайне недостоверна.[69] Олимпиада действительно практиковала какой-то мистериальный культ, возможно, имевший отношение к дионисийским мистериям, в которых важная роль отводилась змеям[70] и которые, вероятно, были связаны с культом Кабиров. Когда она вышла замуж за Филиппа и жила при его дворе, ее змеи, как сообщают некоторые источники, наводили ужас на окружающих.

Заложник в Фивах

Период с 13 до 15 лет Филипп провел заложников в Фивах, главном городе Беотии (карта 1), после того как фиванцы нанесли поражение его брату Александру II.[71] Поэтому можно заключить, что он жил в Фивах примерно с 368 по 365 год (по Юстину).[72] В то время, несмотря на относительно небольшие размеры, Фивы были ведущей силой в Греции благодаря своим блестящим полководцам Пелопиду и Эпаминонду.[73] Победа, одержанная последним над спартанским войском при Левктрах в 371 году, дает все основания называть Эпаминонда крупнейшим греческим военачальником до Филиппа.[74] После того как Пелопид погиб в сражении с Александром Ферским в Фессалии в 364 году, Эпаминонд стал единолично определять политику Фив. Он пал в битве при Мантинее в 362 году, когда фиванская армия была разбита союзным войском афинян, спартанцев, элейцев и ахейцев. Это поражение положило конец господству Фив.

Вынужденное пребывание Филиппа в Фивах наложило отпечаток на всю его дальнейшую судьбу; по словам Юстина, «это обстоятельство оказало огромное влияние на развитие выдающихся природных способностей Филиппа».[75] Он жил в доме полководца и политика Паммена; согласно традиции, они с Памменом были любовниками.[76] Сообщают, что он научился военной стратегии у Эпаминонда, друга Паммена и героя битвы при Левктрах, особенно в том, что касается тактики внезапных ударов и совместных действий конницы и пехоты в сражении.[77] Кроме того, Филипп, вероятно, имел возможность наблюдать за тренировками знаменитого Священного отряда, состоявшего из трехсот лучших фиванских воинов (это число предположительно сложилось из 150 пар любовников, которые должны были сражаться еще яростнее чтобы защитить в бою своих напарников), и восхищался этими бойцами.[78]

Сами Фивы находились в глубине материка, но Эпаминонд собирался построить сто трирем, прекрасно понимая, что власть над Грецией требовала военного и морского могущества: это означало, что фиванцы должны были готовиться к столкновению с афинским флотом. На этом примере Филипп также осознал значение морских сил. Это может объяснить его будущее отношение к афинянам, которых он по большей части стремился задобрить, учитывая, что ему вряд ли когда-либо удалось бы создать флот, равный по силе афинскому. Однако фиванский опыт дал Филиппу не только представление о военном деле, но и позволил ему своими глазами увидеть жизнь греческого полиса (к тому же, на тот момент самого влиятельного в Греции), изнутри понять его достоинства и оценить, на примере враждебных отношений со многими другими греческими городами-государствами, его недостатки. Этот опыт принесет свои плоды позднее, когда Филипп будет принимать активное участие в греческой политике, с легкостью настраивая один полис против другого.

Таким образом, Филипп увидел, какую пользу могут принести государству военная мощь и единство, вне зависимости от силы его противников. Он понимал, что греки не перестанут вмешиваться в македонские дела и что мира не удастся достичь одними лишь дипломатическими средствами. Несмотря на родство и культурную близость греков и македонян, только военная сила могла удержать греков и прочих соседей от вмешательства во внутренние дела Македонии. Хотя в ту эпоху македонское государство едва ли было в состоянии успешно сопротивляться, семена будущих побед, вероятно, зародились в голове Филиппа именно во время его пребывания в Фивах.

Можно задаться вопросом, многому ли мог научиться юноша-заложник в чужом городе. Был ли способен такой юнец понять что-либо в сложных вопросах военной стратегии и принципах управления, как уверяют нас источники?[79] Впрочем, не следует забывать, что македонские наследники учились на хороших примерах. С самого раннего возраста их учили сражаться, руководить войсками, восхищаться храбростью и стремиться к первенству во всем; им преподавали Гомера, и великие битвы, описанные в Илиаде, служили для них образцами. Легенда гласит, что когда Александру было всего семь лет, он изумлял персидских посланников в Пелле подробными расспросами о численности персидской армии и путях сообщения. В 14 лет, когда его начал обучать Аристотель, он был крепким парнем и типичным представителем македонского общества. Ему было всего 16 лет, когда в 340 году Филипп назначил его регентом Македонии: в это время он подавил мятеж медов, пеонского племени, жившего в верхнем течении Стримона. Спустя два года, в возрасте 18 лет, он командовал левым флангом македонского войска при Херонее и более чем доказал свою храбрость.

Сложно поверить, чтобы Филипп, выросший в тех же условиях, ничего не почерпнул из личного общения с Эпаминондом. В самом деле, ряд особенностей, которые позднее отличали его военную тактику, прежде всего в отношении пехоты, напоминают приемы фиванского полководца.[80] Здесь он, вероятно, понял, как важно всегда охранять свои границы. Он увидел, что хотя военачальник может быть также и государственным деятелем, оказывая большое влияние на политику государства, в конечном итоге успешная экспансия опирается не на дипломатию, а на военную силу. Позднее он увидел, как фиванская гегемония в Греции (371–362 гг.) внезапно рухнула после поражения в битве при Мантинее. Должно быть, на этом примере он осознал, что одними лишь завоеваниями невозможно добиться верховенства и укрепить его. Хотя хорошо обученная и закаленная в боях армия играла ключевую роль, необходимо было объединить государство и не давать противникам — как активным, так и потенциальным — объединиться против себя. Взойдя на трон, он претворил в жизнь уроки, полученные в Фивах, не собираясь обречь свое войско и царство на участь фиванцев при Мантинее.

Филипп вернулся из Фив во время правления своего брата Пердикки III (368–359 гг.). Точная дата его возвращения неизвестна. Возможно, его отпустили вскоре после воцарения Пердикки, вероятно, в знак доброй воли, поскольку новый царь придерживался профиванской и антиафинской политики. В то время македонские интересы определенно больше зависели от доброй воли Фив, чем Афин. Вполне вероятно, что после своего возвращения Филипп убедил Пердикку предоставить фиванцам доступ к македонскому лесу для строительства флота. Этим могла бы объясняться надпись, в которой зафиксировано дарование фиванских почестей некоему Афинею Македонскому, который, возможно, получил эту награду за доставку столь нужных строительных материалов.[81] Строительство беотийского флота дало Афинам, хвалившимся своим морским могуществом и не испытывавшим дружеских чувств к фиванцам, серьезный повод для беспокойства.

Наместничество Филиппа

Вернувшись в Пеллу, Филипп вовсе не вел сидячий образ жизни. Пердикка выделил брату часть своего царства, которой он управлял, скорее всего, не от своего имени, а от имени царя.[82] Где именно находился его удел, остается загадкой, но, вероятнее всего, это была важная в стратегическом отношении область Амфакситида от теснин Аксия до Фермейского залива. Похоже, именно в это время он женился на своей первой жене Филе, дочери Дерды II Элимейского, возможно, скрепив таким образом дипломатический союз.[83] Всего Филипп был женат семь раз, и источники расходятся относительно порядка первых трех жен (Олимпиада была четвертой).[84] Впрочем, в целом считается, что первой его женой была Фила, на которой он женился либо незадолго до своего воцарения, либо вскоре после этого.[85] Последний вариант кажется маловероятным, учитывая тот хаос, которым была охвачена Македония при его вступлении на престол, и те усилиях, которые он должен был посвятить установлению порядка в стране, в том числе и путем брака с иллирийской принцессой. Таким образом, скорее всего, брак с Филой был устроен Пердиккой (по праву царя) во время наместничества Филиппа — наиболее подходящее время для женитьбы царского брата.

Филипп управлял своим уделом три или четыре года в очень тяжелые времена. Македонию теснили многочисленные враги, и в основном он был занят охраной границ от фракийцев (обитавших между Эгейским морем и Дунаем) и пеонов. Он также командовал конницей и пехотой и, возможно, именно тогда начал экспериментировать с военными тактиками и прочими приемами ведения войны, которым научился в Фивах. Сама краткость того промежутка времени, который отделял его возвращение в Македонию от восшествия на престол в 359 году и который ознаменовался столь серьезными проблемами для страны, исключает возможность его поездки в Самофракию, в ходе которой он якобы успел влюбиться в Олимпиаду.

Обстоятельства и дата воцарения Филиппа

В 360/59 году Пердикка III был убит в битве с иллирийцами под началом Бардила, и его смерть еще больше осложнила и без того опасное положение, в котором находилось македонское государство.[86] Победоносные иллирийцы собирались вторгнуться вглубь страны а пеоны под предводительством Агиса спустились из долин верхнего течения Аксия и приготовились напасть на Нижнюю Македонию, уже перейдя македонскую границу.

Кроме того, ситуация усугублялась появлением двух претендентов на престол. Афиняне, в свое время (в 429 году) уже вмешивавшиеся в борьбу за македонскую корону, теперь поддержали некоего Аргея. Может быть, это тот же человек, который был провозглашен царем в 380-х годах при поддержке иллирийцев и Халкидского союза. Афиняне были заинтересованы не столько в том, чтобы установить контроль над Македонией, сколько в восстановлении власти над своей бывшей колонией Амфиполем во Фракии (отпавшей в 427 году). Пердикка предлагал Амфиполю военную помощь, однако какую форму приняла эта помощь — был ли поставлен в Амфиполе македонский гарнизон или же македонские воины лишь пополнили число местных защитников, — неизвестно. Когда разошлись вести о смерти Пердикки, афиняне послали Аргея на север в сопровождении собственных войск (3 тысячи человек) и наемников под командой Мантия. Они высадились в Мефоне на берегу Фермейского залива в 32 км от Пеллы и Эг.

Вторым претендентом, представлявшим собой реальную угрозу, был некий Павсаний, которого, вероятнее всего, поддерживал Берисад, царь Фракии. Возможно, именно Павсаний нанес поражение Пердикке III в 368 году, опять-таки при помощи Халкидского союза, и был изгнан афинским полководцем Ификратом. Мы не знаем, пользовался ли он и на сей раз поддержкой халкидцев, однако такую возможность нельзя сбрасывать со счетов. В любом случае, этот претендент двинулся к Пелле с северо-востока.

Согласно Юстину, наследник престола Аминта был еще ребенком (parvulus).[87] Сколько ему было лет, неизвестно,[88] но это и не имеет особого значения. Поэтому Филипп, дядя Аминты, которому исполнилось 23 года, вполне мог ожидать, что его изберут регентом до совершеннолетия племянника. Но этого не случилось. Приняв во внимание опасности, угрожавшие стране, народное собрание неожиданно проигнорировало права Аминты и избрало Филиппа не регентом, а царем, принеся ему клятву верности.[89] Только Юстин приводит другие сведения: «Поэтому Филипп долгое время правил не как царь, а как опекун ребенка. Но когда стране стали грозить все более страшные войны, а ждать, пока подрастет дитя, было бы слишком долго, Филипп под давлением народа принял царскую власть».[90]

Тем не менее в пользу версии о регентстве можно привести отрывок из сочинения биографа-перипатетика Сатира (III век до н. э.), который говорит, что Филипп царствовал 22 года. По этим подсчетам получается, что он был 2 года регентом и стал царем в 357 году.[91] Юстин сообщает, что Филипп был регентом «долгое время» (diu): можно ли считать два года «долгим временем»? На самом деле предположение о регентстве совершенно невероятно, учитывая опасности, грозившие Македонии в 359 году. Согласно источникам, Филипп преодолел их в одиночку.[92] Кроме того, Диодор в рассказе о воцарении Филиппа ничего не говорит о регентстве.[93] Достоверность сведений Юстина также сомнительна, поскольку он утверждает, что Пердикка не пал в сражении, а погиб от руки убийцы. Эту информацию не подтверждает ни один античный источник, и в данном случае Юстин, очевидно, ошибся. Наконец, биографические данные Сатира также пестрят ошибками, а сам он склонен к риторическим прикрасам, и оба эти факта не добавляют достоверности его высказываниям.[94]

Решение нарушить права законного наследника свидетельствует о чрезвычайном положении, в котором очутилась Македония, поскольку по традициям династии Аргеадов царская власть должна была передаваться только от отца к (старшему) сыну. Если наследник был еще мал, ему назначался регент.[95] Однако после смерти Пердикки такой сценарий оказался совершенно неприемлем. Вероятно, права Филиппа оспаривали три его сводных брата (сыновья Гигеи).[96] Впрочем, их притязания (если они вообще выдвигались) не привели ни к каким последствиям. Вне всяких сомнений, Филипп обладал гораздо большим опытом в военных и государственных делах, чем Аминта или любой из его братьев, и это обстоятельство, должно быть, больше всего повлияло на решение народного собрания. Также возможно, что в это время (359 год) Филипп казнил одного из сводных братьев в острастку для прочих, так как в 348 году он предпринял поход против Олинфа, предложившего убежище двум из них. Если так, то казнен был, скорее всего, Архелай.[97] Аминте же ничего не угрожало, и он жил в довольстве во время правления своего дяди, по всей видимости, нисколько не возражая против того, что тот отнял у него власть.[98]

Таковы были обстоятельства, сопутствовавшие восшествию Филиппа на престол. Судя по всему, это произошло в 359 году, хотя возможна также дата середина-конец 360 года, поскольку в одной надписи из Олевени (деревушка примерно в 5 км к югу от Монастира) мы находим указание на 360/59 год.[99] Кроме того, Диодор насчитывает 24 года царствования Филиппа,[100] тогда как Юстин отводит ему 25 лет.[101] Впрочем, числа у Юстина принято считать порядковыми, поэтому получается, что царствование Филиппа закончилось на 25-м году. К тому же, совсем не очевидно, что надпись из Олевени относится к Филиппу II: с тем же успехом в ней может подразумеваться Филипп V (221–179). Выдвигается еще один аргумент, согласно которому военные преобразования Филиппа были столь глубокими и всеобъемлющими, что просто не могли быть завершены за первый год его правления. Однако этот довод подразумевает, что он должен был придумать их и начать вводить с чистого листа только после своего воцарения. Если же он уже проводил опыты по внедрению новых тактик в Амфакситиде во времена своего наместничества при Пердикке, основы реформ могли быть уже заложены. В самом деле, войска, находившиеся под его командованием в этот период, вероятно, уже были обучены новым тактикам и, возможно, даже владению новым оружием. Таким образом, они могли образовать ядро новой армии уже при вступлении Филиппа на престол. Это придает убедительности словам Диодора, сообщающего, что Филипп провел реформы, едва став царем.[102] Из всего этого следует, что Бардил напал на Македонию, по-видимому, в начале весны 359 года (отсюда колебания в датах между 360 и 359 годами), а Филипп был провозглашен царем вскоре после этого.

Филиппу досталось худшее наследство, какое только можно вообразить: государство находилось в крайне тяжелом положении, и человек с меньшими способностями, пытаясь спасти страну, наверняка был бы обречен на полный провал. Однако Филипп опирался на опыт, полученный им в Фивах и в своем македонском уделе, которым он управлял перед лицом постоянных внешних угроз, а слову «поражение» не было места в его словаре. Македония, спящий гигант Балканского полуострова, готовилась очнуться от спячки.[103]