Филипп II Македонский

Обеспечение безопасности страны

В это тяжелое время Филипп сосредоточил свое основное внимание на двух ключевых факторах, которым и в дальнейшем будет придавать важнейшее значение: на скорости и деньгах. Греки также умели использовать силу денег, но, как они вскоре с разочарованием увидели, им никогда не сравниться с ним в скорости, поскольку Филипп имел важное преимущество: в его руках была сосредоточена вся полнота власти.

По словам Диодора, хотя македонский народ пребывал «в величайшем смятении», Филипп «не позволил запугать себя нависшим над страной опасностям, но, устроив ряд собраний, красноречиво убеждал македонян быть мужчинами и таким образом поднял их дух».[104] В то же время он понимал, что должен действовать без промедлений. Он собрал македонские отряды и отозвал гарнизон, который Пердикка III отправил в Амфиполь. Положение, вероятно, вынудило его прибегнуть к помощи наемников,[105] хотя неясно, откуда он сумел достать средства в столь стесненных обстоятельствах. Но предпринятых усилий оказалось недостаточно, чтобы вытащить армию из запущенного состояния, и она представляла собой легкую добычу для любого противника. Как пишет Юстин, «так как Филипп не мог одновременно справиться со всеми [врагами], то он решил, что надо избавиться от них поодиночке».[106] Он отказался от мысли встретиться с захватчиками в открытом поле. Вместо этого он воспользовался дипломатией, суть которой заключалась в обмане, который станет его коронным приемом.

Самая большая угроза исходила от иллирийцев, хотя, к счастью для македонян, Бардил не использовал всех выгод того положение, которое создалось после гибели Пердикки. Он вернулся в родную страну, том самым престав угрожать вторжением. Объяснить это удивительное решение можно лишь предположив, что два царя заключили между собой нечто вроде мирного соглашения или, по крайней мере, перемирие, одним из условий которого, вероятно, был брак Филиппа с иллирийской княжной Аудатой (возможно, внучкой Бардила).[107] Это был второй брак Филиппа. Поскольку македоняне в тот момент были не в состоянии сопротивляться, вероятно, Бардил навязал им условия договора. По всей видимости, иллирийцы удержали контроль над Верхней Македонией или, по крайней мере, над Линкестидой и Пелагонией, а Филипп, скорее всего, вынужден был выплачивать им дань.

Пользуясь преимуществами ретроспекции, мы можем сказать, что Бардил допустил серьезный просчет, так как следующее его столкновение с Филиппом (см. ниже) спустя примерно год закончилось совсем по-другому. Впрочем, в то время, вероятно, он думал, что не имеет смысла продолжать войну, учитывая, что он держал Македонию в тисках, а ее царь стал его зятем. Тем не менее этот промах иллирийского вождя дал Филиппу то, в чем он больше всего нуждался: время, чтобы перегруппировать свои силы и взять реванш.

Между тем он обратился к пеонской проблеме. Просто «подкупив одних дарами и убедив других щедрыми посулами, он заключил с ними соглашение сохранять мир».[108] Иными словами, с помощью взяток он предотвратил нашествие. Что касается претендента Павсания, то царю повезло. Предыдущий царь фракийцев-одрисов Котис, скорее всего, был убит незадолго до восшествия Филиппа на престол, а его сын и преемник Кереоблепт был вынужден вести борьбу с двумя соперниками — Берисадом и Амадоком. Смуты продолжались до тех пор, пока они не разделили между собой Одрисское царство: Берисад получил западную Фракию (вероятно, от реки Стримон до Маронеи), Амадок — центральную Фракию (от Маронеи до реки Гебр), а Керсоблепт — восточную Фракию (от Гебра до Херсонеса). Филиппу удалось подкупить Берисада (который, скорее всего, и поддерживал Павсания), чтобы тот казнил претендента.[109] На тот момент фракийцы не представляли опасности для Македонии, но в свое время Филиппу еще придется с ними столкнуться.

Аргей и афиняне создавали гораздо более серьезную угрозу.[110] И тут Филипп впервые прибег к тем хитростям, которые впоследствии станут неотъемлемой частью его взаимоотношений с афинянами.[111] Он обманом заставил их поверить, будто, отозвав македонский гарнизон из Амфиполя (посланный туда Пердиккой). он отказался от притязаний на этот город.[112] Неудивительно, что афиняне, стремившиеся вернуть себе власть над своей бывшей колонией, истолковали действии Филиппа благоприятным для него образом. Хотя Диодор пишет, что Филипп даровал Амфиполю независимость, на самом деле этот полис уже имел этот статус; собственно, вряд ли этот вопрос относился к ведению Филиппа.[113] Он совершенно осознанно придавал своим действиям двусмысленный характер и, конечно, вряд ли стал бы указывать афинянам на то, что они неправильно их истолковывают. Такая тактика оправдала себя: поверив в то, что Филипп собирается вернуть им Амфиполь, афиняне отозвали помощь Аргею, и Мантий, афинский полководец, остался со своими войсками в Мефоне.

Лишившись поддержки Афин, Аргей в сопровождении наемников и македонских изгнанников, желавших вернуться на родину, двинулся на Эги. Идти на Пеллу без афинских войск было бессмысленно. Кроме того, поскольку Эги были древней столицей, Аргей, возможно, ожидал найти там представителей македонской знати, недовольных воцарением Филиппа и готовых оказать помощь претенденту. В Эгах он обратился к народу с призывом признать его царем, но получил отказ. Возможно, свою роль сыграла утрата афинской поддержки, но нельзя сбрасывать со счетов и то, что неподалеку в Пелле находился Филипп. Если в Эгах и были недовольные избранием Филиппа, очевидно, их было недостаточно, чтобы дать Аргею необходимую опору. В отчаянии он двинулся обратно в Мефону, но по пути на него внезапно напал Филипп с небольшим отрядом. После того как в бою пало множество его наемников, Аргей то ли сдался, то ли был убит.[114] Когда миновала и эта опасность, Филипп послал афинянам письмо, предлагая заключить союз. Афиняне после некоторых колебаний согласились на мировое соглашение. Самым важным его условием был отказ Филиппа от каких-либо притязаний на Амфиполь, который может служить косвенным свидетельством размеров угрозы, исходившей от Аргея.[115]

Итак, чудо, в котором нуждалась Македония, произошло. За год своего правления Филипп устранил четыре внешние угрозы, которые, собственно, и возвели его на престол. Он добился таких успехов, умело используя дипломатические приемы, в том числе обман, подкуп и политический брак, а также поражая противников молниеносной быстротой своих действий. Это сочетание и в дальнейшем неоднократно будет ставить в тупик его врагов.[116]

Потенциальная опасность по-прежнему исходила от Халкидского союза, который издавна имел обыкновение вмешиваться в македонские дела. Вероятно, осознавая, что, успешно справившись с прочими угрозами, Филипп обратится против них, и стремясь защитить свои экономические интересы (в первую очередь, рудники), главный город Халкидского союза Олинф направил посольство в Афины, предлагая заключить союз против Филиппа. В то самое время афиняне спорили, что им делать с предложением самого Филиппа о союзе. Поскольку отношения между Афинами и Халкидским союзом уже были напряжены, главным образом из-за шагов, предпринятых афинянами для покорения Амфиполя, которым Филипп, будто морковкой, помахивал перед ними, афиняне отвергли предложения Олинфа и проголосовали за договор с Македонией.[117] В последующие несколько лет халкидяне могли лишь наблюдать за действиями Филиппа, хотя их, несомненно, чрезвычайно встревожило его продвижение в область Кренид, где он захватил богатые рудники, доходы от которых стали исправно пополнять его казну (см. главу 5).

Должно быть, Филипп прекрасно понимал, что сделки, которые он заключил со своими врагами в 359 году, давали ему лишь незначительную отсрочку. Взятки действовали недолго, и кроме того, у него не было столько денег, чтобы постоянно подкупать нужных людей или содержать армию наемников. Для процветания государства было жизненно важно обезопасить его границы от возможных захватчиков, объединить Македонию и поощрять экономический рост. Чтобы добиться этих целей, Филиппу была необходима армия, и таким образом армия стала главным фактором его политики.[118]

Военные реформы Филиппа

Теперь пришло время применить на практике то, чему Филипп научился в Фивах. Рекруты-крестьяне, набиравшиеся в македонскую армию, были плохо обучены и вооружены и поэтому не могли успешно противостоять противникам. Кроме того, Филипп должен был быстро восполнить нехватку людских ресурсов, так как четыре тысячи воинов погибли вместе с Пердиккой в сражении с иллирийцами. В этом Филипп более чем преуспел. В 358 году при нападении на Иллирию (см. ниже) его армия насчитывала 10 000 пехоты и 600 всадников[119] к 352 году у него было 20 000 пехоты и 3000 всадников;[120] а в 334 году, накануне персидского похода Александра Великого, македонский контингент в 24-тысячной греческой армии составлял 12 000 пехотинцев и 1800 всадников. К тому же Александр оставил Антипатру, наместнику Македонии, 12 000 пехотинцев и около 1500 всадников.[121] Как пишет Диодор. Филипп, умирая, оставил после себя «столь многочисленную и мощную армию, что его сыну Александру не было нужды искать союзников, чтобы оспорить первенство персов».[122] Конечно, здесь очевидно некоторое преувеличение, так как и Филиппу, и Александру были нужны союзники, а последний часто требовал подкреплений у Антипатра; но Филипп, бесспорно, значительно увеличил численность македонского войска. Вероятно, главным образом это произошло за счет объединения Верхней и Нижней Македонии и подчинения новых областей (а значит, и народов) по мере того, как Филипп расширял подвластные ему территории.

Мы не можем с уверенностью определить, какие виды войск Филипп унаследовал от своих предшественников, а какие создал сам, поскольку наши источники почти ничего об этом не говорят. Столь же невозможно и очертить сроки проведения реформ. Конечно, перемены случились не за одну ночь, и нововведения в военной сфере продолжались и далее по мере того, как Македония расширялась и крепла.[123] Македонский царь поддерживал дружеские отношения с Фессалией, откуда он получал лошадей для своей конницы, однако эта поддержка, вероятно, приобрела гораздо больший размах после того, как в 352 году он стал архонтом Фессалии. В 334 году, когда Александр двинулся в Азию, численность фессалийской конницы в рядах его армии практически не уступала его собственной коннице — гетайрам. Сходным образом, фракийские всадники и пелтасты (воины, вооруженные дротиками) вошли в состав македонской армии не раньше конца 340-х годов, когда Филипп завоевал Фракию. Вероятно, некоторые военные реформы восходили к тем преобразованиям, которые он провел еще будучи наместником Амфакситиды. В то время Пердикка, возможно, даже побуждал своего брата к реформам, желая обратить на пользу Македонии тот опыт, который Филипп приобрел в Фивах. Вполне может быть, что он ясно видел все выгоды того положения, при котором наместник испытывал новые тактические приемы и даже виды вооружения, прежде чем обучать им всю македонскую армию. Это объясняло бы замечание Диодора о том, что, став царем, Филипп немедленно принялся за военные реформы.[124]

Филипп начал с того, что сделал главной ударной силой своей армии конницу вместо пехоты, в отличие от обычной греческой практики. Отныне он стал пользоваться новой стратегией боя, направляя конницу в атаку на неприятельские фланги, а пехоту размещая в центре боевых порядков. Возможно, именно он (или же Александр II до него) дал пехоте наименование пеших гетайров (pezhetairoi), подчеркивающее их второстепенную роль по отношению к конным гетайрам.[125] Крупная единица пехоты называлась фалангой. Она разделялась на отряды (таксисы), которые, подобно коннице, комплектовались по территориальному принципу.[126]

Вместо привычного короткого меча, которым греческие пехотинцы кололи врагов, каждый македонский пеший воин теперь был вооружен совершенно новым оружием — сариссой. Это было длинное копье (по сообщениям разных авторов, от 4,25 до 5,50 м, хотя последняя цифра относится к длине сариссы в эллинистический период), с древком из кизила и заостренным железным наконечником; чтобы управляться с ним, были нужны обе руки.[127] Двигаясь в тесном строю (pyknosis), воины несли сариссы вертикально. Выстроившись в боевой порядок перед нападением противника, первые пять шеренг фаланги опускали сариссы горизонтально, острием к врагу (схема 1). Когда они переходили в атаку, остальные следовали за ними. Воины могли также наносить сариссой колющие удары, входя в непосредственное соприкосновение с неприятельскими рядами.

Необычная длина сарисс (в три раза больше привычных греческих копий) означала, что вражеская шеренга почти не имела шансов опрокинуть македонскую. Даже если греческим гоплитам удавалось убить нескольких македонцев в первой шеренге, они натыкались на сариссы следующих шеренг. Таким образом, двумя новыми отличительными особенностями этого копья были длина и форма наконечника, который, в отличие от обычного острия, должен был не только повреждать вражеские доспехи и наносить раны, но и пробивать их, глубоко вонзаясь в тело противника. На набережной в Фессалониках стоит прекрасная статуя Александра Великого, сидящего на вздыбленном Буцефале, по бокам которой установлены сариссы в натуральную величину (рис. 9). Только увидев их воочию, можно понять, насколько длинным и смертельным оружием было это копье.

Каждый македонский пехотинец носил с собой небольшой шит (pelte), около 60 см в диаметре, который обычно был перекинут через плечо, так как для того, чтобы нести сариссу, требовались обе руки. По-видимому, он не был защищен нагрудником, и его оборонительное снаряжение, кроме щита, составляли только бронзовый шлем, наголенники и простая туника, поскольку шеренга фаланги с выставленными сариссами предоставляла ему достаточную защиту от врага. Должно быть, македонская фаланга в боевом построении, ощетинившаяся этими смертоносными копьями, представляла собой устрашающее зрелище.

Должно быть, для того, чтобы научить воинов маршировать и бегать с длинными и тяжелыми сариссами на изготовку, требовалась длительная и упорная муштра. Воины также тренировались перебоями, маршируя тридцать стадий с полной выкладкой.[128] Кроме того, Филипп менял глубину строя фаланги применительно к раз личным ситуациям. Так, в фаланге могло быть от восьми (обычное число для греческих гоплитов) до тридцати двух шеренг (чаще всего шестнадцати), и для того, чтобы солдаты умели легко и быстро пере страиваться из одного порядка в другой, вероятно, также нужна была особая подготовка. Именно эта гибкость позволяла македонском) войску громить врагов в Греции, а позже, при Александре, и в Азии.

Еще одним видом пеших войск были гипасписты — особый корпус щитоносцев. Иногда их называли соматофилаками, т. е. телохранителями, и, вероятно, это название означает, что их первоначальная задача заключалась в охране царя. Вполне возможно, что это подразделение было создано не Филиппом, а Александром II.[129]

Несомненно, оно уже существовало на момент воцарения Александра Великого в 336 году, так как гипасписты сражались в его первых походах 336 и 335 годов, а к 334 году их численность достигла трех тысяч человек, и они были разделены на три отряда. Гипасписты были вооружены более легким оружием и могли передвигаться быстрее обычной фаланги. Возможно, они набирались из лучших пехотинцев. Это объясняло бы, почему они получали драхму в день — больше простых воинов.[130]

Филипп разделил конницу на эскадроны (илы) по областям, откуда набирались всадники. Это должно было побуждать илы сражаться еще яростнее, так как их подвиги прославляли родную страну. Вместо привычного фронтального строя Филипп ввел для конницы строй клином, использовавшийся скифами и фракийцами. Всадники носили железные шлемы и бронзовые или кожаные кирасы, а также обычное копье (ксистон) и короткий меч. Впрочем, один конный отряд (по крайней мере, в армии Александра) назывался продромами или сариссофорами, и это означает, что, в отличие от прочих всадников, его воины были вооружены сариссами.[131] Сложно представить себе, чтобы всадник орудовал длинной сариссой, которую нужно было держать обеими руками, и одновременно управлял лошадью (тем более в те времена, когда еще не были изобретены седло и стремя); возможно, эти кавалеристы были вооружены более длинными копьями, чем ксистон, а их название представляет собой скорее прозвище. Македонская конница вскоре стала грозной силой, внушавшей страх всему греческому миру. Один отряд назывался «царскими гетайрами» и сражался в боях вместе с царем. Поскольку он был элитным подразделением, вступить в него можно было, только выдержав огромную конкуренцию и по особому решению самого царя. Филипп, по-видимому, создал и отряд конных разведчиков (продромов), действовавших в авангарде.

Филипп также включал в состав своей армии специализированные виды войск, набиравшиеся из покоренных народов, ставших его союзниками. Выше мы уже упоминали фракийцев, здесь мы отметим также отряды пеонов, которые, по-видимому, поддерживали продромов. Имелись также агрианы, жившие у истоков Стримона (к западу и юго-западу от Софии) и прекрасно владевшие дротиками, а также асфетайры, происходившие, вероятно, из Верхней Македонии,[132] хотя, возможно, это подразделение было создано Александром в 334 или 333 году.[133]

Использование иноземных войск (к которым я отношу также отряды из Верхней Македонии) было в том числе обусловлено и политическими соображениями, так как, сражаясь в македонской армии, они переходили от своих местных царей в прямое подчинение Филиппу и должны были хранить ему верность. Но и при этих обстоятельствах Филипп был вынужден постоянно уделять особое внимание иноземным частям. Нужно отметить, что в 353 году, когда он потерпел поражение, армия ему изменила, а после его убийства, по сообщениям источников, «одни, угнетаемые несправедливым рабством, конечно, стали надеяться на получение свободы; другим надоела долгая служба, и они радовались тому, что избавились от похода в Азию», а общее мнение относительно «иллирийцев, фракийцев, дарданов и других варварских племен» было таково, что их верность сомнительна, а натура крайне переменчива.[134] Вследствие этого, по мере того как в македонскую армию вливалось все большее число иноземцев, царь до некоторой степени утратил полный контроль над армией, и это даже вынудило его изменить свою политику в отношении греков.

Македонские воины были не только хорошо тренированными бойцами, но и были обучены сами носить свое оружие, снаряжение и припасы. Самодостаточность играла важнейшую роль во все времена, но особенно в поздних походах Филиппа. Она служила залогом того, что его армия была способна быстро и легко передвигаться, в том числе и по узким горным перевалам и неровной местности. Кроме того, быки и мулы, обычно перевозившие телеги, могли оставаться в Македонии и возделывать землю, тем самым способствуя экономическому благополучию страны.

Таким образом, прежняя армия, набиравшаяся по призыву из плохо обученных крестьян, пополнявшаяся наемниками и являвшаяся продуктом неадекватной военной системы, ушла в прошлое. На ее место пришла новая регулярная армия, в которой воины впервые начали получать постоянную оплату. Больше всех зарабатывали гипасписты, получавшие одну драхму в день, но были также воины, получавшие «двойную оплату», и воины «за десять статеров», а также прочие солдаты, получавшие и того меньше. Филипп также ввел систему наград: особо отличившиеся получали денежные премии, а также возможность зачисления в ряды элиты: конных гетайров и гипаспистов, которые могли рассчитывать на земельные наделы, как было позже и при Александре.[135] Земельные пожалования могли доставаться и рядовым солдатам, как в случае с раздачей земель после битвы при Мефоне в 354 году.[136]

Кроме того, был создан (или же обновлен, если он уже существовал) особый институт для сыновей из знатных родов — царские пажи (basilikoi paides), которые стали неотъемлемой частью придворной жизни.[137] Эти юноши (всего их было 200 человек) вступали в отряд в возрасте 14 лет и выходили из него в 18. Здесь они не только получали образование, но и прислуживали лично царю, ухаживая за его конем, сопровождая его на охоте и в боях, а также охраняя его сон. Служба в пажах представляла собой предмет честолюбивых устремлений знати, но нет сомнений, что основной упор делался на военную подготовку, а из пажей готовились будущие офицеры. Другая сторона медали заключалась в том — и это имело важное значение для Филиппа, — что, поскольку юноши жили при дворе, они превращались в своего рода заложников, благодаря которым царь мог рассчитывать на верность их семей. Со временем они — и знатные роды, к которым они принадлежали, — вошли в состав македонского общества.[138]

Кроме новых тактических приемов и схем Филипп охотно перенимал новые технологические достижения, особенно в области осадной техники. Несомненно, новшества, введенные Филиппом, помогли Александру добиваться успехов в тяжелых осадах, особенно Тира и Газы, а прогресс в сферах, впервые открытых при Филиппе, продолжался и в эллинистический период, уже после смерти Александра.[139] Около 350 года, укрепившись на престоле, Филипп создал инженерные войска.[140] Учитывая характер армии, которую он унаследовал от своих предшественников, такие части вряд ли могли существовать до его воцарения. Вероятно, мысль завести этот новый род войск пришла Филиппу во время его походов в Фессалию, где он познакомился с Полиидом (или Полидом), фессалийским инженером, придумавшим новые формы осадной техники и позднее приехавшим в Пеллу, где он продолжил свою работу.

Насколько далеко продвинулась разработка осадной техники при Филиппе и как быстро воплощались в жизнь нововведения в этой области, неизвестно, поскольку источники не дают таких сведений. Тем не менее Диодор сообщает, что Филипп использовал «машины» и стенобитные орудия при осаде Амфиполя в 357 году, но вряд ли кто-нибудь может с уверенностью сказать, что за машины имеются в виду (может быть, защитные сооружения, позволявшие воинам в безопасности приблизиться к стенам города). Филипп применял механические катапульты (схема 2) для обстрела Олинфа в 348 году это новшество ввел в 390-х годах Дионисий I, тиран Сиракуз): мы знаем об этом, потому что большое число стрел с его именем на древке обнаружено на месте сражения.[141] Те же катапульты использовались при осаде Перинфа в 340 году, наряду со стенобитными орудиями и осадными башнями (высотой 37 м), а также обычной легкой артиллерией.[142] Затем настало время перемен, полностью перевернувших осадную войну.

Античный автор Афиней Механик, написавший трактат «О военных машинах», ссылается на изобретения Полиида, применявшиеся при осаде Византия (также в 340 году).[143] Из его сочинения мы узнаем, что здесь впервые были использованы торсионные катапульты (схема 2). Они были гораздо мощнее прочих катапульт того времени и могли размещаться на высоких осадных башнях, откуда их снаряды сокрушали вражеские укрепления. Полиид написал трактат «О машинах», в котором содержалось упоминание о «македонских катапультах» (katapeltai Makedonikoi); вероятно, под этим подразумевались катапульты особого устройства. Он работал не один, а с группой по помощников, а двое его учеников — Диад и Харий — позднее oкaзaли неоценимую помощь Александру Великому.

Важно то, что новая армия была призвана решать не только оборонительные задачи, как это было прежде, но и наступательные. В первые несколько лет своего правления Филипп, вероятно, был вынужден опираться на наемников. Тем не менее, с прошествием времени и пополнением армии македонянами, наемные войска перестали играть столь важную роль. Под предводительством Филиппа македонская армия одерживала блестящие победы как на поле боя, так и в осадной войне.[144] Конечно, в первые несколько лет он и не помышлял о расширении границ. В те бурные годы его главной целью было обеспечить безопасность (себе и своей стране) от тех врагов, отношения с которыми ему удалось наладить благодаря подкупам и дипломатии, но которые все еще угрожали Македонии.

Укрепившись на престоле и обеспечив себе поддержку армии, Филипп занялся безопасностью страны. Успешная дипломатия, конечно, имела большое значение, но ему была нужна крупная победа в бою для того, чтобы проверить в деле свою новую армию и доказать свои полководческие способности. Он также хотел устранить угрозу, исходившую от пеонов и иллирийцев, и поход против обоих этих противников должен был убить двух зайцев.[145]

Западная граница: поход против пеонов и иллирийцев

Война не могла начаться зимой из-за сложных погодных условий, но весной 358 года Филипп двинулся на север против пеонов. Вероятно, он решил напасть на них первых из-за неурядиц, вызванных недавней смертью их царя (Агиса), а также потому, что он ожидал встретить здесь не такое сильное сопротивление, как у иллирийцев. Именно так все и случилось: армия Филиппа легко разбила пеонов. Подробности военных действий нам не известны. Впрочем, мы знаем, что Пеония покорилась македонянам, а македонское войско пополнилось пеонскими отрядами. Как мы уже говорили, одной из причин, по которой Филипп охотно включал в состав своей армии иноземные подразделения, было стремление обеспечить верность только что завоеванных стран. Сама Пеония стала чем-то вроде буферной зоны между Македонией и племенами, жившими за Дунаем. Важное значение имело и то обстоятельство, что Пеония лежала на торговом пути, идущем вверх по долине Аксия в Дарданию и дальше на север. Очевидно, Филипп не упускал из виду подобные экономические соображения даже в самом начале своего царствования. Он еще не мог в полной мере задействовать природные ресурсы самой Македонии, но это не мешало ему воевать с теми, кто угрожал македонским границам, и ставить под свой контроль их торговлю.

Теперь армия Филиппа насчитывала 10 тысяч пеших и 600 конных воинов. Еще не остыв после победы над пеонами, царь произнес перед своими войсками речь (вероятно, в народном собрании), призывая их двинуться на Иллирию. Престарелый Бардил, похоже, не имел возможности устроить контратаку и поэтому предложил заключить мир. По его условиям иллирийцы сохраняли бы за собой занятые ими ранее македонские города, в обмен на обещание больше не нападать на Македонию. Филипп отказался. Он хотел полностью очистить страну от иллирийцев. У Бардила не было выбора, и он был вынужден принять бой. С 10 тысячами пехоты и 500 всадниками он выступил навстречу македонскому царю. Год или два назад иллирийцы одержали победу над Пердиккой III, убитым в сражении, и привели Македонию на грань гибели, но истории не суждено было повториться.

Противники сошлись у Лихнидского озера (Охридское озеро), вероятно, неподалеку от Гераклеи Линекстидской (Монастир).[146] Очевидно, Бардил сразу же понял, что македонская конница намного превосходит иллирийскую, и поэтому сделал ставку на пехоту, рассчитывая, что именно она поможет ему вырвать победу. В те времена ему, должно быть, было уже за 80, но возраст нисколько не притупил его полководческий дар. Полагая, что Филипп двинется на него фронтальным строем, Бардил выстроил пехоту не в оборонительный порядок, а в каре. Откуда бы ни напала македонская конница, она натолкнулась бы на прочную оборону. Ожидая, что пехота Филиппа нанесет удар в лоб, Бардил поставил с этой стороны прямоугольника лучших своих воинов.

Однако и самые тщательно продуманные планы имеют обыкновение проваливаться. Вместо того чтобы нанести лобовой удар по иллирийской шеренге, Филипп двинул свою фалангу, глубиной в 10 шеренг, под углом с правого фланга, так что она продвинулась дальше левого фланга. Справа от Филиппа располагалась конница. Убедившись в прочности строя, Филипп атаковал левый фланг иллирийцев. На сей раз пехота играла главную роль, поскольку она должна была прорубиться сквозь вражеские ряды, чтобы позволить коннице, следующей за ней, выйти во фланг противнику. Пехота выполнила свою задачу, прорвав каре. В дело вступила конница, и оставшиеся три стороны каре подверглись атаке македонской пехоты и конницы с тыла. В смятении многие пытались бежать, в том числе и сам Бардил, но к концу дня македоняне перебили семь тысяч иллирийцев.

Теперь уже настала очередь Филиппа выдвигать условия мира. Иллирийцы должны были уйти из всех городов Верхней Македонии: это означало, что все племена, обитавшие на севере вплоть до Лихнидского озера, включая и племена Орестиды — области, контролируемой царями Эпира из Молосской династии, — теперь стали подвластны Македонскому царству.[147] В отвоеванных областях стали строиться новые города, а Филипп поощрял переселяться туда македонян, предоставляя им освобождение от налогов и земельные наделы. От Лихнидского озера, стратегического перевального пункта, Филиппу открывалась дорога на юг в Эпир и на восток в Орестиду, и таким образом он мог предотвращать нападения на Македонию с севера и запада.[148]

Западные границы теперь были надежно защищены, как никогда раньше, и это было выдающимся достижением, если учесть враждебные отношения, существовавшие между народами, населявшими эти области, и царским двором.[149] Победа Филиппа принесла Македонии и ощутимую экономическую пользу, поскольку теперь македоняне поставили под свой контроль важные торговые пути, ранее контролировавшиеся дарданами. Как мы видели, сходные результаты были достигнуты после победы над пеонами. В этой же области находились дамастийские серебряные рудники; уже в 337 году Филипп был вынужден пойти войной на отложившегося от Македонии вождя Плеврия, чтобы защитить Дарданию и эти рудники (карта 4). Как мы увидим, добыча руды, особенно золота и серебра для чеканки монет, стала главным направлением македонской экономики.[150]

Если кто-то из знати Верхней Македонии и был недоволен успехами Филиппа, то это недовольство не имело сколь-нибудь серьезных последствий, по крайней мере, в тот период. Возможно, некоторые бежали из страны, как, например, некий Дерда из Элимиотиды, который в 348 году сражался против Филиппа на стороне Олинфа. Прочие же, вероятно, смирились и покорились Филиппу в обмен на признание их статуса и, возможно, другие награды, которые заключались в предоставлении высоких постов в македонской армии. Например, Парменион, один из вождей пеонов, стал крупным военачальником вскоре после перехода к Филиппу. Он оставался самым доверенным его полководцем на всем протяжении его царствования и хорошо служил Александру, пока не был казнен по его приказу в 330 году. Кроме того, на македонскую службу пришли три сына Аэропа из Линкестиды: Аррабей, Геромен и Александр. Очевидно, они пользовались немалым влиянием, поскольку в 336 году, после убийства Филиппа, как сообщают источники, они создали серьезную угрозу для македонского престола (см. главу 14).

Хотя Филипп все еще был женат на иллирийской княжне Аудате, мелкие племенные царства элимеотов, орестов, линкестов и пелагонов были уничтожены, а их жители стали македонянами, подчинявшимися центральному правительству в Пелле. Они также служили в македонской армии, и Филипп без промедления начал обучать их военному делу, зачислив простых людей в пехоту, а знать — в конницу. Несмотря на это, достичь полного спокойствия в Верхней Македонии никогда не удавалось, и она достаточно часто требовала особого внимания со стороны Филиппа.[151]

Победа над иллирийцами принесла три главных результата: во-первых, территория Македонии увеличилась практически вдвое; во-вторых, численность армии сильно возросла за 12 месяцев, и потому зависимость от наемников существенно снизилась; и в-третьих, что важнее всего, Верхняя и Нижняя Македония наконец стали представлять собой некое единство, которого не мог добиться ни один из прежних царей, и македонский царь был теперь действительно царем всей Македонии. На самом деле, судя по всему, Филипп не особо пришелся по душе своим новым подданным, так как, по некоторым предположениям, он заставил Аудату сменить имя на Эвридику, чтобы завуалировать ее иллирийское происхождение, которое не доставило бы ей популярности при дворе. Она родила Филиппу дочь Киннану, которая позже вышла замуж на Аминту (племянника Филиппа, его прямого наследника в 359 году) и жила с ним в Пелле.[152]

Южные границы: Фессалия

Теперь Филипп обратил свое внимание на южную границу и завязал тесные дипломатические контакты с Фессалией (карта 5).[153] Это могущественное государство изначально состояло из племенных земель четырех племен (тетрад) — Фессалиотиды, Пеласгиотиды, Гистиеотиды и Фтиотиды. Каждая тетрада управлялась тетрархом и подчинялась избранному народом царю (тагу). С течением времени границы Фессалии расширялись, и в ее состав вошли соседние области (периэки) Ахея (не путать с Ахеей на Пелопоннесе), Магнесия и Перребия (подчинявшиеся непосредственно царю). Впрочем, в V веке аристократические группировки в разных городах подорвали баланс власти и стали контролировать политическую жизнь страны. Это положение сохранялось и на протяжении четвертого столетия.

Самыми могущественными были два фессалийских города. Одним из них были Феры (Велестинон), которые благодаря своей гавани — Пагасам — контролировали прибрежные полисы. Другим была Ларисса, контролировавшая полисы, расположенные на материке, и создавшая Фессалийский Союз, гегемоном которого и стала. Эти два города были непримиримыми врагами. Аристократический ларисский род Алевадов получил поддержку в борьбе против Фер от Александра II, но затем в эту борьбу вмешались Фивы. Поскольку у Лариссы были налажены хорошие связи с македонской монархией, теперь она стремилась заключить союз с Филиппом, чтобы достичь превосходства над Ферами.

Просьба о союзе была принята, и осенью 358 года Филипп прибыл в Фессалию. Заняться фессалийскими делами его побудили две очевидные причины: во-первых, он хотел включить в состав своей армии знаменитую и многочисленную (от трех до шести тысяч всадников) фессалийскую конницу, и во-вторых, укрепить свои южные границы. Горные перевалы в северной Фессалии предоставляли врагам возможность вторгнуться в Македонию, и Филипп вряд ли забыл времена Ясона Ферского, могущественного тирана, в 370-х годах стремившегося установить свою власть над всей Фессалией, а затем и над сопредельными государствами (см. ниже). Впрочем, еще одной причиной, возможно, перевешивавшей все остальные, было то обстоятельство, что благодаря давним связям с Лариссой Фессалия являлась его единственным традиционным союзником. В тот опасный период он не мог позволить себе разбрасываться друзьями, и отношения с Фессалией стали играть немаловажную роль в определении македонской политики в Греции.[154]

Ясон, которого Ксенофонт называл величайшим человеком своего времени,[155] вероятно, был сыном Ликофрона, установившего тиранию в Ферах. Он наследовал своему отцу около 380 года и правил до 370-го. В 375 или 374 году он провозгласил себя тагом. Это была пожизненная должность, а сам этот титул, вероятно, первоначально был титулом первых фессалийских монархов до того, как их власть была уничтожена возросшим могуществом новых городов-гегемонов (см. выше).[156] В роли тага Ясон контролировал все войска Фессалии, представлявшие собой весьма значительную силу, к которой он присоединил наемную пехоту численностью в 6 тысяч человек. Приводя в исполнение свои честолюбивые замыслы, он подчинил своему влиянию всю Фессалию, а также Эпир и Македонию, и, по сообщениям источников, собирался пойти походом на Персию.[157] К этому его побуждали панэллинские устремления: он хотел освободить греческие полисы Малой Азии, находившиеся под властью персидского царя, и отомстить персам за беды, пережитые греками во время Персидских войн (480–478 гг.). Для похода ему был нужен флот, для строительства которого требовалось дерево; поэтому он завязал контакты с Аминтой.[158]

Фессалийский Союз враждовал с Ясоном и получал помощь против него от Фив и Александра II. Вследствие этой вражды в 370 году Ясон погиб от руки убийцы. Его сыновья и наследники Полифрон и Полидор были также избраны тагами, но так и не смогли объединить Фессалию. Полидор был вскоре убит, вероятно, по приказу брата, а спустя несколько месяцев Полифрона настигла месть Александра, сына Полидора. [Вероятно, ошибка: по данным источников, Полидор и Полифрон были братьями Ясона, а Александр — его сыном. См., например, Ксенофонт, Греческая история, VI, 1. — Прим. ред.]

Хотя власть тиранов пришла в упадок (последние тираны, Ликофрон и Пифолай были изгнаны Филиппом в 352 году), Феры не могли забыть своего прежнего могущества. Столкновения с Лариссой, затеянные Александром Ферским (который был избран тагом в 369 году), служили знаком того, что он стремился восстановить свою власть над Фессалией. Фессалийские неурядицы могли нарушить спокойствие Северной Греции и потому создавали потенциальную угрозу для Македонии. Филипп не собирался терпеть такое положение дел, поэтому договор, заключенный с Фессалийским Союзом в 358 году, был весьма благоразумным шагом. Таким образом он приобретал сильного союзника и одновременно получал открытое приглашение принять участие в фессалийских делах, а тем самым и вообще в греческой политике, поскольку при столкновениях с Ферами Ларисса по необходимости вынуждена была обращаться за помощью к македонскому царю.[159] Этот союз был скреплен браком Филиппа (третьим) с ларисской женщиной по имени Филинна. Скорее всего, она происходила из правящего рода Алевадов, а не была, как утверждает Юстин, обычной проституткой.[160] В следующем году она родила Филиппу сына Арридея (также известного под именем Филипп).

Эпир и брак с Олимпиадой

Победив Бардила и устроив дела в Фессалии, в 358 или 357 году Филипп заключил договор с Аррибом, царем Эпира из племени молоссов (рис. 2). В те времена в Эпире было три крупных племени: феспроты, молоссы и хаоны, из которых самым могущественным и богатым были молоссы (говорившие на одном из западных диалектов греческого). Кроме того, они были самым восточным из этих трех племен и потому ближайшим к Македонии. Молоссы контролировали летние пастбища Тимфеи, Паравеи и Орестиды. Эпир, подобно Верхней Македонии, был страной отгонно-пастбищного скотоводства благодаря своему климату, множеству зимних пастбищ на побережье и летних в горных областях Северного Пинда.[161]

Так как Эпир также пострадал от дарданов, грабивших страну под руководством Бардила, договор с Македонией был выгоден как Эпирскому царству, так и Филиппу. Кроме того, с 370-х годов Эпир был союзником Афин, и договор Филиппа с афинянами вполне мог быть одной из причин союза с эпиротами, хотя она и уступала в важности стремлению Филиппа обезопасить границы своего царства. Одним из условий договора была женитьба Филиппа на принцессе Олимпиаде, самой знаменитой его жене (рис. 10), которая и состоялась в 357 году. Она была дочерью недавно умершего молосского царя Неоптолема и племянницей Арриба.[162] В 356 году она родила Филиппу сына, Александра, а позднее еще и дочь Клеопатру.

Таким образом, к 357 году Филипп обезопасил северные, западные и южные границы Македонии, прочно сидел на престоле, а его армия более чем доказала свою состоятельность и заявила о себе как о новой силе в греческом мире. Оставались еще два крупных игрока, с которыми он должен был иметь дело: Афины и Халкидский Союз. Возможно, осведомленный о финансовых трудностях Афин и о волне недовольства, прокатившейся по их морской империи, он решил сначала заняться Афинами и умиротворить соседей-халкидян. Настала пора снова прибегнуть к дипломатии и обману.