Филипп II Македонский

Страна и люди

На пике своего могущества Филипп управлял царством, границы которого простирались от материковой Греции до Византия. На протяжении своего правления он значительно расширил его размеры и более чем вдвое увеличил его население. Масштабы достижений Филиппа лучше всего можно оценить, если посмотреть, какой была Македония до его вступления на престол.

На первых порах государство Македония охватывало всего лишь долины рек Галиакмон (к западу) и Аксия (Вардар, истоки которого находятся неподалеку от Скопье) с их различными притоками. Эти реки впадают в Фермейский залив (карта 2).[18] На протяжении большей части архаического и классического периодов государство делилось на две области — Верхнюю и Нижнюю Македонию.[19] Верхняя Македония (к западу от Нижней Македонии), где македонский царь пользовался лишь весьма ограниченным влиянием, представляла собой гористую страну, населенную различными племенами и граничившую с иллирийцами. В нее входили районы Тимфея, Элимиотида, Орестида, Эордея, Линкестида, Пелагония и Девриоп. Жизнь там была суровая, а обитали здесь по большей части кочевники-пастухи, перегонявшие стада овец, коз и коров с пастбища на пастбище в зависимости от времени года. Зимы были холодные, лета жаркие, а зимой шли сильные дожди.

Нижняя Македония (к востоку от Верхней Македонии) простиралась до Фермейского залива и в основном представляла собой прибрежную равнину. Историческим центром этой области были гора Олимп и Пиерия (собственно, «богатая земля», названная так из-за плодородности почвы и строевого леса), а также прибрежные части Эмафии и Боттиея. Кроме того, в эту область входили районы Амкситида, Крестония, Мигдония, Бисальтия, Крусида и Анфему однородные почвы и хорошо орошенные равнины позволяли выращивать разные злаки, овощи и виноград, а также выпасать овец, коров и лошадей. Более теплый климат привлекал и жителей Верхней Македонии, которые перегоняли сюда стада во время суровых зим. Ныне Нижняя Македония и южная часть Верхней Македонии принадлежат Греции, а остальная часть Верхней Македонии — независимой Республике Македонии (входившей прежде в состав Сербии, затем — Югославии).

Учитывая географическое разделение Македонии на ряд областей, это государство по праву сравнивали с «внутренним ядром с внешней оболочкой».[20] Именно Филипп впервые по-настоящему соединил Верхнюю и Нижнюю Македонии; в своей столице, Пелле учредил первое действительно централизованное правительство. Первоначально македонской столицей были Эги (ныне — Вергина) располагавшиеся на северных предгорьях Пиерии, у долины нижнего течения Гелиакмона, в 48 км от Фермейского залива (рис. 2а, б). Пердикка I, первый царь династии Аргеадов, основал этот город, получив предсказание оракула, согласно которого к месту будущего города его должны были привести козы (отсюда название Эги, так как аіх по-гречески «коза»).[21] Царский дворец был возведен, очевидно, из стратегических соображений, на склоне холма, в западной части города, поскольку, в случае вражеского нападения, с этого места лучше всего просматривались долина Гелиакмона и сама река (рис. 2б).[22] Однако в 399 году царь Архелай перенес столицу на новое место, в Пеллу (рис. За-в), в нескольких километрах к северо-востоку от Эги.

Мы не располагаем надежными данными о численности населения древней Македонии, но, судя по относительным размерам территории, в Верхней Македонии, вероятно, жило больше людей, чем в Нижней (несмотря на то что последняя была более плодородной). К 336 году, на момент смерти Филиппа, общая численность населения резко выросла. Исходя из таких факторов, как плодородность почвы и численность служащих в армии (35 тысяч в 334 году, накануне азиатского похода Александра Великого), можно сделать вывод, что общая численность населения могла составлять примерно 500 000 человек.[23] Впрочем, следует не забывать о высоком уровне смертности из-за малярии, которая всегда была бичом Македонии (и оставалась до совсем недавнего времени).[24]

Филипп поощрял развитие экономики, как ни один царь до него, и тем самым способствовал росту благосостояния своих подданных. Нижняя Македония славилась плодородными землями, но и в целом Македония была богата природными ресурсами, в том числе золотом и серебром (в Бисальтии, Крестонии и Мигдонии), медью (в Эмафии, Крестонии и Амфакситиде), железом (в Пиерии и Амфакситиде), свинцом (в Амфакситиде) и особенно строевым лесом.[25] Македонский лес был лучшим в Греции (в античности здесь росли дуб, сосна, ель, кедр, которые ныне растут примерно на одной пятой этой территории) и был чрезвычайно востребован в кораблестроении. Эти богатства в немалой степени определяли взаимоотношения македонян с греками.[26] Все ресурсы государства (шахты, лес и земельные угодья) принадлежали царям, но не приносили им пользы, поскольку плохо использовались. Кроме того, пересеченная, гористая местность и суровый климат затрудняли перевозку грузов и проезд путешественников, хотя в то же время эти особенности создавали нечто вроде естественной защиты от вражеских вторжений.[27]

Слабость, или даже полное отсутствие македонской экономики до Филиппа прекрасно демонстрируют монеты его непосредственных предшественников и различных македонских племен.[28] Александр II (369–368) чеканил монету только из бронзы, как и Пердикка III (368–359), который начинал свое правление с недолгого выпуска серебряных дидрахм. В то же время дарданы (иллирийское племя, обитавшее в районе между городом Рисан и рекой Дрин в нынешнем Косово) чеканили серебряную монету, фракийские цари — серебряную и бронзовую, а Халкидский Союз и бывшая афинская колония Амфиполь (на востоке) — золотую и серебряную. Амфипольские и халкидские монеты были главной серебряной валютой региона. Все это изменилось при Филиппе II, как мы увидим далее. Он в гораздо большей степени, чем предшествовавшие ему цари, использовал природные ресурсы, и в результате его действий экономика Македонии стала бурно развиваться, а его монеты (особенно золотые и серебряные) стали самой престижной европейской валютой.

Этнический состав и греческий снобизм

В древности гора Олимп, величайшая гора Греции (2884 м, рис. 4), образовывала естественную границу между македонянами, жившими к северу от нее, и греками (карта 2). Она служила не просто географическим рубежом, поскольку греки называли македонян «варварами»[29] и продолжали считать их таковыми вплоть до последней четверти IV века.[30] Это вовсе не означает, что македоняне были нецивилизованными в современном значении этого слова. Напротив, как показывают изысканные произведения искусства, созданные их художниками, — металлические изделия из золота, серебра и бронзы, настенная живопись в гробницах и мозаики, это суждение было бы далеко от истины.[31] В глазах греков «варваром» был каждый, кто не говорил по-гречески и, соответственно, не был греком.

Природа наших источников и современные политические споры значительно осложняют обсуждение вопроса о том, были ли македоняне греками или каким-то другим народом (скажем, славянским племенем, позднее перенявшим греческую культуру). Мы не будем вдаваться в подробности (свидетельства изложены в Приложении 2). Тем не менее, могу сказать, что, как мне кажется, у нас есть достаточно оснований считать македонян греками и, таким образом, грекоязычным народом: они просто говорили на местном диалекте, точно так же, как в разных областях Греции греки говорили на разных наречиях. И именно этот македонский диалект не был понятен грекам. Повторюсь, что, как я уже указывал в первой главе под именем «греков» в данной книге я подразумеваю народ, живший югу от горы Олимп, а под именем «македонян» — тех, кто населял северные от Олимпа области. Я прибегаю к такому разграничении ишь из соображений удобства.

Высокомерное отношение греков к македонянам проявлялось в других сферах. Македонией правили цари, люди предпочитали обмен денежным формам оплаты (эта ситуация изменилась при Филиппе) и работали на земле или разводили скот сами, не прибегая рабскому труду. Хотя население Нижней Македонии жило в городах, обитатели Верхней Македонии жили на землях, принадлежащих племенам (ethnoi). С другой стороны, греки вовсю использовали рабский труд, обладали развитой экономикой и жили в системе автономных полисов (городов-государств). В Греции в каждой области был город, доминировавший по различным причинам (экономическим, политическим, географическим, оборонительным) над прочими городами и селениями и имевший свое правительство, законы, монету, систему мер и весов, а также свои обычаи.

Греки не могли понять, почему свободные люди исполняют работу, которую могут делать рабы, и полагали, что граждане, живущие при монархии, недостаточно разумны, чтобы пользоваться благами самоуправления. Все эти предубеждения, вероятно, наложили свой отпечаток на деятельность Филиппа в те времена, когда он стремился утвердиться в Греции, и, возможно, до некоторой степени, и на политику его сына.[32] Должно быть, особую радость Филиппу приносили почести, связанные с его избранием на различные греческие гражданские должности, включая председательство на Пифийских играх (состязаниях Олимпийского цикла) в 346 году, в том числе и потому, что он прекрасно понимал, сколько греков скрежетало зубами, узнав об этих назначениях.

Обычаи

Так говорил Демосфен (побывавший в Пелле с дипломатической миссией), жалуясь на то, что двор Филиппа оказался настоящим вертепом, в котором процветали распутство и пьянство и который притягивал к себе самые отвратительные людские отбросы.[33] В данном случае он не отклонялся от истины, потому что Филипп был известен своим пристрастием к алкоголю и, по-видимому, не закрывал дверей от людей, которых афиняне и, возможно, все греки сочли бы неприличным пустить на порог. Иными словами, веселых собутыльников и рассказчиков. Македоняне отличались, по крайней мере, от афинян рядом важных социальных и культурных особенностей, которые, естественно, вызывали презрительное и высокомерное отношение со стороны греков. Одно из таких отличий, давшее повод для пренебрежительного отзыва Демосфена, состояло в злоупотреблении вином и устроении пьяных застолий.

Греки разбавляли вино водой (холодной или теплой), смешивая их в больших чашах — кратерах, тогда как македоняне пили неразбавленное вино (akratos), подобно таким «варварским» народам, как скифы и фракийцы. Мы не знаем, какой крепости было вино в античности, но погодные условия и низкая урожайность наводят на предположение, что содержание алкоголя в нем составляло, вероятно, 15–16 процентов, тогда как нынешнее вино в среднем содержит 12,5 процента.[34] Таким образом, разбавленное вино было вовсе не квасом, а неразбавленное, естественно, еще крепче. Оно могло быть опасным для здоровья: по свидетельствам историков, Клеомен I, царь Спарты (VI в.), сошел с ума и умер, опившись неразбавленным вином «по-скифски».[35]

Афинский симпозий представлял собой частное собрание мужчин высшего общества (представители низшего класса пили в кабаках).[36] Он начинался вечером и продолжался до рассвета. Человек, распоряжавшийся пиршеством (симпозиарх), определял, сколько воды добавлять в вино (так что вино не всегда разводилось водой в равных долях), сколько вина и еды требуется для собравшихся и какой предмет будут обсуждать пирующие. В таких пирах участвовали взрослые мужи; единственными представительницами слабого пола были гетеры, развлекавшие гостей танцами, игрой на флейте и сексом, и их участие обходилось недешево. Интеллектуальный уровень собраний был чрезвычайно высок: здесь почти всегда велись споры о политике. читались и обсуждались литературные произведения, от стихов до диалогов Платона. По мере опорожнения чаш интеллектуальные разговоры сходили на нет, и участники переходили к развлечениям с танцовщицами (если еще держались на ногах).

Македонские симпозии отличались несколькими важными чертами. Поскольку македоняне пили неразбавленное вино, вероятно, они напивались быстрее, чем греки.[37] Подобно афинянам, они пили и ели. облокотившись на ложа, хотя каждый мужчина должен был заслужить право па ложе, заколов копьем своего первого кабана без помощи охотничьей сети. Почтенные женщины (т. е. жены) также не допускались на симпозий, и вход туда был разрешен только гетерам и проституткам (и мальчикам-виночерпиям). Кроме того, на пирах присутствовал царь, и это обстоятельство, должно быть, накладывало свою печать на собрания. Эти симпозии служили поводом для придворных показать себя и превзойти соперников в лести и восхвалениях царя, как часто бывало при Александре, и вряд ли при Филиппе пиршества проходили как-то иначе. Возможно, присутствие царя, его ближайших советников и соратников иногда переводило сймпозии в разряд полуофициального мероприятия, если разговоры заходили о делах. Если и так, обсуждение государственных дел, вероятно, было непродолжительным, поскольку собравшиеся «напивались допьяна уже к первой перемене блюд, так что уже не могли наслаждаться едой».[38]

Филипп (и Александр) не были алкоголиками в том смысле, что их всегда тянуло выпить и без спиртного они страдали от абстинентного синдрома.[39] Вероятно, они пили больше других, потому что были царями, и подданные ожидали от них первенства во всех сферах деятельности. Если симпозии Филиппа хоть как-то напоминали пиры Александра, нет ничего удивительного в том, что македоняне снискали такую сомнительную славу и что Демосфен, бывший сугубым трезвенником, отзывался о них в столь пренебрежительном ключе. Например, по некоторым сообщениям, Александр пил так, что после симпозиев «отсыпался по два дня и две ночи подряд».[40] Что касается Филиппа, то на его свадебном пиру в 337 году (в честь его седьмого брака) возникла резкая перебранка, в ходе которой он схватился за меч и хотел было зарубить Александра, но упал и заснул.

Еще одной отличительной особенностью македонских обычаев была полигамия. Греческое общество придавало большое значение крепости семейных уз, и по крайней мере в Афинах многоженство было запрещено законом. В Спарте мужчинам разрешалось вступать в связь с чужой женой, если у супругов не было детей (или их было мало), но это совсем другое дело, которое не затрагивает вопросов брака. У македонских царей полигамия была в порядке вещей, и Филипп женился семь раз, официально не разойдясь ни с одной из своих жен. Неизвестно, как ладили между собой царские жены, но они жили вместе в царском дворце и исполняли обязанности цариц.[41] Однако, очевидно, полигамия имела печальные последствия для политической жизни, когда возникали вопросы о престолонаследии. В таких случаях многоженство означало наличие множества наследников (и таким образом, соперничающих партий), ведущих борьбу за трон, и в 336 году после убийства Филиппа II его наследник Александр столкнулся с угрозой, исходящей от потенциальных претендентов.[42]

Эти социальные отличия бросаются в глаза; вероятно, они появились под влиянием различных народов, живших на македонских границах.[43] Вместо того чтобы пытаться следовать греческим образцам, македоняне отошли от греческих обычаев, возможно, в том числе и потому, что стремились обособиться,[44] подобно некоторым современным музыкантам, ведущим разгульную жизнь, чтобы соответствовать образу «отпетых парней». Таким образом, если Мнесифей, афинский врач IV века, заявлял, что вино полезно для здоровья, то македоняне пили вовсе не из этих соображений.

Политические институты[45]

Главной причиной слабости Македонии до Филиппа II были враждебные народы и силы, окружавшие страну и вторгавшиеся в ее пределы (особенно из Верхней Македонии), а также отсутствие централизованного правительства.[46] Как мы уже отмечали, македонский царь не был царем всей Македонии из-за разделения страны на две части и фактической независимости племенных вождей Верхней Македонии. Такое положение не позволяло достичь единства страна и подрывало ее развитие в качестве единого государства. Став царем, Филипп решил изменить эту ситуацию раз и навсегда.

По македонскому праву, царь был наделен исключительной властью и ставил на официальных документах обычно только свое ими, без формальной титулатуры (basileus).[47] Он единолично решал вопросы внутренней и внешней политики, в том числе объявлял войну и заключал мир. Он был главнокомандующим армии, в его ведении находился весь спектр военных дел — от повышений по службе по дисциплинарных мер (включая казни). Кроме того, ожидалось, что он будет выводить войска на бой как воин. В финансовом отношении царь обладал значительным состоянием, поскольку ему принадлежали обширные земельные угодья, но мог и вводить чрезвычайные налоги. Также он был верховным жрецом, в обязанности которою входили государственные жертвоприношения, возглавление шествий и организация культовых празднеств. В судебной сфере он выступа в роли верховного судьи в случае апелляций, а также располагал неограниченной властью над членами собственной семьи, включая устройство их браков.

По закону царская власть была ограничена властью народною собрания, но на практике в Македонии властвовала абсолютная монархия, а государство полностью олицетворялось царем.[48] Царь всегда находился под зашитой семи вооруженных телохранителей, которых отбирал лично; когда на престол вступал новый царь, народ приносил ему клятву верности, а он обещал править в соответствии с законом.[49] Подданные, вероятно, наделяли своих царей статусом полубогов, поскольку их род возводился к Зевсу; возможно, после смерти царей обожествляли. Нам известно, что так было с Аминтой III[50] и, скорее всего, с самим Филиппом.[51]

За советом царь обращался к ближайшим друзьям и соратникам, называвшимся «сотоварищами» (hetairoi).[52] Сами по себе они не образовывали никакого официального совета, и, конечно, царь вовсе не обязан был следовать их рекомендациям, точно так же, как не был обязан выполнять решения, принимаемые народным собранием,[53] которое состояло из свободных македонян (как благородных, так и простолюдинов), служивших в войсках, и созывалось царем. По-видимому, на этих собраниях обсуждались политические вопросы и важные дела, а также случаи государственной измены. На этих собраниях также провозглашались новые цари; одобрение выражалось ударами копьями по щитам. Когда имелся бесспорный наследник (обычно старший сын), одобрение народного собрания было, вероятнее всего, формальностью. Впрочем, в спорных случаях и в чрезвычайных ситуациях собрание могло избирать на трон не ближайшего законного наследника или, по крайней мере, назначить регента для малолетнего преемника. Так, в 359 году собрание обошло юного Аминту из-за трудного положения, в котором оказалась Македония, и вместо него возвело на престол его дядю Филиппа.

Македония до Филиппа

До Филиппа Македония пребывала в удручающем состоянии. Внутренние раздоры, вторжения внешних врагов и вмешательство иностранных держав во внутренние дела вызывали политические, экономические и социальные неурядицы.[54] Более подробное описание Македонии до вступления Филиппа на престол мы приводим в Приложении 3, но чтобы правильно оценить достижения Филиппа, необходимо кратко остановиться на этом вопросе.

Македонская армия была плохо оснащена и состояла из плохо обученных крестьян, набранных по призыву и не способных противостоять захватчикам. Главная угроза исходила от различных племен, обитавших в Иллирии; на втором месте стояли пеоны (жившие на севере долины Аксия). Иллирийцы веками господствовали над Верхней Македонией и часто вторгались в нижние области страны. Прежние цари — например, Александр I Филэллин (485–454) и Пердикка II (454–413) — пытались ослабить иллирийское влияние, но по большому счету не имели успеха, так что набеги иллирийцев продолжали угрожать Македонии и при Филиппе. К востоку от Македонии лежала Халкидика (карта 4), от портов которой зависел экспорт и импорт македонских товаров. Города этой области объединялись в Халкидский союз, предводительствуемый Олинфом, и отношения Македонии с этим союзом часто были напряженными.

Располагавшиеся южнее Фивы и Афины также часто вмешивались в македонские дела, поддерживая тех или иных претендентов на престол. В 437 году афиняне основали колонию Амфиполь в западной Фракии. Этот город был заложен в стратегически важном месте, в нижнем течении реки Стримон, естественной границы между Македонией и Фракией, неподалеку от крупных рудников и богатых лесом областей, имевших жизненно важное значение для афинского флота.[55] В 424 году Амфиполь отложился от Афин, и афиняне задались целью вернуть его под свою власть, что в 357 году привело к войне между Афинами и Филиппом II (см. Главу 5). Кроме того, афиняне обладали значительным влиянием на морском побережье Македонии, и это также несло определенную угрозу безопасности страны. Филипп занялся решением этого вопроса в первые же годы своего правления.

Еще одну слабость Македонии представляли собой династические перевороты, преследовавшие страну начиная с V века. Архелай, правивший с 413 по 399 год, был весьма успешным царем, сумевшим провести экономическую и военную реформу, попытавшимся централизовать управление страной и повысить культурный уровень своего двора. Именно он в 399 году перенес столицу из Эг в Пеллу. Эги остались местом царских свадеб и похорон, но Пелла вскоре стала крупнейшим македонским городом (главным образом, благодаря Филиппу II) и была известна как «величайший город в Македонии» (рис. З а-д).[56] Однако после смерти Архелая за тридцать лет на македонском престоле сменилось около дюжины царей, при которых во внутренние дела македонян постоянно вмешивались Афины, Фивы и Халкидский союз. В самом деле, при Александре II (369–368/7) фиванцы потребовали выдать им заложниками 50 сыновей благородных македонян, включая младшего брата царя, Филиппа (ставшего впоследствии царем Филиппом II). Три года, которые тот провел в Фивах, оказали на него и на его правление огромное влияние (см. Главу 3).

Затем в 367 году к власти пришел Пердикка III. Относительное спокойствие его царствования было внезапно нарушено летом 360 или 359 года, когда в Македонию из Иллирии вторглись дарданы, убившие в сражении самого царя и 4 тысячи македонян. Дарданы захватили несколько македонских городов и собирались двинуться походом на Пеллу.[57] Масштабы бедствия увеличивались из-за того, что сын Пердикки III Аминта был еще ребенком. В дополнение к иллирийскому вторжению, напасть на Македонию с севера намеревались пеоны, а фракийцы и афиняне поддерживали двух разных претендентов на престол. Как правильно было отмечено, Македония пребывала в «удручающем состоянии».[58] Казалось, спасти ее могло только чудо; и, как мы увидим, чудесное спасение пришло в облике Филиппа.