ЖИЗНЬ в стиле С

РОМАН

Надин замерла перед зеркалом. Застыла в волосах рука с черепаховым гребнем, окаменели плечи, опустел взгляд, устремленный в серебряную гладь. Злая безответная мысль камнем давила сердце. Что делать? Что делать дальше?

Стена, думала Надин. Я стою перед стеной и пытаюсь пробить ее лбом. Зачем? Я спасла Олю. Спасла Федю Прядова. Петя Травкин спас свою Танечку. Может быть, хватит? Может быть надо остановиться? Заняться собственной жизнью?

Паша сказал:

— Тебе надоело спасать все человечество, и ты взялась за конкретных людей. Ладно, Оля — родная кровь, не захочешь — вмешаешься. Но зачем тебе эти ребята? Они почти взрослые люди и сами способны решать, на что тратить свою жизнь.

— Они глупые и доверчивые дети, — возразила Надин. — Я не могу спокойно смотреть, как их, словно ягнят, ведут на заклание.

— Они не ягнята, а бараны, — оборвал Матвеев пустой разговор. — Впрочем, развлекайся, я не против.

«Я не развлекаюсь, — Надин грустно улыбнулась своему отражению. От того будут ли живы эти едва знакомые ей люди, казалось, зависит ее собственное будущее. — Я просто не могу иначе».

В желании удержать ребят было что-то истерическое, надрывное, неконтролируемое. Потому требовать чтобы, Павел или Петя Травкин, относились к молодым эсерам также как она, было глупо. Пашу интересовала семья и завод, Петю Травкина — молодая жена, договор на книгу, деньги, которые после недолгих раздумий пообещал заплатить Семенов…

Надин провела гребнем по волосам. Разделенные резными зубьями тонкие пряди струились легко и плавно. Тяжко и натужно стелилась вслед движению мысль:

«Я не отступлю, — ясной мелодией звенело в мозгу. — Дело не в том, кого и зачем я спасаю. Суть в том, что у меня есть потребность поступить именно так. Я спасаю ребят для собственного спокойствия. Может быть, искупая прошлые грехи, может быть, выкупая будущие радости. Так или иначе, я не отступлю, пойду до конца, не позволю творить зло. Не позволю и диктовать мне условия».

Надин не хотела, боялась признаться себе, что рада предстоящему сражению. Безмятежная жизнь приелась ей. Однообразие мирных дней стало в тягость. Хотелось острых переживаний, новых ощущений. Жизнь на грани, на острие, в звенящем волнении натянутых нервов манила вновь, дразнила кровь адреналиновым дурманом.

«Никто не посмеет диктовать мне условия, — думала Надин, не замечая, возникшего на лице хищного выражения. — Лучший способ защиты — нападение! На силу всегда найдется сила. Я не желаю быть игрушкой в руках верховников. Я буду жить, как считаю нужным и не позволю командовать собой! Если он не оставит меня в покое, то сильно пожалеет! — последняя фраза касалась бывшего любовника Надин, непосредственного руководителя БО, Генриха Ярмолюка. По его инициативе, как полагал Люборецкий и намекнул Гурвинский, и заварилась вся эта каша.

Надин вздохнула тяжело, пересела к столу, обмакнула перо в чернильницу, вздохнула еще раз над чистым листом бумаги, вывела аккуратно:

«Я не знаю, что делать».

Едва жирная точка увенчала пакт о капитуляции, как в голове возникла интересная идея. Скрижальский и Семенов потому согласились платить Пете деньги, что не могут покинуть город! Они заняты подготовкой к крупной акции! К крупной и скорой! Через полторы недели на праздничное богослужение во Владимирском соборе ожидается делегация из столицы. Обещали прибыть: три генерала, четыре министра, возможно, сам премьер-министр Андрей Аркадьевич Красавин. И кто-то из них наверняка приговорен эсерам к смерти.

На следующее утро, подтверждая догадку, посыпались новости. Первым явился Травкин с черновиком новой статьи и вопросом:

— Семенов принял предложение заплатить десять тысяч рублей и сразу же выплатил две тысячи. С остальным он обещал разобраться в ближайшие дни. Однако вчера попросил небольшую отсрочку. Я пообещал ответить вечером. Посоветуйте как быть, соглашаться или проявить твердость?

— Сколько времени ему надо?

— Десять дней. Сейчас, говорит, партийная касса пуста.

— Никаких поблажек, — отрезала Надин. — Через десять дней он исчезнет из города.

Вторым «порадовал» Ванюшка. Завершая доклад, пацан уронил небрежно:

— Хорошо бы, Надежда Антоновна, премию нам выдать, за усердие.

— С какой стати?

— Ситуация изменилась. Мы под что подряжались? Под слежку! А тут дело вон куда повернулось!

— Куда повернулось дело? Говори толком!

— Пока не заплатите — ни скажу, ни слова!

— И не надо! Не хочешь работать — проваливай, — не выдержала Надин: — Я вас увольняю.

— За что? — почти искренне возмутился Витек.

— За глупость. Клиента надо убеждать тонко, красиво, жалостно, а не брать за горло и вымогать деньги.?

— Не-е… — расплылся в хитрой усмешке Ванька, — вы нас не уволите!

— Почему? — Теперь возмутилась Надин.

— Как вы тогда узнаете, что у Виталика Орлова есть револьвер!

Этого следовало ожидать.

— Ну-ка, рассказывай!

Многозначительное молчание оборвалось только с появлением пятирублевой банкноты. Однако, новости и наблюдательность ребят стоили потраченных денег.

Оказывается вчера, Виталий Орлов вышел из подъезда дома на Садовой с сияющей физиономией и прижатой к бедру левой рукой.

— Что это его так перекосило? — удивился Иван. — Туда вроде бы шел нормально.

Витек недоуменно пожал плечами. Он ничего необычного не увидел.

В трамвае, перемигнувшись с приятелем, Ванька прижался к Орлову, постарался ощупать его карманы и к удивлению обнаружил предмет, по форме здорово напоминающий револьвер.

— Пушка, — подтвердил Витек, повторив маневр. Всю дорогу до дома Орлова он, не переставая ныл:

— Давай, отберем! Ну, давай! Подскочим сзади, толкнем, схватим и деру! Ему нас ни в жизнь ни догнать. Ну, давай, не дрейфь

— Нет, — Иван был непреклонен. Оружие — вещь, конечно, нужная, в сыскном геройском деле крайне необходимая, но без приказа Надежда Антоновна он на Орлова нападать не будет. И Витьку не даст. — Нет, и еще раз нет.

Премия в пять рублей компенсировала моральные издержки от принятого решения. И расставила приоритеты. Сегодня информация — дороже денег, понял Иван и раз вил мысль дальше: кто владеет информацией, тот владеет миром и может позволить себе многое. Например, ввалиться в лучшую в городе кондитерскую и небрежным тоном потребовать у нарядной барышни-продавщицы по коробке «Кетти Босс». Модная карамель — реклама висит на каждом столбе — совсем невкусная. Но идти по улице с яркой жестянкой в руках, ловить на себе удивленные взгляды прохожих: как так простые мальчишки с дорогими конфетами! — удовольствие необыкновенное. Сравнимое, разве с часовым катанием на карусели.