Гибель «Кречета»

«Мышонок»

В огромном, высотой в три этажа сборочном цехе стоял неумолчный перестук пневматических молотков, визг электродрелей, словно трещали гигантские цикады.

Если заглянуть в цех сверху сквозь застеклённую крышу, то он напомнит аквариум, в котором плавают серебристые рыбы. Самой большой и красивой из них был «Кречет». Спешно велась сборка нового самолёта. Его сигарообразный фюзеляж уже оброс длинными суживающимися к концам крыльями. Монтажники завершали проводку бортовой сети – уложили не одну сотню километров электрокабелей для питания множества агрегатов, механизмов, приборов, без которых не поднимается в небо воздушный корабль.

«Кречет» возвышался в отгороженном отсеке, и около него круглосуточно дежурили вахтёры, вернее – бойцы военизированной охраны. Недавно на посту появился немолодой малоразговорчивый охранник с перекошенным лицом – Петров.

– Не беспокойтесь, вас никто не узнает на заводе, – сказал Соколову полковник Воробьёв, а вы узнаете многих. Вы теперь не Соколов, а... ну хотя бы – Петров! Привыкайте к новой фамилии. Присматривайтесь, наблюдайте, а если заметите что-нибудь важное, немедленно сообщите мне. Главное же, не пропустите подлинного Евдокимова, если он появится, конечно. Запомните вот этот телефон; в любое время дня и ночи вам ответят и скажут, как со мной связаться.

...На заводе чуть ли не на каждом шагу встречались не только знакомые, но и добрые друзья. Вот идёт из цеха худой и высокий старик в аккуратном синем комбинезоне, в старой кепчонке, сдвинутой на затылок, – мастер-разметчик Лука Ильич. Остановиться бы с ним и немного посудачить о преимуществах лова на мормышку, ведь не раз они вместе ездили на рыбалку. Очень увлекательно, со знанием дела, говорит старик о рыбной ловле. А сейчас надо пройти мимо, отвернувшись. Пересекает заводской двор инженер из КБ. Соколов помнит, как товарищи подтрунивали над ним, когда толстяк торжественно сообщил, что у него родились сразу три дочки. Наверное, Вере, Наде, Любе уже третий год? А вот хорошенькая, кокетливая чертёжница Люся – лётчик гулял на её свадьбе. Она боевая комсомолка. Кругом – хорошие, честные, доброжелательные, работящие люди, и всё же...

Он стал вспыльчивым, раздражительным. Ему так и не удалось примириться со своим новым положением на заводе, особенно в том цехе, где он так часто бывал совсем в другой роли.

...Каждый новый самолёт сдаёт экзамен на земле и на небе. Придирчивым, разносторонним экзаменатором является лётчик-испытатель. Испытания новой машины продолжаются месяцы, а иногда и годы. Лётчик успевает сродниться с машиной, она как бы становится частичкой его существа. Сколько раз во время первых самостоятельных шагов «Кречета» в небе, Соколов просыпался ночью и сам себе задавал вопросы:

– Что вы будете делать, Юрий Александрович, если начнётся вибрация хвостового оперения? А какие вы примете меры, если забарахлит мотор?

И он продумывал один вариант действий за другим, пока не приходил, как ему казалось, к правильному решению, и тогда натягивал на голову одеяло и снова засыпал.

«Кречет» был его детищем, равно как и конструктора, а теперь самолёт поведёт в небо другой.

Соколов очень обрадовался, когда случайно узнал, что окончательные испытания нового «Кречета» поручены Юсупу Рахимову. Уже достаточно облётанную машину на этот раз не будут посылать в дальний и трудный рейс. Рахимов проверит её «поведение» над заводским аэродромом, сгоняет до Ташкента и обратно, и, если всё будет удачно, самолёт сразу пойдёт в серию.

В предгрозовое время долго мешкать нельзя.

Будет ли всё удачно? Мысль об этом не оставляла Соколова. Не сгорит ли этот «Кречет» на стапеле, как первый, не взорвётся ли в воздухе, как второй? Возможно, Юсуп не вернётся из испытательного полёта. Как предотвратить несчастье?

Подозрительным казался Соколову ведущий инженер Бабакин. Соколов ничего толком о нём не знал, но, не имея на то особых оснований, считал одним из «тех». Бабакин отвечал за второй «Кречет», он отправлял его в рекордный перелёт, кончившийся так печально. Как это он недоглядел? Почему не хватило кислорода? Несомненно, манометры были заменены перед самым стартом! И этот страшный взрыв! Чем он был вызван?

С плохо скрываемым раздражением смотрел Соколов на Бабакина, на его квадратное всегда невозмутимое лицо, на лысеющий затылок, толстую красную шею, круглые покатые плечи, на всю его дородную фигуру в белом накрахмаленном халате. Инженер ходил вокруг самолёта широкими твёрдыми шагами уверенного в себе человека. Ходил он целый день и частенько появлялся в цехе ночью, хотя в третью смену на сборке «Кречета» работало всего несколько человек.

При встрече Соколов поделился своими подозрениями с Воробьёвым.

– Инженер Бабакин, говорите? – переспросил, почему-то улыбнувшись, полковник и заглянул в свою толстую книжку. – Имя у него такое труднопроизносимое... Да-да. Иннокентий Варфоломеевич! Из старинного дворянского рода. Кончил высшее техническое училище. Ни в чём предосудительном не замечен.

Бабакина часто можно было видеть в цехе вместе с Казимирчуком. И это было естественно. Шёл монтаж оборудования, и ведущий инженер проверял работу, за которую отвечал инженер по приборам Казимирчук. Это был немолодой уже человек, низкорослый, худой, узкогрудый. Он ходил всегда в сером костюме, в рубашке и галстуке того же цвета. Даже халат его был не белым, не синим, как у всех работающих на заводе, а сероватого оттенка. Лысая, без единого волоска, голова и вытянутый нос делали его ещё больше похожим на мышь. Рабочие так и звали его: «Мышонок».

В отличие от угрюмого Бабакина, Казимирчук был очень словоохотлив, «демократичен» и вежлив. Всех рабочих, даже ребят из ФЗУ, он знал по имени-отчеству и, обладая отличной памятью, никогда не ошибался. Пожилые мастера относились к «Мышонку» со снисходительной нас смешливостью, хотя тот очень старался быть с ними на короткой ноге.

С новым охранником Казимирчук сразу же познакомился, участливо расспросил о здоровье и каждый раз, появляясь в цехе в дежурство «Петрова», здоровался с ним за руку, хвалил или ругал непогоду.

К Казимирчуку время от времени приходили представители институтов и заводов, изготовлявших различные, приборы и агрегаты. Если возникали спорные вопросы, их нередко разрешали тут же на месте, у самолёта.

Соколов внимательно присматривался к каждому новому лицу, появлявшемуся в цехе, но ничего подозрительного не замечал.

Однажды в начале рабочего дня в цех пришёл пожилой малоприметный человек в стандартном коричневом костюме. Он предъявил пропуск вахтёру и, осматриваясь по сторонам, осторожно ступая, зашагал по коридору, в конце которого находился кабинетик Казимирчука. Соколов уже сдал дежурство. Он стоял у доски объявлений, читая приказы, и с удовольствием отмечал знакомые имена среди поощрённых. Человек в коричневом издалека заметил его, остановился, пристально взглянул раз, другой и отпрянул в сторону.

Странное выражение крайнего испуга и огромного удивления одновременно появилось на его лице. Человек нагнулся, делая вид, что завязывает шнурок, и снизу вверх наблюдал за вахтёром. Соколов, окончив чтение, повернулся и пошёл в противоположную сторону. Только тогда странный посетитель выпрямился и поспешил в кабинет Казимирчука.

Прошло несколько дней. Перед концом второй смены ведущий инженер Бабакин как обычно проверял работу монтажной бригады. На самолёт поднялся молодой рабочий с прибором в руке, Бабакин остановил его и спросил:

– Что ты хочешь делать?

– На левом бензобаке, – ответил рабочий, – неисправный датчик. По распоряжению Юзефа Станиславовича хочу поставить новый, проверенный в лаборатории.

– Дай сюда. – Инженер повертел прибор в руках и, отдавая обратно, сказал: – Можешь менять!

Всё это слышал и видел Соколов.

Оставшись один, он немедленно позвонил и сообщил Воробьёву о замене датчика. Затем «вахтёр» поднялся на самолёт, уже почти готовый к пробному полёту. Он не мог отказать себе в удовольствии ещё и ещё раз осмотреть своё детище и посидеть минуту-другую в пилотском кресле. Но на этот раз ему не сиделось за штурвалом. Он забрался в крыло, где в крышке левого бака для горючего тускло поблёскивал новый датчик. Соколов хорошо знал устройство несложного приспособления, от которого был опущен в бензин поплавок и тянулись провода к циферблату на приборной доске, показывающему наличие горючего. Он быстро вывернул прибор, хотя помнил инструкцию Воробьёва: не проявлять самостоятельности. Обратно он датчик не поставил, а положил его в карман и вышел из самолёта.

Через час приехал сам Воробьёв с товарищем.

– Ну-ка, покажите эту штуковину, – сказал полковник. – Наш специалист разберётся, что к чему!

– Я только выполнил ваш приказ – сообщать о всякой мелочи, а вообще-то я, кажется, зря вас побеспокоил. Все они похожи один на другой. Вот он.

Воробьёв взял прибор и повертел его в руках.

Человек в штатском раскрыл маленький чемоданчик, какие обычно носят балерины, достал лупу и инструменты и, ловко орудуя ими, стал осторожно разбирать датчик. Через несколько минут он удивлённо воскликнул:

– Видите! Сюда впаян крошечный детонатор, и достаточно будет малейшей искры, чтобы бак с бензином взорвался. А для получения искры в нужный момент служит лишний провод. Вот этот самый! Глядите сюда; его и не видно, так он спрятан в общей изоляции, а на самом деле – страшная штуковина!

Посовещавшись с полковником государственной безопасности, человек в штатском собрал датчик и, не оборвав лишний провод, ввинтил прибор обратно в бак.

– Пусть всё будет, как они задумали. До поры до времени, конечно! Зачем их отпугивать? Пока в баке не скопились бензиновые пары, эта игрушка абсолютно безопасна!

– Спасибо, товарищ Петров! – сказал Воробьёв, крепко пожимая руку лётчику. – Вы нам здорово помогли!

«Первый шаг сделан, – подумал Соколов. – Что-то будет дальше?»

Всё произошло проще, чем рисовалось ему в воображении. Утром, как обычно, минут за пятнадцать до гудка появился пахнувший одеколоном, свежевыбритый оживлённый Казимирчук.

Соколов в это время за маленьким столиком дежурного писал на листке бумаги объявление о том, что нашёл около самолёта кем-то обронённые очки.

– Здравствуйте!

Соколов отложил карандаш, чтобы пожать протянутую ему руку.

– Как дежурилось? Какие были происшествия?

– Спокойно! Без происшествий!

Инженер поднял к глазам листок с объявлением, прочёл его вслух.

– Вот растяпа! Небось теперь ищет повсюду. А я всегда ношу с собой две пары очков!

Мелкими шажками, чуть вприпрыжку «Мышонок» юркнул за перегородку.

В кабинет Воробьёва ворвался Соколов и, возбуждённо жестикулируя, стал рассказывать о каком-то очень важном событии. Полковник и так плохо разбирал его шепелявую речь, а сейчас, когда тот волновался, ни одного слова понять не мог.

– Вы сядьте, успокойтесь, – протягивая ему стакан, сочувственно сказал Воробьёв. – Выпейте воды и по порядку доложите, что случилось.

– Чепе! – с трудом выговорил Соколов. – Одним словом, Евдокимов в Москве.

Полковник вскочил с места.

– Что?! Где вы его видели? На заводе?

Лётчик чуть заметно улыбнулся и осторожно спросил:

– Мне кажется, вы тоже волнуетесь, Николай Афанасьевич?

– А вы как думаете? Поймать такую птицу и не волноваться! – Полковник открыл коробку «Казбека». – Прошу! Может быть, чаю хотите?

– С удовольствием и закурю и выпью чаю. Только покрепче!

Полковник поднял трубку.

– Буфет? Пожалуйста, принесите в кабинет Воробьёва два стакана чаю, да покрепче. Давайте с лимоном! – И, опуская трубку на рычаг, с нетерпением спросил: – Так где вы видели Евдокимова? И когда?

– Случилось это около девяти часов. После ночной смены я ехал домой в Малаховку и в Люберцах на встречной электричке я увидел у окна человека, который уткнулся в газету. Когда поезд тронулся, он посмотрел в окно. Я заметил широкий лоб, густые брови, тёмные глаза. Одет он в дорогое серое пальто и фетровую шляпу. Я узнал его! Сначала меня как в лихорадке затрясло. Я даже растерялся на секунду, но тут же взял себя в руки. Нет, теперь ты от меня не уйдёшь, гад, подумал я и пулей выскочил из вагона, но на встречный поезд сесть не успел. На следующей электричке я вернулся в Москву, и прямо к вам...

Полковник долго ходил по кабинету, ещё раз закурил, остановился около Соколова и сказал:

– Всё ясно, Юрий Александрович. Не вы выследили Евдокимова, а он вас узнал, хотя вы и «загримированы» хорошо. Теперь их цель – убрать вас с дороги и как можно скорей, а потом продолжать своё подлое дело.

– Что же делать? Не прятаться же мне от них!

– Но и рисковать вами мы не имеем права.

– Я не намерен отступать, Николай Афанасьевич. Единственное, что в моей жизни осталось, это помочь поймать врага.

– Здесь не нужна партизанщина!

– Что же вы надумали, и какие будут указания мне?

– Мы установим неотступное наблюдение за вашей квартирой и лично за вами. Они могут спихнуть вас под поезд или толкнуть под машину. Могут спрятать взрывчатку с невидимыми проводами в комнате. Чуть задел – и готово!

– И подстрелить могут, – вставил Соколов.

– Да, – подтвердил Воробьёв, – но вы не думайте об этом, продолжайте свою службу вахтёра, не волнуйтесь, а то враг сразу заметит перемену в вашем настроении.

Полковник нажал кнопку, вошёл секретарь.

– Попросите Сёмушкина ко мне! Юрий Александрович, подождите немного.

– Интересная новость, Иван Васильевич, – сказал Воробьёв Сёмушкину: – Вахтёр Петров встретил того самого Евдокимова, которого мы ищем.

– Я заметил его на встречной электричке, – вставил Соколов.

– Так вот, товарищ Сёмушкин, я вам поручаю проверить, конечно осторожно, но тщательно ещё раз всё вокруг дома, где живёт Петров; и в сад загляните: не дежурят ли там дружки Евдокимова?

– Да, я помню: окно из его комнаты выходит в сад, а оттуда удобно подстрелить человека.

– Точно! Но когда вы успели проверить? – удивился Соколов.

– Мы были обязаны это сделать. Вас надо беречь, – сказал Воробьёв и, обратившись к помощнику, добавил: – Иван Васильевич, возьми сколько надо людей и дуй в Малаховку.

– А вы, Юрий Александрович, идите погуляйте по городу; часа через три позвоните мне.

Соколов дважды звонил уполномоченному, но напрасно. И только когда «Петрову» нужно было заступать на ночное дежурство, Сёмушкин сообщил, что около дачи и внутри её ничего подозрительного не обнаружено.

Полковник приказал ему ночевать на даче, свет не зажигать, быть начеку!

На рассвете заскрипела лестница; кто-то медленно поднимался на второй этаж. Вот он на верхней площадке, вставляет в замок ключ, открывает настежь дверь, карманным фонарём освещает комнату. В его руке пистолет. Можно догадаться, что человек уже был здесь, ему всё знакомо. Вот он подходит к столу, но в этот момент один за другим выскакивают люди.

Сёмушкин успел отвести руку диверсанта – пуля ушла в потолок.

– Попался, сволочь! – выворачивая ему руки, крикнул Сёмушкин. Пистолет упал на пол.

– Не ломайте руки! Отпустите!

– Ничего с тобой не случится! Давайте его в машину!