Гибель «Кречета»

Звонок из кремля

Телефон по-прежнему молчал.

Соколов снял трубку и поднёс её к уху. Гудит, значит, работает. Бережно положил трубку на рычаг и стал мерить шагами комнату.

Проходя мимо висевшего около двери календаря, машинально оторвал листочек и прочёл: «13 июня 1940 года, долгота дня – 17 часов 29 минут, восход солнца – 3.45, заход – 21.14».

«Самое время лететь, – невольно подумал Соколов. – День длинный и число тринадцатое! Для меня оно всегда счастливое».

Он снова взглянул на телефон и опять зашагал вдоль полок. Стеллажи были невысокие; на них стояли модели самолётов, отлитые из алюминия и стали, выточенные из дерева, слоновой кости, плексигласа. Моделей было много, и каждая из них хранила частицу лётной биографии Соколова. Ведь всё это – «портреты» самолётов, на которых в разное время летал он, лётчик-испытатель Юрий Александрович Соколов.

Вот распластала сверкающие крылья двухмоторная машина. Шли тогда через Татарский пролив. На высоте в тысячу метров с правого мотора сорвало винт и подбросило вверх. С ураганной силой винт ударился в кабину. Лицо Соколова, раненное осколками стекла, заливала кровь. Не оставляя штурвал, он напряжённо вглядывался в стремительно надвигавшуюся землю, вытирал рукой лицо, не понимая, что случилось. А земля всё ближе, ближе... Страшный удар, треск... Чудом он остался тогда жив. Поседели виски.

А с этой «птичкой» разве легко было? Соколов взглянул на маленькую модель истребителя. В испытательном полёте этот самолёт не вышел из штопора. С огромным трудом Соколов выбрался из кабины, чтобы прыгнуть с парашютом!

«Парад» авиационных моделей завершала миниатюрная копия нового разведчика дальнего действия, на днях поставленная на полку. У изящного самолёта были красные крылья, суживающиеся к концам. На его фюзеляже чётко виднелось: «Кречет». Именем гордой птицы из семейства соколиных, с длинным телом и широким размахом могучих крыльев, был назван новый самолёт-разведчик. Стремительные кречеты особенно ценились когда-то при соколиной охоте на волков и лисиц. «Кречет, созданный людьми, будет незаменим при «охоте» на вражеские военные объекты.

Соколов присутствовал при рождении этой машины. Конструктор советовался с ним, когда задуманный самолёт существовал только на ватмане и кальке. Пилот-испытатель наблюдал, как в заводских цехах чертежи воплощаются в металл. Потом он долго и любовно «воспитывал» самолёт, совершал на нём первые пробежки по бетонной дорожке, поднимал его в небо, сначала на небольшую высоту, а затем к границам стратосферы. Он ходил на «Кречете» по ближним и дальним маршрутам и чем больше летал на новой машине, тем сильнее привязывался к ней. Несомненно, «Кречет» – большая удача, настоящая победа советской конструкторской мысли. Он послушен в управлении, экономичен, быстроходен. На высоте в десять тысяч метров его крейсерская скорость достигает семисот километров в час. Не было у нас ещё такой машины. И вот предстоит последнее испытание, прежде чем она пойдёт в серийное производство. По мысли конструктора Киреева и его шеф-пилота испытателя Соколова таким завершающим экзаменом должен стать дальний, высотный, беспосадочный перелёт вдоль границ Советского Союза.

Мысль о таком дерзком перелёте появилась у Соколова уже давно, только не было подходящей машины. А теперь, познакомившись с «Кречетом», понял: вот он, долгожданный самолёт!

Вместе с друзьями, с которыми он не раз бывал в воздушных переделках, – опытнейшим штурманом Александром Павловичем Гришиным и неизменным борт-механиком Константином Константиновичем Морозовым, не имея ещё официального разрешения, Соколов начал готовиться к перелёту. Друзья тщательно продумали все детали, изучили маршрут, составили график перелёта протяжением почти в двадцать пять тысяч километров. Недавно к ним присоединился четвёртый член экипажа – Юсуп Рахимов. Соколов давно уже опекал этого молодого талантливого лётчика, смелого, решительного, хорошо разбирающегося в технике.

В двадцать четвёртом году на Ташкентском аэродроме невысокий смуглый подросток, не совсем уверенно выговаривая русские слова, задорно спросил у него:

– Товарищ красвоенлёт! Разрешите узнать, не требуется ли какая помощь со стороны моторного цеха?

– Ты кто, начальник цеха? – с серьёзным видом справился лётчик.

– Я ученик по ремонту авиационных моторов!

– А мотор, который на этой машине, хорошо знаешь?

– Впервые вижу, – чистосердечно признался паренёк.

– А вообще-то моторы знаешь?

– Могу разобрать мотор БМВ!

– А собрать?

– Собрать – ещё гайка слаба.

– Как тебя зовут? Сколько тебе лет? – улыбаясь, спросил лётчик.

– Рахимов Юсуп. Лет – пятнадцать!

– Ты, как видно, толковый парень! Мне нравятся твои ответы.

– Один мудрец сказал: «Сидеть можешь криво, но говори – прямо».

– Хорошо мудрец сказал. Вот что, Юсуп, передай своему начальнику, что я благодарю его за внимание. Мотор на моей машине в полном порядке. Но если тебе не трудно, отдай вот эту записку кладовщику, чтобы он распорядился заправить горючим мой самолёт.

– Позвольте мне самому налить бензин. Я быстро!

Подросток подогнал подводу с бочками и стал ловко заправлять бак машины. Соколов помогал ему.

– Вы не беспокойтесь, товарищ красвоенлёт, это дело мне хорошо знакомо.

В это время к самолёту подошёл молодой военный с ромбом в петлице. Это был комбриг из штаба Туркестанского округа. Соколов должен был доставить комбрига в район действий басмачей.

Лётчик взял под козырёк и чётко отрапортовал:

– Разрешите доложить, товарищ комбриг. Всё в порядке! Минут через пятнадцать можем лететь!

Вскоре Юсуп окончил заправку, подошёл к Соколову и, явно подражая ему, приложил вытянутую ладонь к тюбетейке:

– Разрешите доложить, товарищ командир воздушного корабля. Горючего – полный бак!

– Спасибо, товарищ Рахимов! – поблагодарил лётчик. Положив руку на плечо мальчика, он ласково добавил: – Я надеюсь, мы ещё с тобой увидимся.

– Вы в Хиву летите? – вырвалось у Юсупа.

– Много будешь знать, скоро состаришься, – пошутил комбриг.

– Это мой родной город, – с грустью сказал Юсуп. – Когда басмачи убили отца и мать, меня привезли сюда, в Ташкент, к старшей сестре. Здесь я и окончил семь классов, хотел учиться на лётчика, но меня не приняли, говорят, ещё молод. Но я всё равно стану лётчиком!

– Конечно, станешь, – сказал задумчиво комбриг. – Я хочу спросить тебя, ты хорошо помнишь свой родной город?

– А то как же! – живо ответил Юсуп. – Совсем недавно летал туда на «Юнкерсе»; брал меня с собой один командир.

– Басмачи часто делали набеги на город?

– О-о! Ещё как! Нам пришлось снять крылья; хорошо, они легко снимаются с «Юнкерса» – отвинтишь по девять гаек с каждой стороны и освободишь тросы. Вот мы и втащили самолёт в старую крепость. Пять дней находились в осаде. Но хивинцы сумели за себя постоять. Такой это народ! Басмачей со стен поливали кипятком, камнями забрасывали. Потом подоспели красноармейцы и отогнали басмачей; и мы улетели.

– Аэродром там один? – спросил лётчик.

– Недалеко от города есть ровные места: пять раз можно сесть, пять раз взлететь, – бойко ответил подросток. – Хочу дать вам совет...

– Ум хорошо, два лучше, – улыбаясь, сказал командир. – Говори, юный мудрец!

– Возьмите меня с собой! Я маленький, места займу совсем немного, а пользу могу принести – и машину заправить, и переводчиком быть...

– У нас машина двухместная, – протянул комбриг. – А вообще неплохо иметь на борту человека, который знает окрестности Хивы, да и в городе он может пригодиться!

– Правильно, – сказал лётчик и тут же добавил: – Перегрузки не будет.

– Понятно, – перебил лётчика комбриг и обратился к подростку: – Срочно собирайся! Начальнику твоему я сам сообщу.

Вылетели в солнечное, ясное утро, но на половине дороги встретили сильный ветер. Он погнал над пустыней облака пыли. Под крылом самолёта – безжизненные пески. Среди барханов появилась группа всадников; кони их шарахнулись в сторону, но всадники вскинули винтовки. С высоты были заметны частые вспышки выстрелов.

По времени уже должна была показаться Хива, а её нет и нет. Как видно, самолёт ветром снесло с курса.

Снизившись, лётчик пристально всматривался в песчаную пелену, затянувшую горизонт. Неожиданно показался караван. Впереди шёл большой конный отряд красноармейцев, а за ним – навьюченные верблюды.

– Наши! – крикнул комбриг в переговорную трубку. – Попробуйте сесть около них!

Место оказалось ровное, и лётчик блестяще посадил самолёт. Командир отряда доложил, что, по сведениям разведки, басмачи опять осадили Хиву. В городе осталось мало продовольствия, кончались патроны.

Тут же был разработан план действий. Соколов получил задание: с небольшой высоты сбросить в центр крепости, прямо в мешках, патроны для местного гарнизона.

Четыре раза Юсуп в качестве наблюдателя боевого самолёта побывал в небе над родным городом. Басмачей, расположившихся лагерем вокруг крепостных стен, едва не задевали колёсами. Обезумевшие кони сбрасывали всадников.

Через три дня вновь прибывший отряд соединился с гарнизоном Хивы. Большинство басмачей полегло у стен древней крепости, а остальные ускакали в пустыню...

Лётчик с отважным пареньком благополучно вернулись в Ташкент.

С тех пор Соколов не расставался с Юсупом. Он сам готовил его для поступления в лётную школу, следил за его учёбой. У Рахимова, по мнению Юрия Александровича, было хорошо развито «шестое чувство» – чувство неба, присущее прирождённым лётчикам. Без колебаний Соколов пригласил Рахимова в качестве второго пилота в перелёт, который ещё не был разрешён. Впрочем, ни директор завода, ни конструктор, ни нарком авиационной промышленности не сомневались, что разрешение на перелёт вдоль границ СССР будет получено. Соколов знал, что этот вопрос уже обсуждается на заседании Политбюро. Сегодня всё решится. Вот-вот ему позвонят и прикажут готовиться. А телефон молчит, молчит...

Соколов распахнул окно, и комната сразу наполнилась гулом авиационных моторов. Из квартиры лётчика на Ленинградском шоссе было видно поле Центрального аэродрома. Вот пошёл на посадку транспортный самолёт, похожий на большого зелёного жука, а высоко над лётным полем кувыркался в синеве юркий истребитель. И вдруг на глубоком вираже ястребок чуть не сорвался в штопор. «Эх, курица! – мысленно отругал Соколов лётчика. – Опять передал ногу». – Снова взглянул на телефон. И чудо! Телефон зазвонил.

– Соколов слушает! – прокричал лётчик в трубку и, услышав хрипловатый голос своего штурмана, плюхнулся в кресло: – Тебе чего, Саша?

– Как там... насчёт этого самого...

– Я же тебе сказал, как узнаю – сразу сообщу всем. У тебя, брат, прямо ребячье нетерпение. Ну, вешай трубку, я жду звонка.

Обернувшись, он увидел в дверях мать.

– Всё ждёшь? – осторожно спросила Марфа Афанасьевна.

– Жду, мама, какое будет решение?

– Решение будет правильное! Жди, сынок, а я пойду в магазин. Парень играет в столовой, ты поглядывай за ним!

На полу упорно трудился пятилетний сын, прилаживая одну к другой планочки конструктора. Он старательно укреплял непослушную деталь.

– Вова! – тихо окликнул сына Соколов.

Мальчик улыбнулся отцу:

– Пап, а пап, подержи вот тут.

...Во время запоздалого обеда телефон залился частыми трелями.

– Товарищ Соколов! Говорят из Центрального Комитета. Просим вас приехать в Кремль к десяти вечера. Пропуск заказан.

...Вернувшись домой под впечатлением встречи с руководителями партии и правительства, Соколов сбивчиво, торопливо начал рассказывать жене обо всём, что было в Кремле.

– Да ты сядь сначала, успокойся! Хочешь, чаю налью?

– Постой, Нинок! Какой уж тут чай! Меня мечтателем назвали, когда я рассказал, что у нас всё готово.

– Ты всё ещё продолжаешь волноваться? – улыбнулась Нина Михайловна. – Не забывай, что я врач; сейчас заставлю лекарства пить.

– Надо позвонить ребятам. От радости даже телефоны позабыл.

Соколов достал записную книжку, набрал номер.

– Юсуп не отвечает, позвоню Морозову... Тоже молчит. Где их носит в такой поздний час? Забыл тебе сказать, на днях уезжаем под охрану доктора Климова. Приказано перед стартом трое суток отдыхать.

В передней раздался один продолжительный, за ним – несколько коротких, отрывистых звонков и снова длинный, словно кто-то нажимал на кнопку, как на телеграфный ключ, передавая сигналы по азбуке Морзе.

– Юсуп! Кто ещё может так звонить!

– Лёгок на помине! – Марфа Афанасьевна добродушно улыбнулась. – Начнёт сейчас чудить.

– Салам! – крикнул молодой голос ещё за закрытой дверью.

В квартиру, прижимая к груди огромный букет сирени, шумно ворвался «лётчик-истребитель – сын узбекского народа», как рекомендовал себя при знакомстве Юсуп Рахимов. Рядом с ним, невысоким, но, как говорится, ладно сбитым, чёрноволосым, смуглым, с задорными, чуть раскосыми глазами, стояла маленькая, тоненькая, голубоглазая Катя с золотистой косой, которую она носила вопреки моде.

«Дядя Костя», склонный к полноте механик Морозов, в лёгком чесучовом костюме, в котором он казался ещё толще, одной рукой поддерживал под локоть свою дородную Анну Дмитриевну, а другой рукой, зажав в ней платок, вытирал наголо выбритую голову.

Штурман Гришин, нагруженный свёртками и кульками, сухой, с пенсне на хрящеватом носу, одетый в тщательно отутюженный серый костюм, был похож на научного работника или писателя. Он и вправду был автором двух книг по аэронавигации и преподавал в Академии.

– Один мудрец сказал: «Надо смотреть всегда в оба глаза», – весело начал Рахимов, – а у Кремлёвских ворот мы в десять глаз следили и всё же своего командира прозевали! Хорошо, что попался нам директор завода и сказал, что всё в порядке.

– По этому торжественному случаю, – перебил Морозов, – мы решили устроить неофициальные проводы. Вот коньяк и шампанское.

– А это, так сказать, закуска. – Гришин положил на стол объёмистые пакеты.

– Нужно было! – воскликнула Марфа Афанасьевна. – У нас всё давно уже приготовлено.

– Вот и прекрасно! – Рахимов засмеялся, целуя старушку в щёку. – Как говорят на Востоке: «С каждого по волоску – безбородому борода». И ещё: «Где работа, там и плов». Дамы, помогите сервировать стол!

...Пили в ту ночь немного. Коньяк так и остался почти нетронутым. А дружеская беседа затянулась до рассвета.

Экипаж «Кречета» обсудил, что надо делать в оставшиеся дни перед стартом. Больше всего дел оказалось у Гришина. Штурману поручили добыть кое-какие карты, а Морозову – ещё раз проверить приборы, моторы, всё своё хозяйство. Условились закончить все приготовления за трое суток и отправиться в распоряжение доктора Климова.

– Юрий Александрович! – обратился Рахимов к командиру. – Сегодня отвёл душу, потренировался на новом ястребке! Уж очень манёвренность у него хороша!

– Видел я твою манёвренность!

– Опять нога? – с тревогой спросил Рахимов. – Что, узнаёшь джигита по посадке?

– Боюсь, как бы нога когда-нибудь не подвела тебя. После перелёта все вместе поедем на курорт, – улыбнулся Соколов, – там подлечат твою ногу, глядишь – и перестанет она дёргаться. А теперь спокойной ночи, вернее доброго утра!

...Спать Соколову почти не пришлось. Он долго не мог заснуть, а когда, наконец, пришёл сон, его разбудили.

– Простите за раннее вторжение, – извинился знакомый журналист из «Известий». – Редактор только что узнал о вашем перелёте, дал мне задание, и я примчался без звонка. Хотелось быть первым... Поздравляю вас, Юрий Александрович! Такое дело!.. Пожалуйста, дайте интервью!

– Что с вашим братом поделаешь? – развёл руками Соколов. – Вы завтракали?

– Нет ещё!

– Ну, тогда выпьем кофе и поговорим. Мама, угости нас чем-нибудь!

Не успел журналист исписать страничку блокнота, как Марфа Афанасьевна ввела в столовую молодого человека в больших круглых очках.

– Вот ещё один товарищ к тебе!

– Я корреспондент ТАСС, – сказал вошедший. – Извините, что так рано. Мы должны давать информацию первыми. Но, кажется, я опоздал, – он кивнул на «известинца».

– Ничего! Вы оба будете первыми, – успокоил его Соколов. – Садитесь, вот вам чашка кофе.

Через несколько часов по телетайпам, радио и международному телефону во все страны мира было передано сообщение Телеграфного Агентства Советского Союза о предстоящем рекордном перелёте экипажа лётчика Соколова. На следующее утро его напечатали не только все советские газеты, но и многие зарубежные.

Ночь была тёплая, ясная. «Эмка» мчалась по асфальтовому шоссе со скоростью семьдесят километров в час, но, сбавив ход, свернула на песчаную, малоезженую дорогу в густом сосновом лесу.

Ровно в полночь остановились у дачи. В бледном лунном свете вырос за поворотом теремок с башенками из старой русской сказки. Говорили, что граф Губин построил этот дом для своей старшей дочери, выдавая её замуж за камергера двора.

На террасе бывшего графского особняка гостей встретил сухой, суровый на вид старик в военной форме с седеющей бородкой клинышком и полная пожилая женщина в цветастой цыганской шали. Это были известный в авиационном мире врач Василий Сергеевич Климов и не менее популярная повариха, она же «комендант» дачи Полина Степановна Заволаева. Её ценили за весёлый и мягкий характер, за сердечную заботливость и замечательное кулинарное мастерство. Она как родной и близкий человек провожала отсюда в рекордные перелёты Чкалова, Громова, Коккинаки. В небольшой комнатке, где жила Полина Степановна, стены как в музее были увешаны портретами советских авиационных знаменитостей, и на каждой фотографии была нежная, трогательная надпись. Проведать эту милую и добрую женщину лётчики приезжали и по возвращении из своих дальних рейсов. Белую кашемировую шаль с яркими розами подарил хозяйке дачи Валерий Павлович Чкалов. Она очень берегла её и надевала только по торжественным случаям. Сегодня Полина Степановна накинула на плечи знаменитую шаль в честь прибытия хорошо ей знакомого Соколова и его друзей.

– Юрий Александрович, вас же должно быть четверо? – удивилась Полина Степановна.

– Да-да, – как всегда строго сказал врач. – Что за непорядки, где товарищ Гришин?

– Я отпустил его до утра, – ответил Соколов. – У него срочное дело, надо ещё раз таблицы проверить.

Пока Соколов с Морозовым умывались, Рахимов говорил по секрету врачу и Полине Степановне:

– Потрясающая новость! К нашему штурману приехала жена из Новосибирска с трёхлетней дочкой. Такая бойкая девочка, пухленькая, с косичками...

– Да ну-у! – воскликнула хозяйка, – подумать только. А мы все его за старого холостяка принимали! А дочка его или приёмная?

– Как две капли воды на него похожа, – невозмутимо врал Юсуп.

– Конечно, причина важная, – раздражённо заметил врач, – но я не понимаю вашего командира. Почему он прямо об этом не сказал, а сослался на какие-то таблицы?

– Боялся, что вы ему не поверите. Только, пожалуйста, меня не выдавайте!

– Что вы тут секретничаете? – спросил подошедший Соколов. – Проводы, что ли, хотите организовать?

– Ваши проводы, Юрий Александрович, кончились, теперь будем готовиться к вашей встрече! С этой минуты начинается для вас строгий режим. Спать! – скомандовал Климов.

Врач и ночью наведывался в просторную комнату, отведённую экипажу «Кречета», – спят ли? Но, убедившись, что подопечных и пушечным выстрелом не разбудишь, под утро заснул и сам.

...Шли вторые сутки вынужденного безделья. Соколов, удобно устроившись на скамейке, закинув руки за голову, полузажмурившись, смотрел в голубое, чистое небо. Мысли его были спокойны и радостны. Все треволнения и заботы многих месяцев отошли далеко.

Сколько труда было вложено в заводские испытания новой машины, сколько пришлось поволноваться! Первый самолёт по неизвестной причине сгорел ещё на стапеле. Совсем недавно во время контрольного полёта у заново построенной машины заело шасси. Когда электромотор наматывал трос, подбиравший колёса внутрь крыльев, неожиданно раздался глухой удар, и обе «ноги» безнадёжно застряли в подогнутом положении. Что делать? Как спасти самолёт, уже совсем готовый к далёкому воздушному путешествию? Соколов ломал над этим голову, описывая широкие круги над аэродромом. Сядешь на жёсткое лётное поле – изуродуешь машину так, что и в полгода не отремонтировать! Огромный «Кречет» – не лёгкий истребитель, его не приземлить без колёс. Когда бензин был уже на исходе, пришло дерзкое решение: посадить сухопутный самолёт на воду, как гидроплан. Внизу блестело озеро. Осторожно зайдя на посадку и рассчитав всё так, чтобы опуститься поближе к берегу на неглубоком месте, Соколов повёл «Кречет» на озеро. Самолёт был спасён. Никаких существенных повреждений! Стали проверять, в чём дело, и нашли в подъёмном механизме шасси гаечный ключ. Наверно, какой-нибудь раззява оставил свой инструмент...

Сколько ближних и дальних тренировочных рейсов совершил экипаж «Кречета», Соколов не мог вспомнить. Наконец самолёт поднялся на высоту в десять с лишним километров. Пары отработанных газов чертили белые нити в синеве неба, и тысячи людей снизу любовались полётом невидимой металлической птицы... Всё смелее, всё выше и выше становились взлёты. Всё дальше уходил «Кречет» в стратосферу, в дальний мир, где и днём в лиловой тьме мерцают звёзды.

Соколов и Рахимов тренировались в слепых полётах, по очереди поднимали и вели на посадку тяжело нагруженную машину, полётный вес которой доходил до двадцати тонн. Много горючего надо на дальний путь в двадцать пять тысяч километров, поэтому шла борьба едва ли не за каждый грамм снаряжения, чтобы побольше взять бензина. Хотя испытания самолёта и моторов дали прекрасные результаты, но брали с собой и всё необходимое на случай вынужденной посадки: лёгкую, тёплую меховую одежду, спальные мешки, резиновую лодку, лыжи-вездеходы, палатку из шёлковой прорезиненной ткани оранжевого цвета, чтобы её издали было видно с воздуха. Для защиты глаз от солнечных лучей и отблесков полярных льдов, запаслись очками-светофильтрами.

И Соколов, и Рахимов, и Морозов готовы были в случае необходимости заменить Гришина и вести радиосвязь с землёй. Все они изучили азбуку Морзе, овладели техникой приёма и передачи радиограмм. Не раз, сидя в разных комнатах, Соколов и его друзья упражнялись в налаживании двусторонней связи «самолёт – земля».

Не одну бессонную ночь провёл экипаж «Кречета» за картами, изучая свой маршрут. Ох и длинны границы нашей огромной страны! Карт набралось так много, что они еле вмещались в объёмистый портфель.

...Кажется, всё готово, ничего не забыли. Моноплан с красными заострёнными крыльями приведён в боевую готовность.

Объёмистые баки «Кречета» залиты первосортным бензином. Отъехала автоцистерна, и на борт воздушного корабля поднялись члены правительственной комиссии по перелёту во главе с её председателем, старым лётчиком, генералом Антоновым.

В последний раз осмотрена машина, проверено действие всех механизмов, запущены моторы. Они отлично работали на всех режимах. От лёгкого звука, будто строчит швейная машина, переходили к оглушающему звериному рёву и снова затихали, подчиняясь секторам газа, которые передвигал в пилотской рубке главный конструктор моторостроительного завода. Затем после грохота моторов наступила тишина, и через несколько минут ведущий инженер по самолёту торжественно отдал команду: «Запломбировать моторы!»

Генерал Антонов принял рапорт о готовности «Кречета» к дальнему рейсу и приказал поставить у самолёта охрану, а участникам перелёта отправиться на отдых.

...Вечером Полина Степановна подсела к Гришину и ласково сказала:

– И не стыдно, Александр Павлович, держать в секрете такое событие?

– Какое событие? – удивился штурман.

– Да как же! К человеку приехала жена, – продолжала добродушно упрекать Полина Степановна, – и дочка-красавица с косичками, на отца как две капли воды похожая, а вас все по-прежнему за холостяка почитают.

– Если дочь похожа на него, то она не может быть красавицей, – ехидно заметил Морозов. – Слышите, Юрий Александрович? Наш женоненавистник, оказывается, уже дочь имеет.

– Пуд соли надо съесть, чтобы узнать человека, – буркнул Юсуп.

У Гришина свалилось пенсне, но он поймал его на лету, невозмутимо протёр платком и спокойно произнёс:

– Смех, как известно, оздоровляет, но зачем вы мишенью для шуток избрали именно меня?

Соколов сразу понял, в чём дело, расхохотался первым. За ним засмеялись и другие.

Предполётный отдых неожиданно был прерван. Общепризнанный «бог погоды» – главный синоптик Аэрофлота посоветовал начальнику штаба перелёта дать старт не послезавтра, как предполагалось, а на утро следующего дня.

– Не везде по маршруту лётная погода, – сообщил он. – Мощный циклон пройдёт в районе Благовещенск – Чита. Но для высотной машины циклон не страшен, он останется внизу. Как известно, на высотах порядка десяти-двенадцати тысяч метров почти всегда ясно. Наша задача – выбрать погоду с попутным ветром на заданной высоте полёта. Такой ветер, и достаточно сильный, будет завтра, а через двое суток он может изменить своё направление. Мешкать нельзя...

Антонов вызвал Соколова по телефону.

Как ни прислушивались к разговору друзья, ничего не могли уловить, кроме заключительных слов своего командира, произнесённых громче остальных:

– Есть, приказано явиться!

И все поняли, что полёт назначен на завтра.

...В три часа утра врач постучал в дверь комнаты, где, по его мнению, должны были ещё спать авиаторы. К удивлению, он застал их одетыми.

– Разве заснёшь перед таким полётом? – словно извиняясь, сказал Соколов.

Вскоре из сказочного домика с маленькими чемоданчиками в руках выходили его временные обитатели. Их сопровождал Василий Сергеевич Климов.

Доктор торжественно нёс в одной руке походную аптечку, а другой прижимал к груди два вместительных термоса с чёрным кофе и крепким чаем.

Полина Степановна положила в машину большую сумку с едой. Она надела на проводы свою знаменитую шаль, которая, по уверению Рахимова, будет когда-нибудь экспонатом в музее истории советской авиации.

Через несколько минут автомобиль подъехал к аэродрому, окружённому лесом. Лётное поле тонуло в темноте, только стоявший в начале бетонной дорожки самолёт был ярко освещён прожекторами.

Эту взлётную полосу журналисты прозвали «дорогой героев». Здесь брали старт Чкалов, Байдуков и Беляков, Громов, Юмашев и Данилин на АНТ-25, Осипенко, Гризодубова и Раскова на самолёте «Родина», Коккинаки на воздушном корабле, носившем гордое имя «Москва». А сейчас отсюда отправляется в дальний перелёт «Кречет».

Соколова и его спутников провожали Нарком авиационной промышленности, конструктор Киреев, директор завода, на котором строился «Кречет», инженеры. Приехали на проводы товарища и многие знаменитые лётчики.

Трещали киносъёмочные камеры, щёлкали затворы фотоаппаратов.

– Обнимитесь ещё разок! – попросил Соколова какой-то юный фоторепортёр, увидев, как прильнула на мгновение к мужу Нина Михайловна. Она старалась быть весёлой и не выдавать своего волнения. Зато Марфа Афанасьевна, не стесняясь, прижимала платочек к глазам. Катя нервно теребила пушистый кончик своей великолепной косы.

Пора было лететь. Ведущий инженер сорвал пломбу с входного люка и пригласил экипаж в самолёт. Ещё одна, последняя беглая проверка оборудования и механизмов. Взревели и разом смолкли моторы. Всё в полном порядке.

Участники перелёта выстроились у самолёта. Генерал Антонов пожелал им успеха.

Взвились ракеты. Соколов дал полный газ.

«Очень велик груз, оторвётся ли «Кречет» от земли? – беспокойно подумал он. – Этот взлёт, пожалуй, самый сложный, самый трудный за всю жизнь».

С каждым мгновением самолёт набирал скорость. Точно уловив нужный момент, Соколов оторвал тяжело гружённую машину от земли.

Аккуратист Гришин делал в это время в бортовом журнале первую запись:

«Время взлёта 3 ч. 45 м. по московскому времени. 17 июня 1940 года».

Оглушительный рёв моторов заполнил окрестности аэродрома и донёсся до тихого домика в старом парке. На крылечке теремка стояла Полина Степановна и с волнением вслушивалась в мощные раскатистые звуки, наполнившие свежий утренний воздух.