Инкубатор, или  Необыкновенные приключения Юрки Гагарина

Глава 28 Троянский конь

Лифт не работал, пришлось тащиться наверх по пожарной лестнице. Дверь на лестницу была изуродована до неузнаваемости, посредине было пробито отверстие, края которого оплавились и клочья выгнутого, обгорелого, с острыми краями железа опасно торчали в разные стороны. Он вшагнул в темноту, оступился, чуть не упал и ругнулся. Стал медленно подниматься наверх, жалея, что не взял фонарик. В проёме за спиной мелькнули тени. Видимо, разведчики Зэппа. Было решено, что Бугровского подстрахуют парни из элитного отряда быстрого развёртывания, человек в пятнадцать. Они будут незаметно следовать за ним и в случае необходимости окажут ему силовую поддержку.

Бугровский постоял, восстанавливая дыхание, и неожиданно осенил себя крестным знамением, чего никогда не делал в жизни. То ли из-за переживаний, то ли из-за крысы размером с кота, которая шмыгнула мимо, напугав. Ещё была мысль, что возьмут и пристрелят, не спрашивая, кто и что. Поэтому этажа так с 12-го стал подвывать жалобно, как это делают нищие в переходе у гостиницы «Ритц» в центре Москвы:

— Товарищи, родненькие, я свой! Бугровский я, с 22-го! Господа, я свой!

На 20-м этаже Бугровский наткнулся на протянутую веревку, на ней весело зазвенели пустые бутылки, привязанные за горлышки. И тут же был остановлен злым окриком:

— Стоять, руки вверх! Ещё шаг, стреляю на поражение!

Разведчики Зэппа, которые крались сзади, вмиг слились со стеной и исчезли с глаз.

— Сюда смотреть, эй, ты! Оглох?

Он глянул вверх и сразу ослеп от яркого огня сразу трёх фонариков, направленных прямо на него.

— Товарищи, родненькие, — завыл он снова, — это я, Бугровский, с 22-го этажа. Вырвался из застенков палачей! Спасите меня!

— Хорош рыдать, хряк! Стой, где стоишь и не шевелись! Твою мать, как ты ещё цел, там же везде растяжки! Счас за тобой спущусь, не двигайся, не дыши и не трясись, понял? Иначе, ноги тут, руки — на улице, а башка на чердаке.

Голос был незнакомый, да и человека с автоматом наизготовку, спустившегося сверху, худого, длинноволосого, перепачканного штукатуркой, машинным маслом, в обгорелой местами шляпе, чадящего самокрутку, он тоже не узнавал. Только подумал: а и в самом деле, похож на партизана Второй мировой войны. Правда, не на нашего колхозника, кондового и бородатого, а на какого-нибудь французского щёголя-маки в беретке.

— Кто, говоришь, такой? Бугровский? А, знаю тебя. Ты с 22-го. Проходи. Дай только обыщу.

У Бугровского, когда увидел наставленные на него стволы, душа ушла в пятки, и его охватило острое желание сбежать, закрыться где-нибудь и не вылезать больше никогда наружу. Но ещё страшнее были воспоминания о Зэппе и его обещание перемолоть пятки Бугровского, если не справится с заданием.

Он быстро взял себя в руки и повёл себя, как настоящий, большой актёр. Упал на колени, простёр руки к человеку с автоматом, который стоял ближе всех, и заголосил очень правдоподобно:

— Родненькие мои! Наконец-то я вас нашёл! Свой я, свой, эти гады меня пытали, но я им ничего не сказал! Люди добрые, как страшно жить! Всё лицо разбил мне их главный палач. Слава Богу, пришёл конец моим мучениям, я с вами, мои соседи, я сбежал от них!..

Четверо защитников крыши — Седой, Барон, Доктор и Управдом — смотрят на Бугровского, и ничего понять не могут: огромного роста солидный мужик бьётся в каком-то религиозном экстазе, и, осеняя себя крестным знамением, то падает на колени, то вскакивает, воздевая руки к закопчёному потолку пожарной лестницы.

— Эй, Бугровский, ты что, не узнаёшь нас? — спросил Барон.

Доктор его оборвал:

— Видно его сильно мучили, вот и не узнаёт. Пётр Борисович, и меня не узнаёте? Я доктор Татевосян из первого подъезда.

Тот словно не слышит и продолжает кликушествовать:

— Родненькие мои, наконец-то я вас нашел! Зубы повыбивали, руки повыкручивали, обещали пятки перемолоть в порошок! Обещайте, что не прогоните! Я не пойду назад к палачам!

Доктор пожал плечами:

— Обещаем, обещаем, не бойтесь. Пока вы с нами, вас никто не тронет.

Бугровский, решив, что достаточно театра, вскочил с колен, быстро придя в себя, а, увидев Управдома, сам того не желая, не давая себе отчета, накинулся на него в привычной своей манере, забыв, что он только что изображал жертву:

— Слушайте, что творится в доме, который вас уполномочил следить за порядком? Вы мне ответите за тот бардак, который допустили! Какие-то люди бегают по двору, стреляют, гнались за мной, палили мне в спину. Схватили, избили. Что происходит, господин Злобин? Какого чёрта вы не вызвали полицию?

— Вот ты и вызовешь, — ответил мрачно Барон, — если сумеешь сохранить жизнь.

Он жил с Бугровским на одной лестничной клетке, хорошо его, Бугровского, знал и сейчас не верил ни единому слову этого человека.

— Ах, и ты здесь? Да я тебя в бараний рог! — заорал Бугровский по привычке, но осёкся. — Это мне палач в лицо кричал. Такая мразь, просто сил нет! А, это вы, Абрам Иванович? Добрый денёчек вам! А где ваш мальчик?

— Спит мальчик. С каких пор он стал тебе интересен, Бугровский?

— Слушайте, как вам не стыдно! Сейчас такая страшная драматическая ситуация, наш родной дом в опасности, что мы будем ворошить прошлое? Давайте вместе переживём трудные для нас и нашего подъезда времена. В конце концов, мы с вами самые близкие соседи!

— Да уж, ближе не бывает. Я помню, как ты мне по-соседски совал в нос «макаров», обещая выбить мои мозги и ими написать на двери: «Тут живут два дауна». Такое не забывается.

— Слушайте, я стал другим. Честное слово. Я исправился под пытками. Вы посмотрите на моё лицо. На нём нет живого места. Всё лицо — одна большая рана. Я страдал в застенках. И когда решалась моя судьба — жить мне или не жить, я стал вспоминать всё, что было. Всю свою жизнь я прокрутил мысленно. И я понял, как много бед я принёс людям. Я даже подумал, что это всё за мои грехи, за те страдания, которые я причинял близким, вам, в том числе. И вы знаете, впервые в жизни я попытался обратиться к Господу нашему, чтобы отмолить их. Я говорил себе: Пётр, если ты выживешь, то лишь благодаря искренней и честной молитве, в которой ты попросишь у Всевышнего искупления за все прегрешения прошлой твоей жизни.

— Свежо предание, да верится с трудом, — сказал Барон, демонстративно перевесив автомат из-за спины на грудь. — Если хочешь правду, Бугровский, то слушай. Легче представить тебя в роли палача, чем жертвы.

— Слушайте, ладно вам, это всё ваши старые соседские дела! — попытался урезонить Барона Доктор. Но тот его не слышал.

— И знаешь, что я тебе скажу, Бугровский? Я не верю ни одному твоему слову. Вот так-то. Занесите в протокол, как говорится. Все твои стенания не стоят и гроша, я эту фальшь всеми фибрами чувствую. Я выскажу командиру своё особое мнение: тебе не место в отряде и ты должен отсюда уйти.

— Барон, будьте любезны! — Доктор пытался отвести его в сторону, но тот не давался и продолжал говорить.

— Слушай меня внимательно, Бугровский! Хватит вешать лапшу на уши про свои мучения в застенках. Не с твоими наворованными деньгами и не с твоим звериным характером мучиться. Командир у нас добрый, он может тебя пожалеть и взять в отряд. Но знай, я буду следить за каждым твоим шагом. Днём и ночью. И, честное слово, если что замечу, я с большим удовольствем пришью тебя лично. А твою смерть спишут на марсиан.

— За что вы меня так? — опешил Бугровский.

— Знаешь, как моя бабушка говорила, когда наказывала в детстве? За старое, за новое и за три года вперёд. Вот так-то. Знал бы за что, сразу убил. И, думаю, ты прекрасно помнишь, за что. И не устраивай тут спектакль. Театр одного актёра! Москва слезам не верит! Твою волчью породу я хорошо изучил и твоим слезам юного барашка не верю. Где-то стукнулся о косяк, обосрался от страха, прятался, а теперь сочиняешь, что тебя пытали. Впрочем, за все те мерзости, которые ты творил, это почти как условный срок для убийцы ребёнка.

И сказал Седому:

— Ты на посту, а я сдам этого хитреца с рук на руки. Чтоб не сбежал. Чую лажу, как говорится.

Бугровский с ненавистью смотрит Барону в спину, скрипит оставшимися после удара Зэппа зубами и жалеет, что в его руке нет «макарова». Барон, почувствовав затылком его взгляд, резко оборачивается, наставив на него фонарь, и, видя глаза Бугровского, горящие ненавистью, недобро усмехается. Бугровский, ругая себя за неосмотрительность, закрывает глаза рукой.

Управдом, решив, что Бугровскому плохо, бросился к нему.

— Идёмте, Пётр Борисович. Давайте вашу руку, вам, вероятно, трудно идти после пыток? Мы вас представим нашему командиру.

Бугровский изобразил на лице такую слащавую улыбку признательности, словно Управдом был сладкой патокой.

— Спасибо вам, Борис Аркадьевич! Я так рад, что и вы тут. Самый разумный человек, какого я встречал на моём жизненном пути. Когда мне сказали, что в первом подъезде сформировался отряд мстителей, я не поверил. Я ж тут всех знаю, как облупленных. Такие все уроды! Спрашивается, какие там могут быть партизаны, если ни один мудак, проживающий в нашем подъезде, даже оружия в руках не держал!

Управдом сделал движение плечом и Бугровский увидел у того под мышкой воронёную сталь автомата неизвестной конструкции.

— И сколько вас таких героев? — спросил его Бугровский.

— А сколько тебе надо? — вместо Управдома ответил Барон, который не спускал глаз с Бугровского. — Кстати, Бугор, а тебя что, не усыпляли?

— Как усыпляли? В каком смысле? — Бугровский не понял вопроса. — И кто меня должен был усыплять?

— Значит, на вас тоже не подействовал газ инопланетян, — сказал Доктор и спросил Бугровского. — Чем вы занимались два часа назад? Можете вспомнить?

У Бугровского задёргалось веко. Конечно, он вспомнил! Катькой он занимался. Он сзади, а она на коленях.

— Читал… Этого, Транквилла, «Жизнь двенадцати цезарей». А вам зачем?

Доктор попытался ему объяснить, как развивались события той ночью. Инопланетяне усыпили жителей, устроив настоящую газовую атаку. Сам он спасся, закрыв лицом мокрым полотенцем. Не взял газ Доктора, который выпил пару рюмок коньяка «Арарат». Абрам Воровский, он же теперь Барон, кипятил молоко сыну, но тут погас свет, и молоко попало на раскалённую плиту. Вонь была страшнейшая и она, по всей видимости, перебила действие газа. Это его и спасло.

— Командир нас научил. Нужно взять полотенце, намочить в воде и так дышать. Он так сделал и его газ не взял.

— А кто у нас командир? — спросил Бугровский.

— У нас! — вспыхнул Барон. — Ещё неизвестно, будешь ли ты у нас?

Абай Елдос, таджик-не-таджик, который тоже в отряде, отличный, кстати, стрелок, продолжал свой рассказ Доктор, дрых в подвале, накрывшись молитвенным ковриком, который привёз в Москву с родины. От предков ему достался, от бабушки с дедушкой. То ли газ в подвал не дошёл, то ли намоленный коврик защитил парня, но и с ним ничего не случилось.

Управдом делал на ночь ингаляцию, лечил астму, дышал настоем эвкалипта, алоэ и вьетнамского бальзама «Звёздочка». Ничего не почувствовал. Как спасся пацан Лёшка, никто не знает, а тот не говорит. Судя по запаху, курил, засранец, марихуану, инопланетный газ не взял земную дурь. Седой принимал на ночь горячую ванну. Всё было в пару и, опять же, газ не подействовал. Правда, чуть не утонул, когда дом тряхнуло.

Чирик, малый из «Мослифта», как представил его Доктор, глушил в гостях в первом подъезде дорогущий виски двадцатипятилетней выдержки и сонный газ его тоже не взял.

Та-ак, мысленно подсчитывает Бугровский численность отряда — раз, два, три, пять… Сколько ж тут народа? Сосед его, даун этот, с ним он лично разберётся, когда всё закончится, попросит ребят Зэппа из пыточной показать своё мастерство перемалывать кости. Потом этот — художник, вечно со своей «волгой» конченой во дворе возится, её давно на свалку пора, небо коптит только! Дальше. Жирный доктор-армяшка, таджик какой-то, Чирик, неясно, откуда взявшийся фрукт, председатель кооператива, командир… Всё, что ли? И чего Зэпп испугался, их семь или восемь человек всего!

— Кстати, Чирик куда-то исчез. После своего чудесного спасения.

— Как это исчез? — не понял Бугровский. Минус один!

— Когда за ним гнались инопланетяне, это было на крыше и почти его настигли, командир и Барон, натравили на них из засады бультерьера Бонни…

— Ты должен помнить мою собаку, Бугровский, — сказал Барон.

Тот обрадовался:

— Да, да, конечно помню! Милый такой, симпатичный пёсик…

— …которому ты пообещал прострелить башку, если он хоть раз залает.

Бугровский поёжился, а Доктор продолжал свой рассказ:

— Пёс схватил одного за руку, за ногу цапнул другого, перегрыз горло третьему, пока четвертый не направил на него ствол странного аппарата, после чего пес просто исчез. Взвизгнул и исчез, как будто его и не было. Командир успел выбить страшное оружие из рук преследователей, и оно упало куда-то во двор. Чирик потерял сознание, его стали приводить в чувство, а когда привели, он исчез.

— Не мог же он испариться! — сказал Бугровский. Наверняка, этот Чирик и обесточил корабль, стащив что-то там из реактора. И, скорее всего, исчез вместе со струпциной. Зэпп говорит, что она из чистого золота. Если это так, то об осмысленной и продуманной диверсии говорить не приходится. Просто хотел мужик нажиться. Увидел, что золото, схватил и бежать. А тут «партизаны», блин! Когда этот Чирик попал в руки к этим дебилам из пионерской игры «Зарница», к дуракам-переросткам, то понял, что у него потребуют долю и, чтобы не делиться, смылся. Нормальная логика нормального русского ваньки.

В результате самой первой стычки с инопланетянами, рассказывал Доктор Бугровскому, они захватили целых пять автоматов странной конструкции, с уникальным ресурсом стрельбы.

— Командир предположил, что эти автоматы сами отливают пули, — рассказывал Доктор, показывая по ходу дела свой автомат чёрного металла, у которого вместо приклада была громоздкая чугунная коробка. — Из него можно стрелять бесконечно, даже ствол не греется. Какой-то перпетуум мобиле! Просто чудо! Представляете?

— Если честно, не могу, — машинально отвечает Бугровский, зыркая по сторонам и пытаясь предположить, кто может быть командиром в этой группе пожилых сумасшедших.

Даже Зэпп отзывается о нём с уважением.

На крыше под навесом разместилась вторая часть Юркиной команды. Командир спал, не снимая трофейного шлема. Лицо было прикрыто чёрным непрозрачным забралом. Поодаль у пулемёта, ствол которого был задран в небо, молился чучмек. Молодой парень, обняв автомат, слушал музыку, воткнув в ухо наушник плейера. На коврике сидел мальчик и строил из кубиков башню.

— Хочешь конфетку? — спросил его Бугровский. Просто так спросил, конфетки у него не было.

Мальчик поднял на него глаза и строго-пристально глянул на Бугровского. У того мороз деранул кожу. Мальчик-даун смотрел на него взрослыми глазами, полными презрения. Вот, блин, смотрит! Как папаша! — подумал Бугровский. — Обоих скину с крыши. Первым делом. Этих козлов только могила исправит.

Доктор тронул за плечо спящего человека в шлеме:

— Командир, тут наш сосед по подъезду. Был в плену у инопланетян.

Бугровский пытается узнать лежащего перед ним человека, но не может. Как быстро меняют людей обстоятельства! Человек, зевая во весь рот, открыл глаза:

— Что? Кто? Какой, к чёрту, сосед? Нас атакуют?

Придя в себя, внимательно глянул на Бугровского и его рот расплылся в улыбке:

— Пётр Борисович, и вы тут! Какими судьбами?

— Не имею чести, — пробормотал Бугровский, все ещё не узнавая говорящего. — Кто вы, простите?

— Так это ж я! — Юрка снял шлем. — Гагарин Юрий Иванович! Квартира моя под вами. Писатель! И машины наши рядом на парковке.

Это он сильно сказал «машины наши», подумал с презрением Бугровский. Мой навороченный «инфинити» за два ляма и сраный «жигуль» этого пацана, развалина за три рубля! Но решил не торопить события и не лезть поперёд батьки, вспомнив взгляд Барона. А мысли в голове Бугровского так и щёлкают. С какой стати этого толстожопого Абрама кличут бароном? Неужели корни откопали? Значит, вот кто у них командир, вот кто господину Зэппу поперёк горла. Гагарин, мать его!

— Здравствуйте, Юрий Иванович! — Бугровский кинулся пожимать руку этому засранцу, писателишке-неудачнику, которого считал люмпеном и к которому относился с глубочайшим презрением. А как должен относиться богатый, успешный человек к неудачнику? В задницу его целовать? Жалеть? — Примите от жильцов дома наши восхищения вашими подвигами. Люди томятся в застенках, но мысль о том, что кто-то борется за их свободу, придаёт им сил. Кланяюсь вам низко-низко в пояс. Нижайший вам поклон от благодарного народа. Спасибо!

— Пожалуйста, — сказал ничего не понимающий со сна Юрка. Перед глазами мелькнула лысина Бугровского; тот склонился в настоящем «нижайшем» поклоне. — Какие застенки, я что-то не въеду? Где?

Бугровский всё рассказал, естественно, приврав и приукрасив, расцвечивая свой рассказ, где только можно, разными фантазиями и преувеличивая свою роль во всём. Своё пребывание в палисаднике он выдал за разведывательную операцию. Беседу с Зэппом — как сбор агентурных данных. Красочно описал страдания жильцов на волейбольной площадке, которых не кормят и не поят и даже заставляют ходить под себя.

— Этот палач Зэпп мне сказал, что начнёт убивать заложников! Я вас умоляю, спасите людей, верните ему эту чертову струпцину и они улетят на свою планету. Он пообещал мне клятвенно. Я готов на колени встать!

— Что вернуть-то? — переспросил Юрка. — Мы у них только оружие брали.

— Струпцину. Это такая запчасть из их корабля, без которой он лишён хода. Золотой брусок. Ваши люди её стащили и обесточили корабль.

— А, ну это к Чирику, — развёл Юрка руками. — А он второй раз сбежал, свинья неблагодарная. Даже не знаю, где его искать!

— Юрий Иванович, родной, там погибнут люди! — не отставал Бугровский. — Женщины, дети, старики! Надо что-то делать! Может быть, подобраться незаметно и вдарить, как следует! Когда охрана не ожидает, а? Ножами в спины? Лопатами по головам! Освободить людей от мучений!

Юрка помрачнел:

— Да я всё понимаю, но что я могу? С горсткой людей? Нас всего-то семь человек. Да ещё ребенок с нами.

— Возьмите меня восьмым! «Великолепная восьмёрка»! Мы наделаем такого шума, устроим этим гадам кипеш! Честно, я много чего умею.

Тут вылез этот гад, Барон. Как его ненавидел в этот момент Бугровский!

— Он много чего умеет, командир, я свидетель. Особенно хорошо он умеет лгать. Не верьте ему!

Барона хотел остановить миролюбивый Доктор, свести всё к шутке:

— Кто старое помянет, тому глаз вон! Какие сейчас счёты! Такое время.

Но Барон его зло оттолкнул:

— Не перебивайте меня! Я этого человека знаю, как облупленного. Это мой сосед по лестничной клетке. Живу с ним бок о бок уже двадцать лет. Известный барыга и бандит с садистическими наклонностями. Просто мерзкий тип, коррупционер. Простите меня, командир, но я не верю ни единому его слову. Более того, на сто процентов уверен, что он подослан к нам шпионить. Смотрите, что он предлагает — идти вниз на пулемёты, чтобы гарантированно нас всех уничтожить.

Бугровский горестно всплеснул руками:

— Опять он! Но меня ж пытали! Меня били! Видите, командир, я зубов лишился. А мой сосед не хочет простить мне старые, довоенные грехи. Он не верит, что обстоятельства могу поменять человека. Ну, что я должен сделать, чтобы вы мне поверили, что? Может, застрелиться? Я готов!

Барон протянул ему пистолет:

— На, стреляйся, хватит языком молоть!

— Ну, это не метод для проверки! — только и успел сказать Юрка. Бугровский взял пистолет из рук Барона и трижды в него выстрелил. Тот со стоном схватился за плечо и выронил автомат. К нему на помощь бросились Управдом и Доктор, подхватили обмякшее тело. Юрка потянулся за автоматом, но не успел; на крышу ворвались люди в чёрном, навалились на него, стали выкручивать руки. Пытаясь вырваться, он вскочил, стряхнув с себя одного, другого, но ему подставили ножку и, падая на пол, он увидел, как отчаянно дерётся сразу с тремя солдатами Елдос, а обезоруженных Лёшку и Управдома уже вяжут по рукам и ногам те же в чёрном.

— Где Седой? — мелькнула в голове мысль. — Как они проскочили мимо его поста? Может, успел уйти?

Его ударили по голове. Всё перед глазами поплыло, и он отключился.

— Так рушатся мечты. На всё про всё пятнадцать минут и сорок пять, нет, сорок шесть секунд, — констатировал с гордостью Бугровский, вынув из кармана часы. Солдаты ввели избитого в кровь Седого с завязанными за спиной руками.

— Физкульт-привет! — сказал ему Бугровский. — Продули? Нет! Физкульт-ура! Продули? Да. Ну, как оно, позорный дозорный?

Тот не ответил и смачно харкнул ему в физиономию.

— Ну-ка, подержите-ка дядю под белые ручки, — приказал Бугровский солдатам. — Сейчас я этого нацбола поучу жизни!

Подошёл и сильно, больно, хлёстко двинул Седого по лицу. Тот упал на руки солдат.

— Это тебе за мой зуб, — сказал Бугровский. — Ну что, никто не забыт, ничто не забыто? Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погялть. Шесть и семь. Все на месте. Пацанёнок ещё. Что с тобой-то делать, сиротка?

Он подошёл к мальчику, который строил башню, присел рядом и стал на него задумчиво смотреть. Когда тот поставил последний кубик, закончив строительство, Бугровский нарочно свалил её рукой. Мальчик посмотрел на него с сожалением и принялся собирать кубики снова. Поставил башню и снова её снес Бугровский. Мальчик опять потянулся за кубиками. Молча, серьёзно и сосредоточенно.

— Упёртый, щенок! — сказал Бугровский сквозь зубы и жестом попросил у командира разведчиков связать его с Зэппом по видеорации.

— Говорит агент «Троянский конь». Ваше задание выполнено, господин Зэпп. Шайка повязана. Вся «великолепная семёрка» во главе со своим Зорро лежит у моих ног.

— Молоток, Бугор! — Зэпп в экране сидел на каком-то столе, зажав между колен банку варенья. Ел его, намазывая ложкой на колбасу и запивая водкой из горла. — А где струпцина?

— Утверждают, что тут её нет. Якобы, утащил некто по имени Чирик и с ней сбежал вниз. Ищите его там. Шлёпните десяток заложников, это подействует, я знаю нашего брата. Сам выйдет со струпциной, не выдержит. Народ у нас исключительно сердобольный.

— Да уж, — сказал Зэпп, — по тебе видно. Ладно, ты не в счёт. Мои поздравления с завершением операции. Кстати, я не сомневался в твоих талантах, дорогой Йоганн Вайс. Будешь вознаграждён. Деньги и офицерское звание пришлю по почте.

— Рад стараться, господин Зэпп. А что нам делать с этой шпаной?

— С какой шпаной?

— С недоумками, которых вы назвали партизанами?

— Эти-то? Да на твоё усмотрение, я тебе доверяю, как себе. Хочешь, повесь, а хочешь сбрось с крыши. Только на красную «Феррари» не попади, я её с собой заберу. Моей уже три месяца, пора менять. Нет, лучше, конечно, с крыши, для пущего эффекта. Пусть народ видит, какие мы продвинутые менеджеры. Не сидим, сложа руки. Короче, как подам сигнал, так и кидай. Хочешь по одному, хочешь всех сразу. Как фейерверк китайский. Не переусердствуй только. Пусть прямо вниз пикируют, не надо нам «мёртвой» петли, «бочки», по-простому давай, по-простому. Летят пусть строго вертикально, без всяких там отклонений и кульбитов. Не фиг баловать! Если будут канючить — хотим так, хотим эдак, скажи им: не надо, это вам не фестиваль воздушных шаров! Нет, но а мне они на чёрта? Меня по головке не поглядят, если я привезу на Клотримазол такую буйную шарагу. Всю планету перебаламутят. Революцию, блин, устроят, пожар её раздуют. А на черта нам революция, нам и без нее хорошо? Короче, готовь ребят к полёту. Обязательно выполни их последние желания, это святое дело. Поесть-помыться, покурить. Постирушка там, с мамой по скайпу поговорить. Но коротенько, чтоб не думали, что тут им курорт.

— Понял, шеф.

— Ну и молоток, Бугор. Всегда тобой гордился. Как чувствовал, что из тебя получится идеальный предатель. Короче, сынок, держи хвост пистолетом, пока не оторвали! Отбой!

Бугровский презрительно смерил взглядом связанного Юрку и пожал плечами:

— Чего-то я вас, друзья, не пойму. Никого лучше не было, что ли? Какой командир из этого неудачника? Из несостоявшегося писателя земли русской? Этот ваш командир в кавычках мне пятьдесят тысяч год должен и не отдаёт. На стоянке брал, а отдать не хочет. Признайся, должен?

Связанный Юрка покраснел до корней волос. В более идиотской ситуации он никогда не был:

— Ну, должен. Ты меня развяжи, я тебе долг верну.

Бугровский развел руками:

— Ой-ой! Что тебе остаётся, засранцу? Только ехидничать! Выбрали командира на свою голову! Шантрапу, шаромыгу! Человека, лишенного морали. Взял в долг и, как будто так и надо! А, каково? Не на своём ты месте, парень. Сидел бы, строчил свои романчики, нет, решил в войнушку поиграть. Ну и доигрался.

Бугровский вдруг почувствовал дикое раздражение. Вспомнив, как издевался над ним этот гад Зэпп и как он, Пётр Борисович Бугровский, уважаемый и авторитетный человек, оглушенный сиюминутным страхом, порывался вылизать тому сапоги, чуть не озверел. Схватил связанного Юрку за грудки, стал трясти изо всех сил, шипя прямо в лицо:

— Научись, говнюк, бабки делать, обрети моральное право командовать, а потом веди за собой, командир херов! Пугачёв, блин, Стенька Разин! Говна кусок. Ты ж голь перекатная, люмпен! Ты скажи народу, отчего от тебя жена ушла? Устала колготки штопать! Я представляю, куда вас, дураков, завёл бы такой командир, этот голозадый мастер художественного свиста, который долги не возврашает.

Барон, который страдал от раны, что-то тихо сказал Доктору.

— Эй, я запретил переговоры! — гаркнул Бугровский на Барона. — А с тобой, сосед-дегенерат, я поговорю отдельно. Сейчас сюда везут пыточную машину, говорят, шкуру снимает так, что ни одной морщинки. Хочу посмотреть, как ты будешь выглядеть без кожи.

— У него в кармане деньги, он попросил, чтобы вы их взяли в счёт долга, — сказал Доктор. — В кошельке, в нагрудном кармане.

Юрка, услышав, не выдержал и крикнул:

— Барон, отставить! Это мой долг. И я его сам отдам.

— Когда, Юрочка? — спросил Бугровский, делая участливое лицо.

— Когда представится возможность, — ответил Юрка тихо.

Бугровский захохотал:

— Значит, никогда! Или на том свете. Ах, как не кстати, я ж туда не собираюсь. А вот ты имеешь реальный шанс очень скоро встретить своего великого однофамильца.

И полез в карман к Барону со словами:

— Когда командир отдаст, я тебе их сразу верну, козлина, не бзди. Впрочем, на хрен они тебе на том свете? А мне пригодятся, деньги, знаешь ли, счёт любят. Сколько тут? О, триста тысяч, хороший навар, спасибо. Беру с благодарностью!

— Он же пятьдесят должен! Бугровский, как вам не стыдно?

— Доктор, как вас там, Айболит! Лечите ваших обезьян! Вы — дурак, хоть и доктор. И вы ни хера не соображаете в финансах. Взял пятьдесят и отдал пятьдесят? Это только в советское время так было. Что называется, до получки перекрутиться. А проценты? А не отдал вовремя — проценты на проценты? А если на счётчик? А если посчитать, как падал доллар, а как — евро? А ставка рефинансирования? А процентная ставка Центробанка? Если всё сложить, плюс мои нервы, так, твою мать и трёхсот будет мало! Усёк, докторишка?

— Скотина ты, Бугор. Мерзкая тварь, — простонал Барон. — Жаль, не пристрелил я тебя сразу. Как чувствовал, что ты предатель.

— Я-то? — недобро усмехнулся Бугровский. — Да ты на себя посмотри, доходяга. Ты своего сынка, дауна, покрепче держи. Неровен час, с крыши навернётся, чисто случайно, как у нас говорят. Да ладно, не белей, я пошутил, не рыпайся! Команда инвалидов, тьфу, итиомать, золотая рота!

С презрением оглядел связанных Юркиных ребят. Даже проверил узлы на руках, крепко ли завязаны. Солдаты усадили их вдоль стены, чтобы видеть каждого. Те прятали от Бугровского глаза, полные ненависти и только Елдос, не понимая ни слова, улыбался.

— А ты, чмо лупоглазое, чё ты-то лыбишься? А, басмач? Ты ведь басмач, командир?

Елдос закивал головой:

— Не командира! Басмач!

— Башку тебе оторвать, барану. Понаехало вас, уродов! Не пора ли «чемодан-вокзал-кишлак»? А? Ты меня понял?

— Понял, — сказал Елдос.

— Что ты понял, чмо ушастое?

— Дурак, ишак!

— Кто, я?

Елдос, радостно улыбаясь, закивал головой. Бугровский размахнулся и сильно ударил его по лицу. Тот покачался, как кукла-неваляшка, сплюнул кровь и повторил, широко улыбаясь:

— Ишак, дурак!

Витька первый раз слышал, чтобы Елдос произносил русские слова, не повторяя, как попугай, чужие. На глаза Юрки Гагарина навернулись слёзы. От бессилия он заскрипел зубами и отвернулся. А Бугровский бил и бил Елдоса по лицу, входя в раж. Ещё, ещё, ещё. А тот раскачивается, и, знай, твердит, как китайский болванчик, улыбаясь окровавленными губами:

— Дурак, ишак! Ишак, дурак!

Спас Елдоса писк портативной рации. Командир разведчиков протянул Бугровскому видеотрубку. Это был Зэпп.

— Я вас слушаю, шеф.

— Привет, Бугорушка-дружок. У меня хорошие новости: тот, кто украл нашу струпцину, схвачен мною в магазине. Сейчас я из него выбью показания. Скорее всего, под пыткой, для ускорения процесса. Скажет, куда он её дел. Дело пяти минут. Максимум десяти, если будет терять сознание.

И тут Зэпп сказал такое, от чего холодок пробежал по спине Бугровского. Поскольку, по его словам, всё так «неловко» вышло, время и темп потеряны, Зэпп принял решение жителей дома № 48 уничтожить. Всех до единого. Даже детей. Урок землянам для острастки. Чтобы впредь неповадно было сопротивляться гостям с планеты Клотримазол. И чтобы не было утечки информации. Пусть жители планеты Земля вспоминают Останкино с ужасом. Как место величайшей трагедии.

— Правильно, шеф! — сказал Бугровский, думая о том, что надо забрать из кабинетного сейфа мешок с золотыми коронками и бриллианты. — Этих уродов надо лечить.

И проходя мимо Барона, изо всей силы пнул его ногой в грудь.

— Вот, зараза! Убить меня хотел! Кишка тонка, свинячья морда!

Подозвал командира разведчиков:

— Спущусь вниз, кое-что забрать из квартиры. Пора в путь-дорогу, полечу с вами на новое место жительства! Следи, чтобы не сбежали.

Командир разведчиков осклабился, обнажив прокуренные чёрные зубы, похлопал по кобуре.

— Пуля догонит!

— Без меня не убивай, — предупредил его Бугровский. — Я бы хотел с ними попрощаться. Поручкаться на прощанье, в смсыле, руки им выломать. Лады?

— Лады, — ответил разведчик.

И оба захохотали, отлично поняв друг друга.