Инкубатор, или  Необыкновенные приключения Юрки Гагарина

Глава 29 Чирик и Командор

— Да какая вы, русские, нация, — говорит Дикий Зэпп, — сплошной пердимонокль, издевательство над природой. Даже не говори мне! Гномы, гномы, гномы, не дадим житья чужому! Ладно, если только псу-рыцарю и бедному еврею, да хрен бы с ними! Все в ужасе от вашего соседства! Весь мир от вас стонет, достали! Всё вам не так и в руке пятак! Кругом враги и, что характерно, через день разные. Мир от вас обалдел. Вы, как бабёшка на выданье, то не так, это не эдак! Сопли-вопли, ничего мужского! Есть прогноз, что не выдержите конкуренции ни с хохлами, ни с беларусами.

— Чего это вдруг не выдержим? — задаёт вопрос Чирик, который из-за этой дуры Наташки, как он ее теперь называет мстительно, попал в лапы самого главного инопланетянина. «Надо кассу закрыть, надо кассу закрыть!», — Чирик зол на неё, но и на себя тоже — зачем дал согласие идти в магазин, в эту ловушку? С его-то опытом? Как кур в ощпи! Теперь, ожидая для себя самого худшего, ведёт с Зэппом содержательную беседу о смысле существования русской нации.

— Да и с теми же африканцами. Те выносливы, жрут всё подрят, что не приготовь. Не то, что ваши: квашеная капуста, колбаса докторская, щи суточные, котлеты по-киевски! И воблы к пиву! Не-е, мы без воблы не будем! Дайте водки и портвейн «Три семёрки»! Если конкуренцию не выдержите, то планете Клотримазол вы будете просто не нужны. Однозначно. И возить мы вас больше не будем.

— Слушай, о чём этот трендит? — разволновался Чирик, пихая в бок Наташку. — Это где мы не нужны, здесь? Пошли тогда!

— Чего тебе не понятно? — отвечает Наташка. — Всё ясно, как божий день! На этой чёртовой планете…

— Но-но, сударыня, подбирайте выражения! Такая красивая женская особь, просто пальчики оближешь и так здорово приложились мне по моей башке бутылкой, и — выражаетесь! Я ж не говорю «эта чёртова Земля». Будьте корректны, когда говорите о моей родной планете!

— У них там на этой планете Клотримазол, чёрт бы её подрал, проводится эксперимент: какая нация наиболее приспособлена для выполнения рабских функций, — пояснила Наташка Чирику. — Выживут японцы, будут брать японцев. Или китайцев воровать. Или представителей Папуа-Новая Гвинея. Или белорусов. Это если по-простому. Я вас правильно поняла?

— Экселенц, пять баллов! — подтвердил Зэпп. — Поняла, как это ни странно. Обычно женские особи плохо переваривают информацию. У них от неё несварение желудка.

— А евреи? — почему-то спросил Чирик.

— Что евреи?

— Тоже вам не годятся?

— Для работы в каменоломнях? — пожал плечами Командор. — В шахтах? Не, боюсь, не потянут. У нас же нет банковского сектора, куда их девать. Все деньги в руках Главноуправляющего. А потом евреи склонны к перемене мест. В Израиль свинтить, в Австралию, в другие жаркие страны и всё такое. Любят революцинные ситуации, их хлебом не корми! Не, мы с ними не связываемся, оставьте их себе, нам и так хорошо.

— Приятно слышать, — говорит Чирик. — А если русские не выдержат конкуренции, то что им будет?

Инопланетянин пожал плечами:

— А ничего. Возьмут и распылят.

— Как это распылят?

— Как, как и кучка! Да в пыль их превратят, вот, как.

— Русских? Наших!

Зэпп зевнул:

— Наших-ваших. Кто бы знал, как вы надоели с этой вашей делёжкой на «своих» и «чужих», чёрт бы вас подрал! На «немцев» и «русских», на «голубых» и «розовых», «белых» и «красных», «питерских» и «московских»! Мне-то один хрен, каких чучмеков возить — русских, китайцев или грузин. Все вы одинаковые, когда жрать захотите. И один хрен, кого распылять, если прикажут. Мне платят, я делаю. Это у начальства свои резоны — выгодно, не выгодно, аполитично или сойдёт? А у меня контракт. Но если бы меня спросили, я бы так ответил: не вижу смысла вкладывать деньги в русских и гонять туда-сюда танкеры за миллион вёрст. Гнилой вы народишко, неперспективный для размножения.

Ах ты, гад лупоглазый! — подумал в сердцах Чирик.

— Сам ты, Чирик, гад лупоглазый, — отозвался Командор. В благодушном и расслабленном состоянии он сидит напротив землян на прилавке магазина «Продмаг» и ест большой ложкой варенье из банки, закусывая колбасой и запивая водкой. Когда вошли Наташка и Чирик, чтобы запереть кассу, он так их и встретил — с банкой, ложкой и батоном колбасы в руке.

— Не врёт примета, етиомать! — заорал он, увидев Наташку. — У меня как раз ложка на пол упала. Я сразу сказал: баба придет! Она и пришла, раскинулась клоками, повисла на ветвях дубов! И кавалера привела-а. Уж не того ли, кого мы тут ищем днём с огнём и с огнемётом? Не вы ль, товарищ хороший, попятили дефицитную запчасть от моего корабля, извините, не знаю вашего имени-отчества?

И рявкнул куда-то в сторону: не то «фас!», не то «взять!». Наташка резко отпрыгнула к двери и тут же попала в объятия двух дюжих солдат. Она даже не успела пикнуть, как её скрутили и усадили в угол на мешок с картошкой. Чирик попытался выпрыгнуть в окно, но когда отдернул занавеску, то увидел за ней толстую решётку. Тогда он сделал вид, что он сам по себе, что он отдельно от Наташки и просто зашёл в магазин за покупкой. Ничего не знаю, ничего не ведаю. Даже стал сосредоточенно посвистывать, как бы в поисках нужного товара. Зэпп с любопытством следил за его перемещениями по магазину, жуя колбасу с вареньем.

— Не, через прутья не пролезть, — озвучил он мысли обалдевшего Чирика. — Ну да, не твой размер. Даже если раздеться и намылить тело, всё равно не пролезть. И кто тебе мыло-то даст? Я не дам, я сам без мыла сижу. Так что, Чирик, как говорится, оставь надежду, всяк сюда входящий. Сядь и не суетись, в ногах правды нет. Будем с тобой говорить о жизни и смерти.

Так Наташка и Чирик очутились в плену у Зэппа.

— Где струпцина, Чирик? — спросил Зэпп, чавкая «докторской».

— Чего-о?

— Струпцина где, чаво? Чаво, чаво! Через плячо и в ухо!

Чирик пожал плечами:

— Не знаю я никаких струпцин. Первый раз слышу такое слово. Лекарство, что ли? Типа стрептоцида? Или стрептомицин?

Зэпп терпеливо, как маленькому, разъяснил:

— Нет, не лекарство. Лекарство вам, дорогой коллега, понадобится, если вы не вернёте мне запчасть в течение пяти минут. Струпцина, поясню для несведущих, это такая запчасть от моего корабля. Номенклатура турбодвигателя последнего поколения, 17 миллионов ампер-час, если это о чём-то вам говорит. Это такой дли-инный брусочек металла, чистое золото, активированное в термоядерной реакции. Без неё мой корабль не летает, а только скрипит на ветру. А через час-полтора развалится на части по вашей, господин Чирик, милости.

— Первый раз слышу про какую-то мою милость, — нахально глядя в глаза Зэппу, говорит Чирик.

Командор терпеливо вздыхает:

— Вот русский, блин, народ! Всё бы вам воровать, да изворачиваться.

Неизвестно, как развернулись бы события, не ляпни Чирик в ответ:

— Каждый дурак норовит русских лягнуть! Русские, русские! Всё у вас русские плохие. Как будто другие не воруют и не изворачиваются. И коррупции у вас нет, и президенты не заводят юных любовниц! Всё то же самое. Бог всех сделал одинаковыми. А ты, возьми, лупоглазый, да положи кошелёк с тысячью долларов в центре любого города, хоть в Азии, хоть в Европе, хоть на Таити и отойди в сторонку. И что? Через пять минут стырят! Русские? Да что ты паришь, ни фига! Да ты первый и стыришь. Ты, что ли, ангел? Водку сидишь пьёшь на работе! Или твои люди — ангелы? Не воруют? Так что, нечего на русских переть, все одинаковые, весь народ из одних ворот. Русские, блин, ему не нравятся! Зато мы правду-матку всегда скажем, где другие смолчат. Усёк, марсианин?

И Зэпп, любитель поспорить и поиграть словами, попался на уловку Чирика, который выпалил это всё от отчаяния, а теперь трясся от страха — как-то его выступление оценят? Нет, не ожидал Зэпп такого отпора от воришки.

— Тоже мне, — говорит, — адвокат выискался!

А Чирик ему:

— Тоже мне, прокурор нашёлся!

Зэпп разозлился.

— Готов доказать с фактами в руках, что вы, русские, хуже всех на свете.

— Докажи!

— Да не фиг делать! Вы, русские, самый гнилой народец.

— Он мне будет говорить! — вскричал Чирик. — Огульное охаивание! Так и я могу сказать, что вы — самый гнилой народец! Прилетели тут воду мутить.

— Ничего не огульное! Не дружные, ленивые, пьяницы, воры и жлобы. Ещё проститутки и стукачи. Через сто веков вы будете страной не дураков, а гениев, ваш поэт сказал. У нас тотализатор принимал ставки — какая нация победит в конкурсе на самую смышлёную, дружную и работящую? Я поставил на японцев. Решил посмотреть, на кого ещё ставят? Никто не поставил на русских, ни один здравомыслящий житель планеты Клотримазол! Думаю, что по этой причине ваших и распылят. Нет, но какой смысл содержать орду русских злобных стариков и старух, которые орут, что вчера было хорошо, а сегодня плохо? Зачем они нам, если и вам самим они на хрен не нужны? Нам-то они ради каких-таких красивых идей? Что у нас, Общество по защите старых русских маразматиков? Ваши там права качают без конца: меня сам Путин знает, ВВП! Ну и что? Ты — тут, а ВВП твой — где? В Кремле! И что? Ты к Кремлю на пушечный выстрел не подойдешь, а туда же! Ваши говорят: вы с нами плохо обращаетесь, мы на вас напишем коллективное письмо в Государственную думу. Да пиши, сколько влезет, нужны вы этой думе! Там о собственном кармане думают, а они — письма! На деревню дедушке, Константину Макаровичу? И всё время так с вашими. Чуть что, мы — богоизбранный народ, Москва — Третий Рим! Мы в космос первые летали, наш Юрка Гагарин открыл дорогу во Вселенную! Я говорю: мы в этом космосе скоро миллион лет как болтаемся, надоело хуже горькой редиски. Они мне хором: у нас автомат Калашникова, сто миллионов штук по всему миру! Я отвечаю: выкрасить и выбросить.

— Это ты брось, — сказал Чирик с угрозой. — Выкрасить!

— Хоть брось, хоть подними! Мы такое допотопное оружие производили семьсот веков назад. Такие пукалки только для разгона кроликов на огороде. Для войны у нас оружие другое, более эффективное. Р-раз звуком и твой мозг поплыл. И — никаких пуль.

— Балет!

— Бале-ет? Фу, ну какой балет! — Зэпп аж брезгливо сморщился, словно кто-то воздух испортил. — У вас Большой театр сто лет на ремонте, миллионы разворовали, любители, блин, балета. Сплошные скандалы. Вся слава вашего балета ушла с Григоровичем за угол. Весь балет у китайцев! Они такие кульбиты выделывают, вам и не снилось!

— Балет это не кульбиты!

— Да какая, на хрен, разница!

— Зато у нас Кремль! Оружейная палата! Шапка Маномаха!

— Ну, блин, застрелиться, достижение! Шапка у них, одна на весь честной мир! Кремль? И что? Кто вам его строил? Итальянцы строили. Русские на каждом углу трезвонят: Москва — главный город мира! Москва — Третий Рим! Триста тридцать третий! В вашей Москве, как в каком-нибудь Зажопинске — гостиниц нет, инфраструктура просто ужас, пробки какие-то космические, цены — запредельные, грязь, гаражи допотопные из грубого листового железа, ларьки с шаурмой, не ясно, из чего она, из собак или из кошек, а они в голос вопят: Москва — столица мира! Самый отличный город! Отличный от заграничного? И этот истукан на Москва-реке, церетелевский, в каноэ стоит. Мигрантов — как грязи, не знают, что с ними делать, куда их деть. Руками разводят: откуда, мол, они, как сюда попали? А вы Лужкова спросите.

— Спросим, — буркнул Чирик, — если подскажешь, где его искать! Его латыши не пустили, куда он делся?

— Во-во, — сказал Зэпп. — В чём вы всех перегнали, где вы чемпионы мира, так это по части алчности. Ну, ребята, так же нельзя! Алчность просто животная, скотская! Тут у вас конкурентов нет во всей Вселенной! Верхи тырят, а низы молчат. Их деньги по карманам распихивают, их детей и внуков лишают завтрашнего дня, а они молчат, сидят, поджавши жопы пятками, сопли жуют на обеди и ужин. Нет, весёлая вы нация, русские, мы там новости смотрим, над вам потешаемся! Задница голая, а они счастливы, что какой-то, блин, Абрамович, неизвестно, откуда хапнувший свои миллиарды, купил новую яхту по имени «Челси». И радуются, как дети: гляди, как он здорово наши деньги тратит! Хошь — налево, хошь — направо! И как здорово это у него получается, мы б так не смогли. Богоизбранный народ! Депутат Митрофанов книгу написал, хвастается, что трахал Патрисию Каас, когда та была никем-ничем. Ну, не стыдно? А почему хвастается? Она теперь певица с мировым именем, а он кто? Мешок этот, не буду говорить, с чем. Или Гурченко вашу по телеку показывают, вроде пожилая женщина. Веди себя прилично, будь примером для молодых девушек. Как же! Ей вопрос задают, а она: гы-гы-гы! И только — пип, пип, матерится прямо мне в глаза! А ей за это — орден? Ну, куда это годится? Стыдоба! А Лужков ваш? Изображал дуче, каждой бочке был затычкой, а что он сделал с Москвой? Только сжечь её осталось, чтобы в ней выжить! Мне профессор сказал: только недалекий и малообразованный человек, с завышенной самооценкой, мог записать на себя столько патентов. У нас про него говорят: глуп, как пробка.

— Подумаешь, — сказал Чирик запальчиво. — И у нас про него так говорят, и никто не боится.

— Над русскими вся Вселенная потешается, — продолжил Зэпп свою обвинительную речугу. — Дураки через одного. Или психически больные! Было милое местечко, Куршевель, отдыхали мы там, катались на саночках. Сейчас туда стыдно зайти, как в магазин «Интим», честное слово. Какое-то клеймо на нём. Прям Содом и Гоморра! Кто туда попал, тот там и пропал. Не-ет, мы в этой бордель ни ногой после вас! И вот спрашивается: на хрена свои ворованные богатства выпячивать? На лыжах и воо-оо-от в таких брюлликах, с яйцо? Я себе такое не позволяю при моей огромной зарплате. Что это у ваших людей? Комплекс неполноценности? Или просто мозгов нет? Только и разговоров, что про деньги, бриллианты, да про дорогие тачки. Радио русское включаю, а там реклама: «Жадность — это круто!». Каково! Жлобы вы. «Малиновые пиджаки», как были в 90-х, такими вы и остались. Склочные, жадные, завистливые, ну вас к чёрту. А ваша интеллигенция? За доллар как угодно и кому угодно даст! В любое место! Фильм «Бригада» взять. Обожают его русские, очень им нравится смотреть, как русские русских убивают-пытают. А дуракам-артистам, разок паяльник в анус за участие в этой бредятине, сразу бы поняли, кого прославляет, Безруков ваш. А как ваша власть ворует, даже говорить скучно.

Дикий Зэпп разводит руками:

— А телевизор? Что не сериал, то криминальный! Не могу смотреть телек в России, тошнит! Честное слово, врать не буду! Одна чернуха, убийства с отягощающими обстоятельствами! Я даже удивиляюсь, почему ещё нет расчленёнки? Из тех, кто там работает, было бы справедливо! Ума не приложу, кто пускает на каналы садистов и педофилов! Их же в тюрьму сажать через одного! А ведь были когда-то культурные передачи, помню, «Матадор». Я всегда её смотрел, когда к вам прилетал. Где такие передачи теперь, покажите мне их? Ясное дело, бабло людям глаза застит. И вот, блин, соревнуются, дауны, как бы кого поизощренней на тот свет отправить. А глупый народ живёт потом по их сценариям, мать вашу! Один другого спешит укокошить по всем правилам кинонауки. Короче, нет у вас перспектив ни по одному пункту. Уроды вы моральные, чего тут рассуждать! Только воздух сотрясать! За выгоду мать родную зарежете, ребёнка удавите. Потом будете водку пить, рыдать и каяться. Очень сожалею, что на «русский» танкер попал, лучше бы на штатовский.

— И чем америкосы лучше, что ты паришь? — обиделся Чирик за всю русскую нацию. — Пиндосы эти!

— А всем лучше, — уверенно сказал Зэпп. — Даже не спорь! Они единая нация, сплочённый народ. Старших уважают. Копы у людей не крадут. Индейцы в резервациях как в масле сыр катаются. А вы — нация негодяев! Богоизбранный народ! Да какой вы, блин, богоизбранный? Каким-таким богом? Дьяволом — да, золотым. Не, если нет перспектив, на фиг вы нужны! Проще — распылить. И — распылим. Начнём с этого домика. Никого не пожалеем. Ни баб ваших, ни выкормышей.

У Наташки мороз пробежал по коже, когда услышала, что хочет сделать Зэпп с её домом. Но когда тот нелицеприятно отозвался о русских женщинах, пошла на него грудью.

— Ну, вы вообще! Женщины наши чем вам не угодили?

— Да дуры вы полные, — сказал Зэпп и потрогал шишку на бритом черепе. — Только и умеете, что бутылками по голове. Вас, конечно, мужики такими сделали, под себя заточили, как говорится. И радуются, блин, дураки: русская баба коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт. А на хер это надо, коней на скаку? В горящей избе что она забыла-то? Да и вообще, вкуса у вас никакого. У кого был, тех в семнадцатом пристрелили, а потом еще достреливали много лет. А нынешние — это ж просто кошмарный сон и ужас! Одеваются, как проститутки. С утра на завтрак — шпильки, мини-юбка, стразы аж на плечах и на жопе — «Дольче Габбана», бриллианты ворованные, разве что не в носу, причёски накручивают. Как дуры, честно говорю. А главное, что все, как одна похожи, как матрёшки! Какой-то кошмар! Одежда, речь, походка — всё, как под копирку. Никакой индивидуальности, а головы пустые, как вёдра. Тук-тук, кто там? Под какую-нибудь Ксению Собчак канают, или под Анфису Чехову, прямо ж видно невооруженным глазом. Кто в экране маячит, ту и копируют, как мартышки. За деньги любая даст, на всё готовы, это еще Герберштейн мне рассказывал, когда писал свое «Путешествие в Московию», хрен знает, сколько веков назад. Но ведь ничего не изменилось! Нынешние — хуже акул. Она тебе даст, а потом на голубом глазу скажет, что обманул, что обещал в пять раз больше и вызовет сутенёров с ножами.

Зэпп расстегнул ворот мундира.

— Видал, шрам на плече? Одна такая Машка, вот с такими грудями, — Зэпп очертил перед собой два больших арбуза, — память о ней. Короче, пятеро пришли, голодные, аж в кишках булькает: ты нашей тёлке не додал, гони бабло, пиндос! Я говорю: ребята, да вы чё? Сколько просила, столько и дал. Они: нам до чего-то и до дверцы ваши договорённости, гони бабло, лох! Я двоих сразу аннигилировал в пыль, которые меня ножичками чикнули, а трое отняли пушку и били меня, пока я не потерял сознание. Так ведь обчистили, твари, раздели до трусов и съели мою хрустящую картошку! Я прихожу в себя, а эта Машка рядом сидит, по голове меня гладит, остатками картошки хрустит и плачет по-настоящему: милый Зэппушка, тебе, наверное, больно? Хочешь водочки? А хочешь, за полцены дам? Да пошла ты, говорю, на фиг! Не-е, ну их русских, в баню! Предпочитаю чешек, те все разные, весёлые, жизнерадостные, пиво со шпикачками хлещут вёдрами и не такие жадные, как ваши.

— Херня на постном масле, — махнул рукой Чирик, — одни эмоции. Не убедительно и не доказательно!

Зэпп вскипел:

— Чего это не убедительно? Я сейчас тебе башку прострелю, будет тебе убедительно!

— Ну вот, началось, — Чирик развел руками, — когда нет аргументов, сразу — пристрелю. Себя пристрели! Зачем тогда затевать философский спор, если — пристрелю? Так ты, дядя, никогда не дойдёшь до истины. Помрёшь в заблуждениях и метаниях.

— Вот, сукин сын! — обозлился Зэпп. — Учить меня вздумал! Яйцо курицу.

— Нет, а что тогда есть истина, если сразу за пистолет?

— А истина в том, — сказал Зэпп, — что ты, засранец, увел меня от темы и я уже понял твою шулерскую породу. Это и есть истина.

— Ну вот, — сказал Чирик. — У сильного всегда бессильный виноват. Я думал, ты порядочный, а ты такая же свинья, как все.

— Струпцину гони!

— А при чём тогда русские? Бочку катишь! Давай так, как тебя, не знаю, по батюшке. Сразу отдаю запчасть, если ты мне докажешь наглядно, что русские — хуже всех. А не докажешь — не отдам.

— Отдашь! Пытать буду!

— Ну-у, — вздохнул Чирик и, как в картах, пошёл ва-банк, — опять угрозы. Я думал, ты философ, гармонично развитый индивидуум. А ты — дерьма вагон и я тебя не уважаю. Можешь меня расстрелять, ты мне не интересен.

— Я ему не интересен! Видал, миндал! Нет, но какая наглость! — вскричал в запальчивости Зэпп. В нём сейчас боролись два чувства — долга и справедливости. И этот большой, надо сказать, лишённый жалости и сострадания, человек, облечённый доверием высшей власти планеты Клотримазол, впервые в жизни не мог решить, что ему выбрать и как поступить в данный отрезок времени — дать этой заразе Чирику в харю с размаху или по-честному обосновать выдвинутые обвинения по поднятой теме и красиво закончить непростой спор. Размышляя, он достал из-под прилавка початую бутылку водки, отвинтил крышку и, жадно отхлебнув, закусил колбасой, обильно покрыв её малиновым вареньем. — Ты в плену или на пляже?

Чирик сделал вид, что обиделся — зачем это подчёркивать?

— Даже жрёте вы, русские, как бомжи. Ну, что это за закусь? Гадость!

Видимо, водка дала неправильный эффект, потому что опытный головорез Зэпп, выбирая из дать Чирику по морде и найти веские доказательства, выбрал самое трудное, второе, вырыв себе глубокую яму.

— Значит так, Чирий…

— Извините, коллега, Чирик.

— Тамбовский волк тебе коллега! — Зэпп со всей дури стукнул кулаком по прилавку, проломив его до основания и сказал, извиняясь: — Довёл ты меня, коллега. Из-за тебя я испортил чужую собственность. Короче, народ твой дерьмовый и это исторический факт, обсуждать нечего!

— Этот народ выиграл самую кровопролитную в истории человечества войну, — возразил Чирик, — с фашизмом. Очистил Европу от коричневой заразы! Ты мне будешь говорить. Мой дед, между прочим, кидался с гранатами под немецко-фашистские танки.

— Сколько раз?

— Сколько надо! Всю войну! А ты, говоришь, «народ». Какой народ закроет своей грудью амбразуру бесплатно? На таран пойдёт?

— Ты мне не парь, чувак, читал я ваших правозащитников. Жуков ваш палач, народ не жалел и чекисты в спины палили. Вот народ и ложился со страху под танки.

— Наглая ложь! Дед был пять раз ранен. Чекистов там и в помине не было!

Зэпп, выстраивая защиту от бойкого Чирика, искал аргументы:

— Так это был какой народ? Это был советский народ! Народ-победитель! Он шёл под красным знаменем с портретом товарища Сталина! По зову коммунистической партии все, как один, встали на защиту священных рубежей. А нынешний на защиту не встанет ни за что! У него только бабло в башке. Откупится, спрячется на дачах, слиняет с девочками на Сицилию, — сказал он в сердцах, вспомнив рожу Бугровского.

— Враньё! Наш народ в своей массе встал с колен и он другой! — гордо ответил ему Чирик. — Есть отдельные нелюди, как в Кущёвской и в Куршевеле, а где их нет! Каждый дурак может брякнуть про любой народ, не отвечая за базар. А ты ответь, если ты принципиальный марсианин.

— За базар отвечу, — сказал Зэпп мстительно. — Сам ты, кстати, марсианин, чёрт чудной! Я с планеты Клотримазол, заруби на своём носу, пока я тебя сам не зарубил. Сейчас мы твой народ подвергнем испытанию на вшивость. Выйдем на улицу и обратимся к нему за советом. Там в клетке собралась достаточно репрезентативная часть этого самого великого богоизбраного, который, если верить вашему Пушкину, как всегда «безмолвствует». Жильцы дома № 48. И пусть они разрешат наш концептуальный спор. Как говорится: «Суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет». Поверим практикой нашу теорию, выйдем к людям и убедимся, на чьей стороне правда, на твоей или на моей? Обрисуем ситуацию с кражей, объясним проблему и спросим: кто прав, ты или я? По рукам, землянин?

— По рукам, марсианин, — сказал Чирик, у которого от такого предложения душа ушла в пятки. Уж кто-кто, а он-то знал свой дряной народец, как облупленный. На собственной шкуре испытал и тяжесть его кулаков, и силу ударов поленом по шее.

— Очко играет? — подколол Зэпп. — Не уверен, не ходи!

— Людям надо доверять! — выдал Чирик. А куда было деваться? Некуда. И Чирик, надеясь только на «авось», согласился.

— Знаем мы этот народ, знаем, — говорил Зэпп, натягивая сапоги из кожи клотримазольского буйвола и надевая чёрную фуражку с кокардой. — Сто тысяч лет таскаем вашего брата наверх, всё про вас знаем и про вашу историю тоже. Вы ещё были с горошину, а мы уже жили по-хорошему. У нас космолёты строили, а вы ещё по деревьям лазали. Но уже тогда обезьяны Предуралья отличались кровожадностью и упорством в достижении цели. Своего не упускали. Потом из самых крупных прямоходячих пошли чиновники и бизнесмены. Те, кто не желали работать физически, зато считали, что только у них должны быть самые стройные и крепкие самки, самая колорийная еда и самые глубокие тёплые пещеры. Особей помельче поработили, кого силой, кого хитростью и коварством. Дали им плуг, лопату, мотыгу и кайло и объяснили их место в общественном строю. Те немного посопротивлялись, но, не покушав пару-тройку дней, посидев на цепи, поняли свою ошибку и приступили к общественно-полезному труду на общее благо. По ходу дела дали свое жидкое потомство — тягловый народ, крестьяне, обслуга, шахтеры. Впрочем, бывает что и такие наверх прорвутся. Хитростью, коварством. Оденутся, обуются, напустят на себя спеси, в телевизоре помаячит, в передачке «Лицом к лицу», загримировавшись, и уже их не отличишь от вожаков. Вашего брата знаем, как облупленных!

— Что ты мне обезьянами глаза тычешь! — вспыхнул Чирик. — Есть диалектика: всё течёт, всё меняется. Любого слесаря спроси!

— Готов доказать, что в вашей стране ничего не течёт и ничего не меняется, — запальчиво сказал Зэпп. — Что русский человек за последнюю тысячу лет совершенно не изменился. Как говорится: каким он был, таким остался, козёл лихой, орёл цепной.

Он поманил Чирика пальцем:

— Подь сюды, что скажу по секрету. Вы, русские, знаешь, кто? Только тебе по секрету. Вы — кочевряги!

— Какие ещё кочевряги? — разозлился Чирик.

— А это те, кто между кочевниками и варягами. Не Европа и не Азия. Меж двух стульев одной жопой. Потому и кочевряжитесь, плющит вас и колбасит, что не знаете, к какому берегу прибиться. Ни вашим, ни нашим. Как говорится, ни себе, ни людям! Дурацкий вы народ, русские! Вас и распылять не надо, вы и так пыльным мешком ударенные.

— Не надо так про народ, — строго сказал Чирик. — Есть хорошие люди в любом народе, есть плохие. А русский народ в своей массе хороший.

— В какой-такой массе? В цементной? В застывшей или в вязкой?

— Не понял намека, — сказал Чирик, — такие шутки плохо пахнут.

Зэпп потянул носом:

— Ты, что ли, воздух испортил? Или водка скисла? А я и не шучу. И тебе будет не до шуток, когда выпущу тебя на арену к твоему народу. Устрою тебе с ним очную ставку, поглядим, как ты выйдешь сухим из ведра. Готовься, добрый молодец! Будет тебе, как в известной страшной песенке: «Где-то бабурник на стопках цветёт, гвозди вонзаются в тело».

Так говорил Дикий Зэпп, пока шагали они с Чириком, Наташкой и свитой Командора к людям, которых загнали между высоких металлических оград волейбольной площадки. Над площадкой возвышалась старая трансформаторная будка, расцвеченная пестрыми граффити и разными надписями. Среди которых была и такая: «Немцова и Лимонова — под суд!». Наверх вёл чугунный трап с изогнутыми мощной внешней силой перилами. Зэпп первым шагнул на грохочущие ступени.