Инсектариум

Небо зарёвано: знойным разъела заревом

Пыльную бледность — невечного вечера паника.

Огненной сетью расползся закат над городом —

Узами многостолетнего кумовства.

Гвалт кутерьмы пятачком овладел привокзальным.

Паинька, ты у подножья громады памятника

Ёжишься крошечно-гордым аккордом, отколотым

От монолита симфонии «соль-Москва».

Голову клонишь в колени, обнявши голени —

Словно уставши барахтаться в говоре, гомоне…

Девочка, чья-то дочка, нахохлившись голубем,

Гонором тихим греешь рябой гранит.

Думаешь, мир неумело поделен надвое:

Вот тебе площадь, роящейся людностью наглая,

В ней островком — постамент, натурально Нарния:

Телом и делом доверишься — сохранит

Да от юдоли подспудно исчезнуть в суетном

Мареве мира, где мечешься, маясь маятником…

Небу лицом потемнеть — суждено заранее:

Выгорит досыта, лишь досчитаешь до ста.

Статуя салютует предсмертным сумеркам.

Девочка кажется чем-то немыслимо маленьким;

Девочка верит. Девочка льнёт к изваянию,

С силой вжимаясь в насиженный пьедестал.

…Город ослеп. Месяц, тонкий косой усмешкою,

Кисло нирвану нервирует, ровно кромешную.

Впору домой бы мне, только немножко мешкаю,

Нежась в жужжанье созвездийного комарья

Да самолётов. На них, неустанных, досадуя,

Небо не спит, полусотней морщин полосатое…

Площадь пуста. Апострофом высится статуя —

Грозный защитник, которым хранима я,

Девочка, блудная дочка, с плечами худыми,

Между копыт исполинских пригрелась демоном…

Жалобным сгустком страхов, страстей, гордыни

Да сожалений о сделанном и несделанном.

На пьедестале святости, славно-спасительной,

Ёжусь, дрожа, словно бы — на доске разделочной…

Ночь наброшена сетью на Moscow-city, да

Я в ней запуталась девочкой, маленькой девочкой.

Жёсток, как всякая правда, гранит подо мной;

Небо втекает в уши, вязко-прогорклое.

Всё, что мне в жизни этой навек дано —

Жаться к бронзово-грозной стати Георгия.