Как проиграть в любви

Глава 42

Даллас

«Я одинок, потому что мне не нужно, чтобы кто-то разрушал мою жизнь. Я вполне способен сделать это сам».

— Дрейк Колтер

У меня есть проблема, которую может решить только мой агент.

Вместо того чтобы позвонить ему или написать сообщение, я общаюсь с ним по видеочату, сидя на краю дивана в гостиной. Моя нога нервно дергается вверх-вниз, пока я с тревогой жду его ответа.

— Как дела, приятель? — Он вставляет наушники в уши, затем откидывается назад в своем рабочем кресле. — Как ты держишься?

Элиас был не в восторге от последних событий, но понимает, что такое случается, как бы дерьмово это ни было.

— Думаю, мне нужна твоя помощь.

— О? В чем?

— Ты знаешь, что меня видели с Райан Уинтерс, но ты не знаешь, что она та, с кем я действительно хочу встречаться. Типа, встречаться на самом деле, по-настоящему.

— По-настоящему? — Он улыбается. — Ладно. И?

— Очевидно, что она не хочет иметь со мной ничего общего из-за этой фотографии, но мне интересно, можно ли где-нибудь достать видео?

Конечно, у Элиаса есть связь с таблоидами. Или у публицистов его агентства?

Мне нужно это узнать.

Элиас сцепляет пальцы домиком, вертясь на своем рабочем кресле и размышляя. Постукивает кончиками пальцев по подбородку.

— Хм, знаю ли я кого-то, кто мог бы получить запись? — он хмыкает. — Да, скорее всего, — он вздыхает. — Это будет недешево, но вполне вероятно.

Я оживляюсь, сажусь прямо, колено перестает подпрыгивать.

— Серьезно?

— Да, серьезно. — Он качает головой, изучая меня через телефон. — Ты же не думаешь, что это первый раз, когда мне приходится иметь дело с женщиной, пытающейся шантажировать игрока, чтобы получить от него все, что ей нужно?

— Правда?

— Да, правда. — Он снова крутится. — Однажды в прессу обратилась женщина, утверждавшая, что один из моих игроков обрюхатил ее, а потом бросил. Он утверждал, что не только не спал с ней, но даже никогда не встречал раньше. Оказалось, что она не была беременна, а вся эта история была дикой попыткой привлечь его внимание.

— Это ужасно.

Он кивает.

— Да, но таков бизнес. Ну, во всяком случае, темная его сторона. Я могу сидеть здесь и часами рассказывать о всяком сомнительном дерьме, которое происходит, обо всех побочных сделках. Вымогательство. Шантаж. И я говорю не только о фанатках. Множество игроков попадали в горячую воду, занимаясь незаконным дерьмом.

Черт.

Я бы хотел узнать об этом побольше, но не сейчас, сейчас не время.

Элиас перестает двигаться в своем кресле и выпячивает нижнюю губу.

— Вот что я тебе скажу — если мои источники сработают, как обычно происходит, есть хороший шанс, что мы сможем выпустить контрсюжет к твоей следующей игре.

Которая состоится в эти выходные.

— Это было бы здорово.

— Не обещаю, но посмотрю, что можно сделать.

— Я ценю это.

— Не сомневаюсь, — торжественно говорит Элиас. — Сосредоточься. Не высовывайся, держись подальше от неприятностей.

Я киваю.

— Конечно.

— Я буду на связи. — Он тянется вверх, нажимает на наушник, его экран становится пустым, звук пропадает.

Эта чертова игра превращается в проклятый кошмар.

Худшая игра, в которой я когда-либо играл.

Я не могу сосредоточиться, несмотря на то, что Элиас сказал мне, что весь мир будет смотреть. После этого «скандала» все внимание приковано ко мне, и сейчас не время лажать.

Но я облажался, по полной.

— В чем твоя проблема, бро? — Ламар Рэндалл смотрит на меня сквозь клетку своего шлема, капа болтается, чтобы он мог говорить со мной.

— Простите, ребята. Я просто… не в себе.

— Чувак, соберись. — Диего хлопает меня по спине. — Мы тебя прикроем, но ты должен перестать играть как дерьмо.

Да, я должен перестать играть как дерьмо. Не то чтобы я хотел проиграть эту игру, не тогда, когда вся страна, вероятно, смотрит.

Ставки высоки.

Я не могу отвлечься от того, что есть вероятность, что на спортивном канале покажут мой репортаж в перерыве. Элиас сообщил, что ему удалось связаться с папарацци, у которого были права на фотографии, и у него действительно есть видеоматериалы в дополнение к фотографиям.

Мой желудок — это клубок нервов.

Мяч чаще выскальзывает у меня из рук, чем нет.

Мои товарищи по команде и тренеры думают, что я, черт возьми, сошел с ума, и я не виню их, потому что мне кажется, что я действительно схожу с ума.

Они собираются опубликовать эту историю?

Будет ли комментаторам телеканала настолько не наплевать, чтобы показать запись во время перерыва?

Последнее слово за Элом Данненбергом — отставным квотербеком НФЛ, который играл с моим отцом, и во время нашего предматчевого митинга в туннеле, ведущем к игровому полю, я вознес молитву к всемогущему, чтобы Эл прикрыл меня.

Первые две четверти кажутся вечностью.

Покажут ли они этот фрагмент сегодня или выкинут его в корзину, останется загадкой до тех пор, пока я не выйду из душа, не покину стадион и не сяду в свой грузовик.

Впервые за всю свою карьеру спортсмена я смотрю на часы на большом экране не для того, чтобы узнать, сколько еще времени у нас есть, чтобы забить еще один гол, а чтобы знать, когда смогу пойти в раздевалку и посмотреть в интернете.

Как же это хреново!

Вот почему мой отец отговаривал нас от отношений — это извращение разума прямо здесь, это беспокойство о том, что чувствует другой человек и что общественность думает обо мне.

Я едва узнаю себя.

Это не те мысли, которые могут возникнуть, когда игрок линии весом в двести пятьдесят фунтов смотрит на тебя сверху вниз, желая прорваться через линию, как мчащийся поезд.

Толпа оглушительна.

Тренеры на кромке кричат в наушники, мой тренер специальной команды использует нецензурные выражения.

Я вскидываю руки вверх.

— Что?

Все происходит так быстро для парня, который не сосредоточен, тела врезаются в меня, и я едва замечаю, как падаю на землю, один из немногих случаев, когда меня заваливают на землю.

Отлично.

Просто охренительно.

Толпа освистывает меня, когда Лэнс Моррис помогает мне подняться на ноги.

— Какого хрена, чувак?

Я должен отвлечься от этого.

Но я не могу.

Милостью Божьей мы выигрываем игру, но это не дает мне права пасовать; я знаю, что сейчас или позже, или и то, и другое, я получу по заднице. Тренер будет чертовски зол, болельщики еще больше, и я даже не могу представить, что скажет мой брат Дюк, когда позвонит позже.

Обычно он так и делает.

Как только раздается финальный свисток, я снимаю шлем, осознавая, что все смотрят на меня со стороны, а лицо моего тренера окрасилось в свекольно-красный цвет.

Это ярость? Трудно сказать — он всегда выглядит безумным.

Я проношусь мимо него, хватаю бутылку с водой и брызгаю себе на голову, в волосы и в рот — мои товарищи по команде избегают меня, слава Богу.

Я не хочу это слышать.

Ни от кого.

Ни от моих братьев, хотя Дрейк, кажется, ничего не может с собой поделать, бочком подбираясь ко мне. У него сегодня не было игрового времени, и на его лбу нет ни капли пота.

— Эй. Что это, черт возьми, было?

— Очень деликатно. — Он мог бы, по крайней мере, притвориться, что я только что не играл в худшую гребаную игру в своей жизни.

— Я просто хочу сказать, что никогда не видел тебя таким. — Он держится рядом со мной, когда я направляюсь к раздевалке, не заботясь о том, чтобы подождать, пока кто-нибудь из моих приятелей из другой команды подойдет поболтать, что мы обычно делаем.

Мой школьный друг играет за университет, который мы только что обыграли, но у меня нет настроения болтать. Если Бобби Дин захочет пообщаться, то напишет мне сообщение, и мы сможем связаться позже.

Сейчас не время.

Дрейк сопровождает меня по туннелю до моего шкафчика, и если бы он не был моим братом, я бы сказал ему отвалить. Но он возвращается домой со мной, и я застрял с его тенью на всю оставшуюся жизнь.

Если бы персонал не подошел и не забрал мой шлем для чистки, я бы швырнул его в свой шкафчик. Стягиваю майку через голову, чтобы они могли забрать и ее, вместе со штанами.

Колодки.

Роюсь в рюкзаке, нащупывая мобильник, который обычно лежит в переднем кармане.

Там десятки новых сообщений — хороший знак.

И вздыхаю с облегчением, когда открываю сообщение от Элиаса.

«Получилось, приятель — новости в перерыве, должны вывести тебя из задумчивости».

Ссылка прилагается.

Я нажимаю на нее. Знакомые лица трех ведущих комментаторов студенческого футбола заполняют экран, на заднем плане логотип перерыва, Хоуи Ховард прижимает руку к наушнику.

— Итак, друзья, мы прервем наш репортаж на перерыв, чтобы выйти в прямой эфир со Стефаном Копплом, который первым рассказал о скандале с изменой Колтера.

— Спасибо, Хоуи, — говорит Стефан Коппл, также прижимая наушник кончиком пальца и ведя трансляцию из совершенно другой студии в редакции сплетен, где он работает. — Когда мы впервые опубликовали статью о Далласе Колтере, звездном квотербеке команды «Висконсин», его видели на крыльце с кем-то, кто явно не был его девушкой Райан Уинтерс, однокурсницей из университета Висконсина. В то время у нас не было всех деталей этой истории, и вот мы здесь с опровержением.

У них не было всех деталей — хрень собачья. Факт в том, что они не хотели раскрывать правду, потому что вымысел продает больше рекламных площадей и вызывает интерес публики.

Позади Стефана Коппла начинает проигрываться видео, которое он описывает на случай, если его зрители — чертовы идиоты, показывая, как я поднимаюсь по ступенькам на крыльцо — адрес размыт — и Тиффани выходит из тени.

Очевидно, по крайней мере, для меня, что мы не дружим. Мои руки в карманах, и я выгляжу защищающимся, особенно в тот момент, когда начинаю задаваться вопросом, почему она там, не зная, что она ждала меня.

Она жестикулирует, но все еще не вторгается в мое личное пространство.

Я отступаю на шаг назад, на моем лице появляется взволнованное выражение, которое невозможно не заметить.

На видео нет звука, но оно доходит до момента, когда Тиффани делает мне предложение. Я выгляжу шокированным, отступаю назад и говорю ей, что у меня есть девушка.

Опять же, зрители понятия не имеют, что именно так все и было, но это отнюдь не милая сцена.

Тиффани приближается.

Поднимается на цыпочки.

Мое лицо закрыто, но в считанные секунды я даю ей отпор: вытягиваю руки, отступаю назад.

Я открываю входную дверь и захлопываю ее, оставляя девушку стоять на крыльце одну, на холоде.

Она складывает руки на груди, обнимая себя, и, вероятно, отмораживает свою чертову задницу, как и должно быть. Кто выходит на улицу полураздетым в конце осени на Среднем Западе?

Тиффани стоит там, как будто ждет, когда я вернусь, но потом…

Она поворачивается.

Смотрит прямо в камеру и пожимает плечами.

Спускается по лестнице и идет обратно на свою сторону лужайки, исчезая из виду.

Что за хрень.

Невероятно.

То есть, я знал, что это подстава, но эта откровенная херня с подставой просто сносит мне крышу.

Вау.

Просто… вау.

Внезапно Дрю оказывается рядом.

— Ты это видел? — спрашиваю я, протягивая ему свой телефон.

— Да, это повсюду. — Он хлопает меня по плечу и сжимает в знак поддержки.

Хорошо.

Отлично.

Я пока не плачу Элиасу, потому что у меня нет контракта, но он уже стоит своих комиссионных, и я уже знаю, что он будет прикрывать меня до конца моей футбольной карьеры.

Слава, блядь, Богу.

Не хочу поминать имя Господа, но, черт возьми, он спас мою задницу одним простым телефонным звонком и какими бы угрозами ему ни пришлось воспользоваться, кому бы ни пришлось заплатить, чтобы пустить в эфир реальные кадры.

Я навсегда буду в долгу перед Элиасом Коэном.