Крылатый лев (СИ)

Глава 22

Дамы с высокими, как паруса, прическами, в платьях, похожих на перевернутые бутоны роз, и кавалеры во фраках неслышно выплеснулись из бесшумных дверей и элегантно заскользили по залу. Лица неведомых танцоров скрывались за одинаковыми черными маскарадными масками.

Полилась музыка — звонкая, но простая, будто кто-то отстукивал незамысловатую мелодию на металлофоне.

— Вот это да! — восхитилась Вишня, выглядывая из-за портьеры. — Я про такие балы только в книжках читала.

В Светлом городе праздники были шумными, пляски — немудреными, наряды — практичными. Зато лица мы никогда не прятали за масками! И, честно говоря, наши танцы, посвященные прибытию цветных облаков, были куда веселее. Лучше уж пойти вприсядку, как мог, войдя в раж, мой отец, или отбить чечетку — так умел Грон (эх, Грон!). А церемонные поклоны, приседания и повороты мне были не по вкусу — разве что Пиона Прекрасная чувствовала бы себя здесь как рыба в воде.

С горечью я подумал о Крылатом Льве — пока не найду его, не будет у меня праздника! Но безумная тревога таяла под пылающими свечами. После жуткого леса мы оказались в тепле, красоте и уюте. Здесь нет ни болотищ, ни жутких бабочек, ни Колдуна. Так почему бы не позволить себе кусочек радости?

— Слушай, Вишня, хочешь потанцевать? — решился я. Еще пару дней назад мне бы это и в голову не пришло, ведь я воспринимал ее как сестренку или просто товарища. А с «просто товарищем» какие танцы?

Вишня посмотрела на меня, будто впервые увидела. С тоской глянула на свои перепачканные бриджи, на клетчатый шарф, прикрывающий дырку на синем плаще.

— Ты что… Вот так?

Но я видел, что она обрадовалась, улыбнулась, поправила косички. Заиграла новая музыка (не то вальс, не то скрежет с претензией на гармонию), я поклонился Вишне, за церемонностью скрывая смущение, и она, зарумянившись, кивнула в ответ. Белка, превратившись в алый туман, скользнула ей в капюшон. Я обнял Вишню за талию, и мы заскользили по паркету, не глядя на таинственных людей в черных блестящих масках.

Это было абсолютным безумием — танцевать после двух страшных ночей, схватки с Колдуном, битвы с болотищами. Танцевать перепачканными, в изодранных одеждах, нежно сжимая окровавленные, исцарапанные ладони. Танцевать, когда вокруг кружат то ли люди, то ли куклы, то ли призраки.

Но тогда я видел только Вишню, ощущал тепло ее ладони, слушал, как бьется сердце, и погружался в какое-то новое, сильное, неведомое чувство. По краешку сознания скользнуло далекое воспоминание о Пионе — и тут же растворилось в тяжелых туманных зеркалах. Что мне эта кукла Пиона, когда рядом такая живая, простая и милая девчонка?

Я хотел сказать Вишне, что она мне ужасно нравится, но только крепче сжал ее пальцы. Музыка резко оборвалась, будто кто-то сорвал иглу с граммофонной пластинки. Медленно распахнулись роскошные, с бронзовыми завитками, двери — и галантные кавалеры с блистательными дамами поплыли к выходу. На нас так никто и не обратил внимания. Но в тот момент мы тоже никого не замечали.

Будто очнувшись от наваждения, Вишня пробормотала:

— Лион, что же все-таки происходит? — и я, испугавшись, увидел ее слезы. Она перехватила мой растерянный взгляд, торопливо вытерла ресницы и проговорила: — Не обращай внимания. Просто я… как Золушка. Но у нее хоть хрустальные башмачки были.

Я понял ее. Когда Вишня танцевала, ей казалось, что на ней такое же шелковое платье, как у красивых дам. Но теперь она снова видела в зеркалах свое отражение — грязные щеки, драные бриджи, потрепанный плащ, подвязанный шарфом. И дырка на левом плече.

— Ты, наверно, замерзла, — нелепо сказал я. Снял свой плащ и набросил на Вишню — видел, как ей хочется прикрыть оголенное плечо. Она не стала ломаться, благодарно кивнула.

— Пойдем за ними, — я кивнул в сторону распахнутых дверей. — Эти танцоры, конечно, странные, но вдруг там есть кто-нибудь поумнее?

— Пойдем, — секунду помедлив, согласилась Вишня. — Мы ведь тоже странные. Занесло нас из родного города неведомо куда.

— Жалеешь?

— Что ты!

Взявшись за руки, мы поспешили шагнуть в двери, больше похожие на громадные ярмарочные ворота. Но, едва мы вошли, створки с оглушительным треском захлопнулись.

— Все в порядке, — бодро заявил я (а сердце колотилось!). — Танцы кончены — дверь на замок. Идем!

Мы оказались в квадратном помещении, похожем на прежний бальный зал, только гораздо меньше. Из него двери вели в другую комнату, потом — в третью. Казалось, что нет конца этой анфиладе. Роскошные спальни — мягкие ковры, тусклые светильники, кровати с атласными балдахинами. Гостиные с каминами, диванами, напольными вазами. Квадратные переходы без мебели — только разноцветные подушки накиданы на полу.

Некоторые комнаты были пусты, в других находились люди в черных масках. Сначала мы вздрагивали, сталкиваясь с ними, здоровались, пытались заговорить, но они игнорировали нас и занимались своими делами.

Господа в черных масках выводили на рояле мощные пассажи, рисовали — набрасывали на холст разноцветные кляксы, а одна дама, когда мы решились задать ей вопрос, подхватила подол с кринолином и резво прошлась по комнате колесом. Завершив гимнастический этюд, дама, как ни в чем не бывало, устроилась на диване, расправила складки пышной юбки и уставилась в пустую стену с таким любопытством, будто видела там цирк-шапито. На ее лице тоже поблескивала маска — гладкая, точно приклеенная.

— Дураки они все, — раздраженно бросила Вишня, кинув взгляд на странную даму. — Лион, надо выбираться отсюда. А то сами такими же станем.

— По крайней мере, я точно не буду крутить колесо. Это упражнение мне никогда не давалось, — проворчал я. — Но ты права, нам лучше уйти. Только сначала все-таки поесть бы. Интересно, чем питаются эти граждане? Куча комнат, и ни одной столовой. И кухни нет. И — да, я опять про еду!

— Да ладно, я бы тоже перекусила… — призналась Вишня.

— Приветствую вас, дорогие гости! — мы остолбенели, когда в очередной комнате, похожей на маленькую гостиную в приятных кофейных тонах, навстречу нам поднялась дама в богатом черном наряде. Она, как и прочие, прятала лицо за маской (только не черной, а золотой), но, по крайней мере, не молчала, и это нас приободрило. К тому же загадочная госпожа назвала нас гостями, а не разбойниками, хотя мы без приглашения вторглись в тайное подземное жилище.

Мы поспешно поклонились.

— Здравствуйте. Меня зовут Лион, а это Вишня… Анна-Виктория. Рады услышать вас. Все остальные здесь слишком молчаливые.

Дама рассмеялась — точно по клавесину прошлась тонкими-звонкими пальцами.

— Я — Урсула, — представилась она. — Вы правы, наши обитатели не терпят пустословия. Но это великолепно! Говорить — это значит жаловаться, ворчать, страдать, делиться печалями… Либо вспоминать приключения, которые, по сути, те же проблемы! А у нас нет забот. Нет трагедий. Нет горестей.

— У вас — это у кого? — исподлобья глянула Вишня. Но Урсула, будто не расслышав вопроса, с воодушевлением продолжила:

— Поразмыслите сами. Если всё превосходно, если всё вокруг радует, стоит ли о чем-нибудь говорить? Зачем вспоминать о негодном?

— Да, в этой красоте про мерзких болотищ и вспоминать не хочется! — некстати сказал я. — А ведь они где-то рядом…

— О, молодой человек! — Урсула картинно вскинула руки. — Прошу вас, не заводите речь о столь низменном и ужасном!

— Но болотища действительно мерзкие, — поспешила поддержать меня Вишня. — Вы-то сами их видели?

— Не видела и даже слышать не хочу! У нас не говорят о том, что неприятно. Пустословить здесь не рекомендуется. И слово «мерзко» не приветствуется!

— А слово «суп» у вас приветствуется? — набрался нахальства я. — А компот?

— Суп, компот… — Дама огорченно покачала головой. — Как скучно, примитивно! Золотой десерт, изысканный делишес — вот чем нужно радовать себя каждый день! Прошу за мной!

Она легко отодвинула занавеску, за которой, как мне думалось, пряталось очередное бессмысленное окно, изящно взмахнула рукой — и мы оказались в небольшом овальном зале, посреди которого красовался круглый стол, покрытый ослепительно белой скатертью. Искрились хрустальные бокалы, серебряные и золотые тарелочки. Незнакомые яства были обильно украшены зеленью и выглядели очень аппетитно.

Мы с Вишней переглянулись.

— Я не могу сесть за стол в таком виде… — огорченно проговорила Вишня, разглядывая перепачканные пальцы.

Мне, если честно, наплевать было на мой вид. Я хотел есть и с удовольствием схватил бы хоть ломоть хлеба. Но Урсула одобрительно кивнула и красивыми жестами указала направо и налево — черные портьеры колыхнулись, точно от сквозняка. С обеих сторон показались неплотно прикрытые двери.

— Обновитесь! Станьте героями новой сказки! — торжественно воскликнула она.

Слова про «героев сказки» мне не понравились — в детстве я увлекался волшебными историями, и они всегда были жутковатыми. Поэтому с некоторым опасением заглянул за правую дверь. Но там не было ничего особенного — разве что золоченая ванна, полная воды, да долговязая вешалка на крепкой бронзовой ножке. На вешалке покачивался новый нарядный костюм. Стопка белых полотенец возвышалась на высоком, ладно сколоченном табурете. На полке стоял узкий кувшин.

Вишня, открывшая дверь слева, обрадовалась:

— Ой! Душ!

— Обновляйтесь! — снова призвала Урсула.

Я с наслаждением помылся — крепко намыливался, обливался горячей водой, которая, вот удивительное дело, не заканчивалась в узком кувшине, но и не переливалась через край ванны. Растираясь докрасна мохнатым полотенцем, я с сомнением думал, что же надеть, — рубашка, штаны и плащ были испачканы и истрепаны так, что самый искусный портной не смог бы привести их в порядок. Но тут скрипнула, будто вздохнула, вешалка, и склонилась ко мне, как подломленное дерево. Я попытался подтянуть, подладить ее, но вешалка вздыхала горше, кланялась ниже. Черный костюм с белоснежной плоеной рубашкой оказался возле моих глаз, и я с замиранием сердца осознал, что эта длинная металлическая штуковина настойчиво предлагает прилично одеться.

Видно, все верно понял — едва я надел свежее белье и вырядился в бархатный наряд, вешалка, приосанившись, выпрямилась и даже одобрительно кивнула.

«Ладно, сказка так сказка!» — махнул я рукой и деловито переложил все, что было, в карманы новой одежды.

Возле ванны поблескивало круглое зеркало. Я вытер мохнатым полотенцем запотевшее стекло — и отшатнулся. Мне показалось, что чужой наряд состарил меня, даже лицо стало чужим.

С опасением глянув на настойчивую вешалку, я торопливо содрал с себя фрак, бросил на табуретку. Слегка побаивался, что «железный гардеробщик» треснет меня по спине за самоуправство (палка крепкая, мало не покажется!). Но обошлось — вешалка лишь застонала и покачнулась. Я одернул жилет, засучил рукава отутюженной рубашки, встрепал влажные волосы, и они снова вскинулись привычной русой копной. И шагнул в зал.

— Вот теперь вы достаточно хороши! Пожалуйте к столу! — сладко проговорила Урсула.

— А Вишня? — нахмурился я.

— Будет, будет! Не так скоро.

Я подумал, что девчонкам требуется гораздо больше времени, чтобы прибрать себя, причесаться и нарядиться, поэтому спокойно оглядел стол, где появилась новая посуда.

Призывно манили крошечные хрустальные лодочки с красной икрой и изящные сухарницы с аппетитно поджаренным хлебом. Поблескивали ослепительно белые тарелки с золотистым омлетом и фарфоровые квадраты с тоненькими ломтиками ветчины. Были и другие блюда — непонятные, но заманчивые.

Откусив кусочек белого сыра (горьковатого, резинового), я подумал мельком: «Как бы не отравили». Наесться яствами было сложно — слишком уж крошечные порции. Меня порадовал бы скромный тазик домашней лапши или неглубокое корытце обжигающего рассольника, да выбирать не приходилось.

Удивительно, но после кусочка какой-то засыпанной зеленью снеди (красивой, но совершенно безвкусной, точно обрывок шелка пожевал) мне и вовсе расхотелось есть. Да и Вишня все не появлялась, и мне это уже не нравилось.

Я подлил морса (кислого, как недозревшее яблоко, — здешние повара явно ничего не смыслили в готовке) и искоса глянул на Урсулу. Она преспокойно пила кофе из игрушечной голубой чашки и, казалось, не смотрела в мою сторону. Хотя разве разберешь за маской, куда она смотрит.

— Госпожа Урсула, отчего Вишня задерживается? — наконец не выдержал я.

— Что значит — задерживается? — пожала плечами Урсула, пригубив кофе. — Времени сколько угодно. Час, два, десять. Век, два, десять… Нет нужды спешить.

— Не знаю, что вы хотите этим сказать, но у нас времени немного, — возразил я, вспомнив старый фолиант и фигурку человечка, растаявшую под часами. — Мы отдохнем и отправимся дальше.

Я действительно не собирался надолго оставаться в этом, безусловно, приятном, но невероятно странном месте. Мне думалось, что нам с Вишней стоит от всего сердца поблагодарить радушную хозяйку, посидеть немножко на одном из бархатных диванов, а потом подняться из щедро освещенного подземелья в обычный мир — опасный, но все-таки знакомый.

Надо только подгадать так, чтобы выбраться отсюда на рассвете. Ночью на воле бушуют болотища, а при утреннем солнце есть все шансы благополучно миновать лес-чертополох и выйти к Гномьей слободке.

Урсула аккуратно поставила чашечку на скатерть.

— Да, вы отправитесь дальше… — произнесла она, будто читая мои мысли. — Дальше по коридору. У нас бесчисленное количество комнат. Места, как и времени, предостаточно.

— Не понял вас, — нахмурился я.

— Ничего страшного. Скоро поймете.

Мне не понравился ее тон (он стал заметно холоднее) и ее туманные слова, и то, что она угадала, о чем думаю. Но не собирается же эта красавица Урсула держать нас здесь до скончания века? Зачем мы ей сдались, нахлебники? Однако больше меня беспокоило то, что Вишня так и не появилась, да и облачной Белки Альки нигде не было видно.

— Да вы угощайтесь, угощайтесь! — Урсула подвинула хрупкую тарелочку с крупными черными и красными ягодами. Решив, что это смородина, я взял одну ягодку, посмотрел на нее — и ахнул.

— Госпожа Урсула, ваш повар сошел с ума! Это же волчьи ягоды! А вот эти черные — вороний глаз! — блеснув ботаническими познаниями, я мысленно поблагодарил Учителя эм Марка за то, что научил разбираться в ядовитых растениях.

— Мне известны эти наименования. Но почему они вас смущают?

— В смысле — смущают? Это же отрава! Как мухоморы!

— Мухоморы прелестны, — невозмутимо отметила Урсула. — Их шляпки блистательны, а вкус неповторим. Отведайте это желе! Главный компонент — грибы, но вы ощутите свежую ореховую нотку.

Она указала на серебряную мисочку, полную колыхающейся бордовой жижи, и я почувствовал, как горлу подкатывает тошнота.

— Госпожа Урсула, вы… вы… — я не мог подобрать подходящих слов, не решаясь перешагнуть через барьер уважения к хозяйке неведомого пространства. — Вы знаете, я такое не ем! — я судорожно вспоминал, что же успел проглотить с отвратительного стола. К счастью, кроме кусочка подсохшего горьковатого сыра и глотка морса я почти ничего не попробовал. Но вдруг и они состряпаны из какой-нибудь гадости?

— Совершенно зря не едите! — укорила Урсула.

— Но ведь это отрава! Яд!

— Что — яд? Что — смерть? Ничего. Ведь вы уже шагнули в ее тайные чертоги…

Не знаю, во что я там шагнул, но то, что вляпался по уши в очередное, как бы помягче сказать, приключение, уже понял. Стараясь не вскипать, я выпрямился, положил вилку на стол и тихо произнес:

— Где Вишня? Ответьте мне. Где? Вишня?

— Я предлагаю вам отведать иные лакомства, — бесцветно сказала Урсула. — В чертогах нет ни вишни, ни черешни.

— Ни прочей смородины! — перебил ее я. — Хватит уже, вы прекрасно меня понимаете! Вишня где? Анна-Виктория?

Урсула не ответила, а я, забыв про приличия, рванулся к маленькой двери слева — но она на моих глазах слилась со стеной, будто ее и не было. Я, что было сил, треснул по обитой шелком поверхности. Израненную в битве с болотищем ладонь пронзила жгучая боль.

— Отпустите Вишню! — заорал я. — Я же все равно ее найду!

Оглянувшись назад, я остолбенел: хрустальная и фарфоровая посуда приплясывала, точно при легком землетрясении, а потом и вовсе принялась подскакивать, издавая гулкий звон. Тарелки и блюдца крутились бешеными волчками, падали, разбивались. Блюда переворачивались на скатерть, оставляя грязные масляные разводы.

Тяжелый хрустальный кувшин, изобразив безумную птицу, кинулся на меня, плеснул в лицо кислый розовый морс — и подлетев, точно на пружинке, ударился о потолок, где тут же образовалась уродливая клякса.

Словно выполнив важную задачу, кувшин с грохотом свалился на пол и разлетелся на тысячу искристых осколков. «Хорошо, что не на голову», — успел подумать я, прежде чем глаза залепила вязкая вонючая каша, похожая на протухшую овсянку.

Наспех утерев лицо, я машинально схватился за рукоятку меча, хотя не слишком понимал, с кем воевать — с кашей, морсом, ветчиной?

Урсулы за столом уже не было — я и не заметил, как она исчезла. В бешенстве рубанув клинком по столешнице, я расколошматил миску с мухоморами и пузатую супницу, что, как одуревшая, вертелась вокруг своей оси, злобно поплевывая жирным зеленым бульоном.

Я бы разнес все вокруг, но посуда замерла. То, что не успело разбиться, притворилось обычной кухонной утварью. В комнате появился закутанный в серое человек в черной маске, — видно, служитель. Равнодушный и холодный, как камень, он принялся собирать на серебряный поднос черепки и осколки.

Но я не глядел в его сторону. Я смотрел на белоснежную скатерть, по которой растекались розовые капли морса. На моих глазах они сливались, склеивались, складывались в буквы — и то, что я прочел, сначала меня озадачило, а потом поразило.

Урбе денс… Урбе денс!

Эм Марк учил нас латыни, и, хоть я не особенно впитывал знания, все же понял, что это означает.

Урбе денс. Город берлог.

Госпожа Урсула? Госпожа Медведица! Вот что означает ее имя на латыни.

— Вишня! Ты где?! — заорал я что было сил и кинулся вон из столовой.